Поджигатели. Цепь предательств

Великолепная вилла Ульштейна стала резиденцией Рема. Он облюбовал этот дом, похожий на старинный французский замок, под штаб-квартиру своей коричневой шайки. Наступили шумные времена. День и ночь сновали автомобили. Ярко горели фонари, освещая подъезд и сад с бронзой Функа и Шиллинга. О том, что творилось в роскошных залах и глубоких подвалах виллы, осторожно шептался Берлин…

Преломляя свет далеких, еще не видимых Гауссу автомобильных фар, дождевые капли крупными светящимися бусинками скатывались по черному стеклу. Одна за другой, поодиночке и целыми рядами, появлялись они из-за рамы.

«Словно солдаты в ночной атаке, выталкиваемые из своих окопов и бесследно исчезающие в траншеях врага», – пришло в голову Гауссу.

У дома остановилась машина. Из-за руля вылез коренастый человек. В подъезде вспыхнул свет. Генерал узнал брата Августа.

Тот вошел, немного прихрамывая.

– До сих пор не могу привыкнуть к твоему штатскому костюму, – сказал генерал, заботливо усаживая гостя.

– Прежде всего прикажи-ка дать чего-нибудь… – Август прищелкнул пальцами и предупредил: – Только не твоей лечебной бурды!

– Прошлые привычки уживаются с твоим саном?

– Профессия священника – примирять непримиримое.

– Я хотел с тобою посоветоваться…

– В наше время священник не такой уж надежный советчик, – насмешливо ответил Август. – Речь идет о церкви?

– Нет, о войне. Теперь уже ясно: мы сможем начать войну.

В глазах священника загорелся веселый огонек.

– Ого!

– Да, наконец-то!

– Немцы оторвут вам голову…

Генерал отмахнулся обеими руками и, видимо, не на шутку рассердившись, крикнул:

– Не говори пустяков!

– Ты же сам хотел посоветоваться.

– Не думаю, чтобы такова была точка зрения церкви. Она всегда благословляла оружие тех, кто сражался за наше дело.

– Тут ты, конечно, не прав. Церковь во многих случаях благословляла оружие обеих сторон!

– Раньше ты не был циником, – с удивлением произнес генерал.

– Это только трезвый взгляд на политику. – Август потянулся к бутылке. – Позволишь?

– Наливай сам, – скороговоркой бросил генерал и раздраженно продолжал: – Что дает тебе основание думать, будто мы не сможем повести немцев на войну?

Август расхохотался:

– Ты же не дал мне договорить! Я хотел сказать, что немцы поддержат вас во всякой войне…

– Вот, вот!

– Кроме войны с коммунистами.

– А о какой другой цели стоит говорить?.. Именно потому, что эта цель является главной и определяющей все остальные, мы и обязаны относиться к достижению ее с величайшей бережностью. Мы недаром едим свой довольно черствый хлеб, – с усмешкой сказал генерал. – Мы начнем с Австрии. Это будет сделано чисто и быстро: трик-трак!

– Ты воображаешь, будто никто не догадывается, как это будет выглядеть? Перебросками поездов вы создадите иллюзию движения миллионной армии, которой нет!

– Для проведения аншлюса нам не нужны такие силы.

– Что вы будете делать, если не удастся взорвать Австрию изнутри?

– Воевать!

– Зачем ты говоришь это мне, Вернер?

– Потому, что это так.

– Я же не французский или английский дипломат, чтобы дать себя уверить, будто вы способны воевать хотя бы с Австрией!

– Ты не имеешь представления об истинном положении.

Август посмотрел на брата сквозь стекло рюмки.

– Напрасно ты так думаешь, Вернер. Мы знаем…

– Кто это «мы»?

– Люди… в черных пиджаках, заменяющих теперь сутаны.

– И что же, что вы там знаете такого?

– Все.

– Сильно сказано, Август. Время церкви прошло! Ее акции стоят слишком низко.

– Ты заблуждаешься, Вернер. Просто удивительно, до чего вы все ограниченны!

