Она не отрицала других форм искусства, но простоту предпочитала всему. Только простота может тронуть, вызвать сострадание и симпатию, – а в этом назначение и смысл искусства. «Я люблю пьесы, которые вызывают у меня слезы. Я люблю больше драму, чем комедию, и, как настоящая женщина, хочу восторгаться одним из персонажей», – писала она Дюма. Ее восхищала славянская музыка своей простотой, непосредственностью и эмоциональностью, которой, очевидно, лишена была традиционная французская «остроумная» песня. Ей нравились заунывные, «неправильные» песни пахарей, песни, без которых, говорит Жорж Санд, быки не стали бы тащить свой плуг.
Искусство принадлежит всем, и создавать его нужно «для всех», а не «для немногих». Это естественный вывод из того опровержения индивидуализма, которое лежит в основе пантеистической философии Жорж Санд, ее общественной деятельности и личной жизни.
7
Если задача искусства – познание истин, которые вызывают волнение чувств и направляют волю, то и творчество возникает или должно возникнуть в тот момент, когда художник угадывает смысл явлений, волнующий его нравственное чувство.
Наш мозг не фотографический аппарат, который точно передает предметы внешнего мира, пишет Жорж Санд в 1861 году. Его можно скорее сравнить с театром, где явления жизни отражаются в форме вымысла. Даже простое восприятие действительности предполагает ее истолкование. Такая реконструкция мира из отдельных его клочков и деталей происходит и в искусстве. Художник создает свое произведение не из одних только воспоминаний. Те, кому не приходилось заниматься искусством, всегда задают один и тот же вопрос: «Кого вы хотели изобразить?» Они не понимают, что реальное лицо невозможно превратить в художественный образ. «Уже на первых двадцати страницах приходится помогать реальности этого лица так, что на двадцать первой всякое сходство пропадает, а на тридцатой человек, портрет которого вы хотели написать, совершенно исчезает. Но можно изобразить чувство. Чтобы, пройдя сквозь призму воображения, оно стало понятным читателю, нужно создать персонажей для чувства, которое хочешь описать, а не чувство для персонажей». Персонаж разрабатывается, меняется в связи с развитием анализируемого чувства и совершает поступки, неожиданные для самого автора» («Лукреция Флориани»).
В «Кадио», диалогизированном романе из истории Французской революции XVIII века, Жорж Санд не выводила на сцену политических деятелей и не стремилась к фактической точности, – строгая фактическая точность могла бы исказить историю. Она хотела только «воспроизвести при помощи логики» чувства, волновавшие людей той эпохи. Соответствие этому – в музыке: Шопен смеялся над тем, кто хотел передать характер живых существ и вещей при помощи звукоподражания. «Ему чуждо подобное ребячество. Он знает, что музыка – это человеческое ощущение и его выражение» («Впечатления и воспоминания»).
Так возникает противоречие – конечно, мнимое – между «реальностью» и «идеалом», противоречие, необходимое для того, чтобы создать правдивое искусство.
Как понимала Жорж Санд правду в искусстве?
В письме 1851 года она писала: «Правда – это, отвлеченно говоря, идеал, так же, как реальное – это ложь. Бог допускает реальное, но не принимает его, а мы стремимся к идеалу, но не можем его достичь. Тем не менее он существует, потому что он должен стать реальностью в лоне Бога и даже – будем надеяться на это ради будущего человечества – реальностью на земле».
Жорж Санд не верила в существование Бога вне мироздания. Бог для нее значил непрерывное совершенствование мира, развитие в нем нравственного начала, движение к общественной справедливости. Ее рассуждение нетрудно перевести на язык бытовавших в то время литературных понятий. Идеал – это то, что должно быть и что уже существует в действительности в виде едва заметных ростков. Реальное – это то, что еще торжествует в жизни, но что должно исчезнуть перед лицом возникающего нового. Принять его невозможно, его можно только терпеть. Идеал реализуется – сперва в идее, в надежде, в стремлениях людей, потом в действительности. В 1848 году Жорж Санд надеялась на скорое осуществление своего идеала, в 1851 году это «будущее человечества» казалось ей очень далеким, хотя все же несомненным.
«Правду я сделала моим методом и моею целью в искусстве», – говорит она в том же письме. Это значит, что задачей ее было обнаруживать ростки будущего и людей будущего в темной современности, намечать путь, каким движется общество к подлинной демократии и справедливости, и развивать в людях инстинкты добра, высшую нравственность, без которой, по ее мнению, эта справедливость никогда не наступит.
В то время, когда она излагала эти взгляды, французская литература шла под знаком резкой критики существующего. Пафос разоблачения часто был направлен не только на высшие классы, но и на все общество и приобретал характер всеобщего отрицания и неверия в прогресс. Давали себя знать и традиции неистового романтизма и отчасти желание примириться с существующим, чтобы можно было жить, ни на что не надеясь. Наконец, некоторые пытались уйти в историю, чтобы обрести в ней энергию, бурную страсть, сильную личность – то, что, казалось, исчезло из современной жизни. Говорить об идеале, как понимала его Жорж Санд, казалось смешным. Поэзия Бодлера, начавшего свою деятельность уже в 1840-е годы, школа Парнаса, школа «реалистов» (Шанфлери, Дюранти), складывавшаяся уже в конце 1840-х годов, как будто прямо противоречили общественной и литературной позиции Жорж Санд, и это заставляло ее подчеркивать свое принципиальное отличие от них.
