Хорошая дочь

– Вас какое-то время не будут пускать в дом, – предупредила Чарли. – Возьмите сменную одежду и туалетные принадлежности.

– Туалет вот здесь, у вас за спиной.

Чарли попробовала еще раз.

– Вам нужно собрать вещи. – Она остановилась, чтобы убедиться, что Эва ее понимает. – Одежда, зубные щетки. Больше ничего.

Эва кивнула, но оторвать глаз от телевизора не могла или не хотела.

Вертолет за окном поднялся выше. У Чарли нет времени. Коин, наверное, прямо сейчас подписывает ордер на обыск. Поисковая группа уже выдвигается из города, с мигалками и сиренами.

– Помочь вам собрать вещи? – Чарли подождала, пока Эва кивнет. И еще подождала. – Эва, я соберу для вас одежду, а потом мы пойдем во двор ждать полицию.

Стиснув в руке пульт от телевизора, Эва села на край дивана.

Чарли стала открывать кухонные шкафчики, пока не нашла полиэтиленовый пакет. Натянула одну из желтых резиновых перчаток с раковины и прошла мимо ванной по узкому коридору, облицованному деревянными панелями. В доме было две спальни, занимавших разные концы дома. Вход в комнату Келли вместо двери закрывала фиолетовая занавеска. К ткани пришпилена бумажка: «ВЗРОСЛЫМ ВХОТ ЗАПРЕЩОН».

Чарли знала, что не надо входить в комнату подозреваемой в убийстве, но сфотографировала табличку телефоном Ленор.

Спальня Уилсонов располагалась справа и выходила окнами на крутой холм за домом. Спали они на большой кровати с водяным матрасом, занимающей почти всю комнату. Двери не давал полностью открыться высокий шкаф с множеством ящиков. Выдвигая их, Чарли порадовалась, что догадалась надеть желтую перчатку, хотя, честно говоря, Уилсоны оказались аккуратнее, чем она сама. Она нашла женское белье, несколько трусов-боксеров и джинсы, которые выглядели как детские. Взяла пару футболок и засунула все это в пакет. Кен Коин славился тем, что вечно затягивал обыски. Уилсонам повезет, если их пустят домой к выходным.

Чарли осмотрелась, планируя пойти в ванную, но что-то ее остановило.

«ВХОТ».

Как Келли Уилсон умудрилась дожить до восемнадцати лет и не научиться писать такое простое слово?

Чарли секунду поколебалась и открыла занавеску. Она не собирается входить в комнату. Просто сделает несколько фотографий из коридора. Но это оказалось не так просто. Комната была размером с большой гардероб.

Или тюремную камеру.

Свет просачивался внутрь через узкое горизонтальное окно высоко над односпальной кроватью. Панели на стенах окрашены в нежно-сиреневый. На полу пушистый оранжевый ковер. На покрывале – Хеллоу Китти с плеером и большими наушниками.

Совсем не похоже на комнату девочки-гота. Никаких черных стен и постеров с хеви-метал-группами. Дверца шкафа была открыта. На нижней полке аккуратными стопками сложены футболки. На провисшей штанге – какая-то более длинная одежда. Вся одежда Келли была светлой, с пони и зайчиками, с аппликациями, которые скорее ожидаешь увидеть у десятилетней девочки, чем у восемнадцатилетней девушки, почти женщины. Чарли сфотографировала все, что могла: покрывало, плакаты с котятами, розовый блеск для губ на комоде. Все это время она думала о вещах, которых в комнате не было. Горы косметики, которые обычно есть у восемнадцатилетних девушек. Фотографии с друзьями, записки от потенциальных бойфрендов и свои секреты, о которых они никому не рассказывают.

Сердце Чарли подпрыгнуло, когда она услышала звук подъезжающей машины. Она залезла на кровать и посмотрела в окно. Черный фургон с надписью «Спецназ» на борту остановился перед желтым школьным автобусом. Два парня с винтовками наготове выскочили из фургона и зашли в автобус.

– Как… – начала Чарли, но поняла, что неважно, как они смогли приехать сюда так быстро, потому что как только они осмотрят автобус, они разнесут дом, в котором она сейчас стоит.

Но Чарли не просто стояла в доме. Она стояла на кровати Келли Уилсон в комнате Келли Уилсон.

