000
ОтложитьЧитал
Ф. И. Балабин на допросе в ОГПУ в 1931 г. показал: «Я лично ушел из штаба [Северного района] после неприятности со своим помощником, на почве личных отношений. Мои помощники – офицеры… курсов Генштаба, выразили мне порицание за высокомерное обращение, говорили, что за глаза я называю их недоносками и т. д. Условия службы создавались очень тягостные…»[70] Этим помощником и был Теодори.
На следующем допросе Балабин охарактеризовал выпуск 1917 г. более подробно. Здесь же он дал предвзятую характеристику выпуску, но, вероятно, достаточно точную характеристику Георгию Ивановичу: «П. А. Мей[71], Теодори, Колесников и несколько других сотрудников моего оперативного отделения, все молодые генштабисты, окончившие ускоренный курс академии в 191[8] году, малознающие (? – С. В.), малоопытные, [с] сильно развитым духом критики в отношении старых генштабистов – особенно Теодори, демагогические выпады которого ясно показывали на стремление сделать быструю карьеру; самолюбивый, настойчивый, он являлся безусловным идеологом сплоченной группы своих товарищей, подчеркивал эту сплоченность и, когда считал это нужным, выступал с протестами от сомкнутого фронта своих товарищей-единомышленников. По полит[ическим] убеждениям все они, кажется, примыкали к эсерам»[72]. Следует заметить, что при Временном правительстве такие политические «убеждения» были весьма выгодны, но весной 1918 г. были явным анахронизмом. Генштабисты, занимавшие высокие должности, подчеркивали недостаток опыта выпускников подготовительных курсов и старшего курса академии, причисленных к корпусу офицеров Генштаба еще в сентябре 1917 г. За «аттестованных» таким образом Балабиным генштабистов Тита Степановича Косача и Владимира Федоровича Тарасова[73] вступился Теодори. За это его уволили со службы. Ключевым событием стало состоявшееся 30 апреля 1918 г. заседание причисленных к Генштабу сотрудников Северного участка и Петроградского района Завесы. Собравшиеся решили твердо отстаивать свои права, признав «случай с Теодори» «общим делом»[74]. Так на основе выпуска сложилась группа офицеров, лидером («идеологом», по выражению Балабина) которой стал Теодори. В конечном итоге «генштабисты 1917 года» отстояли свои права. Начальник оперативного отделения штаба Северного участка и Петроградского района Завесы П. Боровский в мае 1918 г. принял «Инструкцию», в которой возложил обязанности дежурств после окончания занятий в штабе (между прочим, это после 16 часов) на однокурсников Теодори, а ведение дежурств конкретно на П. А. Мея. Причисленные к Генштабу наделялись Боровским правом «обращаться ко мне всегда, не исключая случаев, когда я занят переговорами с другими лицами, не подлежащими к составу оперативного отделения». Все столы отделения возглавили однокурсники Теодори: 1-й – Иван Дмитриевич Чинтулов[75], 2-й – Павел Алексеевич Мей, 3-й – Константин Хитрово, 4-й – Владимир Юлианович Стульба[76].
Позже, 15 февраля 1919 г., Теодори заявил своему начальнику Семену Аралову, признанному ныне первым руководителем ГРУ: «Я с трудом и большими усилиями сохранил выпуск в феврале и марте 1918 года, спаял его за лето». По его словам, «генштабисты 1917 года» вступили в конфликт со старыми генштабистами дореволюционных выпусков, но завоевали доверие Главнокомандующего Восточного фронта, с сентября 1918 г. – Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики бывшего подполковника старой армии[77] Иоакима Иоакимовича Вацетиса. В итоге представители выпуска 1917 г. заняли ответственные должности на фронтах, но старому генералитету удалось убрать однокурсников Теодори «из главных управлений» военного ведомства, то есть из центрального военного аппарата[78].
