***
Марина гладила белье, когда задребезжал дверной звонок.
– Илюш, открой, пожалуйста! – крикнула она мужу, тщательно разглаживая морщинку на пододеяльнике и косясь одним глазом на экран телевизора. Шло ее любимое ток-шоу.
Румяный ведущий в «ящике» с пристрастием допытывался у растерянной размалеванной девицы, от кого же она могла родить ребенка, а та запуталась, перечисляя всех возможных кандидатов – пальцев на руках не хватало. Марина только усмехнулась, подивившись такой любвеобильности героини телепередачи.
– Это к тебе, – сообщил муж, заглянув в комнату.
Пришлось выключать утюг и бросать ток-шоу на самом интересном месте. «Ну, если это опять Галька с пятого этажа за солью притащилась, я ее с лестницы спущу!» – подумала Марина, грозно сжимая кулаки. Но у порога скромно переминался с ноги на ногу незнакомый молодой человек.
– Здравствуйте, Марина! – приветливо и немного виновато улыбнулся он.
Среднего роста, коренастый и темноволосый. Лицо у гостя было интеллигентное и приятное, но ничем не примечательное. Что-то знакомое почудилось ей во взгляде серых внимательных глаз.
– Здравствуйте, а вы кто? – спросила Марина, быстро застегивая расстегнувшуюся пуговицу на домашнем халате.
– Я Игнат Златогорский, муж Жени, – помог ей вспомнить визитер. – Вы меня не помните?
– Игнат?.. Ах, да, помню, конечно, помню! Я же была у вас на свадьбе шесть лет назад. Вы проходите. Какими судьбами?
– Я ищу Женю. Она пропала.
Произнесено это было так, что Марина сразу поняла: стряслась беда, и заволновалась.
– Да вы проходите, проходите, Игнат! Что значит пропала?
Молодой человек разделся в коридоре и, явно стесняясь, прошел за хозяйкой в кухню. Он огляделся в маленькой, но чистенькой и уютной кухоньке, скромно присел на краешек табуретки за столом и стал рассказывать чуть хриплым от волнения голосом:
– Неделю назад она вышла из дома на прогулку с детьми и пропала. Я в это время был в командировке. А когда вернулся, перерыл весь Сосновск, но напрасно. В городе ее не было. Я опросил всех соседей, всех знакомых, поднял на ноги местную полицию, но…
Голос его дрогнул и осекся. Взрослый, крепкий, тридцатилетний мужчина чуть не плакал. И у Марины от сострадания болезненно сжалось сердце.
– И вы приехали в Москву искать ее у меня?
– Единственное, чем мне сумела помочь полиция, это информация. Пробили по базам данных у транспортников и выяснили, что Женя уехала в Москву с двумя детьми в купейном вагоне. А в Москве из знакомых у нее только вы, Марина. Ей больше не к кому обратиться в незнакомом городе.
– Но я ничего не знаю, – растерянно пробормотала хозяйка, спешно накрывая на стол. Ей захотелось хоть как-то помочь, поддержать несчастного. – Она мне не звонила почти пять лет. И не приезжала. Я даже не знала, что у нее есть мой московский адрес. Мы же переехали сюда с семьей всего два года назад.
– Точно не звонила? И по интернету вы не списывались? – допытывался Игнат, не обращая внимания на появляющиеся на столе чайные чашки, сахарницу, печенье и вазочку с домашним вареньем. – Мариночка, вы моя последняя надежда! Помогите мне, пожалуйста! Я очень волнуюсь за Женьку и за малышей.
– Да я бы с удовольствием! – искренне воскликнула хозяйка, придвигая к гостю чашку с чаем, и сама присела напротив за столом. – Но почему она уехала? Насколько я помню, у нее же все было хорошо в жизни: хороший муж, замечательные дети, собственный дом – полная чаша. Помню, мы с девчонками ей даже завидовали: какого парня себе отхватила наша Женька! На свадьбе вы смотрелись такой красивой парой!
