Все права зарезервированы, включая право на полное или частичное воспроизведение в какой бы то ни было форме.
Печатается с разрешения Simon & Shuster Inc.
The Second Ring of Power by Carlos Castaneda
© 1977 by Carlos Castaneda
© ООО Издательство «София», 2005
* * *
Предисловие
Местом моей последней встречи с доном Хуаном, доном Хенаро и еще двумя их учениками, Паблито и Нестором, стала плоская безжизненная вершина горы на западных склонах Сьерра-Мадре в Центральной Мексике. Торжественность и масштабы происшедшего там не оставляли сомнений, что мое ученичество подошло к концу и что я действительно видел дона Хуана и дона Хенаро в последний раз. Встреча завершилась тем, что мы все попрощались друг с другом, а затем мы с Паблито вместе прыгнули с вершины горы в пропасть.
Дон Хуан дал мне общие пояснения для предстоящих во время прыжка событий. Прыгнув в пропасть, я должен был стать чистым восприятием и двигаться вперед и назад между тоналем и нагвалем, двумя внутренне присущими всем существам состояниями.
Во время прыжка мое восприятие семнадцать раз перескакивало от тоналя к нагвалю и обратно. При переходах в нагваль возникало ощущение распада тела. Мыслить и чувствовать связно я не мог, хотя что-то думал и как-то чувствовал. При возвращении в тональ восстанавливалось единство. Я опять был целостным, и восприятие обретало связность. У меня были упорядоченные видения. Их интенсивность становилась столь сильной, живость – такой реальной, что не было способа удовлетворительно объяснить их природу. Сказать, что они были видениями, живыми грезами или даже галлюцинациями, – значит не сказать ничего.
После самого тщательного и внимательного исследования и анализа своих ощущений, восприятий и интерпретаций этого прыжка я окончательно убедился, что мой разум отказывается верить в реальность происшедшего. И все же какая-то часть меня сохраняла уверенность в том, что это случилось, что я действительно прыгнул.
Дон Хуан и дон Хенаро были теперь недосягаемы. Их отсутствие вызывало у меня настоятельную потребность пробиться сквозь гущу совершенно неразрешимых противоречий.
Я вернулся в Мексику, чтобы повидать Паблито и Нестора и искать у них помощи в решении моих внутренних конфликтов. Но то, с чем я столкнулся во время своей поездки, нельзя охарактеризовать иначе как мощную атаку, финальное нападение на мой разум, запланированное самим доном Хуаном. Направляемые им ученики самым методичным и точным образом за несколько дней разрушили последний бастион моего разума. В течение этих дней мне был продемонстрирован один из двух практических аспектов магии – искусство сновидения, являющееся на сегодняшний день ядром всей работы.
Искусство сталкинга – еще один практический аспект магии и венец фундамента учения дона Хуана и дона Хенаро, продемонстрированный мне во время следующих встреч. Оно являлось наиболее сложной стороной их существования как магов в мире повседневной жизни.
Глава 1
Преображение доньи Соледад
У меня возникло внезапное предчувствие, что Паблито и Нестора дома нет. Моя уверенность в этом была настолько глубокой, что я остановил машину. Дальше кончался асфальт, и я раздумывал, стоит ли продолжать в этот день долгую и трудную езду по крутой, покрытой крупной щебенкой дороге в их городок, затерянный в горах Центральной Мексики.
Я опустил боковое стекло. Было довольно ветрено и холодно. Я вышел, чтобы размять одеревеневшее от напряжения многочасовой езды тело, и прошелся по обочине мощеной дороги. Земля была сырой после недавнего ливня. Сильный дождь все еще шел на склонах гор к югу, совсем недалеко от места моей остановки. Однако прямо напротив, на севере и на востоке, небо было чистым. Еще по пути сюда при поворотах извилистой дороги иногда можно было видеть там голубоватые пики горных вершин, сияющие на солнце.
После минутного раздумья я решил вернуться назад и поехать в город – у меня было странное предчувствие, что я найду дона Хуана на рынке. Собственно говоря, я обычно поступал именно так с самого начала нашей с ним связи: всегда встречал его на рыночной площади. Как правило, если я не находил его в Соноре, то ехал в Центральную Мексику, шел на базар в этом городе – и рано или поздно дон Хуан объявлялся. В таких случаях мне ни разу не пришлось ожидать его более двух дней. Я настолько привык встречаться с ним таким образом, что не сомневался – так будет и на этот раз.
