000
ОтложитьЧитал
Открылась дверь и в сопровождении двух дюжих офицеров в кабинет вошёл арестант, который всего пять часов назад отбывал длительный срок в колонии строго режима. Кто бы мог подумать, что преступника со многими отягчающими обстоятельствами досрочно освободят Президентским указом.
Недавний заключённый улыбался хищным оскалом, от его бегающих глазок не укрылось чайное пятно, вроде бы он даже ехидно захихикал, но Грабис в этом не был уверен. На заключённом была самая дешёвая рубашка, из-под которой выглядывала тюремная безрукавка, его так же обеспечили новыми штанами, которые были ему велики минимум на два размера, обувь менять не стали. Йоханайн чувствовал запах мыла, видимо, парню обеспечили косметические процедуры, прежде чем привели сюда, хотя он считал это излишним. В сложившихся обстоятельствах нельзя было терять времени на грязные волосы.
Человек в дешёвой рубашке наступил на несколько ручек и сделал это с явным удовольствием – не каждому удаётся наблюдать беспорядок в кабинете Президента, видимо, парень хотел ещё некоторое время посмаковать ощущения.
По лёгкому кивку Йоханайна один офицер усадил преступника на стул и отошёл к двери. Второй занял позицию по левую руку от Президента.
– Фарханг Рамвилас, тебе дали свободу специальным указом и на условный срок заморозили твоё пребывание в тюрьме. Готов ли ты к сотрудничеству? – Грабис говорил чётко поставленным голосом, судя по полученным сведениям этот парень был настоящим асом в карточных делах, а значит, его знания нужно было использовать по максимуму.
Почувствовав себя центром вселенной, Фарханг ответил не сразу. Он сделал свою улыбочку ещё гаже и закинул одну ногу поверх другой. Зевнул и потянулся. Стулья в Президентском кабинете были намного удобнее тюремных нар.
– И чем же я могу вам помочь? Что от неблагоприятного элемента может понадобиться государству? Очередное признание? Вы уже выбили из меня всё, что было можно. Или этого оказалось мало? – Он не собирался отводить глаз от Йоханайна.
Пришла очередь Грабиса проглатывать чужие слова. Ему нужна была помощь этого человека, а значит, во имя и на благо дела он стерпит это.
– Пан Рамвилас, разговор идёт о деле государственной важности, можно даже сказать, что на кону катастрофическое количество жертв. И с вашей помощью мы надеемся свести их к минимуму. Вы готовы к сотрудничеству?
Президент не ожидал лёгкой беседы. Так оно и вышло.
– В каком же упадке находится наша славная страна, если президент вынужден прибегать к помощи таких, как я? Насколько прогнили общественные устои, если к делу государственной важности подключают заключённых…
– На данный момент вы не являетесь заключённым. – Сквозь стиснутые зубы проговорил Грабис. – Вам объявлена временная амнистия, а то, как вы ей распорядитесь, зависит только от вас. Имейте в виду, что с такой же лёгкостью вы вновь можете оказаться в камере. Не вы так кто-нибудь другой возжелает занять ваше место. Кто-нибудь, обладающий большим количеством извилин и способный к здравой оценке ситуации. Итак, решение только за вами.
Естественно, он врал, если другие и существовали, то их нужно было разыскивать, тратить на это время, равнявшееся человеческим жизням. Но на этого поддонка нужно было надавить, задеть его самовлюблённость, сыграть на нарциссизме. Показать, что он всего лишь один из многих.
Фарханг напряжённо размышлял.
– Знаете, что говорила моя мама? – Спросил он после молчания.
– И что же она говорила? – Как мог любезно поинтересовался Грабис.
– Что если ты умеешь что-то делать, то не нужно делать это за бесплатно. – Сколько самодовольства, сколько важности вложил он в эти слова. Фарханг, наверное, упивался своей властью над Президентом, готовился загибать пальцы и перечислять свои желания.