Златогорский тяжело вздохнул и посмотрел на собеседницу с сомнением, словно решая: выдавать тайну или нет? Помолчал, рассеянно болтая ложечкой в чашке, бросил взгляд в окно и, наконец, решился:
– Женя тяжело больна, Мариночка, очень тяжело.
– Господи, что с ней случилось? – прижала руки к сердцу молодая женщина, испугавшись за подругу.
– Послеродовая депрессия, – почти шепотом произнес Игнат. – После родов она даже в больнице психиатрической лежала два месяца, пока я с ребенком мучился.
– Странно, но я с ней пару раз разговаривала после рождения Тимочки. Она была совершенно нормальной, – попыталась возразить Марина, но гость затряс головой.
– Это случилось после вторых родов, когда родился Артемка! Ах, Марина, это я во всем виноват! Врачи говорили, что надо все время пить лекарства. Я первое время следил, но состояние ее вроде бы нормализовалось, и я расслабился, перестал контролировать. А когда вернулся из командировки, нашел кучу нетронутых таблеток. Она не принимала лекарства, Марина!
– Не вините себя! – попыталась успокоить безутешного мужа Марина и не удержалась, коснулась ладонью его руки, лежащей на столе. – Что же ее толкнуло на столь странный поступок?
– Да разве ж можно понять логику сумасшедшего?! – с болью в голосе воскликнул Игнат. – Вы же знаете, каково это – жить под одной крышей с больным человеком. Какая идея может возникнуть в его воспаленном сознании? Бог весть!
Игнат закрыл лицо руками и судорожно вздохнул. «Бедный, – подумала Марина, – он же на грани отчаяния!» Она вспомнила, как ее собственная семья многие годы мучилась с Марининой бабушкой, на старости лет впавшей в маразм. Как регулярно старушка уходила из дома и ее приходилось искать по всему городу. Не помогали ни замки на дверях, ни записки с адресом, рассованные по всем карманам. Искали по больницам, моргам, отделениям полиции. Столько сил и нервов вымотала больная у своих родственников, что вспомнить страшно, пока однажды не вышла в окно на восьмом этаже… Да, Марина очень хорошо понимала Игната и сочувствовала ему.
– Даже не знаю, чем вам помочь, Игнат?
– Я больше всего за детей переживаю, – пробормотал гость глухо. – Она же может с ними сделать все, что угодно.
– Что вы, Игнат! Она же мать! Ничего плохого она детям не сделает.
– А я вот уже и не уверен… Дома несколько раз были ужасные сцены, когда она приходила в ярость от того, что дети плакали или не слушались. А они же дети! Как объяснить двухлетнему ребенку, что маму злить нельзя? – Он отвел взгляд в сторону, но в голосе звучала неприкрытая боль. – Тимку она пару раз закрывала в темном чулане за какие-то незначительные провинности. А мальчик боится темноты! Младшего при мне так отшлепала, что на коже долго держались красные следы. Я ее тогда еле успокоил, в таком исступлении она была…
Марина растерянно хлопала глазами.
– У меня в голове не укладывается, чтобы Женька, наша Женька могла так поступить! Она же была самой доброй, самой любящей, самой светлой в нашей студенческой компании и детей очень любила.
– Увы, Мариночка, болезнь меняет человека до неузнаваемости, – покачал головой гость и скорбно поджал губы. – Пообещайте, пожалуйста, что вы мне сообщите, если Женя выйдет с вами на связь. Я вас умоляю!
Игнат вытащил из кармана маленький блокнот, вырвал листок и быстро написал свой номер телефона.
– Конечно, конечно, Игнат! Обязательно сообщу.
– И можете обзвонить всех ваших институтских знакомых, предупредить и их тоже? Вдруг Женя им позвонит или приедет.
– Хорошо, хорошо. Позвоню. И не волнуйтесь так, Игнат!