Я ждал на рынке всю вторую половину дня. Прохаживаясь туда и сюда по рядам, я изображал человека, желающего сделать покупку. Потом я пошел побродить в парке. С наступлением сумерек я уже знал, что он не придет. У меня было ясное ощущение, что он был здесь, но уже ушел. Я опустился на скамейку в парке, где мы сидели с ним столько раз, и попытался проанализировать свои ощущения.
В город я приехал в приподнятом настроении, твердо зная, что дон Хуан где-то тут, на улицах. То, что я ощущал, не было просто памятью о бесчисленных прежних встречах; мое тело знало, что он ищет меня. Но потом, когда я сидел на скамейке, у меня появилась странная уверенность другого рода. Я знал, что его тут больше не было. Я упустил его.
Спустя некоторое время я прекратил свои бесплодные умствования. Я подумал, что на меня начинает действовать окружающая обстановка. Моя рассудительность и в прошлом покидала меня после нескольких дней, проведенных в этой местности. Я пошел в свой номер в отеле, чтобы пару часов отдохнуть, а потом вышел побродить по улицам. Предчувствие встречи с доном Хуаном улетучилось. Я сдался и вернулся обратно в отель, чтобы хоть выспаться как следует.
Утром, перед отъездом в горы, я на всякий случай объехал главные улицы города, хотя совершенно точно знал, что напрасно теряю время: дона Хуана здесь не было.
Я потратил все утро, чтобы добраться до маленького городка, где жили Паблито и Нестор. Я прибыл около полудня. Дон Хуан учил меня никогда не заезжать прямо в город, чтобы не привлекать любопытства зевак. Всякий раз, бывая здесь, я перед самым городом всегда съезжал с дороги на ровное поле, где подростки обычно играли в футбол. Почва на поле была хорошо утрамбованной до самой тропы, проходящей мимо домов Паблито и Нестора, и достаточно широкой для проезда. Они жили в предгорьях к югу от городка. Доехав до края поля, я вдруг обнаружил, что пешеходная тропа превратилась за время моего отсутствия в очень неплохую гравийную дорогу.
Я размышлял, куда направиться – к дому Нестора или к Паблито. Ощущение, что их там нет, упорно сохранялось. Я решил ехать к дому Паблито. Нестор жил один, тогда как у Паблито были мать и четыре сестры. Если нет его самого, я смогу узнать у женщин, где его искать. Приближаясь к дому, я заметил, что грунтовая тропа у дома расширена. Грунт казался твердым, места для машины было достаточно, поэтому я подъехал почти к передней двери. К дому из необожженного кирпича была пристроена новая веранда, покрытая черепичной крышей. Почему-то не было слышно привычного собачьего лая, но из-за загородки за мной спокойно и внимательно наблюдал громадный пес. Выводок цыплят, кормившихся у дома, с писком рассыпался в стороны. Я выключил мотор и потянулся всем уставшим телом, вытянув руки над головой.
Дом казался опустевшим. У меня мелькнула мысль, что Паблито и его семья выехали и в доме живет кто-то другой. Внезапно передняя дверь с шумом распахнулась, и оттуда так стремительно выскочила мать Паблито, будто ее кто-то вытолкнул. Она уставилась на меня непонимающим взглядом. Когда я вышел из машины, она, казалось, узнала меня. Она как-то очень грациозно вздрогнула всем телом и бросилась ко мне. Должно быть, она вздремнула и шум машины разбудил ее. Потому-то она и не сразу узнала меня, выбежав посмотреть, в чем дело. Нелепый вид бегущей ко мне старой дамы заставил меня улыбнуться. Но когда она приблизилась, я на мгновение усомнился, действительно ли это мать Паблито. Уж слишком проворно она двигалась.
– Боже мой, что за сюрприз! – воскликнула она.
– Донья Соледад? – спросил я недоверчиво.
– Ты меня не узнаешь? – ответила она, смеясь.