– Ну охерительно, – прошептала она, потому что ну а что еще тут скажешь.

Она спрыгнула с кровати. Резиновой перчаткой стряхнула грязь, оставшуюся от ее кедов. Следы не были видны на фиолетовой ткани, но внимательный криминалист будет знать размер, марку и номер модели ее обуви еще до заката солнца.

Чарли надо было уходить. Ей надо было вывести Эву наружу с поднятыми вверх руками. Ей надо было продемонстрировать вооруженным до зубов спецназовцам, что они с Эвой не планируют сопротивляться.

– Просто охерительно, – повторила Чарли.

Сколько у нее времени? Поднявшись на цыпочках, она посмотрела в окно. Двое копов осматривали автобус. Остальные оставались в фургоне. То ли ждали, чтобы застать обитателей дома врасплох, то ли хотели убедиться, что автобус не заминирован.

Чарли заметила какое-то движение около дома. Ленор стояла у своей машины. Она смотрела на Чарли круглыми глазами, потому что любой дурак понял бы, что такое узкое окно может быть только в спальне. Ленор дернула головой в сторону выхода. Неслышно произнесла:

– Выходи.

Чарли запихнула пакет с одеждой в свою сумку и собралась уходить. Сиреневые стены. Хеллоу Китти. Постеры с котятами.

Тридцать, может, сорок секунд. Примерно столько им понадобится, чтобы осмотреть автобус, вернуться в фургон и доехать до входа в дом.

Рукой в перчатке она стала открывать ящики шкафа. Одежда. Белье. Ручки и карандаши. Никакого дневника. Никаких записных книжек. Она встала на колени и пошарила рукой под матрасом, а потом заглянула под кровать. Ничего. Она продолжала поиски среди одежды, сложенной стопочками на нижней полке шкафа, когда услышала, как хлопнули двери и хрустнула грязь под колесами двинувшегося к дому спецназовского фургона.

Она никогда не видела такую аккуратную комнату у подростка. Одной рукой обыскивая крошечный шкаф, Чарли вывалила на пол две обувные коробки с игрушками, стянула одежду с плечиков и сбросила ее на кровать. Она хлопала по карманам и выворачивала шапки. Встала на цыпочки и вслепую обшарила верхнюю полку.

Резиновая перчатка натолкнулась на что-то плоское и твердое. Фоторамка?

– Господа полицейские, – низкий голос Ленор было слышно через тонкие стены, – в доме две женщины, обе не вооружены.

Копы ее не слушали.

– Назад в машину! Быстро!

Сердце Чарли готово было взорваться в груди. Она потянула ту плоскую вещь с полки. Вещь оказалась неожиданно тяжелой. Падая, она уперлась острым краем в голову Чарли.

Школьный альбом.

Пайквилльская средняя школа, 2012 год.

Входная дверь сотряслась от удара. Стены задрожали.

– Полиция штата! – прогремел мужской голос. – У меня ордер на обыск. Откройте дверь!

– Иду! – Чарли затолкала альбом в сумочку.

Она успела добежать до кухни, когда входную дверь выломали. Эва заорала как раненая.

– На пол! На пол!

По комнате замелькали лазерные прицелы. Дом трясся на шатком фундаменте. Они выбивали окна. Выламывали двери. Мужчины выкрикивали приказы. Эва продолжала визжать. Чарли стояла на коленях, подняв руки и внимательно глядя по сторонам, чтобы знать, кто из них в нее выстрелит.

Никто в нее не выстрелил. Никто не двинулся с места.

Эва резко прекратила визжать.

Шесть крупных копов в полной амуниции заняли все пространство комнаты. Они с таким напряжением держали свои «АР-15», что Чарли видела, какие именно мышцы удерживают их пальцы от того, чтобы нажать на спусковые крючки.

Чарли осторожно перевела взгляд на свою грудь. В районе сердца светилась красная точка.

Она посмотрела на Эву.

На ее груди было еще пять точек.

Женщина стояла на коленях на диване. Рот ее был открыт, но голосовые связки парализовал страх. Необъяснимым образом в каждой поднятой руке она держала по зубной щетке. Мужчина рядом с Эвой опустил винтовку.

– Зубные щетки.

Еще одна винтовка опустилась.

– А выглядели как гребаные активаторы.

– Не говори!