Спустя полчаса Игнат Златогорский вышел из подъезда блочного дома на окраине Москвы и вытащил из кармана пачку сигарет. Закурил. Когда развеялся клуб дыма, его лицо уже не выражало отчаяние и безнадежность. Оно стало жестким и холодным. Он постоял немного, не торопясь затянулся пару раз и, бросив окурок на тротуар, пошел в сторону автобусной остановки.
В окно третьего этажа за ним наблюдала Марина. «Надо же, – печально думала она, – как жизнь складывается! А мы-то, дуры, Женьке завидовали: жених симпатичный, с хорошим образованием, из состоятельной семьи, так красиво за ней ухаживал, только что на руках не носил. Почти сразу собственный дом купили. Детки такие хорошие родились. А вот ведь болезнь нежданно-негаданно настигла… Бедный Игнат, бедные дети!»
– Ну, ты белье-то будешь доглаживать? – послышался за спиной голос мужа.
Марина встрепенулась и направилась в комнату, оставив немытую посуду в раковине.
– А самому что, не догладить? Руки у тебя отвалятся? Небось уже футбол свой смотреть намылился! – заворчала Марина, вспоминая расстроенное и растерянное лицо Игната Златогорского. Хороший парень, а как не повезло с женой…
***
Спустя неделю Александр сидел за рабочим столом и разбирал документы в кожаной папке, подготовленные исполнительной секретаршей Ниночкой. Первую половину дня Плужников пробыл на совещании с инвесторами, потом отправился на деловую встречу, потом на вторую деловую встречу, которую предусмотрительно назначил в ресторане, чтобы совместить приятное с полезным. Удалось нормально пообедать и договориться с крупным поставщиком. Вернувшись в офис к окончанию рабочего дня, он занялся накопившимися за день документами, верный привычке проверять все бумаги, прежде чем поставить подпись.
В начале седьмого в дверь кабинета заглянула секретарша и, глянув на него просительно круглыми голубыми глазами, спросила:
– Вы еще долго, Александр Сергеевич? Можно мне идти?..
Плужников оторвал взгляд от бумаг и дружелюбно улыбнулся.
– Идите, Нина, конечно, идите. Рабочий день уже закончился. Завтра с утра напомните мне позвонить в мэрию.
– Хорошо, – кивнула Ниночка, тряхнув рыжеватыми кудряшками, и упорхнула.
Плужников опять углубился в изучение документов. Он устал, но домой торопиться не хотелось. После инцидента с квартиранткой между ним и матерью пробежала черная кошка. Аделина Сергеевна по старой привычке играла в «молчанку», обидевшись на сына. По правилам этой игры он должен был мучиться совестью, видя скорбно поджатые губы матери, страдать, испытывать раскаяние и, спустя непродолжительное время, попросить у нее прощения. Она, конечно, простит неразумного сына, помучает немного своим молчанием и простит.
Но в этот раз что-то сломалось в отлаженном за долгие годы механизме. «Сыночка» не испытывал раскаяния и прощения просить не спешил. Она продолжала готовить ужины, молча выставляя на стол еду, он молча ел и, бросив дежурное «спасибо», не проронив больше ни единого слова, уходил в свою комнату. В доме стало холодно и неуютно, и спешить в него после работы не хотелось.
Плужников дочитывал текст очередного договора, когда в дверь нетерпеливо постучали. Он поднял голову и увидел на пороге кабинета Евгению с пылесосом в руках. Одета она была в синий рабочий халат и такую же синюю косынку, из-под которой выбивались непослушные темные пряди.
– Извините, – недовольно проворчала она, – я уже убрала все кабинеты, остался только ваш. Если вы намерены сидеть на работе до глубокой ночи, то позвольте мне здесь убраться. Скоро семь часов, а мне детей надо вовремя забрать у соседки. У нее сериалы начинаются в восемь. Так что будьте любезны!