Я забормотал какую-то ерунду о ее удивительной живости.
– Ты почему всегда смотришь на меня как на беспомощную старуху? – спросила она, глядя насмешливо и вызывающе.
И тут же, не дав мне опомниться, она резко обвинила меня в том, что я дал ей прозвище «Миссис Пирамида». Я вспомнил, что когда-то сказал Нестору, что ее формы напоминают мне пирамиду. У нее была маленькая заостренная голова и широкий массивный зад. Длинные платья, которые она обычно носила, еще больше усиливали этот эффект.
– Посмотри-ка на меня, – сказала она, – я все еще похожа на пирамиду?
Она улыбнулась, и под ее взглядом я почувствовал себя не слишком уютно. Я попытался отшутиться, но она оборвала меня, заставив признаться, что именно я дал ей это прозвище. Я заверил ее, что ничего дурного не имел в виду и, что бы там ни было раньше, в данный момент она стала такой стройной, что о пирамиде больше вспоминать не приходится.
– Что с тобой произошло, донья Соледад? – спросил я. – Ты просто преобразилась!
– Ты сам сказал это, – мгновенно ответила она. – Да, я преобразилась.
Выразился я фигурально. Однако приглядевшись повнимательней, я должен был признать, что метафоры тут неуместны. Она действительно совершенно изменилась. Внезапно во рту у меня появился сухой металлический привкус. Я испугался.
Она стояла, подбоченясь и слегка расставив ноги, и смотрела мне в лицо. Она была одета в светло-зеленую юбку в складку и вылинявшую блузку. Ее юбка была гораздо короче тех, которые она обычно носила. Я не мог разглядеть ее волос: она перевязала их широкой повязкой, похожей на тюрбан. Она была босая и ритмично постукивала своей большой ступней по земле, улыбаясь с простодушием юной девушки. Мне еще никогда не приходилось видеть женщину, которая распространяла бы вокруг себя столько силы. Я заметил странный блеск в ее глазах, волнующий, но не пугающий. Я подумал, что до сих пор по-настоящему не присматривался к ней. Кроме всего прочего, я чувствовал себя виноватым в поверхностном отношении к людям, жившим здесь. Сила личности дона Хуана делала окружающих по сравнению с ним серыми и невзрачными.
Я сказал ей, что никогда не представлял себе, что она обладает столь значительной жизненной силой и что только моя невнимательность виной тому, что я не знал ее на самом деле и, я надеюсь, теперь у меня будет возможность узнать ее поближе.
Она подошла ко мне, улыбнулась и мягко взяла меня под руку своей правой рукой.
– Непременно, – прошептала она мне на ухо.
Ее улыбка застыла и глаза остекленели. Она была так близко, что я ощущал касание ее груди. Мое смятение возрастало, но я попытался убедить себя, что причин для тревоги нет. Снова и снова я повторял себе, что просто никогда не знал матери Паблито и что, возможно, такое поведение было вполне обычным для нее. Но какая-то испуганная часть меня знала, что для такого самоуспокоения нет никаких оснований. Вопреки моим нынешним покаянным комплиментам, я действительно не только помнил ее достаточно хорошо, но и совсем неплохо знал ее. Она была для меня архетипом матери. Я думаю, что ей было лет под шестьдесят или даже больше. Ее дряблые мышцы с трудом передвигали старое тело, волосы были почти совсем седыми. Она была, насколько я помнил ее, унылой и печальной женщиной с мягкими и красивыми чертами лица, преданной и страдающей матерью, вечно занятой на кухне, вечно усталой. Я помнил очень добрую бескорыстную женщину, такую робкую, что все ею просто помыкали. Вот таким было мое представление о ней, сложившееся за годы случайных контактов. Но сегодня что-то ужасно изменилось. Женщина, стоявшая передо мной, не укладывалась в мое представление о матери Паблито. Тем не менее это была она, только невероятно стройная и сильная, выглядевшая лет на двадцать моложе, чем при нашей последней встрече. Я заметил, что весь дрожу.
– Дай мне посмотреть на тебя, – сказал она. – Нагваль говорил нам, что ты – дьявол.