Остальные винтовки тоже опустились. Кто-то усмехнулся. Напряжение постепенно спало.

С улицы раздался женский голос:

– Господа?

– Чисто! – откликнулся тот, что заговорил первым. Он схватил Эву за локоть и вытолкал ее за дверь. Повернулся, чтобы проделать то же самое с Чарли, но она вышла сама, держа руки поднятыми.

Она опустила руки, только когда вышла во двор. Сделала глоток свежего воздуха и старалась не думать, что могла бы умереть только потому, что один из этих мужчин перепутал зубную щетку с детонатором пояса смертника.

В Пайквилле.

– О господи, – выдохнула Чарли, надеясь, что это сойдет за молитву.

Ленор стояла у машины. Она смотрела на Чарли с яростью, имея на то полное право, но только кивком головы спросила: «Ты в порядке?»

Чарли кивнула в ответ, но она не чувствовала себя в порядке. Она чувствовала злость на то, что Расти прислал ее сюда, что она стала так глупо рисковать, что непонятно зачем нарушила закон, что рисковала быть застреленной в сердце из оружия, заряженного, вероятно, разрывными пулями.

И все из-за какого-то дебильного альбома.

Эва прошептала:

– Чего они делают?

Чарли оглянулась на дом, который все еще трясся от снующих по нему тяжелых мужчин.

– Они ищут вещи, которые смогут использовать в суде против Келли.

– Что за вещи?

Чарли стала перечислять вещи, которые и сама она только что искала:

– Признание. Объяснение. План школы. Список людей, на которых Келли была зла.

– Она сроду ни на кого не злилась.

– Эва Уилсон? – К ним подошла высокая женщина в тяжелой боевой экипировке. На боку у нее болталась винтовка. В руке она держала свернутый в трубочку лист бумаги. Вот почему они так быстро приехали. Они получили ордер прямо в фургоне, по факсу. – Вы Эва Уилсон, мать Келли Рене Уилсон?

Эва выпрямилась от ее командного голоса.

– Да, сэр. Мэм.

– Это ваш дом?

– Мы его снимаем, да, мэм. Сэр.

– Миссис Уилсон, – лингвистические тонкости, видимо, мало интересовали женщину-копа, – я капитан Айзек из полиции штата. У нас есть ордер на обыск вашего дома.

– Вы его уже обыскиваете, – заметила Чарли.

– У нас были основания полагать, что будут попытки скрыть улики. – Айзек посмотрела на синяк под глазом Чарли. – Вы получили случайные повреждения во время штурма, мэм?

– Нет, сегодня меня ударил другой полицейский.

Айзек посмотрела на Ленор, которая, очевидно, все еще была в бешенстве, и снова перевела взгляд на Чарли.

– Вы, дамы, вместе?

– Да, – ответила Чарли, – миссис Уилсон хотела бы посмотреть на копию ордера.

Айзек вопросительно посмотрела на желтую перчатку на руке Чарли.

– Перчатка для мытья посуды, – объяснила Чарли, что, в общем-то, было правдой. – Миссис Уилсон хотела бы посмотреть на копию ордера.

– Вы адвокат миссис Уилсон?

– Я адвокат, – уточнила Чарли, – но здесь я нахожусь в качестве друга семьи.

Айзек сказала Эве:

– Миссис Уилсон, по просьбе вашей знакомой передаю вам копию ордера.

Чарли пришлось поднять руку Эвы, чтобы она взяла ордер.

– Миссис Уилсон, есть ли в доме оружие? – спросила Айзек.

Эва покачала головой.

– Нет, сэр.

– Иглы с запрещенными веществами? Колюще-режущие предметы?

Эва еще раз покачала головой, хотя казалось, что этот вопрос ее обеспокоил.

– Взрывчатка? – Эва прикрыла рот рукой. – Там что, утечка газа?

Айзек вопросительно посмотрела на Чарли.

Чарли пожала плечами. Жизнь этой матери только что перевернулась с ног на голову. Вряд ли от нее стоило ожидать логичных умозаключений.

Айзек спросила Эву:

– Мэм, вы согласны на то, чтобы я досмотрела вас?

– Да…

– Нет, – перебила Чарли, – у вас нет разрешения на какой-либо досмотр сверх того, что указано в ордере.