27 мая Теодори прибыл в Москву и стал консультантом Оперода. Все ли было гладко в новорожденном органе военного управления? – Отнюдь: на момент приезда Теодори было сформировано лишь Разведывательное отделение (во главе левый эсер Краснов), полусформированы Оперативное отделение (левый эсер Николай Васильевич Мустафин, возглавивший чуть позднее Военно-цензурное отделение), названное в отдельных документах Секретным оперативным отделением[79], и Организационно-учетное отделение (большевик Н. Г. Семенов); кроме того, большевик Сергей Чикколини запланировал формирование Отделения военного контроля[80].
До заключения Брестского мира в оперативном подчинении предка Оперода – «Особого оперативного» отдела Чрезвычайного штаба МВО – находился левоэсеровский Центральный штаб партизанских формирований[81]. Заведующим штабом в этот период был бывший гельсингфорсский матрос левый эсер П. И. Шишко. В конце марта или начале апреля 1918 г. центральный штаб переименовали в Особо-разведывательное отделение Оперода. При отделении, вроде бы по поручению Ленина, организовали школу подрывников, где политическую и военную подготовку получали в т. ч. и приезжие партизаны (занятия велись в помещении школы, практические – за городом)[82]. Как утверждает С. И. Аралов, весной 1918 г. Шишко, по поручению Ленина, руководил повстанческой работой в оккупированных областях, партизанские дела вместо него в Опероде вел А. И. Ковригин, которому, несмотря на членство в ПЛСР, Ленин доверял. К воспоминаниям о «доверии» следует относиться критически: Аралов пишет, что Ковригин предложил помощь большевикам в день левоэсеровского выступления, а Теодори свидетельствует в «Кратком очерке…», что налицо в Опероде были только С. И. Аралов, Г. И. Теодори и помощник Аралова В. П. Павулан[83]. Судя по отчетам и очеркам Г. И. Теодори, консультанты-генштабисты не имели никакого отношения к работе Особо-разведывательного отделения[84], скорее всего, Ковригин подчинялся непосредственно Аралову (и то формально)[85].
Все остальные составляющие Оперода, – свидетельствовал в 1920 г. Г. И. Теодори, – представляли собой «хаос из нескольких тысяч лиц, приходивших питаться и получать деньги» (первый приказ по Опероду Павулан подписал только 20 июля 1918 г.[86]). Из руководства налицо были С. И. Аралов, его помощник В. П. Павулан и заведующий квартирами, хозяйством и довольствием большевик Шешунов; «показывались раза два в сутки с огромным шумом и угрозами» большевики С. В. Чикколини и бывший комиссар Управления начальника штаба Верховного главнокомандующего при Полевом Революционном штабе А. Ф. Боярский[87]; пару раз в неделю приходил консультант Аралова Генштаба полковник А. Д. Тарановский[88]. 28 мая Теодори доложил Аралову: «Собственно говоря, Оперода Наркомвоена нет. Есть лишь две комнаты со столами, на коих грудами лежат нераспечатанные телеграммы, остатки от пищи и человек 15–20 матросов с «их женщинами», разъезжавшие на автомобилях связи. Работать на таких условиях, да еще в чужом помещении (…у т. Муралова) невозможно. Тов. Аралов согласился»[89]. Удивляться нечего: по воспоминаниям Г. А. Соломона (Исецкого), в 1918 г., когда проходило расселение переехавшего из Питера государственного аппарата в Москве, «сильные советского мира устраивали своих любовниц («содкомы» – содержанки комиссаров), друзей и приятельниц. Так, например, Склянский[90], известный заместитель Троцкого, занимал для трех своих семей [на] разных этажах «Метрополя» три роскошных апартамента. Другие следовали его примеру, и все лучшие помещения были заняты беспартийной публикой, всевозможными возлюбленными, родственниками, друзьями и приятелями. В этих помещениях шли оргии и пиры»[91]. Ну а раз руководители Советского государства позволяли себе такое, что удивляться на революционный «пролетариат»?
