Невидимка

Глава 1. Предчувствие

Я проснулся за пять минут до будильника, что было странно. Эта дурацкая коробка цвета металлик каждое утро пыталась доораться до меня, врубая радио и постепенно прибавляя звук. Просыпались все соседи, но не я. Я продолжал спать как убитый до истошных воплей матери, которую задолбали музыка, моя хроническая безответственность и ежедневное дежа вю с подъемом. Мозг давал команду телу ретироваться от визгливых помех, и тело перемещалось в ванную, где материнские нотации глушили закрытая дверь и льющаяся вода.

Самостоятельное пробуждение до начала «музыкальной паузы» было нонсенсом. Я потёр глаза, чтобы убедиться: часы работают. Ненавистная коробка щёлкнула, и на циферблате поменялась последняя цифра. Время – 6.56, почти три «шестерки». Хотя трех шестерок в часах не бывает. Это уже 7.06, когда ежедневный утренний апокалипсис в самом разгаре.

Я сел на кровати, подумав, как поступить с будильником. Отрубить его или оставить как есть – орать. Вдруг соседи не проснутся или решат, что я умер. Рот растянулся в улыбке. Первая шутка сегодняшнего дня. Да, сегодня я определенно в ударе. Проснулся сам, полный сил, как бывает, если дрыхнешь до обеда, с предчувствием, что предстоит необычный день. Он принесёт что-то новое, неожиданное, что может изменить мою судьбу. И это не гребаные ЕГЭ, которые предстоит сдавать уже через несколько недель, и от результатов которых будет зависеть: тварь я безмозглая или право на вуз имею.

Я отрубил будильник – всё же это особенный день – и отправился в душ. Согнав остатки сна под прохладными струями воды, я вылез из кабины, традиционно оставив лужу на кафеле, по поводу которой у матушки случался второй утренний ор. Я решил не портить нахлынувший этим утром позитив. Открыл шкафчик под раковиной, пальцами ноги подхватил тряпку из ведра и, пока вытирал полотенцем обросшую шевелюру на голове, ногой стал водить тряпкой по полу. Балерины, наверное, также принимают утренние ванны. Хотя те в шпагате ещё стекла кабины протёрли. Ха! Вторая шутка этого утра, несомненно, прекрасного дня.

***

В благом расположении духа я прошлёпал на кухню, где матушка колдовала у плиты. Я вдохнул тянущийся аромат: сегодня у нас на завтрак гренки.

На моё появление матушка никак не отреагировала. Впрочем, я по этому поводу не впечатлялся. Она часто была «в себе», «не в себе» или просто «в образе». Она частенько игнорировала меня, в очередной раз на что-нибудь надувшись. Поводов для этого было хоть отбавляй, но я никак не мог выстроить чёткую структуру: на какой из проступков приходился конкретный игнор. Или из-за того, что весь дым с тихушного перекура на балконе ветром принесло в форточку; или что я её подругу сравнил с Покемоном; или что создал в соцсети мероприятие «Выпускной до космической ужрачки», куда вступила почти вся параллель. Кроме ботаников и тихонь, которые ассоциировались у меня с маньяками. Никто ведь до конца не знает, что скрывается за прилежными до тошноты лицами.

Я грохнулся на своё место за столом, откинувшись спиной на холодильник так, чтобы надпись «Здесь был Вася» оказалась над плечом. Табуретка треснула, матушка чуть обернулась, но снова сконцентрировалась на сковородке, не проронив ни слова. Интересно, что её всё-таки так зацепило? Курево, Покемон или предстоящий некультурный event? Ладно, потом скажет. Или забудет и подобреет, что меня больше устраивало.

Матушка тем временем выключила плиту, поправила хвостик каштановых волос, сняла фартук, подчеркивающий сохранившуюся фигуру. Горку гренок в глубокой тарелке она молча переставила на стол и вышла из кухни. Через пару секунд я услышал скрип двери в мою комнату. Она что, решила проверить: не курил ли я до завтрака? Ну-ну, пусть проверяет. Хотя теперь появилось предположение – по какому поводу «образ».