Айзек посмотрела на сумку Чарли, сквозь которую явно проглядывали очертания альбома.

– Мне стоит досмотреть вашу сумку?

У Чарли екнуло сердце.

– У вас есть на то причины?

– Если вы скрыли улики или забрали что-то из дома с целью сокрытия, это…

– Это было бы незаконно, – сказала Чарли. – Так же незаконно, как обыскивать школьный автобус, который не указан в ордере и не расположен на участке, непосредственно прилегающем к дому.

Айзек коротко кивнула.

– Вы были бы правы, но у нас могли быть особые основания.

Чарли сдернула желтую перчатку.

– Я забрала из дома вот это, но не нарочно.

– Спасибо за содействие. – Айзек повернулась к Эве. Она действовала четко по инструкции. – Мэм, вы можете остаться во дворе дома или уехать, но вернуться в дом вы не можете, пока мы его не освободим. Вы меня поняли?

Эва покачала головой.

– Она поняла, – сказала Чарли.

Айзек прошла через двор и присоединилась к своим коллегам внутри дома.

Около двери стояли пластиковые контейнеры. Журналы учета вещественных доказательств. Пластиковые хомуты. Пакеты. Эва смотрела в окно. Телевизор был все еще включен. Экран был такой огромный, что Чарли могла прочесть бегущую внизу строку: «ПОЛИЦИЯ ПАЙКВИЛЛЯ: ЗАПИСИ ВИДЕОКАМЕР ШКОЛЫ ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ».

Камеры наблюдения. Чарли не заметила их сегодня утром, но сейчас вспомнила, что в конце каждого коридора есть камера.

Где-то есть видеозапись всей этой бойни.

– Что нам делать-то теперь? – спросила Эва.

Чарли не стала отвечать первое, что пришло в голову: «Смотреть, как вашу дочь привяжут к каталке и казнят».

– Мой отец все объяснит вам у себя в офисе. – Она вынула свернутый ордер из вспотевших рук женщины. – В течение сорока восьми часов они должны выдвинуть обвинение. Келли, скорее всего, будет в окружной тюрьме, но потом ее переведут куда-нибудь в другое место. Будет много заседаний суда и много возможностей ее увидеть. Все это будет небыстро. Все процессы займут много времени.

Чарли просмотрела ордер на обыск – это оказалось прямо-таки любовное письмо от судьи, который позволил копам делать все, что им заблагорассудится.

– Это ваш адрес? – спросила она Эву.

Эва посмотрела на ордер.

– Да, мэм, номер дома наш.

Через открытую входную дверь Чарли увидела, как Айзек вытряхивает содержимое кухонных шкафов. Гремели столовые приборы. Ковер содрали с пола. Никто не церемонился. Они топали, высоко поднимая ноги, проверяя, нет ли под полом пустот, тыча пальцами в пятна на потолочных панелях.

Эва взяла Чарли за плечо.

– Когда Келли вернется домой?

– Поговорите об этом с моим отцом.

– Не знаю, как мы за все это заплотим, – забеспокоилась Эва. – Денег-то у нас нет, а вы ведь поэтому приехали.

Расти никогда не интересовали деньги.

– Услуги адвоката будут оплачены из бюджета штата. Это будет небольшая сумма, но я обещаю вам, что мой отец сделает для вашей дочери все, что в его силах.

Эва моргнула. Похоже, она не понимала, что происходит.

– Она еще по дому должна помочь.

Чарли посмотрела в глаза женщины. Зрачки сужены, но это можно объяснить ярким солнцем.

– Вы, случайно, не под чем-то?

– Нет, мэм. У нас раньше был навес во дворе, но он развалился, так что от солнца спрятаться негде.

Чарли ждала, что будет неуместная улыбка, но Эва говорила серьезно.

– Вы принимали какие-то препараты? Или, может, вы покурили, чтобы снять напряжение?

– Да что вы, мэм. Я вожу автобус. Наркотики мне нельзя. Я же за детей отвечаю.

Чарли еще раз заглянула ей в глаза, пытаясь увидеть какие-то признаки понимания.

– Мой отец объяснял вам, что происходит с Келли?

– Он сказал, что работает на нее, но я не знаю. – Она перешла на шепот. – Мне мой брат двоюродный говорил, что Расти Куинн – плохой человек, что он, мол, адвокат для всяких неблагополучных, насильников, убийц.