Тут я вспомнил, что все они: Паблито, его мать, сестры и Нестор, – словно избегая произносить имя дона Хуана, называли его «Нагваль». В разговорах с ними привык так называть его и я.
Она смело положила руки мне на плечи – жест, немыслимый для матери Паблито, прежней доньи Соледад. Мое тело напряглось. Я онемел. Наступила долгая пауза, позволившая мне критически взглянуть на себя со стороны. Ее появление и поведение испугали меня до такой степени, что я забыл спросить о Паблито и Несторе.
– Скажи мне, где Паблито? – спросил я, охваченный волной внезапной тревоги.
– А, он ушел в горы, – ответила она уклончиво и отодвинулась от меня.
– А Нестор?
Она возвела глаза к небу, демонстрируя досаду и безразличие.
– Они вместе в горах, – сказал она тем же тоном.
С сильным облегчением я сказал ей, что уверен – с ними все в порядке.
Она взглянула на меня и улыбнулась. Волна счастья и радостного возбуждения заставила меня обнять ее. Она страстно прижала меня к себе, и это так поразило меня, что у меня перехватило дыхание. Ее тело было твердым, в ней чувствовалась необычайная сила. Мое сердце заколотилось. Я постарался осторожно отстранить ее и спросил, виделся ли еще Нестор с доном Хуаном и доном Хенаро. Во время нашей последней встречи дон Хуан сомневался, готов ли Нестор к окончанию своего ученичества.
– Хенаро ушел навсегда, – сказал она, позволив мне высвободиться. Она нервно теребила край своей блузы.
– А как насчет дона Хуана?
– Нагваль тоже ушел, – сказал она, поджав губы.
– Куда они ушли?
– Ты хочешь сказать, что ты этого не знаешь?
Я сказал ей, что они попрощались со мной два года назад и я знаю только, что тогда они ушли. Я не отваживался даже думать о том, куда они ушли. Они и в прошлом никогда не говорили мне о том, где их искать. Я давно смирился с фактом, что если бы они захотели исчезнуть из моей жизни, то им просто нужно было отказаться от встреч со мной.
– Их нет поблизости, это точно, – сказала она, нахмурившись. – И они не собираются возвращаться обратно – это тоже точно.
Ее голос был холодным и бесстрастным. Она начала раздражать меня. Мне захотелось уехать.
– Но зато ты здесь, – сказала она, улыбнувшись. – Тебе надо подождать Паблито и Нестора. Они очень хотят тебя видеть.
Она схватила меня за руку и потянула прочь от машины. В прошлом такая смелость с ее стороны была просто немыслима.
– Но сначала позволь мне показать тебе моего друга, – сказала она и с силой потащила меня в сторону дома.
Там была отгороженная площадка, похожая на маленький загон. В нем находился огромный кобель. Прежде всего мне бросилась в глаза его великолепная блестящая желтовато-коричневая шерсть. Это явно была не обычная собака. Он не был привязан и легко мог бы перепрыгнуть изгородь. Пес остался безразличным к нашему визиту, он даже не шевельнул хвостом.
Донья Соледад указала на большую клетку позади. В ней, свернувшись, лежал койот.
– Это мой друг, – сказала она. – Пес – нет. Он принадлежит моим девочкам.
Пес посмотрел на меня и зевнул. Мне он очень понравился. У меня возникло нелепое ощущение сродства с ним.
– Теперь пошли в дом, – сказала она и потянула меня за руку.
Я заколебался. Какая-то часть меня была крайне встревожена и хотела немедленно убраться отсюда: но что-то противоположное во мне ни за что на свете уходить не хотело.
– Может, ты боишься меня? – спросила она обвиняющим тоном.
– Конечно, боюсь! – воскликнул я.
Она хихикнула и самым доверительным тоном сообщила, что она – грубая, простая женщина, очень неуклюже владеет речью и совсем не умеет вести себя с людьми. Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала, что дон Хуан поручил ей помочь мне, так как очень обо мне заботился.
– Он говорил нам, что ты несерьезный и везде шляешься, причиняя много неприятностей ни в чем не повинным людям.
До сих под ее утверждения были сравнительно ясными, но я никак не мог представить себе, чтобы дон Хуан говорил обо мне такие вещи.