Плужников вытянул левую руку и бросил взгляд на циферблат дорогих часов на запястье. Действительно, без четверти семь! Пора домой. Нечего мешать людям делать свою работу.
– Да, конечно, – вскочил из-за стола, пряча недочитанный договор в папку, и быстро вышел в приемную.
За спиной сразу раздался гул работающего пылесоса, словно взлетал самолет. Плужников подошел к окну и, засунув руки в карманы брюк, стал смотреть на раскинувшийся далеко внизу город, похожий на темное покрывало с люрексом. Освещенные улицы с потоками несущихся автомобилей сплетались в волшебной красоты узор. Горящие ярким светом окна многоэтажек манили, как звездные скопления далеких галактик. Глядя отсюда, с высоты пятнадцатого этажа современного офисного здания, сквозь огромное, во всю стену окно, городская суета казалась отдаленной и нереальной.
Похожий на звук взлетающего самолета гул смолк, и Плужников обернулся. Уборщица выкатила тяжелый агрегат из кабинета.
– Ну вот, – произнесла Евгения более мягким и дружелюбным голосом, поправляя на голове косынку, – можете работать дальше.
– Да, пожалуй, пора заканчивать, – ответил Плужников, – поздно уже.
Девушка кивнула и направилась прочь по коридору в сторону подсобки, где хранился весь уборочный инвентарь. И Александр, вдруг почувствовав непонятную тоску в душе, проронил ей в спину:
– А давайте я вас до дома подвезу, раз уж стал причиной вашей задержки на работе.
Евгения остановилась и обернулась, посмотрела на него подозрительно и пожала плечами.
– Спасибо, но я сама доберусь на общественном транспорте. – И ушла.
Быстро собравшись, Александр закрыл кабинет на ключ и спустился на лифте на первый этаж, кивнул на прощание дежурному охраннику, торопливо миновал просторный гулкий холл и вышел на улицу. Холодный сырой ветер дохнул в лицо. Нет, все-таки осень – самое противное время года. Скорей бы уж зима со снегом, с морозами, с непролазными сугробами и скользкими ото льда дорогами.
Плужников подошел к своей машине, быстро сел за руль и завел мотор, давая ему прогреться и наполнить салон уютным сухим теплом. Он не спешил уезжать. Он ждал.
Спустя минут пять на ступенях лестницы появилась Евгения. Она была одета в простенький серый плащик немодного фасона и закрытые черные туфельки на низком каблучке, какие обычно носят пожилые женщины с больными суставами. Темноволосую голову укрывала скромная неяркая косынка. Замерев на верхней ступеньке, девушка огляделась и подняла повыше воротник плаща.
– Евгения, – позвал Плужников, приоткрывая дверцу, – садитесь в машину. Я вас отвезу, а то опоздаете к началу сериалов.
В карих глазах девушки мелькнуло удивление и… недоверие.
– Я лучше на метро. Кругом же пробки!
– А я знаю хитрый маршрут, как окольными путями доехать быстро и без пробок, – он оперся предплечьем на раскрытую створку двери и улыбнулся.
Евгения какое-то время колебалась, но мелкие капли дождя увлажнили лицо, очередной порыв ветра чуть не сорвал с ее головы косынку. И она, стараясь не смотреть в глаза Плужникову, все-таки подошла к машине и села в мягкое кресло рядом с водителем. Автомобиль, как большой неуклюжий зверь, утробно урча, медленно тронулся с парковки.
– Вам не дует? – поинтересовался Плужников, скосив взгляд на пассажирку. Та смотрела в окно, отвернув от него лицо. – Через пару минут воздух нагреется и станет теплее.
– Мне не холодно, – но голос был совершенно холодным и безразличным.
– К сожалению, Алла Ефимовна не смогла найти вам работу по специальности. Пока все вакансии заняты, только низкоквалифицированные были свободны, – попытался завязать беседу Александр.
Девушка пожала плечами, но лицо не повернула.