У Чарли пересохло во рту. Эта женщина, очевидно, не понимает, что ее дочери сейчас нужен именно такой человек, как Расти Куинн.

– Келли показывают. – Эва снова смотрела в телевизор.

Лицо Келли Уилсон занимало весь экран. Видимо, кто-то слил журналистам школьные фотографии. Вместо темного готичного макияжа и черной одежды на Келли была одна из ее футболок с радужными пони.

Фото исчезло, и на экране появилось видео: Расти выходит из Деррикской окружной больницы. Он мрачно посмотрел на журналиста, совавшего микрофон ему в лицо, но Расти не просто так вышел из здания через центральный вход. Он с напускной неохотой остановился и стал давать интервью. Чарли не надо было слышать звук телевизора, чтобы прочесть по губам отца поток его фирменных реплик, произнесенных с южным акцентом, которые будут снова и снова показывать по национальным телеканалам. Так всегда бывает с громкими делами. Расти надо было выступать перед журналистами и рассказывать, что Келли Уилсон – несчастный подросток под угрозой высшей меры наказания, а не чудовище, расстрелявшее ребенка и директора школы.

Эва прошептала:

– Револьвер – это оружие?

У Чарли все внутри перевернулось. Она отвела Эву подальше от дома и встала вместе с ней посреди дороги.

– У вас есть револьвер?

Эва кивнула.

– Илай держит его в бардачке в машине.

– Той машине, на которой он сегодня поехал на работу?

Она снова кивнула.

– Он законно владеет оружием?

– Мы не крадем вещи, мэм. Мы честно зарабатываем.

– Простите, я имею в виду, был ли ваш муж судим за тяжкие преступления?

– Нет, мэм. Он честный человек.

– Вы знаете, сколько в вашем револьвере патронов?

– Шесть, – Эва сказала это довольно уверенно, но добавила: – Думаю, шесть. Я его сто раз видела, но никогда внимания особо не обращала. Простите, не могу вспомнить.

– Все нормально.

Чарли сейчас почувствовала себя точно так же, как на допросе у Дилии Уофорд. «Сколько выстрелов вы слышали? В какой последовательности? Мистер Гекльби был с вами? Куда делся револьвер?»

Чарли была там, в гуще событий, но страх помешал ей запомнить все подробности.

– Когда вы видели револьвер в последний раз? – спросила она.

– Я не… Ох. – В кармане пижамы у нее зазвонил мобильный. Она вытащила дешевый раскладной телефон, из тех, что продаются вместе с предоплатным поминутным тарифом. – Какой-то незнакомый номер.

Чарли узнала номер. Это номер ее айфона, который, очевидно, все еще был у Гека.

– Садитесь в машину, – сказала она Эве, жестом попросив Ленор помочь. – Я отвечу на звонок.

Эва недоверчиво посмотрела на Ленор.

– Я не знаю…

– Садитесь в машину. – Чарли почти оттолкнула ее.

Она взяла трубку после пятого звонка.

– Алло?

– Миссис Уилсон, это мистер Гекльби, учитель Келли из средней школы.

– Как ты разблокировал мой телефон?

Гек надолго замолчал.

– Надо придумывать пароль посложнее, чем один-два-три-четыре.

Чарли много раз слышала подобное от Бена. Она отошла, чтобы ее никто не слышал.

– Почему ты звонишь Эве Уилсон?

Он опять поколебался.

– Я два года был учителем Келли. Я несколько месяцев занимался с ней индивидуально, когда она перешла в старшую школу.

– Это не ответ на вопрос.

– Я четыре часа отвечал на вопросы двух говнюков из Бюро расследований Джорджии и еще час отвечал на вопросы в больнице.

– Каких говнюков?

– Эткинс. Или Эвери. Какой-то вихрастый пацан лет десяти с виду и пожилая негритянка – вот они до меня по очереди и докапывались.

– Черт, – пробормотала Чарли. Видимо, он говорит о Луисе Эвери, агенте ФБР по Северной Джорджии. – Он оставил визитку?

– Я ее выбросил, – сказал Гек. – С рукой, кстати, все в порядке. Пуля прошла навылет.

– У меня сломанный нос и сотрясение мозга, – сообщила Чарли. – Зачем ты звонишь Эве?