– Ограниченны мы или нет – реальная сила у нас, – и, вытянув руку, генерал сжал кулак. Синие вены склеротика надулись под белой нездоровой кожей.

Август рассмеялся.

– Вот, вот! Вы сами не замечаете того, что кулак этот состарился. А другие замечают. В том числе и церковь!

– Битвы выигрываются пушками, а не кропилами!

– Кто же предлагает вам: «Откажитесь от огнеметов и идите на русских с распятием»?.. Но мы говорим: прежде чем пускать в ход огнеметчиков, используйте умных людей. В таком вот пиджаке можно даже прикинуться коммунистом. – Август пристально посмотрел в глаза брату: – Если вы этого не поймете вовремя, то будете биты.

– Ни одного из вас большевики не подпустят к себе и на пушечный выстрел.

Лицо Августа стало необыкновенно серьезным.

– Нужно проникнуть к ним. Иначе… – Август выразительным жестом провел себе по горлу.

– Э, нет! – протестующе воскликнул генерал. – Уж это-то преувеличено.

– Нужно наконец взглянуть правде в глаза, Вернер.

– В чем она, эта твоя правда?

– В том, что мы одряхлели.

– Меня-то ты рано хоронишь, себя – тем более.

– Я говорю о нашем сословии, может быть, даже больше, чем о сословии, – о тех, кто всегда управлял немецким народом, обо всех нас. Ваша, военных, беда в том, что у вас нет никого, кто мог бы трезво проанализировать современное положение до конца, во всей его сложности.

– Разве мы оба не признали, что конечная цель – подавить Россию – является общей для нас?

– Поэтому-то и хочется, чтобы вы были умней.

Август достал бумажник и из него листок папиросной бумаги. Осторожно развернул его и поднес к глазам недоумевающего генерала.

– Что это?

Генерал взял листок. По мере того как он читал, лицо его мрачнело: «…Мы спрашиваем верующих: не имеем ли мы все общего врага – фюрера? Нет ли у всех немцев одного великого долга – схватить за руки национал-социалистских поджигателей войны, чтобы спасти наш народ от страшной военной угрозы? Мы готовы всеми силами поддержать справедливую борьбу за права верующих, за свободу вашей веры. В деле обороны от грязных нападок Розенберга и Штрейхера мы на вашей стороне…»

Генерал поднял изумленный взгляд на брата:

– Тут подписано: «Центральный комитет коммунистической партии Германии».

– Приятно видеть, что ты не разучился читать.

– Этого не может быть! – воскликнул Гаусс. – Никаких коммунистов в Германии больше нет! Это фальшивка.

– Фальшивка? Нет! – Август рассмеялся. – Это подлинно, как папская булла.

– Открытое письмо верующим Германии?.. Откуда ты это взял?

– Разве это не адресовано в первую очередь именно нам, служителям церкви?

– Я ничего не понимаю, Август. Ты, фон Гаусс, ты, офицер, наконец, просто священник – и с этою бумажкой в руках! Это не поддается моему пониманию: протягивать руку черт знает кому…

– А ты предпочел бы, чтобы паства шла к ним без нас?

– К этим большевикам?.. Верующие? – Гаусс деланно рассмеялся.

– Они уже идут.

– Но… – Генерал растерянно развел руками и снова посмотрел на листок. – Я не могу понять, куда же это ведет?

– Прямо к ним! К коммунистам… Налей, пожалуйста, рюмку, тебе ближе!

Пока генерал наливал, Август бережно спрятал листок.

– Дай его мне, – сказал генерал.

– Чтобы ты провалил все дело? Нет, пока оно нам на руку, мы вас в него не пустим!

– «Мы, мы», – раздраженно передразнил Гаусс. – Мне совсем не нравится это «мы», словно ты уже там, с ними.

– Я должен «понять свои заблуждения» и от католиков перейти к коммунистам.

– Какая мерзость!

– Милый мой, ты, по-видимому, никогда не читал Лойолы!