В Опероде, по свидетельству Теодори, в этот период служили «пайковые» и «подозрительные» служащие, причем некоторые, как Н. В. Мустафин, исчезали, когда надо было ездить на телеграф или дежурить после формального окончания работ (16 часов); много было «хозяев и просто безответственных», отменяющих распоряжения С. И. Аралова и Л. Д. Троцкого – большевики С. В. Чикколини, А. Ф. Боярский, П. С. Плотников и даже некий Цабичей, будущий участник военного переворота, организованного подполковником М. А. Муравьевым[92] (правда, летом 1918 г. Чикколини «поставил на место» лично нарком Троцкий, как не без злорадства заметил позднее Теодори, отбив всякое желание отменять распоряжение ответственных руководителей)[93].
Руководство Оперода было «под стать» общей массе «служащих». Один (Аралов) – карьерист, другой (Чикколини) – маньяк. Чтобы не показаться голословным, я приведу некоторые подробности дальнейшей биографии обоих. С. И. Аралов, что характерно, переложил всю свою работу на консультанта Оперода – Г. И. Теодори: последнему с подачи Семена Ивановича постоянно приходилось «прикрывать своей подписью расходы, которые делались различными лицами в Опероде» помимо Теодори; причем Теодори (напоминал генштабист Аралову в декабре 1918 г.) «обходили потому, что знали, что расход незаконен и при мне не пройдет»[94]. С. В. Чикколини в Опероде, в котором он проработал до июля 1918 г., принимал на службу «массу лиц, преимущественно женщин»[95], а в ноябре 1918 г., с согласия В. И. Ленина и Я. М. Свердлова, снят с должности председателя Революционного военного трибунала (РВТ) Южного фронта и предан суду после жалобы членов РВТ: Чикколини, по их заявлению, терроризировал всех сотрудников, не исключая коммунистов. Члены РВТ жаловались, что «сотрудники работают под страхом возможности дикой над ними расправы, вплоть до расстрела, по капризу Чикколини; …он неоднократно пытался совершить гнусное насилие над честью работающих в трибунале сотрудниц. Без суда и следствия производятся расстрелы, по единоличному приказу Чикколини. Вместо применения целесообразных репрессий Чикколини наводит панику на всех, не исключая коммунистов, вызывая в них справедливое чувство ненависти и злобы к трибуналу… Чикколини довел до невыносимой крайности эксплуатацию сил товарищей сотрудников трибунала, бесцельно расточая их на пустяки вместо направления их для серьезной работы. Работу трибунала Чикколини превратил в мальчишескую игру, невыносимо опасную по своим последствиям…»[96]. В «Известиях ВЦИК» позднее уточнялось, что для расстрела одного из железнодорожников имелись определенные основания, но признавался тот факт, что для расстрела второго нужен был более тяжкий поступок, более того – железнодорожнику Ольховацкому обвинение было вынесено уже после расстрела. В той же газете: «Вспыльчивый, нервный и резкий Чикколини терроризировал и своих сотрудников, отношение же к сотрудникам-женщинам проявлялось в непристойных приставаниях. Врачи, свидетельствовавшие подсудимого, признали его психически вменяемым. В свою защиту подсудимый указал на обстановку своей деятельности, на критический момент, требовавший чрезвычайных мер в борьбе с красновцами. Не было никаких инструкций, которые бы точно определили деятельность [ВРТ], и, в сущности, ему была предоставлена свобода действий. Обвинитель указывал, что своими действиями Чикколини навел панику на всех, вызвал чувство злобы и ненависти к трибуналу, довел идею Красного террора до абсурда, подрывая тем [самым] авторитет Советской власти. Обвинитель требовал сурового приговора, который поставит точку бессмысленного террора, проводимого единоличным усмотрением. Подсудимый, возражая на обвинение, будто он случайно выброшен на гребень революционной волны, указывает на свое политическое прошлое, на годы скитаний по тюрьмам, и признает себя виновным только в том, что в его поступках было только заблуждение, ошибки, но не злой умысел»[97]. Судьба покарала мерзавца: в 1920 г. он получил свою пулю на фронте.