Вставать за вилкой было лень, и я, подцепив пальцами гренку, вцепился в неё зубами. Такая же участь ждала двух горячих сестрёнок, которых я залил водой из графина, не удосужившись воспользоваться стаканом.

– Васька совсем обалдел… – в глубине квартиры жаловалась матушка моему отцу.

Узнавать подробности претензий и уж тем более выслушивать их не было ни малейшего желания. Сегодня необычный день, и нечего его портить всяким нытьём.

Одежда со вчерашнего дня осталась брошенной в гостиной. Я, стараясь не шуметь, обогнул угол в коридоре и проскочил в соседнюю дверь. Натянул штаны, носки, накинул рубаху, не заморачиваясь с пуговицами, перекинул на плечо толстовку с капюшоном, захватил рюкзак, так удачно приземлившийся в углу во время очередного полёта.

Матушка продолжала что-то бубнить. Чтобы не сбить её с мысли, я прихватил в прихожей ботинки, тихо отпёр дверь и выскользнул в подъезд.

Босиком спустился на полтора этажа, только после этого обулся, застегнул рубаху, напялил на себя толстовку и, забрав сигареты из тайника в соседском щитке, направился в школу.

***

Школа находилась в противоположном конце микрорайона, как сейчас говорят, – развивающегося. Это когда в клумбах пытаются прижить посаженные хитрыми рисунками цветы, которые активно разбирают бедные кавалеры и бабушки-дачницы. Во дворах с красными лентами, музыкой и с делегацией чиновников открывают турники. Абы какой тротуар делят продольной полосой, с одной из них дорисовывая велик. И редкий магазинчик не мнит себя супермаркетом, пытаясь конкурировать с красно-белыми и прочими сетевиками.

Это когда у стареньких пятиэтажек и панелек (в одной из которых жил я) как грибы растут новые свечки с концептуальными названиями. Вдумайтесь, к примеру, – ЖК «Грибоедов». Дом как дом, с расчерченной парковкой, яркими качелями и новой скамейкой. Но на фасаде красуется профиль писателя, выполненный из чугуна. Вот уж точно «горе у ума». С таким же успехом можно было назвать Толстым, Чеховым, Достоевским. Хотя в последнем случае бабки поостереглись переезжать в новый дом, а к Родионам и Соням было бы повышенное внимание. Вот был бы прикол, если директором местного ТСЖ выбрали бы какую-нибудь Мармеладову. Ха-ха! Ещё шуточка на разминку.

Я шагал по «лоскутному» асфальту мимо новых и старых домов, жмурился от яркого весеннего солнца, пробивающегося через макушки домов, слушал весёлое чириканье птиц и был абсолютно счастлив. Несмотря на то, что сегодня только понедельник, а в скором будущем предстоит «самый ответственный период в школьной жизни», по поводу которого учителя, родители, заинтересованные лица и рядовые флудеры проели плешь за последние два года. Поскорее бы уже закончился этот «ответственный период» вместе с полуобморочным состоянием окружающих. Вот заберу свой аттестат, прибью на стенке и буду метать в него дротики после рабочего дня в качестве рядового манагера или продавца-консультанта.

А что? Ко мне люди тянутся. Парень я высокий, где-то 180 сантиметров, нормального телосложения, с пышными светлыми волосами, хаотично принимающими свой расклад над бритыми висками и затылком. Мордаха вполне симпотная. И вообще, как говорят девчонки, я сам секси, когда никого не достаю. Хорошее, кстати, качество: буду доставать покупателей, чтобы проще было прочапать на кассу – лишь бы я отвязался.

***

Впереди показалась школа, которая с нетерпением ожидала завершения моего «самого ответственного периода». У неё была старая типовая постройка с двумя этажами в одном крыле, четырьмя – во втором, коридором-перемычкой, в окнах которого мелькали бантики, кофточки, портфели. Идти прямиком я не собирался, свернув за угол хозпостройки неподалёку, где не одно поколение школоты поддерживало статус курилки. Место было очень удобное, даже с щебёнкой под ногами. Единственный минус – тропинка рядом, по которой иногда появлялись пешеходы.