– Признаюсь.

– И напрасно: «Если римская церковь назовет белое черным, мы должны без колебания следовать ей». Ad majofem Dei gloriam^[1]. Я, собственно говоря, заехал сказать тебе, чтобы ты не удивлялся, если когда-нибудь услышишь, что я «раскаялся» и стал «красным».

– Август! – в испуге произнес генерал.

– Этого могут потребовать тактические соображения: пробраться в среду коммунистов. Разве тебе не было бы интересно узнать, что там творится? Вижу, вижу: у тебя заблестели глаза! Увы, старик, это только мечты! Так далеко я не надеюсь пролезть, но кое-что мы все-таки сделаем. Может быть, тебе придется еще когда-нибудь спасать от рук гестапо своего «красного» брата. – И Август рассмеялся.

Глядя на него, улыбнулся и генерал.

– А теперь говори, зачем ты меня звал? – спросил Август.

– Ты меня заговорил… – Генерал потер лоб. – Вопрос прост: чтобы подойти к главной задаче – покончить с Россией раз и навсегда, нужно решить много предварительных задач.

– Это верно, – согласился Август. – Чем важнее цель, тем больше задач возникает на пути к ней.

– Вот здесь-то, на этом пути, у нас и возникли существенные разногласия.

– С кем?

Несколько мгновений Гаусс исподлобья смотрел на брата, будто не решался договорить. Потом сказал отрывисто:

– С Гитлером.

– Вот что!

– Да. Они там не хотят понять…

– Кто?

– Гитлер и его дилетанты, Йодль и другие, – с досадой, отмахнулся генерал, – не хотят понять, что нельзя бросаться на Россию, не покончив сначала с Францией и Англией.

– А ты?

– Я считаю, что сначала нужно очистить свой тыл, нужно поставить на колени Англию, Францию и других… – Гаусс сделал пренебрежительный жест.

Август задумался.

– Ты об этом и хотел меня спросить?

– Это очень важно.

– Для всего дела?

– И лично для меня.

– Тогда я тебе скажу: не спорь.

Лицо генерала побагровело:

– Я не боюсь…

– Дело не в этом… – Август вскочил и в волнении прошелся по комнате.

– Говори же! – нетерпеливо сказал Гаусс.

– По-моему, они правы.

– Начинать с России?

– Да.

– Драться с нею, имея за спиной непокоренную Францию, неразбитых англичан? Вы все сошли с ума!

– А не кажется ли тебе, что именно неразбитая Франция, именно невраждебная Англия не только наш спокойный тыл, но и лучший резерв?

– Англия не успокоится, пока мы не будем уничтожены! Она спит и видит, как бы столкнуть нас с Россией.

– В этом-то и горе! А нужно втолковать англичанам, что все вопросы, все споры могут быть решены за счет России. Пусть нам дадут Украину, Донбасс и прибалтийские провинции – и мы отдадим англичанам Африку на вечные времена!

– Значит, ты считаешь, что они правы? – не скрывая огорчения, спросил Гаусс.

– Да! Лучше иметь в тылу англо-французского союзника со всеми его ресурсами, чем ломать себе зубы до драки с русскими. В этой драке пригодится каждый зуб!

– Тут какой-то заколдованный круг. Мы в нем вертимся вот уже сколько лет!

– Рано или поздно мы столкнемся с Россией, и тогда все станет на свои места.

– Дай бог, дай бог, – сказал генерал.

– От него зависит совсем не так мало, как ты думаешь, – весело проговорил Август.

– От кого? – удивленно спросил генерал.

– От Бога, господин генерал, от Господа Бога!

– Я никогда не был его поклонником.

– А между тем я мог бы тебе сказать нечто, что заставит тебя об этом пожалеть: американцы вступают в теснейшие сношения со Святым престолом.

– Что? Бизнес с Богом? – И генерал рассмеялся.

– Это вовсе не так смешно, Вернер, – наставительно произнес Август.

– Ну, что касается наци, то они, кажется, никогда не были поклонниками Христа.