Примечательно, что по партийному признаку 2 из 5 руководящих кадров структурных подразделений Оперода – левые эсеры, а сам С. И. Аралов до вступления в партию большевиков был меньшевиком-интернационалистом. Высокий процент левых эсеров объясняется и вкладом временных попутчиков большевиков во власти в военное строительство.
Уже 28 мая Теодори впервые предложил Аралову проект коренной реорганизации Оперода, но в тот же вечер стало известно о выступлении Чехословацкого корпуса[98], а также выяснился отказ воен ного руководителя Высшего военного совета генерала М. Д. Бонч-Бруевича от руководства боевыми действиями против чехословаков (это, считал генерал, «внутренний фронт»). Мнение Бонч-Бруевича разделяли и отдельные сотрудники Оперода (например, полковник А. Д. Тарановский), над которыми, по-видимому, у Аралова в этот период не было реальной власти. Аралов предложил Теодори принять руководство операциями против Чехословацкого корпуса, формально вошедшего в вооруженные силы Франции, и помочь «со всем остальным»[99]. Теодори согласился – по свидетельству будущего главнокомандующего войсками Восточного фронта И. И. Вацетиса, Высший военный совет, «стоявший во главе тогдашнего военного аппарата, оказался совершенно не приспособленным к кипучей и практической работе», и все обязанности этого Совета «исполнял Оперод, а в составе Оперода – Теодори»[100]. Генерал старой армии Ф. В. Костяев[101], которого, кстати, уважал и ценил Г. И. Теодори, высказался менее лестно: к лету 1918 г. «из центра операциями никто не руководил: Высший военный совет потому, что он не ведал внутренними фронтами, а образовавшийся Оперод Наркомвоена не был для того приспособлен»[102].
У Георгия Теодори была идея фикс – Большой Генеральный штаб, т. е. такой Генштаб, который будет играть ключевую роль в политике и влиять на экономику. Попав в Оперод, Теодори начал перетягивать за собой верных однокурсников и соратников и расставлять их на ключевые посты в отделе. Ранее остальных в Опероде оказались Георгий Оттович Маттис (консультант Организационно-учетного отделения с 23 июня по 8 июля, консультант Оперода не позднее чем с 9 июля[103]) и И. Д. Чинтулов (26 июня)[104]. Остальные пришли позднее: консультант Разведывательного отделения Б. И. Кузнецов – не позднее 1 августа[105]. Гавриил Яковлевич Кутырев и Иван Дмитриевич Моденов стали консультантом и помощником консультанта Оперативного отделения 1 августа[106], Тит Степанович Косач – консультантом при Оперативном отделении 7 августа. 15 августа Моденов стал вторым консультантом Оперативного отделения[107]. Владимир Андреевич Срывалин был назначен помощником консультанта Отделения связи 7 сентября[108], В. Ю. Стульба – помощником консультанта Оперативного отделения с 13 августа[109]. Любопытно, что Чинтулов был назначен на основании телеграммы Льва Троцкого от 13 июня № 0729/591. Это свидетельствует о том, что отдельные генштабисты уже попали в поле зрения главы военного ведомства. С 6 по 15 июля консультант Разведывательного отделения Оперода Ю. И. Григорьев находился в командировке «по делам службы в города Российской Советской Федеративной Республики»[110] (не понятно, как можно было организовывать разведку за столь короткий срок). 15 июля откомандировали консультанта Оперода Г. В. Семенова, «находящегося в командировке в Высшей военной инспекции в качестве сотрудника»[111]. По состоянию на 6 августа заведующими отделениями Оперода были В. П. Павулан, Е. В. Гиршфельд[112], А. Ф. Боярский, Семенов, Пладо и помощник Аралова Ю. Гузарский; консультантами – Киселев, Максимов[113], Маттис, Моденов, Теодори[114]. Не позднее 3 октября Е. В. Гиршфельд, Б. И. Кузнецов и Т. С. Косач были отправлены в командировку с Л. Д. Троцким[115]. 24 октября консультанты Отделения связи Г. Я. Кутырев и В. А. Срывалин переводились в Разведывательное отделение на должность консультантов, причем на последнего возлагалось временное исполнение обязанностей консультанта Отделения связи[116].