– Никто и не говорил, что помощь будет бесплатной. Государство готово будет замять твои дела. Скажем так, в следствии всплывут некие обстоятельства, которые позволят освободить тебя, скажем, через месяц, и на некоторое время ты пропадёшь с наших радаров. Однако дело нас ожидает щепетильное, поэтому не могу обещать, что в будущем не предвидится ещё каких-нибудь послаблений…
– Вы так просто возьмёте и спустите меня с поводка? – Фарханг не верил ни единому слову, но что-то в голосе Президента заставляло его задуматься. Он постарался прислушаться к своему чутью.
– Всё зависит от твоего вклада и… назовём это, успеха предприятия. – Йоханайн шёл на нарушение собственных принципов, но на войне все способы хороши. – Рамвилас, твой ответ.
– Уж не знаю, что происходит вокруг меня, но мама всегда говорила, что нужно уметь хватать удачу за хвост. Так что там за дело государственной важности?
Вместо ответа Йоханайн выдвинул ящик и пошарил в нём рукой, а затем выложил небольшой предмет на стол перед собой, так чтобы Фарханг хорошенько его рассмотрел. Ехидная улыбочка на лице сменилась недоумением. Его глаза сузились, как будто он пытался разгадать пока ещё непонятную ему шутку.
– Карты? – В голосе слышались издевательские нотки. – Дело государственной важности – это карты? Или я просто ничего не понимаю?
На кону стояли живые люди, которые, скорее всего, уже были поставлены в известность. Интересно, сколько из них знают, что он ни разу в жизни не играл? Интересно, сколько из играют намного лучше Грабиса, но будут обречены на наблюдение, простое наблюдение по телеэкрану, которым они совершенно не будут защищены? Логичнее всего было бы спрятаться в какой-нибудь глубокой яме и просто ждать. Молиться, если ты верующий, искать веру, если ты неверующий, обретать веру, если ты хочешь хоть на что-то надеяться… Всё это прекрасно представлял Грабис, и у него не было времени на затяжные объяснения с вшивым преступником.
Из открытого ящика он достал шокер и положил его подле колоды карт, а потом вперил свой взгляд прямо в улыбающуюся морду нахального типа, восседающего в его кабинете.
– Да, это всего лишь карты, но от того, как я сумею ими распорядиться зависит много жизней. Может быть, тебе абсолютно насрать на окружающих людей, но ты точно будешь находиться в городе, который я выставлю в самом начале, если не затолкаешь свои шутки поглубже. Я не хочу им пользоваться, – одним пальцем Йоханайн нежно прикоснулся к гладкому боку шокера, – но пользоваться им умею. И они тоже. – Президент качнул головой в сторону застывших офицеров. – Без шуток, без этой ублюдской улыбочки, застывшей на твоём лице, без нахальства, просто возьми и покажи мне основные приёмы. Страна этого не забудет.
Грабис не повышал голоса, не проявлял ни малейшей агрессии, но Фарханг нутром чувствовал, что угроза применения шокера не пустотела. И пусть он не разделял политику Йоханайна и считал его отвратительным Президентом, в этот самый миг что-то неуловимо поменялось. Нет, он так и остался его противником, так и считал, что его действия ведут лишь к провалу, но за маской беспристрастного правителя, за грозной личиной властности вдруг промелькнул обычный человек. Весь лоск сошёл, остался в прошлом, обнажив непривычную и такую знакомую обычность. На невозможно малый момент Президент действительно стал лицом своей нации – уставшим, напуганным, загнанным человеком, разве не тоже самое Фарханг наблюдал в зеркалах, разве его друзья и знакомые не носили на себе именно этот облик?
Оба – и просящий, и помогающий – скинули свои маски.
Фарханг протянул руку к столу Йоханайна. На долю секунды, когда его рука находилась возле шокера, два офицера напряглись и приготовились к решительным действиям. На долю секунды установившийся мир повис на волоске, может это было лишь наваждение, может беспомощность Президента в последний момент искусила бы его… но нет, Фарханг даже не глянул в сторону шокера. Он послушно взял колоду карт и принялся её перетасовывать.