– Дело не в Христе, а в папе. Наци уже знают, сколько дверей может открыть комбинация из креста и свастики. А скоро увидят и новую комбинацию: доллар и крест.

Генерал поморщился:

– Мы с тобой болтали, как двое старых громил, не хватает только заговорить об отмычках.

– Время, Вернер, время! Кстати о времени. – Август озабоченно посмотрел на часы. – Мне пора, старик!

– Послушай, Август, если все это серьезно, насчет этих «комбинаций»…

– Которых, Вернер?

– Ну, я имею в виду Ватикан и Америку. Это ведь, наверно, могло бы сильно облегчить нам задачу на Западе?

– Если бы вы сговорились с католиками?

– Да!

– Разумеется, умный ход мог бы дать тебе в одной Европе армию в двести двадцать миллионов католиков!

– Ого! – воскликнул генерал. – Мне, признаться, никогда не приходило в голову заняться такой статистикой.

– Иметь союзников на том самом Западе, который тебя сейчас так интересует, – союзников верных, дисциплинированных, организованных и, главное, послушных слову святого отца, – это кое-чего стоит!

– Пожалуй, над этим действительно стоит подумать…

– Ты помнишь Пачелли? – спросил Август.

– Кардинала? Конечно! Нас познакомили на каком-то приеме. Он мне понравился. Те, кто знавал его в Мюнхене, считают его умнейшим человеком.

Август согласно кивнул.

– Иначе он не забрал бы в руки и все католические дела и самого папу.

– Ты полагаешь, что нынешний статс-секретарь – истинный хозяин Ватикана?

– И можно почти с уверенностью сказать: когда не станет святейшего отца, Пачелли – единственный кандидат на престол Петра.

– Какое отношение все это имеет к нашей теме?

– Самое прямое: если Пачелли согласится положить столько же стараний на то, чтобы привести вам Францию с веревкой на шее и в коричневой власянице кающегося фашиста, сколько он положил на то, чтобы поставить итальянцев на колени перед Муссолини, испанцев – перед Франко, португальцев – перед Салазаром, поляков – перед Рыдз-Смиглы и Беком, то можете быть спокойны: французские генералы не ударят вам в спину.

– Что же, по-твоему, нужно, чтобы так расположить к нам Пачелли?

– Твердо стоять именно на той позиции, на которой стоят Гитлер и его покровители: Россия – вот враг! Тут нам будет по пути не только с англичанами и американцами, но и со Святым престолом.

– Но ведь все его прежние «крестовые походы» против коммунистической России провалились?

– Воинствующая римская церковь не устанет их организовывать вновь и вновь. Ее не могут обескуражить временные неудачи. Она не привыкла спешить.

– Все, что ты говоришь, чертовски напоминает мне один давнишний разговор, свидетелем которого я был…

Заметив, что старший брат вдруг умолк, словно спохватившись, что сболтнул лишнее, Август ободряюще сказал:

– Ну, ну, можешь быть спокоен – дальше меня не пойдет ничто.

– Я был однажды вызван Сектом, чтобы присутствовать при его разговоре с неким приезжим из Советской России.

– Это было давно?

– Еще в двадцатые годы, в трудный для рейхсвера период. Мы думали тогда, что удастся вместе с Польшей и при поддержке деньгами и техникой со стороны бывших союзников России ударить по большевикам, прежде чем они встанут на ноги. Тот человек, о котором я говорю, был, так сказать, полномочным эмиссаром Троцкого. Он тоже болтал тогда о планах, рассчитанных на покорение всего мира, но готов был уступить его нам, отдав впридачу и добрую половину России, лишь бы мы поскорее вторглись в СССР и помогли бы им как-нибудь захватить власть.

– Милый мой, во-первых, Пачелли умнее Троцкого, во-вторых, у него не жалкая шайка политических ренегатов, а отлично организованный аппарат, офицерский корпус в сотню тысяч священников с многовековым опытом работы во всем мире и немало подданных, способных ради того, чтобы попасть в рай, перерезать горло родному брату здесь, в этом мире юдоли и суеты.

– Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы использовать эту силу не так глупо, как это пробовали сделать Брюнинг и Папен. Не думаешь ли ты, что мы могли бы сговориться с вашими руководителями о предоставлении нам опытных священников, прежде всего в России, для ведения разведывательной и диверсионной работы?

– Для этого вам могут пригодиться далеко не одни только священники. У нас существуют и тайные ордены мирян, которые выполняют любой приказ Рима так же беспрекословно, как священники.

– Вопрос в том, во что это может нам обойтись?

– Тут вы найдете общий язык со Святым престолом. Только советую иметь дело непосредственно с Пачелли. Он так ненавидит коммунистов, что сделает вам большую скидку, а может быть, организует для вас хорошую разведку даже даром. Только пообещайте ему повесить всех, кого он включит в свой черный список.

– О, это мы ему обещаем охотно! Это куда дешевле, чем с нас брали троцкисты. Те были чертовски жадны на деньги… Спасибо тебе за отличный совет, Август… Хорошо бы действительно повидаться с этим Пачелли.

– Это можно устроить.

– На нейтральной почве, конечно, – поспешно прибавил Гаусс.

Август протянул брату руку.

– Я не предлагаю тебе благословения, старина, но удачи пожелаю! Да, от всего сердца. А главное: не ошибись. Не стоит спорить из-за деталей, если ты согласен с Гитлером в главном. Подумай, прежде чем решать.

Гаусс, не без некоторого смущения, произнес:

– Видишь ли, Август… – он замялся. – Вероятно, я должен был тебе сказать это раньше, но как-то не было случая…

– Что еще у тебя там?

– Времена быстро меняются. Обеспечением нашего состояния уже не может служить земля, и мне кажется, что нужно подумать о другом – о вложении капитала в промышленность, даже ценою продажи земель.

– Это, может быть, и было бы верно, если бы у нас были шансы получить в промышленности те места, какие должны нам принадлежать. Но ты же сам понимаешь: мы опоздали!

Впервые за все время свидания Гаусс рассмеялся, негромко и скрипуче:

– Вот, вот, мальчуган! – Он похлопал Августа по плечу. – Поворотливость – вот что нам нужно. Должен сознаться, что, будучи в Испании, я очень выгодно приобрел директорский пакет одной горнорудной компании.

Он запнулся, раздумывая: стоит ли говорить, что этот пакет он захватил уже тогда, когда у него выработался аппетит к легкой наживе на покупке акций Телефонного общества в Мадриде. Но прежде чем он решил для себя вопрос – говорить или нет, брат уже перебил его.

– Ага! – воскликнул Август. – Ты, я вижу, вовсе не так безнадежен, как мне казалось! Это и есть путь, на который должны стать наши военные!

– Для этого им нужно побывать в таких обстоятельствах, в каких я был в Испании!

– Наци им эти обстоятельства дадут!

– Дай бог!

– Можешь быть уверен. Да, да, это и есть верный путь: личная заинтересованность каждого из вас в том деле, которое он делает. Это верно понял Геринг.

– А ты не думаешь, что о нем больше врут, чем…

– Врут?.. – Август расхохотался. – Могу тебе сказать с полной достоверностью: именно сейчас идет грызня за акции Альпине-Монтан между Герингом и Тиссеном! И, пожалуйста, закрой глаза на такую чепуху, как дурное воспитание ефрейтора. Он, друг мой, идет по правильному пути. Если он и дальше будет шагать так же твердо и правильно, то церковь обеспечит ему свою поддержку!

– Я уже сказал тебе, – в некотором раздражении проговорил Гаусс, – он намерен начинать не с того конца.

– Важна главная цель.

– Тут-то мы сговоримся.

– Тогда – да поможет вам Бог!

3

Часы на церкви Святого Матфея пробили одиннадцать. Маргаретенштрассе была погружена во мрак. Горел каждый третий фонарь: магистрат стал экономен.