Мы вошли в дом. Я собрался было сесть на скамейку, где обычно сидели мы с Паблито, но она остановила меня.
– Это место не для нас с тобой, – сказала она. – Пойдем в мою комнату.
– Я лучше буду сидеть здесь, – сказал я твердо. – Я знаю это место[1] и чувствую здесь себя очень удобно.
Она недовольно фыркнула, как разочарованный ребенок. Поджатая верхняя губа у нее при этом была похожа на утиный клюв.
– Что-то здесь ужасно не так, – сказал я. – Я думаю, мне лучше будет уехать, если ты не объяснишь мне, что происходит.
Она пришла в сильное возбуждение и стала доказывать мне, что просто не знает, как со мной разговаривать. Я поставил ее перед фактом ее очевидного пренебрежения и потребовал, чтобы она рассказала мне, что случилось. Я должен был знать, как это произошло.
– Если я расскажу тебе, ты останешься? – спросила она ребячливым голоском.
– Придется остаться.
– В таком случае я все тебе расскажу. Но это должно происходить в моей комнате.
На мгновенье меня охватила настоящая паника. Чтобы успокоиться, мне пришлось сделать крайнее усилие. Мы направились в ее комнату. Она жила в задней половине дома, где Паблито построил для нее спальню. Я уже был в этой комнате однажды, когда она строилась, и еще раз, когда она была закончена, как раз перед вселением туда доньи Соледад. Комната выглядела такой же пустой, как и раньше, если не считать кровати в самом центре и двух скромных комодов у двери. Побелка на стенах поблекла и приобрела очень успокаивающий желтоватый оттенок. Деревянный потолок тоже потемнел от времени. Глядя на гладкие чистые стены, я думал, что их каждый день моют губкой. Комната больше всего напоминала монашескую келью, очень скромную и аскетическую. В ней не было никаких украшений. На окнах – массивные ставни с железными засовами. Не было ни стульев, ни вообще чего-нибудь, на чем можно было бы сидеть.
Донья Соледад забрала у меня блокнот, прижала его к груди и села на кровать, сделанную из двух толстых матрацев, положенных прямо на доски. Она показала мне, чтобы я сел рядом с ней.
– Ты и я – одно и то же, – сказала она, вручив мне мою записную книжку.
– Прости, я не понял.
– Ты и я – одно, – не глядя на меня, повторила она.
Я не мог сообразить, что она имеет в виду. Она уставилась на меня, ожидая моей реакции.
– Но что это значит, донья Соледад? – спросил я.
Мой вопрос, казалось, озадачил ее, как если бы я спрашивал о чем-то очевидном. Она вначале засмеялась, но, когда я стал настаивать, что действительно не понимаю, она рассердилась. Сидя на кровати, она выпрямилась и, гневно взглянув на меня, обвинила в неискренности. Ее глаза пылали, рот скривился в гримасе ярости, и она сразу опять сделалась старухой.
Я искренне недоумевал, не чувствуя себя лицемером. Казалось, и она тоже была в затруднении. Она пыталась что-то сказать, но только беззвучно шевелила губами. Наконец она пробормотала, что я действую в такой важный момент не безупречно. Она повернулась ко мне спиной.
– Посмотри на меня, донья Соледад, – сказал я твердо. – Я никоим образом не ввожу тебя в заблуждение. Ты, должно быть, знаешь нечто такое, о чем я сам не имею ни малейшего понятия.
– Ты слишком много разговариваешь, – ответила она. – Нагваль говорил, чтобы я никогда не позволяла тебе разговаривать. Ты все перекручиваешь.
Она соскочила на пол и топнула ногой, как избалованный ребенок. И тут я заметил, что в комнате был совсем другой пол. Я помнил, что раньше здесь был темный, земляной. Новый пол был охристо-розового цвета. Я моментально забыл о нашей стычке и обошел комнату. Было непонятно, как я сразу не обратил внимания на это великолепие. Сначала я подумал, что это красная глина, уложенная как цемент, когда он еще мягкий и влажный, но тут я заметил, что на нем не было трещин. Высохнув, глина должна была изогнуться, растрескаться, распасться на куски.