– Я на большее и не рассчитывала. Спасибо и на этом. – Фраза прозвучала совершенно дежурно и заученно, без малейших признаков благодарности.
– Как только какое-нибудь место освободится, мы вернемся к этому вопросу, – стало досадно, что разговор не клеится, ведь он искренне хотел помочь. Но, вероятно, в ее памяти накрепко засел эпизод с попыткой вышвырнуть ее из квартиры на улицу… – Как зовут ваших детей, Женя?
Она обернулась и с удивлением посмотрела на него. Какое ему дело до ее детей?
– Тимка и Темка…
– Сколько им?
– Тимофею пять, а Артемке три с половиной.
– Вы оставляете их с соседкой, когда уходите на работу?
– Да. С пятого этажа. Я ей плачу по пятьсот рублей в день, и она с ними сидит, даже погулять на улицу выходит в хорошую погоду.
Плужников прикинул в уме, что это еще десять тысяч к тем двадцати, что составляли квартирную плату. Что же им остается на жизнь, если зарплата уборщицы и так копейки? Но спросить постеснялся. Он притормозил у небольшого продуктового магазинчика, манившего яркой вывеской над полуподвальным помещением.
– Я буквально на пару минут, Евгения, – и быстро вылез из машины.
Он обшаривал взглядом заполненные продуктами полки, выискивая детские йогурты и творожки, фрукты и сладости. Набрав большой полиэтиленовый пакет, расплатился на кассе банковской картой. Евгения сидела в машине и не обратила внимания на то, как он поставил набитый покупками пакет на заднее сиденье, только хмурилась и демонстративно поглядывала на часы. Снова тронулись в путь, лавируя между плотно припаркованными во дворах автомобилями.
Когда подъехали к дому, на часах было без трех минут восемь. Евгения заторопилась и выбралась из машины сама, не дожидаясь, когда водитель откроет перед ней дверцу.
– Спасибо! – бросила на ходу и побежала к подъезду, уворачиваясь от резких порывов ветра.
– Пожалуйста, – пробормотал себе под нос Плужников и полез за пакетом с продуктами.
Евгения заскочила на пятый этаж к соседке. Та уже одела детей и выставила их на лестничную площадку, всем своим видом демонстрируя недовольство: по телевизору уже показывали титры очередного увлекательного сериала, который невозможно было пропустить. Женя сунула в руку пожилой женщине купюру, благодарно улыбнулась и склонилась к детям.
– Ну, как вы себя вели, мои хорошие? – лицо ее мгновенно преобразилось, словно внутри включили особый свет. – Соскучились?
– Соскучились, мама! – на два голоса пропели мальчишки, обнимая ее.
– Ну, пошли домой тогда, будем ужинать и сказки читать.
…У дверей квартиры стоял Плужников и ждал их. Евгения чуть не выронила ключи из рук. Что ему еще нужно?
– Передайте Аделине Сергеевне, что деньги я ей верну с первой же зарплаты, успокойте ее, – произнесла она, нахмурившись и неловко пытаясь попасть ключом в замочную скважину.
– А я ее уже успокоил, – ответил похожий на викинга амбал. – Про квартплату не думайте, когда сможете, тогда и отдадите. Привет, молодежь!
Он присел на корточки перед детьми и улыбался, рассматривая черноглазые, черноволосые мордахи, очень похожие на маму.
– Меня дядя Саша зовут, – и протянул большую сильную ладонь старшему Тимофею.
– Привет! – ответил тот и робко попытался пожать руку незнакомцу.
– Быстренько домой! – скомандовала Евгения и впихнула детей в открытую дверь. Сама замерла на пороге. – Вы хотели проверить состояние квартиры? Не натворили ли что-нибудь дети?
Во взгляде квартирантки Плужников прочитал недоверие и страх. Ничего хорошего от визита сына квартирной хозяйки она не ждала.