Летом 1918 г. Теодори добился перевода своих однокурсников в Генштаб. По воспоминаниям Иоакима Вацетиса, «молодые академики с охотой пошли на войну, начавшуюся на востоке. Не было поэтому налицо никаких причин отказывать им в переводе в Генеральный штаб. Хлопоты на этот счет взял на себя Теодори. С первых же шагов он встретил сильное сопротивление в лице представителей верхов старого Генерального штаба, сгруппировавшихся около Высшего военного совета и Всероглавштаба. Имея близкое соприкосновение с Военным комиссариатом (Наркомвоеном. – С. В.), старики сумели внушить тем, от кого зависело решение вопроса, что выпуск 1917 года – недоучки, что им надо сначала откомандовать ротой, а потом вернуться снова на академическую скамью и написать 3 военно-научных доклада, как это сделали когда-то они – старые генштабисты. Ходатайство Теодори было отклонено. Тогда Теодори обратился ко мне за содействием и просил меня походатайствовать перед Л. Троцким. Я взял у Теодори заготовленный проект приказа о переводе в Генеральный штаб молодых академиков выпуска 1917 года и список этого выпуска и явился к Л. Троцкому. Я привел целый ряд мотивов, говоривших в пользу этого революционного выпуска. Л. Троцкий уважил мои доводы и тут же при мне написал приказ о переводе в Генеральный штаб всего выпуска 1917 года. Тов. Теодори отплатил мне тем, что в эту тяжелую для меня минуту (назначения главнокомандующим войсками Восточного фронта. – С. В.) он откровенно и правдиво обрисовал мне военное положение РСФСР и развернул передо мною всю картину той организационно-оперативной галиматьи, которой занимался М. Д. Бонч-Бруевич»[117]. Георгий Иванович и Михаил Дмитриевич с большим удовольствием делились впечатлениями друг о друге.
Эпопея с причислением выпускников старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. не закончилась даже после принятия формального решения: 13 августа 1918 г. начальнику штаба Западного участка отрядов Завесы В. Н. Егорьеву[118] был послан следующий запрос: «Приказом по Всероссийскому главному штабу от 27 июня с. г. за № 18 поименованные в прилагаемом при сем списке лица, выпуска из академии 1917 года, были переведены в Генеральный штаб, причем сведения о занимаемых ими должностях были не полны и не точны. В настоящее время составляется проект приказа Народного комиссариата по военным делам о переводе их в Генеральный штаб, а потому крайне необходимо точно установить занимаемые ими теперь должности, почему и прошу срочно сообщить о вышеуказанных лицах следующие сведения: 1) имя и отчество; 2) бывший чин и наименование части, где раньше служил; 3) какую и с какого именно [времени] занимает в настоящее время должность и Генерального ли штаба эта должность или нет и 4) краткую записку о службе для включения в общий список лиц Генерального штаба. Указанные выше сведения прошу выслать также и о тех лицах выпуска 1917 г., которые не помещены в прилагаемом при сем списке, но которые в настоящее время состоят на службе при штабе военрука Западного участка отрядов Завесы и в штабах отрядов и дивизий участка. Кроме того, если на ведении Вашем не окажется ныне на службе кого-либо из поименованных в списке лиц (выпуска 1917 г.), то прошу сообщить, когда и куда именно они получили новое назначение»[119]. Аналогичные запросы, без сомнения, были посланы по всей армии. Любопытно, что прошло уже 2 месяца. Дело в том, что автор запроса – начальник Оперативного управления Всероглавштаба Сергей Кузнецов был членом военной организации Всероссийского национального центра и, следовательно, контрреволюционер, всячески препятствовавший скорейшему включению фактической опоры новой власти в военном ведомстве в корпус офицеров Генштаба. При этом отдельных выпускников старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. и вовсе забыли включить в списки[120].