Глазам не нужно было контролировать руки, те и так знали, что от них требовалось. Ловкие, натренированные пальцы разбивали колоду, собирали её в кучу, с поражающей быстрой чередовали карты, а глазами Фарханг не открывался от Грабиса. И это был первый урок, потому что в покере карты играют лишь второстепенную роль.
– Знание комбинаций – это абсолютно не главное. Их может выучить и пятилетний ребёнок, но большого проку от этого не будет. Возможно, я раскрою секрет, но не все люди, с которыми мне доводилось играть, могли назвать комбинации в порядке увеличения, но при этом они чувствовали игру и очень часто оставались в выигрыше. Запомните, карты – это константа, которую выдаёт нам случай, а вот другие игроки – это параметры, при помощи которых мы с вами и будем варьировать исход партии.
Он изящным движением снял верхнюю карту и положил на стол перед Йоханайном, потом перед собой, затем раздал ещё две карты.
– Что у вас? – Вежливо поинтересовался он, и не привычный к карточным делам Грабис сразу же полез смотреть свои карты, в то время как Фарханг к своим даже не прикоснулся.
Президент слишком поздно понял собственную ошибку, когда он поднял голову, его встретил неотведённый взор, в котором читалась усмешка.
– У вас дрогнули брови, и вы немного улыбнулись. На руке сильные карты. Я даже не приступил к выкладываю общего набора, а уже знаю, какие карты у вас.
Он потянул руку, чтобы перемешать карты по новой. Однако Грабис, удивлённый подобной поспешностью, остановил его резким движением. Из-за чего одна из карт вылетела у него из-под пальцев и перевернулась, выставив на всеобщее обозрение пикового короля.
– И ты даже не выложишь общий набор? – Грабис спешно прятал выскользнувшую карту.
– И не подумаю, потому как уже смогу выиграть… Повторим ещё несколько раз, пока ваше лицо не перестанет выдавать карты.
Перетасовка, раздача, две карты перед каждым. На этот раз Йоханайн не стал сразу хвататься за карты, но как ни вглядывался ни единой эмоции не смог прочитать на лице своего учителя-соперника. Тот смотрел на карты, будто на самое скучное в своей жизни зрелище.
Фарханг обратил внимание на едва заметное нахмуривание бровей и слегка поджатые губы – Президенту пришли плохие карты, а так как он относился к неиграющим, то значит судил о картах по их номиналу. Ошибка, которая искореняется с большой неохотой.
– Контроль партии начинается с самого себя. – Сказал Фарханг и стал выкладывать общий набор.
До начала судного дня оставалось чуть больше суток, а в кабинете Президента Грабиса продолжалась бесконечная партия. Он учился блефовать (хотя от одной мысли, что блефовать придётся людскими жизнями, становилось тошно), учился избегать ставок в тех случаях, когда это было возможно, учился рассчитывать примерную вероятность той или иной комбинации или выпадения опредёленной карты.
Конечно, всё это шло в чудовищной суматохе, Фарханг шёл исключительно по верхам и даже не думал лезть вглубь, хоть от этого и зависело очень многое. Он обходил стратегии, избегал сильно сложных ситуаций, останавливаясь только на примитиве. Как опытный игрок он понимал, что обучить игре за несколько часов невозможно, но всё же он продолжал раздавать и выкладывать, потому что человеку, сидящему перед ним, нужна была надежда, да если уж на то пошло, то и ему самому она не помешала бы.
В перерывах между раздачами Грабис перьевой ручкой заносил записи на блокнотном листе – к Рансхофену он собирался придти в полном вооружении.
Под конец у него стало получаться выигрывать у Фарханга, вот только Президент не знал, что тот умышленно подмешивал карты…
***
Из светлого кабинета Грабиса вернёмся в уже известную комнату, на одной из стен которой висит большая, подсвеченная карта, место рядом с которой занимает неподвижный человек, в обязанности которого входит вводить цифры через клавиатуру; посередине комнаты круглый стол, плотно обставленный четырьмя стульями. Сидящие на них люди – враги, в скором времени, не сходя с места, не поднимая своих сводимых напряжением тел они развернут самый настоящий театр боевых действий. И в отличии от всей войн, бывших до этого, исход этой решат ровно нарезанные кусочки тонкого картона.