Редкие пятна света дробились в лужах. В воздухе еще пахло недавним дождем.

На углу, у подвала молочной, привычно устанавливалась очередь к утренней раздаче молока. Люди приходили в дождевиках. В этот вечер жители квартала делали уже третью попытку установить обычную очередь. Каждый приходящий с радостью обнаруживал, что на этот раз он оказался первым: если привезут молоко, он его наверняка получит. Однако радость оказывалась недолгой. От стены отделялась молчаливая тень шупо. Полицейский тихо, но безапелляционно говорил:

– Псс… домой!

– Мне нужно молоко.

– Идите спать.

– Я постою.

– Мне вам долго объяснять?.. Убирайтесь!

Маргаретенштрассе была тиха и пустынна. Несмотря на ранний час, она казалась погруженной в глубокий сон. Окна были закрыты шторами. Шупо внимательно следили за тем, чтобы в этих шторах не появлялось щелок.

Шупо прохаживались по мостовой. Их шаги глухо отдавались на мокром асфальте. Полицейский офицер, стоя на противоположном тротуаре, смотрел на темные окна дома Гаусса.

По ту сторону дубовых дверей подъезда была тишина, хотя вестибюль и был залит ярким светом. Несколько солдат стояли вдоль стены, у парадной двери и у подножия лестницы.

Караульный офицер медленно поднялся до верхней площадки. Прошел по комнатам второго этажа. У дверей комнат тоже стояли солдаты.

Офицер дошел до дверей генеральского кабинета. Попытался прислушаться к тому, что делалось по ту сторону. Но дверь была слишком толста. Офицер пошел обратно: по комнатам, вниз по лестнице между рядами молчаливых солдат…

В генеральском кабинете Мольтке глядел со стены сквозь голубые облака сигарного дыма. В креслах, на диванах были одни генералы, – ни одного офицера рангом ниже, если не считать Отто, устало прислонившегося к стене.

Он следил глазами за своим шефом. Гаусс стоял спиною к карте, закрывавшей всю стену позади письменного стола. Совещание должно было решить многое: лично для Гаусса, для армии, для страны. Одни горячо поддерживали Гаусса, другие резко возражали. Приглашенные расселись на две стороны, как парламентские фракционеры: одни справа, другие слева.

Никто лучше бывших штабных офицеров Людендорфа не знал, во что обошлась Германии война с Россией, поход Эйхгорна, экспедиция фон дер Гольца, вылазка Вермонта.

Генералы сопоставляли простые на первый взгляд вещи: на востоке – Россия с 21 миллионом квадратных километров территории, с 170 миллионами населения, с огромным расстоянием от границы до центра страны – Москвы; на западе – Франция с 40 миллионами населения и с Парижем, уже видевшим в своих стенах пруссаков. Для 80 миллионов немцев второй противник заманчивей.

Ресурсы запада вдвое меньше ресурсов нападающего, ресурсы востока вдвое больше. Выбор казался несложным. Особенно теперь, когда испанская история показала не только неспособность, но и нежелание Франции сопротивляться, – теперь, когда к ее затылку вот-вот будет приставлен пистолет Франко.

Генеральный штаб понимал, что фронт наибольшей длины и глубины, каким является восточный фронт в войне с СССР, представляется для современной армии прорыва гораздо менее выгодным, чем неглубокий французский фронт.

Генеральный штаб боялся и повторения роковой ошибки – войны на два фронта. Он делал все возможное, чтобы отложить план Шверера – Гофмана на вторую очередь, до тех пор, пока не будет покончено с западом.

Все эти соображения подкреплялись тем, что говорили о французской армии сами французы. Кому из немецких генералов не была известна книжка Шарля де Голля? Недаром же немецкий перевод «Наемной армии» был издан самими немцами.

Гаусс не знал, сколько тысяч марок заплатили де Голлю за право этого издания, но любой расход был оправдан тем, что писал этот тип. Он убедительно доказывал, что Франция не способна воевать.