Сразу же за принятием решения о переводе выпускников старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. в Генштаб на Теодори и его однокурсников фактически «повесили» всю работу, которую должны были выполнять генштабисты в армейских штабах. Эфраиму Склянскому (а заодно и Льву Троцкому) в оперативной телеграмме 21 августа 1918 г. была послана жалоба: «Считаю необходимым обратит[ь] внимание как нар ком воен[а] [на] то, что со штабов участков снимаются только представители моего выпуска. Остальные генштабы почему-то задерживаются [в] центре и на пассивных участках. Считаю это сознательным перекладыванием работы на людей и без того перегруженных и несущих все тяготы боевой и военной политической жизни уже пятый год. Неся ответственность перед выпуском в настоящем и будущем, [я] не могу допустить его изолированности в смысле ответственности и отдыха. Поэтому прошу распоряжения: снимат[ь] целиком штабы одновременно с войсками. Член коллегии выпуска 1917 года Генштаба Теодори»[121].
30 сентября приказом Аралова заведующие отделениями Оперода обязывались обо всех уволенных и принятых на службу лицах докладывать начальнику штаба (так теперь называлась должность Георгия Ивановича) Теодори[122]. А с 4 октября прием сотрудников на работу предписывалось осуществлять не иначе, как по резолюции Теодори, Аралова или Павулана[123]. Фактически с этого момета подбор и расстановка кадров Оперода находились под контролем Теодори.
Летом 1918 г. всех выпускников старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. перевели в Генштаб[124]. К июлю 1918 г. число «генштабистов 1917 года» в Опероде увеличилось с двух до десяти[125]. Пришедшие в Оперод военные кадры (условно говоря, «высшей квалификации») сразу взялись за фактическое преобразование этой аморфной структуры Московского окружного военкомата в мощнейший центральный военный орган.
«С 29 мая Оперод реорганизует отделения: Оперативное, Военного контроля, Связи, Учетное, Передвижения и Общее», – говорится в составленном Г. И. Теодори отчете о работе Оперода Наркомвоена (датируется приблизительно октябрем 1918 г.). Кроме того, следствием перегруженности функциями Всероссийского главного штаба (ВГШ), – одним из проявлений которой был кризис издания карт, – стало появление в структуре Оперода Топографического отделения[126].
Несмотря на то что Разведывательное отделение Оперода было сформировано весной 1918 г., масштаб его деятельность приобрела уже при консультанте Г. И. Теодори. Левого эсера Краснова сменил однокурсник Теодори Б. И. Кузнецов. При нем отделение разрослось, что позволило Кузнецову сосредоточиться на вопросах военной разведки. Именно Разведывательное отделение Оперода положило начало формированию войсковой разведки; кроме того, в отделении осуществлялись: агентурная разведка на Украине, на Дону и в Сибири; перехват иностранной военной секретной периодической печати, сводок, книг и документов военного содержания; получение свежих номеров прессы, перевод всех добытых на русский язык источников; сбор сведений от прочих штабов. По итогам тщательного анализа информации составлялись разведывательные сводки и «выводы из данных». Отделение осуществляло контроль над оперативным и разведывательным отделами Всероглавштаба и Высшего военного совета (благодаря чему была вскрыта «подрывная деятельность» Морской регистрационной службы и Регистрационной службы Военно-статистического отдела Оперативного управления Всероглавштаба во главе с полковником Андреем Васильевичем Станиславским, бывшим сотрудником известного российского разведчика генерал-майора Генерального штаба Павла Федоровича Рябикова)[127]. Здесь сразу надо пояснить: Регистрационная служба – в старой армии орган военной контрразведки. Н. С. Батюшин писал: «Удержать в памяти ту массу лиц, которые проходят в агентурных сведениях по подозрению в военном шпионстве, нет возможности, а потому им ведется учет по системе. Различаются 2 разряда лиц: одни, просто проходящие по шпионским делам, другие же – заподозренные в военном шпионстве. На первых лиц регистрационные карточки делаются белого цвета, а на вторых – красного. В карточки заносятся все данные о регистрируемых лицах до их личных примет и адресов включительно, при этом делаются ссылки на номера дел контрразведывательного отделения»[128].