– Да нет, я на секунду! – Он вошел следом за ней в коридор, испытывая неловкость, словно был незваным гостем в собственном доме, тихо опустил пакет с покупками на пол в уголке. – Просто хотел познакомиться с вашими ребятишками.
Евгения, внутренне приготовившаяся обороняться всеми силами от навязчивого гостя, растерялась, когда тот неожиданно вышел из квартиры и, вежливо попрощавшись, заспешил вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. В коридоре на полу остался пакет с продуктами.
– Эй, вы забыли пакет! – крикнула Евгения, выглядывая на лестничную площадку.
Плужников уже спустился этажом ниже, поэтому она его не увидела, только услышала дробный перестук шагов по ступенькам:
– Это вам, вернее детям… Нельзя оставлять детей без белков и витаминов, а то болеть начнут.
Евгения, пошуршав в пакете и придя в ужас от количества дорогущих лакомств, бросилась к окну на кухне. Но только успела заметить, как большой темный автомобиль торопливо выехал со двора, растворившись в промозглой осенней ночи. «Ну что ему еще от меня нужно?» – прошептала она, кусая губы. Александр Сергеевич Плужников был крупным, высоким, сильным и уверенным в себе. Она всегда боялась таких мужчин, а с недавнего времени боялась вообще всяких мужчин. Игнат был на голову ниже Плужникова, да и косой сажени в плечах не имел, но для того, чтобы причинить ей боль, как на собственном опыте усвоила Женя, особой силы и не требовалось. Очень хотелось держаться подальше от всех мужчин, но Плужников был сыном ее квартирной хозяйки. И вроде пока ничего плохого ей не сделал, не позволил выгнать на улицу с детьми, даже помог с работой, а сегодня подвез до дома и еще эти продукты… Но она его боялась, боялась до немоты, до паралича. Казалось, если он посмотрит на нее сурово, она тут же потеряет сознание.
В кухню заглянули малыши и с немым восторгом уставились на разноцветные баночки с йогуртами. Ну, что с ними поделаешь?..
***
Митя Гаврилов обрадовался неожиданному визиту старого студенческого товарища, нагрянувшего к нему в разгар выходного дня.
– Какие люди в Голливуде! – радостно забасил он, впуская в свою квартиру гостя. – Каким ветром тебя занесло в мое скромное обиталище, Златогорский?
С Игнатом они вместе учились в юридическом институте МВД. Сколько водки вместе было выпито, страшно вспомнить! После окончания друг отправился в свой городишко Сосновск под крыло отца – начальника местной полиции. Митя же решил покорить Москву, хотя никаких связей в столице у него не было.
– Прям сразу к делу предлагаешь перейти, с порога? Может, сначала выпьем за встречу? – Игнат жестом фокусника извлек из-за спины бутылку «Лапландии» и широко улыбнулся.
– О-о-о! Вот это по-нашему! – хохотнул Митя и выхватил из рук друга прохладный и тяжеленький подарок. – Проходи, проходи, Игнат.
Он провел гостя в скромно обставленную единственную комнату своей холостяцкой квартиры, а водку поставил на журнальный столик.
– Я сейчас что-нибудь соображу на закуску, – заверил он, торопливо выбегая в кухню, – правда, я уже второй год холостякую. Поэтому, сам понимаешь, в холодильнике у меня пусто. Но что-нибудь придумаю.
– Да я ж тебя, Димыч, как облупленного знаю. Предусмотрительно захватил к беленькой закуску, чтобы тебя не напрягать. Надеюсь, хлеб у тебя есть?
– А как же!
Гаврилов вернулся с половинкой буханки хлеба и парой рюмок. И еще больше обрадовался, увидев на столе нарезки с колбасой, ветчиной и сыром. В глазах его сразу появился вожделенный блеск, а с лица не сходила глуповатая улыбка. Скучный выходной оборачивался отличной попойкой!