Я смачно затянулся, дал возможность лёгким почувствовать возбуждение и, как паровоз, выпустил белые клубы. Облако ещё не успело рассеяться, как на тропинке нарисовалась Гитлер.

Галину Геннадьевну Колмачёву, завуча по воспитательной работе, учителя физики и психолога в одном лице, весьма метко прозвали Гитлером до нас и продолжат называть после нас. Почему? Да потому, что если попасть к Гитлеру, то будет капут. То есть мозгопромывание для детей, родителей, стращание разными непоправимыми последствиями с кусанием локтей в порывах отчаяния и неминуемым наказанием. Это не походило на эмоционально истеричный в своей заботе призыв. Непреклонный тон и хрипца в голосе скорее готовили к расстрелу.

У Гитлера была военная выправка. Густые чёрные волосы подстрижены в ровное – до скулы – каре. На квадратном морщинистом лице косметика не ночевала. Завуч носила рубашки с галстуком. Неизменными были пиджак и юбка до колена со складками впереди. Чёрные носки тянулись над туфлями (все подозревали, что мужскими), плотно закрывая щиколотки. В руках строгий кожаный портфель.

Всю энергию Гитлер тратила на воспитание неразумных школьников. Женщина она одинокая: дома – ни мужика, ни ребёнка, ни котёнка. Котёнка, кстати, ей как-то дарили, чтобы ослабить внимание в стенах школы. Но ведь она его передарила, падла!

Я замер, боясь привлечь к себе внимание. Дым спрятанной за спиной сигареты сливался с зависшим над башкой облаком. С ужасом представив свою участь, я забыл, как дышать.

Гитлер военной походкой прошагала мимо, не обратив внимание ни на меня, ни на «нимб» надо мной. Когда она скрылась за углом нашей курилки, я радостно выдохнул, в две затяжки прикончил сигарету и полез за второй.

Вот так повезло – пронесло!

***

После перекура в приподнятом настроении я направился в школу, где – кто знает! – меня мог ждать сюрприз. К примеру, министерство образования выдало приказ ставить оценки не по результатам годовой успеваемости, а по результатам достигнутого организмом роста или за смазливую мордаху. А что? Мечты сбываются не только у «Газпрома».

Или вузы самостоятельно решили принимать перспективных парней и девчонок без единых экзаменов, просто по алфавиту. С фамилией «Авдеев» я точно был бы проходным. Или важные работодатели устроили отбор для воспитания новых кадров за большие деньги, и я стал пионером мегаперспективного проекта.

Мда, губу, конечно, раскатал. Хотя, что касается моих губ, то сейчас они были растянуты до самих ушей, и я ничего не мог с этим поделать.

В вестибюле я решил глянуть на себя в зеркало, чтобы оценить масштаб дурацко-счастливого отпечатка на фейсе, заодно урезонить неспокойную шевелюру. И… О чёрт! Как это понимать? В зеркале меня не было!

Я пялился в отражение. Вот массивные решётки, огораживающие раздевалку. Вот весёленькие зелёные шторки под потолком, чтобы школа не походила на тюрьму. По пятнистому полу первоклашки выплёскивали избыток энергии.

А меня – нет!

Я вплотную подошёл к зеркалу, смотря сквозь себя на решётки. решив, что это «глюк». Затем подошёл к другому. Эффект оказался тот же: решётки со шторками были на месте, мелкие продолжали носиться, а меня не было.

У следующего зеркала две подружки-оторвы, кажется, из 8 класса, малевали губы тёмно-синей помадой. Я подошёл к ним вплотную и заглянул каждой в глаза, скорчив морду лица. Ни одна из них и бровью не повела. Тогда я вернулся к охраннику – Димону Савельеву, выпускнику этой школы, оттрубившему в армии. Он чинно пил кофеёк, заглядываясь на девчонок постарше и игнорируя беспредел мелких.

Я наклонился, посмотрел ему в глаза, подул на кофе – бесполезняк! Моё присутствие оставалось вне зрительных частот окружающих. Что это значит? И тут я понял, в чём сюрприз. Этот день я могу прожить так, как захочу, причём, безнаказанно. Внутри засела твёрдая, как гвоздь, уверенность, что завтра всё вернётся на круги своя. Так какого лешего я теряю время?