Я наклонился и осторожно провел пальцами по полу. Он был твердым, как кирпич. Глина была обожженной. Я обнаружил, что пол сделан из больших глиняных плиток, образовывающих удивительный и завораживающий узор, совершенно незаметный, если специально не обращать на него внимания. Искусство, с которым были выложены плитки, указывало на очень хорошо продуманный план. Мне захотелось узнать, как такие большие плитки не покоробились при обжиге. Я было обернулся спросить донью Соледад, но спохватился: она, скорее всего, не знала этого. Я снова стал расхаживать по полу. Глина была немного шероховатой, почти как песчаник.
– Это Паблито выложил пол? – спросил я.
Она не ответила.
– Великолепная работа, – сказал я. – Ты должна очень гордиться им.
Я не сомневался, что это сделал Паблито. Ни у кого другого не нашлось бы способностей и воображения задумать такое. Должно быть, он сделал этот пол, когда меня здесь не было. Но я тут же вспомнил, что никогда не бывал в комнате доньи Соледад с тех пор, как ее пристроили к дому шесть или семь лет тому назад.
– Паблито, Паблито! Вот еще! – воскликнула она сердитым раздраженным голосом. – По-твоему, он – единственный, кто способен сделать такую вещь?
Мы обменялись долгими и пристальными взглядами, и вдруг я понял, что это она сделала пол и что вдохновил ее на это дон Хуан.
Мы молча стояли, глядя друг на друга еще некоторое время. Я чувствовал, что было излишним спрашивать ее, прав ли я.
– Я сделала его сама, – сказала она сухо. – Нагваль научил меня как.
Ее слова привели меня в эйфорическое состояние. Я заключил ее в объятия и закружился с ней по комнате. После этого я буквально забросал ее вопросами. Я хотел знать, как она сделала плитки, что означали узоры, где она брала глину. Но донья Соледад не разделяла моего восторга. Она оставалась безмолвной и безучастной, время от времени искоса поглядывая на меня.
Я снова прошелся по полу. Кровать была расположена точно в эпицентре сходящихся линий. Глиняные плитки были обрезаны под острым углом, создавая сходящиеся линии, которые начинались под кроватью и разбегались по всей комнате.
– У меня нет слов, чтобы передать тебе, как я восхищен, – сказал я.
– Слова. Кому они нужны? – отрезала она.
Внезапно меня озарило. Мой разум опять предал меня. Был только один способ объяснения ее метаморфозы: дон Хуан, должно быть, сделал ее своей ученицей. Как иначе старая женщина могла обратиться в такое таинственное, полное силы существо? Я должен был понять это с первого взгляда. Но я, как обычно, ожидал увидеть то, что соответствовало моим представлениям о ней, а в них такая возможность не входила.
Я подумал, что поразительное превращение, которому способствовал дон Хуан, произошло с ней в течение тех двух лет, что я не видел ее. Хотя непонятно, как можно было уложиться в такой короткий срок.
– Я, кажется, догадываюсь, что произошло с тобой, – сказал я нарочито небрежно и бодро. – Кое-что прояснилось у меня в голове прямо сейчас.
– Ах вот как? – равнодушно сказала она.
– Нагваль тебя учит магии, не правда ли?
Она бросила на меня такой свирепый взгляд, как если бы я не мог сказать ничего хуже. Ее лицо выражало только презрение. Она не собиралась отвечать мне.
– Какой же ты ублюдок! – внезапно воскликнула она, сотрясаясь от ярости.
Не понимая причин ее гнева, я присел на край кровати. Она нервно постукивала пяткой об пол. Затем, не глядя на меня, она села на другой край.
– Чего, собственно, ты хочешь от меня? – спросил я твердо и грозно.
– Я уже сказала тебе, – закричала она. – Ты и я одно!
Я попросил ее объяснить, не допуская ни на мгновение, будто я что-либо знаю. Это разозлило ее еще больше. Она резко вскочила и сбросила на пол свою юбку.
– Вот что я имею в виду! – завопила она, поведя рукой в области лона.
У меня отвисла челюсть. До меня медленно доходило, что я уставился на нее, как идиот.
– Ты и я одно здесь, – опять сказала она.