– Открывай бутылку, а я еще маминых маринованных огурчиков принесу. Она меня иногда навещает. Привозит целые сумки всякой вкуснятины, боится, что ее непутевый сынок с голоду сдохнет без жены, без подруги, – охотно рассказывал Гаврилов, организуя нехитрое застолье. – Так что стряслось-то, Златогорский? Ты ж просто так ради выпивки ко мне в столицу не приперся бы. Я тебя знаю.
Игнат удобно устроился в кресле, поднял наполненную до краев рюмку и нахмурился. Вздохнул тяжело и печально, рука его слегка дрогнула, и капля прозрачной жидкости упала на стол.
– Жена у меня, Димыч, сбежала к своему хахалю в Москву и прихватила с собой все мои сбереженья и обоих детей.
– … Ничего себе! – выдохнул Гаврилов и опустил руку с полной рюмкой водки. Улыбка сползла с его добродушной физиономии, взгляд потускнел. – Значит, в нашем полку брошенных мужей прибыло… Давай за это и выпьем, дружище!
Выпили, но от былого веселья не осталось и следа. Митя сразу вспомнил жену Ленку, год назад слинявшую от него – молодого полицейского опера – к перспективному бизнесмену, успешно торговавшему итальянской сантехникой. Уязвленное самолюбие до сих пор ныло в глубине сердца, не давало простить и забыть. Долгими одинокими ночами он ворочался с боку на бок и представлял, как подносит дуло табельного «макарова» к покрытому испариной лбу унитазного короля, как тот ползает перед ним на коленях и униженно молит о пощаде. И ему становилось немного легче.
– Не ожидал такого от твоей Женьки! Она мне казалась не такой, как все: скромной, немного застенчивой, совершенно не жадной, хорошей хозяйкой и заботливой матерью.
– Все бабы суки! – изрек Игнат и опрокинул в рот вторую рюмку водки.
– Выходит, что так. А жаль. Была какая-то надежда, что мир на самом деле не так плох, как кажется.
– Мир, Димыч, – сплошное говно! – с болью в голосе произнес Златогорский. – Я тоже думал, что моя Женька особенная, пока не наткнулся на ее переписку в компьютере. Она этого хахаля на каком-то сайте знакомств подцепила. Я ж для нее и для детей пахал с утра до ночи, каждую копейку в дом тащил! Пацанов каждый год в отпуск на теплое море, чтоб меньше болели, жене шубу норковую до пят, а она… Я, когда все узнал, поговорил с ней. Вежливо так поговорил, – при этих словах рука Игната медленно сжалась в увесистый кулак. – Чего, мол, тебе еще надо? Что не так? Катаешься, как сыр в масле, а все туда же, на сторону смотришь. Она заявила, что ей романтики в жизни не хватает! Прикинь, Митька! Прынца ей подавай, прынцессе этакой. А я не принц, я обычный трудяга. В общем, поругались. Я уехал в командировку специально, чтобы собраться с мыслями, принять нужное решение. Думал, ладно, будет тебе романтика, буду с получки цветы покупать, в рестораны по воскресеньям водить буду или дома ужин при свечах устраивать. Сидя дома, ей же невдомек, что при такой нагрузке мне никакой романтики уже не надо, лишь бы до койки доползти к вечеру и заснуть тут же. Вернулся, ничего не подозревая. А оказывается, эта сучка обчистила мой сейф, забрав все заработанное непосильным трудом, все до последней копейки. А мне ведь кредит за дом еще два года выплачивать! Она меня с дерьмом смешала, в землю душу мою втоптала и умотала в первопрестольную к какому-то хлыщу, якобы бизнесмену, прихватив детей! Так что предали меня, Димыч.
Несколько минут друзья молча жевали нехитрую закуску, хмуро уставившись на ополовиненную бутылку «Лапландии». Что можно было сказать? Проза жизни.
– Да бог с ней, с Женькой! – вдруг заявил Игнат и резко махнул рукой, задев упаковку с ветчиной. Та соскользнула на пол, и Гаврилов полез за ней под стол. – Я из-за детей переживаю! Я ей что – бык-осеменитель, чтобы моих сыновей чужой дядька воспитывал? Не-е-е-т, Димыч, я не позволю!