Я невидим. Я свободен!

Хлопнув по дну кружки вверх, я пошёл совершать подвиги. Девчонки-восьмиклассницы оторвались от своих губ и засмеялись. Димон не понял, с чего вдруг взбеленился кофе, вынырнув фонтаном, и смущённо начал затирать пятно.

Глава 2. Свобода

Пока лафа не кончилась, я решил навестить наших прекрасных дам.

Сегодня я определённо был фортовым. Женская раздевался у спортзала не пустовала, и здесь переодевались девчонки из параллельного класса. «Бэшки» отличались не только хим-био-направлением, но и офигительными фигурами. Практически все перешли из спортивного класса, в котором их собрали после началки. Девчонки часто были в разъездах: играли за честь школы, района и города, области в волейбол и баскетбол, соревновались в плавании. Как следствие – высокие, подтянутые, в нужных местах бугристые тела. На них загляденье смотреть даже в «верхней» одежде. Что говорить, когда оставалось одно бельё.

Я с трудом подавил своё восхищенное «вау», не зная, услышат ли моё присутствие спортсменки, и с ещё большим трудом сдержал себя от соблазна пощупать то, что находилось под кружевами.

– Башка трещит не по-детски, – пожаловалась одна из спортсменок, натягивая спортивные шорты.

– Пила, что ли? – усмехнулась другая.

– Да нет, – поморщилась первая. – Мозг готов взорваться. Эти консультации уже задрали. Чувствую, скоро из черепа ядерный «гриб» рванёт.

– Ты чё стонешь-то? Как будто в первый раз, – вступила в разговор капитан и заводила команды Марьянка Васильева. – Но ты права: могли уже отстреляться. Какому идиоту пришло в голову перенести соревнования? Сейчас бы сумки паковали.

Марьянка была самая симпатичная и фигуристая из сборной. Я подошёл поближе и засопел прямо над её грудью, пожирая выпуклости глазами. В следующий момент я получил кружевами по носу. Капитанша щелчком расстегнула лифчик, обнажив упругие дыньки. Она нисколько не смущалась своей наготы (хотя такие формы грешно прятать и стыдиться), неспешно достала из сумки спортивный лифчик и спрятала под ним свои достоинства. Я зажал рот руками, чтобы смачно не отвесить комплимент.

– Такому идиоту, кто жаждет «грибов» над школьными головами, – усмехнулась первая.

– Да фиг с ней, с подготовкой. Лично меня бесит школьная дисциплина. Тренера на них нет, чтоб порядок навести.

– Ну да, – усмехнулась капитанша. – Один Васька-дурдом чего стоит.

Они засмеялись, а я покраснел. Я-то, наивный, думал, что девчонки за моей спиной обсуждают, какой я секси и симпатяшка, прикольный и всё такое. А оно – вот как получается.

***

Кличку я получил с лёгкой руки первой учительницы в далёком первом классе.

– Ваш мальчик – просто дурдом какой-то, – сетовала Клавдия Степановна, когда вызвала родителей через месяц после 1 сентября.

В тот раз я опрокинул шкаф. Пикантность ситуации заключалась в том, что обычный книжный монстр был прибит со стороны пола и стенки за ним, но гвозди не выдержали моего первого поцелуя с двоечницей Наташкой. Как сейчас помню: это была первая пылкая любовь, которую я хотел доказать на деле. Родителей пригласили для более тесного знакомства, подробно рассказав, как активно я провёл первый месяц на переменах.

Репутация «дурдома» за мной быстро закрепилась, и я тщательно поддерживал её.

Это я придумал выкидывать портфели из окон, чтобы не таскать тяжести на плечах. По дорожке вдоль 4-этажной части школы до сих пор редко кто ходит.

Это я начал на географии ставить глобус на парту, убедив всех, что зрительная память самая надежная и с такой методикой можно смело сдавать любые экзамены без круглосуточной подготовки. И всё канало, пока учителка не засекла, как мы с соседом рубимся в карты. Сердито ткнув указательным пальцем в перемычку очков, она забрала и глобус, и колоду. Хотя последнее являлось частной собственностью, о чём я заявил на последующем педсовете.