– Господа, самое время приступить к выставлению блайндов, чтобы наш банк не был пустым.
Эти слова Клауса Филиппа Марии Шенка графа фон Штауффенберга Рансхофена относились к Джабару Ромуло и Натану Гершелю, соответственно сидящих за ним по ходу часовой стрелки. Этой незатейливой фразой он ставил под удар как минимум пятнадцать тысяч людей.
Его пальцы двигались не так умело, как у опытного крупье, но в этих движениях просматривалась фатальность. Мир на секунду остановил своё дыхание, а потом Рансхофен стал раздавать карты. Он снимал верхнюю, переносил её на стол и плавно придвигал к Президенту. Первым карту должен был получить Ромуло, Рансфохен ещё несколько секунд удерживал карту ногтём, дожидаясь пока Джабар разлепит свои губы и еле слышно произнесёт:
– Белу-Оризонти…
Слово ещё не успело слететь с его губ, а у пяти тысяч людей сердце пропустило несколько ударов. Приговор был вынесен, осталось только дождаться окончательного вердикта.
Рансхофен согласно кивнул, снял следующую карту и придвинул её к Гершелю. По правилам на долю Гершеля выпал большой блайнд, а значит его ставка должна была вдвое превышать ту, которую сделал Джабар. Натан не стал затягивать, он пришёл с уже готовым планом и собирался его придерживаться. Вряд ли мысль о том, что Президент заранее выбирал города для ставок, облегчила жизнь их обитателей, но Натан всегда предпочитал обдумывание спонтанным действиям.
– Сдерот. – Сухими губами проговорил он, смотря прямо в заискивающие глаза Рансхофена. – Это десятитысячник.
Граф согласно кивнул и потянулся за следующей картой, но Гершель успел заметить, как сощурились его глаза. Конечно, это ничего не значило, но у Железного Гершеля поджались пальцы на ногах.
Глядя на выкладываемую перед ним карту, Грабис старался выглядеть как можно более спокойным, в этот кон он не обязан был делать ставок, а потому мог позволить себе роскошь сбросить карты. Так учил его Фарханг, и Йоханайн собирался воспользоваться этим. В ближайшем розыгрыше ни одному из его городов не угрожает опасность, а потому он собирался, как это называл Фарханг, вчитаться в лица противников.
Он равнодушно принял карту и стал глазами стрелять по чужим лицам. Собственные карты его не интересовали или интересовали не столь сильно…
Рансхофен сдал себе, а потом повторил весь круг: Ромуло, Гершель, Грабис и завершил раздачу собой. Пришло время первого торга, начать его должен был игрок, сидящий за тем, кто поставил большой блайнд, то есть Йоханайн Грабис. Вместо того, чтобы уравнять ставку, Грабис демонстративно отодвинул от себя две карты на край стола и объявил:
– Сбрасываю. – Он даже не стал смотреть свои карты, незачем показывать остальным, что его распирает от желания увидеть их. Контроль ситуации начинается с себя, а Грабис решил чётко обозначить, что происходящую ситуацию он полностью контролирует.
Рансфохен, к которому перешёл ход, пожал плечами и, стащив карты со стола, изучал их. На руку ему пришли бубновый валет и пиковая шестёрка, трудно было сказать что-либо определённое, нужно было дождаться "флопа"1.
– Уравниваю имеющуюся ставку. – Сказал он к удивлению всех остальных участников. – Эссен. – И пристально глядя на Гершеля добавил, – тоже десятитысячник…
"Только безумец стал бы уравнивать ставку в этой игре. Или он настолько уверен в комбинации, которая ему выпала? – Гершель вглядывался в прилизанное личико с абсолютно немужским левым пробором и пытался разгадать, что же скрывается под ним. – Похоже, что первое впечатление не всегда бывает обманчивым, и истории, окружающие личность этого выскочки, правдивы…"
До открытия первых трёх карт должен был высказаться Джабар Ромуло, пока что он внёс только половину своей ставки и должен был определить дальнейшую судьбу торгов. Как и всегда в покере у него было три варианта: уравнять, поднять ставку или просто сбросить карты. В первом случае жертвы были осознанной необходимостью, во втором – излишним риском, а в третьем – абсолютной неизбежностью. Для тех, кто ставил блайнды, сброс являлся негласным табу, продиктованным здравым смыслом.