По его вздоху Чарли поняла, что он отвечает ей только из любезности.

– Потому что я беспокоюсь о своих учениках. Я хотел ей помочь. Убедиться, что у нее есть адвокат. Что ей помогает кто-то, кто не будет ее использовать и не сделает все еще хуже. – Тут Гек резко изменил свой бодрый тон: – Келли не умная девочка, Шарлотта. Она не убийца.

– Не надо быть умным, чтобы убить человека. На самом деле обычно бывает как раз наоборот.

Она обернулась и посмотрела на дом Уилсонов. Капитан Айзек вытаскивала наружу большой пакет с одеждой Келли.

– Если правда хочешь помочь Келли, держись подальше от журналистов, не попадайся на камеру, не позволяй им себя фотографировать и даже с друзьями не разговаривай о том, что случилось, потому что тогда они попадутся на камеру или поговорят с журналистами и ты не сможешь контролировать то, что они будут говорить.

– Хороший совет. – Он выдохнул и сказал: – Слушай, я должен попросить у тебя прощения.

– За что?

– Б2. Бен Бернард. Твой муж звонил сегодня утром. Я же чуть не взял трубку.

Чарли почувствовала, что покраснела.

– Я не знал, пока один из копов мне не сказал, – продолжил он. – Это было уже после того, как я с ним поговорил и рассказал ему, чем мы занимались и почему ты пришла в школу.

Чарли схватилась за голову. Она знала, как мужчины определенного типа говорят о женщинах, особенно о тех, кого они трахают в своем пикапе у бара.

– Ты могла бы меня предупредить, – заметил Гек. – А так мы все оказались в идиотском положении.

– То есть ты извиняешься, но говоришь, что я сама виновата? – Чарли не верила своим ушам. – Когда я должна была тебе об этом сказать? Перед тем, как Грег Бреннер мне врезал? Или после того, как ты удалил видео? А может, тогда, когда ты солгал в своих свидетельских показаниях, каким образом мой нос оказался сломан, а это, кстати, тяжкое преступление – я имею в виду врать, чтобы прикрыть задницу копу, а не стоять, засунув язык в жопу, когда рядом бьют женщину. Это как раз вполне законно.

Гек выдавил еще один вздох.

– Ты не знаешь, каково это – вдруг увидеть такое. Люди ошибаются.

– Я не знаю, каково это? – Чарли затрясло от накатившей ярости. – А тебе не кажется, Гек, что я тоже там была? Тебе не кажется, что я прибежала туда раньше тебя, так что я прекрасно знаю, каково это – вдруг увидеть такое, и мало того, если ты реально вырос в Пайквилле, то знаешь, что со мной такое уже второй раз, поэтому пошел ты со своим «ты не знаешь, каково это».

– Хорошо, ты права. Прости.

Но Чарли еще не закончила.

– Ты соврал насчет возраста Келли.

– Шестнадцать, семнадцать. – Чарли представила, как Гек мотает головой. – Она в одиннадцатом классе. Какая разница?

– Ей восемнадцать, и разница такая, что это смертный приговор.

Он ахнул. Именно ахнул – резко вдохнул воздух, испытав шок.

Чарли ждала, что он скажет. Она проверила индикатор сигнала на экране.

– Алло?

Он откашлялся.

– Подожди минуту.

Чарли тоже надо было подумать. Она упускает что-то важное. Почему Гека допрашивали четыре часа? Обычно допрос длится от получаса до двух. Разговор с Чарли завершился примерно на сорок пятой минуте. Их с Геком участие в сегодняшних событиях сводилось к менее чем десяти минутам. Почему Дилия Уофорд привела ФБР, чтобы поиграть с Геком в хорошего и плохого полицейского? Вряд ли он будет выступать против стороны, выставившей его свидетелем. Он был ранен в руку. Но он сказал, что допрашивали его до того, как он ездил в больницу. Дилия Уофорд не из тех копов, что нарушают процедуру. А ФБР уж точно не будет просто так сопли жевать.

Так почему они удерживали своего важнейшего свидетеля в полицейском участке четыре часа? Так со свидетелями не обращаются. Так обращаются с подозреваемым, который отказывается сотрудничать.