Это я первым стащил пробирки из лаборантской вместе с бутылкой спирта, чтобы в туалете культурно выпить с пацанами и закусить семками. Бутылку возвращали, забирали вновь, пока содержимое не кончилось.

Это я устроил бокс с «козлом» на физкультуре и имитировал обморок. Обморок длился до скачков давления у педагогического состава и до звонка с урока. В общем, много было веселья.

Вся школа ждала, что я отчалю после 9-го класса, но матушка настояла на продолжении обучения. Мол, оценки в аттестате были бесспорно хороши, всего две «тройки», и по месту жительства мы относились к данному учебному заведению. В случае отказа решать вопрос предстояло через местное гороно.

Руководство прикинуло, что в этом случае геморроя будет в разы больше, и коллектив, скрипя сердцем и зубами, согласился терпеть меня ещё два года. К счастью нас всех, времени оставалось немного. Я уже пообещал сдать информатику на сотку, порвать всех в местном университете, а в будущем изобрести свой «ойфунь», который принес бы мне славу и деньги. Вот тогда посмотрел, как запела бы родная школа.

– Да будет так, – с улыбкой соглашались учителя, добавляя: – Если тебя раньше не прибьют.

И вот сейчас судьба дала шанс устроить отрыв напоследок. Чтобы, так сказать, хорошенько запомниться.

***

Вдохновение распирало. Можно творить что угодно без последующего призвания к совести, благоразумности и прочей скукоты. В школе царила тишина, нарушаемая монотонными голосами учителей и редкими репликами учеников. Это после звонка пространство наполнится топотом, криками, смехом, и эхо будет гонять собравшийся гул по лестницам и коридорам.

Я давно понял, что в школе особенная акустика. Словно в пещере, где один вопль эхом будет повторён несколько раз.

Моя матушка тоже это заметила. Однажды она спускалась по лестнице на каблуках, стук которых превратился в канонаду. После этого установила свой дресс-код: в школу – только в обуви на мягкой подошве.

Я побежал на третий этаж, в кабинет физики, в царство Гитлера. После утреннего везения хотелось снова хапнуть адреналина.

Кабинет был открыт, из него доносились военные нотки «диктатора». Я заглянул: ученики притихли и с надеждой смотрели на круглый циферблат. Учитель ходила между рядами, сцепив руки в замок за спиной и переступая с пятки на носок. Голова гордо вздёрнута вверх, на носу линзы в толстой роговой оправе, напоминающие очки танкиста.

– …Я подозреваю, что вы заняты своим любимым делом под названием «смотрю в книгу – вижу фигу», – нравоучительно говорила она. Школьники никак не отреагировали на старый как пень афоризм, наклонив скучающие лица над учебниками и тетрадями.

У Гитлера все уроки проходили по одной программе. Сначала общее промывание мозгов, направление на путь истинный, затем расстрел избранных у доски в соответствии с актуальным чёрным списком, прохождение новой темы и на десерт самостоятельная работа.

– …А теперь проверим качество вашей подготовки к занятиям, – подтвердила мои предположения Гитлер.

Плечи и шеи потенциальных жертв стали тихо вжиматься в позвоночник. Надо было что-то делать, спасать положение.

Школьники внимательно уставились в учебники, боясь встретиться с Гитлером взглядом. Пользуясь моментом, я подскочил к доске, схватил мел и размашисто написал три известные с детского сада буквы. Но так, чтобы это смахивало на формулу: X, Y и z над N.

Первые смешки не заставили себя ждать. Класс ожил, ученики теперь смахивали на отважных пленных, устроивших саботаж в тылу врага. Гитлер посмотрела на доску, сняла роговую маску, достала из кармана мужской платок, протёрла им очки, вернула их на нос, – картинка не изменилась. Увидев растерянность на лице главной школьной грозы – может, впервые за всё время – школяры окончательно развеселились.