Ромуло понимал это лучше любого другого, ему оставалось только плыть по течению. Опять из его рта послышалось что-то неразборчивое, что в конце концов сложилось в название:
– Гаурульюс. – Ещё один город оказался под ударом. В наступившей тишине было слышно, как пальцы неподвижного человека стучат по клавиатуре.
Первый круг торгов завершился, три игрока находились в игре, общий банк составлял тридцать тысяч человек.
– Ставки сделаны, ставок больше нет. – Рансхофен произнёс излюбленную фразу всех крупье. – Теперь можно открыть три первых карты.
Правой ладонью он обхватил отложенную колоду, и пальцами левой руки принялся выкладывать три верхние карты или, говоря на профессиональном сленге, "флоп". Как бы Грабис не пытался изобразить равнодушие, всё же ему пришлось наклониться вперёд, чтобы разглядеть появляющиеся карты. Натан Гершель плотно сжал зубы и почувствовал, как по коже среди коротко стриженных волос пробегают холодные капельки пота. У Ромуло заболела голова.
Не только тридцать тысяч, поставленных на карту, смотрели за тем, как сумасшедший диктатор достаёт три карты. Население четырёх стран застыло возле экранов, потому как, несмотря на принадлежность к разным лагерям, трансляция, ведущаяся из маленькой комнаты, сплотила их всех в единый, неуверенный в завтрашнем дне комок человеческого страха.
Рансхофен выкладывал карты перед собой, он размещал их очень аккуратно, добиваясь одинаковых промежутков. Сначала из-под его руки появилась четвёрка крести, затем шестёрка той же масти и завершил "флоп" король червей. Три карты появились на столе, наступало время второго круга торгов.
Грабис сбросил карты, а значит в этом случае начинать торг должен был Рансхофен. Диктатор держал свои руки под столом и с такой позиции как бы украдкой разглядывал пришедшие ему карты. Натан Гершель был уверен в том, что ни Грабис, ни Ромуло не станут повышать ставок, эти будут держаться, но про Рансхофена они ничего определённого сказать не мог. Диктатор явно не проходил в категорию людей нормальных, об этом можно было судить хотя бы по задумке с этой партией, и его действия невозможно было спрогнозировать. Он являлся бомбой с часовым механизмом, которая в любой момент могла освободиться от чеки.
Пиковая шестёрка образовывал пару с теми картами, которые лежали на столе. Рансхофену хотелось поставить чуть больше, чтобы увидеть, как затрясутся поджилки у так называемых Президентов соседних государств, но пара шестёрок не тянула на сильную комбинацию. Пока нужно было немного выждать.
– Пропускаю. – Сказал он и постучал кончиками ногтей по столу. Ему показалось, что лицо Гершеля немного просветлело, но всё могло объясняться неровным освещением.
Ставка осталась прежней и ход перешёл к Джабару. Раздача принесла ему на руку червового валета и бубновую восьмёрку, что означало полное отсутствие каких-либо комбинаций на текущий момент. В запасе оставалось ещё две карты, на которые он мог надеяться. Ромуло постучал по столу и поморщился от получившегося звука. "Действует…" – подумал он.
Гершель не помышлял о повышении ставок, как и у Рансхофена, у него была пара шестёрок, компанию которой составлял червовый туз. Он постучал по столу, давая понять, что и он не собирается делать новую ставку, и кивнул в сторону лежащей колоды. Рансхофен положил свои карты рубашкой вверх и вытянул четвёртую карту – "терн".