– Так, я вернулся, – сказал Гек. – Келли – она – как это сейчас называют? Учащийся с образовательными трудностями? С интеллектуальными особенностями? Она учится по самой простой программе. Не понимает никаких теорий.

– По закону это называется «ограниченная дееспособность», то есть можно было бы сказать, что она не способна прийти в соответствующее умственное состояние для совершения преступления, но доказать это будет очень сложно, – объяснила Чарли. – У государственной системы образования и государственной системы расследования убийств очень разные цели. Одна пытается ей помочь, а другая пытается ее убить.

Он молчал, и слышно было, как он дышит.

– Те два агента, Уофорд и Эвери, говорили с тобой четыре часа подряд или был какой-то перерыв? – уточнила Чарли.

– Что? – Его удивил этот вопрос. – Да, кто-то из них все время был в комнате. И иногда твой муж. И этот мужик, как его зовут? В таком блестящем костюме?

– Кен Коин. Это окружной прокурор. – Чарли решила сменить тактику. – Келли дразнили в школе?

– У меня в классе нет, – ответил он и добавил: – А за пределами школы, в соцсетях – это уже не в нашей власти.

– То есть ее травили?

– Она была не такая, как все, и когда ты ребенок, это всегда плохо.

– Ты был у Келли учителем. Почему ты не знал, что она осталась на второй год?

– У меня каждый год больше ста двадцати учеников. Я не смотрю их личные дела без особой причины.

– А отставание – это не причина?

– Многие мои дети отстают. Она была крепкой троечницей. Никаких особых проблем с ней не было.

До Чарли донеслось легкое постукивание ручкой по краю стола. Гек продолжил:

– Послушай, Келли – хорошая девочка. Не умная, но добрая. Она идет туда, куда ее ведут. Она не делает ничего подобного. На нее это совсем не похоже.

– Вы были с ней близки?

– То есть что ты имеешь…

– Трах. Ебля. Ты знаешь, что я имею в виду.

– Конечно нет, – в его голосе слышалось отвращение. – Она же ребенок, моя ученица. Боже мой.

– Занималась ли она сексом с кем-то другим?

– Нет, я бы сообщил о таком.

– Мистер Пинкман?

– Вот не надо…

– Кто-то из учеников?

– Откуда мне…

– Куда делся револьвер?

Если бы она не прислушивалась к его дыханию, она бы не заметила, как он на мгновение задержал его. И сказал:

– Какой револьвер?

Чарли покачала головой, ругая себя за то, что упустила очевидное.

Давая показания Дилии Уофорд, она была слишком дезориентирована, чтобы сопоставить одно с другим, но теперь Чарли поняла, что агент практически нарисовала ей картинку. «Вы не видели, чтобы мистер Гекльби передавал кому-либо револьвер? Видели ли вы, что он оставил его на себе? Положил на землю?»

– Куда ты его дел? – спросила Чарли.

Он снова сделал паузу, как делал каждый раз, когда врал.

– Я не знаю, о чем ты.

– Тем двум агентам ты сказал то же самое?

– Я сказал им то же, что и тебе. Я не знаю. Там слишком много всего происходило.

Чарли только покачала головой от его глупости.

– Келли говорила тебе что-нибудь там, в коридоре?

– Я не слышал. – Он в сотый раз сделал паузу. – Я уже сказал, там слишком много всего происходило.

Этот парень получил пулю и не поморщился.

Вряд ли страх помешал ему запомнить все подробности.

– Ты на чьей стороне? – спросила Чарли.

– Нет никаких сторон. Есть только правильные поступки.

– Прости, что лезу в твою философию, Горацио, но если есть правильные поступки, то есть и неправильные поступки, и, как человек с юридическим образованием, я могу сказать тебе, что кража орудия двойного убийства и дача ложных показаний агенту ФБР могут привести тебя на неправильную сторону тюремной решетки, и очень надолго.

Он снова замолчал на пару секунд, после чего произнес:

– Я не знаю, попали ли мы туда, но у камер видеонаблюдения есть слепая зона.

– Не надо ничего говорить.

– Но если…

– Заткнись, – предупредила Чарли. – Я свидетель. Я не могу быть твоим адвокатом. То, что ты мне говоришь, не будет конфиденциально с юридической точки зрения.

– Шарлотта, я…

Она нажала «отбой», пока яма, которую Гек рыл себе, не стала еще глубже.