– Что это?… Кто это сделал?… – Гитлер с недоумением вглядываясь в моё творчество и на детей, вызвав новую бурю смеха.

Я подумал: нарисовать ли новую формулу со знаком «пи», но решил, что и этого будет достаточно.

– У нас в каждом классе есть камеры. Я ведь посмотрю и узнаю, кто это написал, – пригрозила учительница. – Можете заранее приглашать родителей в школу.

Ученики переглянулись и засмеялись сильнее.

После физики моё внимание зацепила приёмная директора. Я заглянул в святая святых, где возвышали гениев и изгоняли дьявола из непослушных. Оба кабинета – и секретарши, и директора – оказались пусты. Видимо, хозяйка приёмной, пользуясь отсутствием руководства, слиняла пить чай или к трудовику, оставив свой пост незапертым.

Я подошёл к столу Альбины (девушка она молоденькая, немногим старше нас, поэтому её отчеством мы никогда не заморачивались). Стол секретарши был чересчур прибранным: ни исчёрканного листочка, ни завядших стикеров, ни разбросанных карандашей, крошек, следов от кружек. Даже отпечатков пальцев на блестящей поверхности – и тех не было! Как так можно жить и работать, словно в музее? Окружающие должны наглядно лицезреть твою бурную деятельность. Каждый день я это втолковываю матушке, заладившей, что мечтает увидеть дно у моего письменного стола. На что я каждый раз отвечаю, что ищу свою вершину.

Над всей этой идиллией пестрел, меняя формы парящих фигур, монитор. Я щёлкнул по «энтеру» и на экране возник вордовский файл. Перед тем, как уйти, Альбина печатала какую-то ерунду о предстоящем собрании. Скучная повестка дня заканчивалась очередным подпунктом «Проинформировать сотрудников о следующем». После двоеточия по всем законам жанра необходимо было перечислить, что именно донести до персонала.

Я почесал репу и дописал: «В обязанность сотрудников и учащихся вменяется трижды кланяться и трижды приседать, приветствуя директора. За нарушение предусмотрены дежурства вместо учеников 11 классов». Добавил число, место для подписи, распечатал и положил директору на стол.

***

Раз уж я сегодня невидимый и безнаказанный, можно было подумать и о мести. В школе два человека, которые откровенно бесили всех и даже друг друга. Иногда мне приходила в голову дурная мысль, что я мог бы замыкать тройку лидеров. Однако этот пессимизм я прогонял прочь: я ж просто весёлый и озорной. От моих шуток ещё никто не пострадал. Или я не помню этого, что автоматически приравнивается к вышеуказанному утверждению.

В параллельном классе училась зазноба Василиса Ветлинская. Младшая избалованная дочка богатых родителей, которые купили здоровенную квартиру в элитной новостройке, огороженной забором от остального нашего развивающегося района.

Василиса выглядела старше своих 18 лет и была хороша. Светлые волосы до плеча тщательно уложены, густая чёлка ровной чертой заканчивалась над бровями. Даже сильный ветер не мог сотворить «гнездо» на её ухоженной голове. За состоянием симпатичного личика следил штат косметологов. Другой штат контролировал питание и фигуру. Её хоть и недолюбливали, но силуэтом восхищались. Полноватые грудь и бедра, между ними осиная талия и плоский живот. Обычно таких героинь рисуют в комиксах или мультяшных клипах, а тут – всё наяву. Все ученики, вплоть до сопляков из началки, а также их родители сворачивали шеи, засматриваясь на выпускницу.

У Василисы были манеры светской львицы и истинной леди. Каждый её наряд словно создан для обложки глянца. Платья и юбки на заказ всегда удачно подчеркивали прелести изгибов. Дизайнерские сумки подобраны точно в тон. В холодное время года верхняя одежда, в том числе шубки, вписывались в единый ансамбль остальному гардеробу.

Василиса предпочитала только высоченные тонюсенькие каблуки. Мы даже как-то поспорили: сколько в них сантиметров – двенадцать, пятнадцать или все двадцать? По нашим «лоскутным» дорогам в таких далеко не уйдёшь, но она и не ходила. Максимум от своего подъезда по брусчаточке до машины – отца или кавалеров – и до крыльца школы. Обратно тем же ходом.