По свидетельству Аралова, В. И. Ленин придавал аппарату Кузнецова «первостепенное значение», требовал «обязательной» присылки печатного материала противника, советовал подробно допрашивать пленных, поручал собирать материалы о снабжении противника, моральном состоянии солдат, политическом настроении населения в районе ТВД[129].
Несмотря на занятость в связи с подавлением выступления Чехословацкого корпуса, в начале лета 1918 г. Оперод перевели в собственное здание на Пречистенку, 37 и 39 – он отделился от Московского окружного военкомата в прямом смысле этого слова. Если первоначально Оперод ютился в двух комнатенках, то теперь в его распоряжении находились два огромных здания. Такое переселение не могло состояться без санкции Ленина или Свердлова: распределением ордеров ведал Моссовет во главе с Львом Борисовичем Каменевым, для которого Аралов авторитетом не был. «Кабинет Теодори, – вспоминал позднее И. И. Вацетис, – располагался в небольшой подслеповатой комнате. На стенах висели карты и схемы с детальным расположением всех вооруженных сил РСФСР, как на фронтах, так и внутри страны»[130]. После новоселья начались срочные работы по организации Оперативного отделения и Отделения связи[131].
Оперативное отделение (заведующие – левый эсер Николай Васильевич Мустафин, затем de facto большевик Евгений Владимирович Гиршфельд) после своего сформирования не только разрабатывало вопросы оперативного характера, но и контролировало деятельность Высшего военного совета по управлению войсками. В отделе находились сведения о ходе боевых действий, реальной численности армии и степени ее материального обеспечения; осуществлялся прием докладов с мест о военном положении, состоянии воинских частей, командного состава и т. п. По итогам составлялись ежедневные сводки для политического руководства, военного и дипломатического ведомств Советской России (непосредственно сводки получали председатель Совнаркома В. И. Ленин, председатель ВЦИК руководитель Секретариата ЦК РКП(б) Я. М. Свердлов, председатель Высшего военного совета и нарком по военным делам Л. Д. Троцкий, его заместитель Э. М. Склянский, члены Коллегии Наркомвоена К. А. Мехоношин, Н. И. Подвойский[132] и И. И. Юренев (К. К. Кротовский)[133], член Реввоенсовета Восточного фронта П. А. Кобозев, руководители Оперода С. И. Аралов и Г. И. Теодори, руководители НКИД Г. В. Чичерин и Л. М. Карахан). Для Ленина, Свердлова, Троцкого, Склянского, Чичерина и Карахана составлялись также специальные, еженедельные сводки – с выводами Теодори (подписывал сводки С. И. Аралов). Кроме того, Оперативное отделение осуществляло: организацию шифровального дела (ответственный – зав. отделением Е. В. Гиршфельд); ежесуточную запись всех распоряжений наркомвоена Л. Д. Троцкого, С. И. Аралова и Г. И. Теодори по вопросам ведения боевых операций и организации войск. Не ранее июля 1918 г., на основании специального распоряжения Л. Д. Троцкого, в составе Оперативного отделения было создано подотделение учета и проверки распределения артиллерийского и технического имущества для пресечения «безудержной» раздачи Центральным управлением по снабжению армии, Всероссийской коллегией по вооружению (расформированной, по инициативе Теодори, 13 июля на заседании в Наркомвоене под председательством Л. Д. Троцкого) и комиссиями по снабжению фронтов оружия, броневых машин и боеприпасов[134]. Оперативное отделение Оперода, по состоянию на 16 июля 1918 г., насчитывало 17 сотрудников, в том числе 4 руководителей (заведующего Н. В. Мустафина, 2 консультантов и помощника заведующего), 11 служащих и 2 посыльных[135]. К 14 октября в отделении служило на 6 человек больше: 5 руководителей (зав. отделением, консультант, 3 помощника заведующего), 15 служащих и 3 посыльных[136]. В процентном отношении увеличение сотрудников только данного отделения Оперода составило 26 %, при этом число руководящих сотрудников возросло на 20 %, специалистов – на 26,6 %, технических сотрудников – на 50 %.