Он опять очень долго возился с картой, но после того, как убрал руку, к лежащим на столе четвёрке, шестёрке и королю добавилась бубновая тройка. Играющее трио обратилось к своим картам. Торг опять предстояло начать Рансхофену.
"Чёртова тройка! Пришло бы там что-нибудь другое, я бы поднял! Я бы поднял, если бы имел какую-либо комбинацию помимо паршивой пары! – Граф намного лучше Грабиса умел владеть собой и давно научился прятать бушующий внутри него ураган. О проявлении нервозности можно было судить лишь по почёсыванию верхней губы мизинцем, во всём остальном он оставался таким же неуклюже-несерьёзным. – Осталась одна карта, но именно с последней мне всегда не везёт! Нужно было мешать ещё лучше!"
Удобнее всего вся картина просматривалась с места Йоханайна. Не участвуя в розыгрыше и не представляя, какие карты выпали его оппонентам, ему оставалось лишь практиковаться в чтении лиц, чем он и пробовал заниматься. К его удивлению все сидящие не выказывали заметных признаков волнения: по правую руку от него Натан Гершель стискивал зубы и стрелял глазами по сторонам, лицо его было неприветливо и угрюмо, впрочем как и всегда; Рансхофен вечно прятал руки под столом и чесал губу кончиком мизинца, но на это можно было не обращать внимания; Ромуло сидел абсолютно подавленным, являя собой полный антоним слова "инициативность", он постоянно прикладывал руку к голове, что, по мнению Грабиса, было обусловлено большими умственными потугами. Он ни на секунду не сомневался, что Джабар рассчитывает комбинации.
А тем временем появившаяся бубновая тройка никоим образом не повлияла на расклад Джабара, единственно сведя его надежды на победу к последней карте. Он не был опытным игроком, но чутьё подсказывало, что наступившее затишье неспроста, он был уверен, что у Рансхофена или Гершеля на руках имеются комбинации. Привычная уверенность в собственных действиях постепенно покидала его, через считанные минуты ему предстояло расстаться со своими городами.
За этот круг никто из участников так и не поднял ставку, после стука Натана Рансхофен потянулся за пятой картой. Сколько людей наблюдало за этим человечком? Сколько людей, преимущественно в Белу-Оризонти и Гаурульюсе, с бешенством разбили экраны собственных телевизоров, видя, как их Президент вздрогнул, едва лишь открылась пятая карта? Сколько из них выбросились в окна, когда трое мужчин вскрылись?
Торги проводить не стали, всем не терпелось, как можно скорее, завершить первый розыгрыш. Пятой картой пришла червовая девятка, и Джабар Ромуло дрожащей рукой перевернул свои – у него ничего не было. Первые два объекта для ракетного удара уже определились, оставалось разобрать лишь с ещё одним городом.
Смотря друг другу в глаза, Гершель и Рансхофен раскрыли свои шестёрки, камера, расположенная прямо над столом, показала, что у лидеров двух стран одинаковые комбинации. Решали всё оставшиеся две карты.
– А мы, видимо, любимчики Фортуны! – Чуть ли не прокричал Рансхофен. Он был взвинчен, он знал, что у него ничего больше нет, он дрыгал ногами, как будто хотел в туалет.
"Пусть там ничего не окажется, пусть… – Гершель посылал свои просьбы в пространство, сожалея о том, что он не верующий. – Пусть там ничего не будет. Поставлю свечку за каждого сохранённого жителя. Пусть у него ничего не будет!"
Вскрылись они одновременно. Десять тысяч глоток испустили сдавленный выдох облегчения, десять тысяч глоток зашлись в безумном крике.
Пара шестёрок, совершенно бесполезный валет и благословенный туз – старшая карта, сохранившая город Сдерот.
Неподвижный человек вновь занялся клавиатурой. Стук его пальцев напоминал стук капель дождя о крышку только что сколоченного гроба. Завершив вводить цифры, он три раза нажал на большую кнопку.
Первый кон завершился, Рансхофен, у которого начал подёргиваться глаз, сгрёб все карты в одну кучу и передвинул её к Ромуло, которому предстояло стать дилером в следующем розыгрыше.