В помещении она передвигалась мелкими шагами, как гейша, покачивая в такт задницей и каждой клеточкой ощущая прикованное к себе внимание. Она говорила негромко, с видом, что каждая высказанная мысль – почти культурное произведение. Иногда сдержанно улыбалась.

Настоящих подружек в школе у Василисы не было. Она позволяла общаться с собой двум одноклассницам, в чьих семьях также водились деньжата, что было видно по одёжке.

Многие девчонки, особенно помладше, завидовали. Родители некоторых в месяц зарабатывали меньше очередного образа выпускницы. Кому не хотелось бы купаться в роскоши, ездить на самые дорогие курорты, выбирать самую дорогую одежду и вообще не считать деньги? И если бы не заносчивость богачки, к ней относились бы с уважением. Но она не скрывала брезгливость, оценивающе смотря на одежду учеников и учителей, и явно демонстрировала, насколько она выше всего этого. За такое отношение Василису прозвали Лисой Васей. Моей, в общем, тёзкой, из-за чего я бесился.

Спрашивается, каким ветром такую цацу занесло в обычную среднюю школу? Ответ очевиден: в элитные гимназии принимали не только за деньги (или без них), а преимущественно за знания, с которыми у Василисы были проблемы. Это ж не тенденции в мире моды, новинки от кутюр и светская хроника. Это скучные предметы, которые приходится учить и даже зубрить. Гламурная душа была категорически против этого.

Впрочем, успеваемость и перспектива получить вместо аттестата справку её мало волновала: папа что-нибудь придумает. Так что на грозные замечания учителей «у вас в полугодии будет «двойка» отмахивалась: «не дай Бог». Подразумевая не оценку, а размер груди.

Пока все усиленно готовились к ЕГЭ, Лиса Вася готовилась к очередному волшебному отпуску. В школу она продолжала приходить как на показ мод, выводя своей надменностью и учеников, и учителей.

Вторым самым бесючим учеником был девятиклассник Колька Смородинов. Он был гадким, хотя и симпатичным малым. Его голубые глаза излучали открытость и невинность. Русые волосы подстрижены ниже ушей, длинная чёлка вилась в районе скул, по форме как у Брэда Питта.

За ангельской внешностью скрывались бесовские мысли. Смородинов строил подлянки и тем, кто младше, и тем, кто старше, не боясь, что ему могут накостылять. При его комплекции сутулого дрища ростом с девчонку накостылять мог и семиклассник. Но в опасных ситуациях Колька начинал атаковать словесно. Язык у него был хорошо подвешен – когда пахло жареным, он убедительно доказывал свою непричастность. Однако тут же начинал строить следующую пакость: подставлял людей, сталкивал лбами, создавал неловкие ситуации, прессовал слабаков. И всё это происходило исключительно прилюдно.

Однажды гада крепко побили «в воспитательных целях», так как прямой вины за ним не числилось. Синяки с ссадинами прошли, а с ними и дурные воспоминания. И началось всё заново.

Эту парочку терпеть не могла вся школа, и оба заслуживали наказания. Оставалось надеяться, что Василиса сегодня не прогуливала под благородным предлогом «мигрень», а Кольке не устроили показательную порку.

Я спустился на первый этаж. Убедился, что в зеркале по-прежнему отражались решётки с весёленькими шторками без моей шальной морды лица. Поднял палец вверх, увидев знак только с этой стороны, подмигнул сам себе и побежал в сторону расписания узнать, в каких кабинетах дислоцировались самые бесючие кадры.

Охранник пил очередную чашку кофе с молоком. Форма на груди после моей утренней выходки ещё не просохла. Я дождался, когда Димон начнёт поднимать кружку и, когда до губ оставалось полтора десятка сантиметров, снова хлопнул по дну вверх.

Кофе, как и в первый раз, сфонтанировал, покрыв предыдущее пятно. Мелкие школьники, повернувшиеся на всплеск, захихикали. Димон смачно выругался, от его тирады в трубочку свернулись не только детские уши, но и мои. Затем раскрыл окно и швырнул чашку на улицу. Кофе с молоком шлейфом тянулся из посудины, пока та звонко не шлёпнулась об асфальт.