Отделение связи (зав. отделением – большевик А. Ф. Боярский) занималось организацией различных видов связи – почтово-телеграфно-телефонной, радиотелеграфной, технической (мотоциклетки, автомобили и самокатчики) и людской (курьеры и уполномоченные); контролем и наблюдением за связью на всей территории Советской республики, за порядком ее несения в Штабе Высшего военного совета, штабах участков Завесы и штабе единственного на тот момент Восточного фронта. Отделение обслуживало всеми видами связи сам Оперод и организовывало прямую и секретную связь с Кремлем, Восточным и Южным фронтами, НКИД и коллегией Наркомвоена и Всероссийским бюро военных комиссаров (Всебюрвоенкомом).
Административно-учетное отделение, «полусформированное», по признанию Теодори, еще весной 1918 г., к осени уже ведало вопросами, связанными с укомплектованием армии командным и рядовым составом, а также лошадьми, осуществляя: учет, регистрацию и пополнение личным составом управлений, учреждений и заведений тыла, армии и округов; учет, регистрацию и составление соображений по всем вопросам пополнения армии лошадьми; составление сведений о численном составе воинских частей, управлений, учреждений и заведений; подготовкой материала для военно-статистических обзоров и описаний военных округов и ТВД. Поскольку функции отделения частично дублировали функции управлений Всероссийского главного штаба – По командному составу и По ремонтированию армии, – отделение взялось контролировать деятельность обоих управлений, а также штабов участков Завесы[137].
25 июля 1918 г. приказом по Опероду разграничивалась компетенция отделений Оперативного и Учетного: «§ 1. Все распоряжения по передвижению войск должны исходить исключительно от Оперативного отделения. В случаях если по неотложным обстоятельствам подобного рода распоряжения исходили бы от Учетного и других отделений, то последним принять к неуклонному руководству – об этом немедленно сообщать Оперативному отделению. § 2. Учетному отделению ежедневно к 16 часам представлять мне (С. И. Аралову. – С. В.) и копию Оперативному отделению сводки сведений о всех отправляемых за истекшие сутки на разные фронты войсковых частях – как из Москвы, так и из других пунктов по нижеследующей форме[138]. Сведения, требуемые для составления сводки, Учетному отделению получать из отделений Оперативного и По передвижению войск»[139]. Приказ не проводился в жизнь, и 17 августа Аралов вновь подтвердил его «к неуклонному руководству»[140]. Надо полагать, с таким же успехом…
Отделение военного контроля (ОВК), создание которого еще весной 1918 г. входило в планы большевика С. В. Чикколини[141], как и сам Оперод, первоначально формировалось без ограничений в штатном расписании. Основным подразделением ОВК стала активная часть, осуществлявшая руководство внутренней агентурой и наружным наблюдением. С лета 1918 г. ОВК занималось организацией контрразведки и наблюдением за личным составом Оперода, Штаба Высшего военного совета и т. п. В первые месяцы своего существования ОВК не имело подчиненных органов на местах[142].