Я был ошеломлен. Донья Соледад, старая индейская женщина, мать моего друга Паблито, стояла полуобнаженной в нескольких футах от меня, демонстрируя свои гениталии. Я уставился на нее, не в силах даже мыслить связно. Но одно я знал точно: ее тело не было телом старухи. У нее были прекрасные мускулистые бедра, смуглые и гладкие. Костная структура ее таза хоть и была широкой, но жировых отложений на ней не было.
Она, должно быть, заметила мой изучающий взгляд и бросилась на постель.
– Ты знаешь, что делать, – сказала она, указывая на свое лоно. – Мы едины здесь.
Она обнажила свои прекрасные груди.
– Донья Соледад, я тебя умоляю! – воскликнул я. – Что с тобой происходит, ведь ты мать Паблито!
– Нет, – отрезала она. – Никому я не мать.
Она села и посмотрела на меня горящими глазами.
– Я, как и ты, частица Нагваля, – сказала она. – Нам предназначено соединиться.
Она раздвинула ноги, и я отскочил.
– Подожди немного, донья Соледад, – сказал я. – Давай поговорим.
На меня нахлынул дикий страх, и вдруг возникла сумасшедшая мысль. А что, если дон Хуан спрятался где-нибудь поблизости и хохочет теперь до упаду?
– Дон Хуан! – заорал я.
Мой вопль был таким громким, что донья Соледад поспешно соскочила с постели и натянула на себя юбку. Я увидел, что она одевается, и завопил снова:
– Дон Хуан!
Я ринулся через весь дом, выкрикивая имя дона Хуана до тех пор, пока не заболело горло. Донья Соледад тем временем уже выбежала из дома и стояла у моей машины, с недоумением глядя на меня.
Я шагнул к ней и спросил, не дон ли Хуан велел ей проделать все это. Она утвердительно кивнула. Я спросил, нет ли его поблизости, на что она ответила отрицательно.
– Расскажи мне все, – потребовал я.
Она рассказала, что лишь следовала распоряжениям дона Хуана. Он велел ей изменить свое существо в воина, чтобы помочь мне. Она сообщила, что ждала годами, чтобы выполнить это обязательство.
– Я очень сильная сейчас, – сказала она мягко. – Как раз для тебя. Но в спальне я тебе не понравилась, правда?
Я принялся объяснять, что дело вовсе не в этом, что я учитывал лишь свои чувства к Паблито; но потом до меня дошло, что я несу какую-то ужасную чушь.
Донья Соледад, по-видимому, поняла мое замешательство и предложила забыть о случившемся.
– Ты, наверное, голоден, – сказала она оживленно. – Я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
– Ты мне еще многого не объяснила, – сказал я. – Я буду откровенен с тобой: я не хотел бы оставаться здесь ни за что на свете. Ты пугаешь меня.
– Ты обязан принять мое гостеприимство, если речь идет только о чашке кофе, – сказала она спокойно. – Ну давай забудем об этом.
Она сделала жест, приглашая идти в дом. Тут я услышал глубокое рычание. Рядом стоял пес и смотрел на нас, как будто понимая, о чем идет речь.
Я поймал на себе невероятно пугающий взгляд доньи Соледад. Тут она смягчила его и улыбнулась.
– Не допускай, чтобы мои глаза беспокоили тебя, – сказала она. – По правде говоря, я старая. В последнее время у меня бывают головокружения. Я думаю, что мне нужны очки.
Она разразилась смехом и стала дурачиться, глядя через свернутые кольцом пальцы, словно через очки.
– Старая индианка в очках. Вот смеху будет! – захихикала она.
И тут я решил удрать отсюда без всяких объяснений. Но перед отъездом мне надо было оставить кое-какие вещи для Паблито и его сестер. Я открыл багажник, чтобы достать привезенные им подарки. Я глубоко влез в него, чтобы достать сначала два пакета, уложенные между задним сиденьем и запасной камерой. Нащупав один, я уже собирался взять другой, как вдруг ощутил на шее мягкую пушистую лапу. Я невольно вскрикнул и рванулся из багажника, врезавшись головой в его открытую крышку. Я пытался обернуться, но давление пушистой лапы помешало мне сделать это. Мельком я смог заметить у своего горла серебристую то ли руку, то ли лапу. В панике я судорожно изогнулся, метнулся прочь от багажника и упал на сиденье водителя с пакетом в руке. Все мое тело сотрясалось, мускулы ног свело, и я непроизвольно вскочил и побежал прочь.