Мелкие завороженно наблюдали за полётом кружки до раскола.

– Нельзя так делать, – поучительно сказал мальчик. – Об осколки могут пораниться кошки, собаки или другие животные.

– Какие – другие? – рявкнул Димон. – Сфинкс?

– Может, скунс? – пацан, поправивший охранника, тут же вжал голову в плечи, готовясь к оплеухе.

– Вонючей падлы ещё не хватало! – сильнее разозлился Димон. – Ёканый бабай, за день-то такой?

На шум вышла уборщица баба Маруся. Удостоверившись, что её авторитетного вмешательства не требовалось, она направилась к звонку. Только потом посмотрела на электронные часы. До конца урока оставалась пара минут. Она махнула рукой и, не дожидаясь, когда на табло будет по нулям, нажала на кнопку. После выполненной миссии прошуршала в свою каморку.

Через 10 секунд коридоры стали наполняться победоносными криками, сопровождаемыми топотом «стада слонов», как обычно ругались учителя. Ураган нарастал, с его приближением было разумнее и безопаснее прижаться к стенке, чтобы свободолюбивое детское племя не сбило с ног. Доставалось тем, кто наяву, что ж говорить о невидимых.

Когда первая волна пронеслась в сторону столовой и выхода на улицу, я начал подниматься против шерсти, чтобы не пропустить бесючую парочку. Я ещё не знал, какой будет моя всеобщая мстя. Дельных мыслей не возникало, вся надежда была на импровизацию.

Я почти преодолел третий пролёт, когда среди толпы на втором этаже взгляд выхватил мини-юбку. Юбка хорошо сидела на подкаченных полушариях и открывала стройные ноги. Не отводя взгляд, я развернулся, чтобы сделать шаг назад и посмотреть, кому именно принадлежит это тело.

Моё любопытство привело к падению Василисы. Уже потом я сообразил, что, разворачиваясь, случайно пнул её по щиколоткам. Главная школьная цаца не удержалась на тонюсеньких шпильках. Ахнув, она шлёпнулась на задницу, чье состояние контролировал штат наёмных работников, и покатилась вниз, как в детстве с горки.

Короткая кожаная юбка отлично скользила по старым ступенькам, приоткрыв ажурный верх чулок. Руки Лиса Вася согнула в локтях вверх, оттопырив наманикюренные пальцы. Ещё она предусмотрительно поджала острые носки туфель, чтобы к испорченной репутации не добавились обломки когтей и каблуков.

Второй этаж замер, наблюдая, как Василиса нелепо катится вниз. Следом за хозяйкой на каждую ступеньку плюхалась очередная дорогущая сумка. Я стоял вверху, зажав рот руками, чтобы не выдать своё присутствие неприлично громким смехом. Обтягивающую задницу я упустил, но это стоило получившегося шоу.

В первые ряды зрителей вышел Колька Смородинов. Его довольная улыбка растянулась до ушей. Ткнув пальцем в выпускницу, на хорошеньком лице которой застыл ужас, он приготовился заржать, как получил пендель. Я успел вовремя спуститься и вложил всю силу в удар.

От неожиданности Колька дёрнулся вперёд и смачно пустил газы. На его лице появилась та же гамма эмоций, как у Василисы – от растерянности до осознания ахтунга.

– Фуу, Смородина, – девчонки рядом театрально закрыли носы, – Да ты трендец не ягодами воняешь.

– Фууу! Фууу! – другие ученики также стали зажимать носы и размахивать руками, чтобы развеять ядовитое облако.

– Зашква-ар! – заорали мелкие.

Василиса поняла, что внимание переключилось на другого ученика, неловко поднялась и, крепко держась за перила, как старушки в гололёд, на негнущихся стала спускаться вниз. Дожидаться машины, чтобы чинно проплыть к отполированной дверке, она не стала. Богачка неуклюже зашагала пешком по старому асфальту к своей элитной новостройке.