Митя заметил блеснувшую в глазах друга злую слезу, и ему стало трудно дышать. К обиде на бывшую жену, до костей изглодавшую душу опера Гаврилова, присоединилась обида на неверную жену друга и стала расползаться жидкой грязью, распространяясь на весь женский род. Он налил еще по одной и быстро выпил, не дожидаясь товарища.
– Помоги мне ее найти, Димыч, – попросил Златогорский. – Я с ней, чужой подстилкой, конечно, разведусь, но детей не уступлю. Нет, конечно, совсем мальчишек у нее забрать не получится, но я добьюсь права видеться с ними, воспитывать малышей… Они ж мои родненькие, кровиночки мои…
Игнат всхлипнул и, к ужасу товарища, по щеке его заскользила крупная прозрачная капля. Гаврилову тут же захотелось собственными руками придушить неверную Женьку. Вот что эти твари делают с мужиками?!
– Найдем, найдем мы ее, не беспокойся! – поспешил он уверить друга и подлил в его рюмку. – Пей давай, до дна пей. А где этот тип обитает, к которому она свалила? Как его зовут?
– А хрен его знает! – зло вскинулся Игнат, а Мите показалось, что он сейчас сплюнет прямо на ковер на полу. – Если б я знал, то не стал бы обращаться к тебе за помощью. Помоги мне, Димыч, ты ж в органах работаешь.
Взгляд Игната стал жалобным, просительным.
– Так я ж простой опер, считай, на земле тружусь.
– Но связи-то у тебя есть!
– Есть кое-какие… – Гаврилов растерянно потер лоб, пытаясь сосредоточиться и сообразить, как помочь другу.
– Я, как на вокзал приехал, сразу отправился в опорный пункт, – сообщил Игнат, – поговорил с тамошними ребятами. Но все глухо! Там же толпы народу мимо них каждый день проходят. Была бы какая ориентировка, может, и обратили бы внимание на женщину с двумя детьми. В этих толпах женщин с детьми сотни, если не тысячи, где уж тут запомнить.
– А в компьютере какая-нибудь информация об этом хахале сохранилась? – спросил Митя, почти физически ощущая, как медленно ворочаются мозги в его голове, затуманенные алкоголем.
– Нет, в том-то и дело! Эта хитрая стерва ноутбук свой с собой прихватила. Так что никаких следов. Телефон ее вне зоны доступа сети. Записных книжек никаких нет. Аккаунты в соцсетях позакрывала. Все концы обрубила, сука.
В голосе однокашника мелькнула такая злоба, что Гаврилов невольно поежился. Ему до сих пор трудно было представить хрупкую и тихую Женьку в образе коварной стервы. Но в жизни люди часто надевают на себя маски, скрывая свою истинную сущность.
Бутылка «Лапландии» кончилась, Игнат достал вторую. Схрумкали все огурцы. В сочетании с копченой колбаской было очень вкусно. Гаврилов силился придумать, как найти иголку в стоге сена, но мысли вязли в какой-то паутине, путались. Вскоре они, миновав сложную проблему поисков неизвестно где неизвестно кого, сосредоточились на мести обманутого мужа. Вот тут они развернулись! С каждой очередной рюмкой фантазии двух пьяных мужиков становились все изощреннее: им недостаточно было кастрировать подлого злодея, его помещали в железную клетку, к которой был подведен электрический ток, сбрасывали с вертолета, забыв снабдить парашютом, отдавали на растерзание своре голодных псов… Чем нелепее становились их пьяные фантазии, тем сильнее они чувствовали себя хозяевами положения, вершителями судеб мелких людишек. Поздним вечером оба угомонились в разных концах дивана, даже не раздевшись, оглашая пустую квартиру нестройным храпом на два голоса.