– Я не собиралась пугать тебя, – сказала донья Соледад извиняющимся тоном, когда я был уже футах в десяти от нее.
Она показала мне ладони своих рук в жесте капитуляции, как бы заверяя меня, что она здесь ни при чем и «это» не было ее рукой.
– Что ты со мной сделала? – спросил я, стараясь говорить спокойно и сдержанно.
Она казалась совершенно сбитой с толку. Пробормотав что-то, она тряхнула головой, так, как если бы не понимала, о чем я говорю, или не могла сказать этого вслух.
– Ну ладно, донья Соледад, – сказал я, приближаясь к ней. – Мне эти шутки не нравятся.
Казалось, она вот-вот расплачется. Я хотел утешить ее, но что-то во мне противилось этому. После короткой паузы я сообщил ей, что произошло у машины.
– Это просто ужасно! – пронзительно воскликнула она.
Она ребячливым жестом закрыла лицо правым предплечьем. Я подумал, что она плачет. Я подошел к ней и попытался было положить руку ей на плечо, но не смог заставить себя сделать это.
– Послушай, донья Соледад, – сказал я, – давай забудем все это. Позволь мне вручить тебе эти пакеты, и я уеду.
Я остановился перед ней, собираясь заглянуть ей в лицо. Я увидел из-за ее руки черные сияющие глаза. Она не плакала. Она смеялась.
Я отскочил назад. Ее улыбка ужасала. Мы долго стояли неподвижно. Она продолжала закрывать лицо, но было видно, что она наблюдает за мной.
Я стоял, парализованный страхом и отчаянием. Положение было безвыходным. Мое тело знало, что донья Соледад – колдунья, и все же я еще не мог поверить в это. Мне отчаянно хотелось верить, что она просто сумасшедшая и ее держат здесь как в психиатрической лечебнице.
Я не отваживался двинуться или отвести глаза. Мы стояли так, должно быть, минут пять. Она не отпускала руку и оставалась неподвижной. Стояла она у заднего крыла машины, почти прислонившись к нему. Крышка багажника была все еще открыта. Я задумал сделать бросок к правой дверце. Ключ зажигания был на месте.
Я немного расслабился, чтобы собрать энергию для броска. Она, кажется, заметила это. Ее рука двинулась вниз, открывая лицо. Зубы у нее были стиснуты, глаза, полные угрюмой решимости, не отрывались от меня. Внезапно она качнулась ко мне, притопнула правой ногой, как фехтовальщик, и с пронзительным воплем протянула скрюченные пальцы, пытаясь схватить меня за талию.
Мое тело отпрянуло назад, из пределов ее досягаемости. Я рванулся к машине, но она с непостижимой ловкостью бросилась мне в ноги и сделала подсечку. Я упал лицом вниз, и она быстро схватила меня за левую ногу. Я поджал правую ногу и оттолкнул ее подошвой ботинка. Наконец она отпустила меня и отпрыгнула назад. Я вскочил на ноги и попытался открыть дверцу машины. Она была заперта. Я перелетел через капот и бросился к другой, но каким-то образом донья Соледад опередила меня. Я попытался перекатиться назад над капотом, но по пути ощутил резкую боль в правой икре. Она вцепилась мне в голень. Я не мог ударить ее левой: она успела прижать обе мои ноги к капоту. Она рванула меня к себе, и я упал на нее сверху. Мы продолжали бороться на земле. Ее сила была поразительной, но еще страшнее были вопли. Я едва барахтался под гигантским давлением ее тела. Дело было не столько в весе, сколько в создаваемом ее телом напряжении. Внезапно я услышал рычание, и огромный пес прыгнул на ее спину, отшвырнув ее от меня. Я встал и хотел броситься в машину, но около дверцы боролись женщина и пес. Единственным спасением был дом. Я оказался там за одну-две секунды. Не оглядываясь, я бросился внутрь и захлопнул за собой дверь, закрыв ее на железную щеколду, потом побежал к черному ходу и проделал то же самое.