Французы не были готовы к войне. Чего же было еще желать? Разве в евангелии нацизма рукою Гитлера не было написано, что начинать нужно со слабейшего? Разве того же самого не говорили когда-то Гауссу и Гесс, и сам Гитлер в приложении к планам овладения Австрией?

Так где же был здравый смысл тех, кто пытался навязать генеральному штабу идею первоочередности войны с Россией?

Однако казалось, что действительность опережала лучшие намерения генштабистов. Новая установка наци была ясна: значение Франции как военной державы будет сведено на нет, прежде чем возникнет война с нею. Приставленный к ее затылку «испанский горчичник» рано или поздно окажет свое действие. Лишенная поддержки Англии, Франция будет забаррикадирована с юга и юго-востока Испанией и Италией. В ближайшем будущем Франция лишится всякой поддержки в Восточной и Юго-Восточной Европе. Она сама разрушала там свои союзы. Балканские страны и страны Дунайского бассейна либо включатся в орбиту влияния Германии, либо попросту станут частью ее территории. Североафриканские колонии французов отпадут, так как очень скоро коммуникации Франции с Африкой станут фикцией. Франция перестанет существовать не только как великая держава, но даже как политическая сила, могущая хоть как-нибудь влиять на судьбы Европы.

Войны с Англией следовало избежать. Нужно было втянуть ее в борьбу с Россией на стороне Германии. Пока имелись шансы обмануть бдительность британцев посулами дележа мира за счет «третьих государств», фланг Германии был свободен. Вся тяжесть удара могла быть обрушена на Россию.

Но Гаусс решительно отстаивал свою точку зрения. Его речь не оставляла сомнений в том, чего он хотел.

– Мы не можем согласиться на преждевременную войну с Россией, результатом которой будет гибель германской армии. Я готов бороться. И предлагаю всем, кто не хочет остаться без армии, идти со мной! – проговорил Гаусс.

Отто молча стоял у окна. Время от времени он вынимал часы; нажав репетир, подносил их к уху. Сыграв куплет из наивной старой песенки, часы мелодично отзванивали положенное число ударов. Час… час тридцать… два… два тридцать…

По мере того как время подходило к трем, Отто чаще вынимал часы. Он зажал их в руке, с трудом сдерживая ее дрожь.

В три без десяти раздался стук в дверь. Караульный офицер сказал Отто на ухо, что на Маргаретенштрассе появился полицейский броневик.

Отто кивнул, словно знал это и без офицера. Перескакивая через несколько ступенек, он сбежал с лестницы.

– Отоприте! – крикнул он солдатам у входа.

В дом вошли эсэсовцы. Они двигались уверенно, как если бы расположение комнат было им заранее известно.

В кабинете продолжали совещаться, когда отворилась дверь и в ней появился бригадефюрер СС. На его щеке ярко белел шрам в виде двух сходящихся полумесяцев. Именно в этот момент на столе Гаусса звякнул телефон; гестаповец взял трубку, вежливо отстранив руку хозяина.

– Все готово, господин группенфюрер… Да, да, уже сделано… Слушаю… Будет исполнено, господин группенфюрер! – Гестаповец повернулся к генералам: – Вам придется проследовать за мной на заседание к одному важному лицу. Всего несколько минут ожидания, господа, пока будут поданы машины…

Через четверть часа Отто стоял у окна кабинета и, прислонившись лбом к стеклу, смотрел на улицу. Он видел, как к дому подъезжали автомобили. Шторки в них были опущены.

Отто видел, как сопровождаемые эсэсовцами участники совещания один за другим садились в машины. Дверцы захлопывались, и машины исчезали во тьме.

Отто опустил штору. Не зажигая света в тихих комнатам, прошел в столовую. Нащупал дверцу буфета и вынул бутылку…

Маргаретенштрассе опустела. В холодном сумраке жались у подвальчика молочной робкие тени. Их никто теперь не гнал. Хвост очереди нарастал. Ждать открытия лавки оставалось недолго: каких-нибудь три часа.