Довольно четкое определение понятий «идеал» и «реальное» Жорж Санд дает в предисловии 1851 года к роману «Странствующий подмастерье», написанному за десять лет до того. Речь идет о главном герое, рабочем весьма прогрессивных взглядов. Говорили, что герой этот «идеализирован», что таких в жизни не бывает. Но почему она не может сделать для человека из народа то, что делала для представителей других классов? А главное, этот «идеальный» герой отнюдь не выдуман. Он существует, он возможен в современном обществе, его только нужно увидеть, а для этого не нужно его ненавидеть и бояться. Столяр Агриколь Пердигье, автор многих книг и член парламента, не менее образован, чем Пьер Гюгенен, герой романа. Жорж Санд могла бы привести много примеров, хотя бы Пьера Леру, или Шарля Понси, или других рабочих-поэтов, которыми она так интересовалась в 1840-е годы.
Таким образом, в «идеальном» герое нет никакой идеализации. Это такая же реальность, как ростовщик, каторжник или светский карьерист в романах Бальзака, только это не отрицательная, а положительная величина, и в этом Жорж Санд противопоставляла себя Бальзаку, которого высоко ценила. «Вы хотите и умеете изображать человека таким, каким вы его видите, – говорила ему Жорж Санд. – Отлично! А я предпочитаю изображать его таким, каким хочу его видеть, каким, по моему мнению, он должен быть» (предисловие к роману «Странствующий подмастерье»). Жорж Санд, очевидно, вспомнила Софокла, который, по словам Аристотеля, противопоставлял себя Еврипиду по тому же признаку, по которому она противопоставляла себя Бальзаку.
В статье о Бальзаке Жорж Санд говорит, что из всех его персонажей самыми прекрасными оказались республиканцы и социалисты, то есть те герои, в нереальности, в идеализации которых обвиняли Жорж Санд. У Бальзака, так же, как у Жорж Санд, были свои грешники и свои святые. Оба пытались создать типы своих современников, среди которых оба видели людей прошлого и людей будущего. Только Жорж Санд была убеждена в том, что будущее принадлежит республиканцам и социалистам, а Бальзак полагал спасение общества в возвращении к более или менее улучшенному прошлому.
8
При появлении «Индианы» критики единодушно приветствовали роман как реакцию против исторического, приключенческого и неистового романа в пользу «интимного» или психологического, анализирующего жизнь души и «фибры сердца» в условиях современной действительности. Восторженно отозвался об «Индиане» и Бальзак, после «Шуанов» и «Шагреневой кожи» задумывавший свою «Евгению Гранде».
Жорж Санд влекло к психологическому роману, который в это время особенно проповедовал Стендаль. Такова написанная в те же годы «Лелия», затем «Жак», «Орас» и многие другие. В 1837 году под влиянием Ламенне Жорж Санд задумала роман «без событий», весь интерес которого должен был заключаться в «приключениях души», во внутренней эволюции одного человека, женщины, с которой читатель знакомился по письмам, к ней адресованным. Только первая часть этого романа была опубликована под названием «Письма к Марсии». Однако есть у Жорж Санд романы, полные сюжетного движения, событий, приключений на фоне современного Парижа, сицилийских гор или скандинавских озер, с разбойниками, карбонариями, похищенными детьми и застенками инквизиции. Делить ее романы на психологические и сюжетные было бы невозможно, так как тот и другой элементы часто переплетаются в одном произведении и создают единство, которое нельзя членить на отдельные «нити» или «традиции». Психологический анализ может осуществляться в бурном действии, а напряженное драматическое действие возможно без внешних событий и с очень небольшим количеством персонажей. В предисловии к «Лукреции Флориани» Жорж Санд говорит о сочетании того и другого типа романа: «Не из ложной скромности и тем более не из трусости я заявляю, что очень люблю в романе необыкновенные происшествия, неожиданности, интригу, действие. Я хотела бы, чтобы и романисты и драматурги нашли способ сочетать драматическое действие с правдивым анализом человеческих характеров и переживаний… Эта проблема все еще не решена вообще и полностью ни в романе, ни в драме».
Жорж Санд много размышляла об этих двух жанрах романа, потому что считала важным их воздействие на французского читателя. Сюжетный роман с обилием захватывающих внешних приключений, в которых изображается борьба с иностранными завоевателями, как в «Пиччинино», с предателями, как в «Ускоке», или с узурпаторами, как в «Снеговике», мог бы развить в мещанском обществе энергию и волю к сопротивлению всяческому насилию, политическому и социальному в первую очередь. Ведь в отсутствии энергии, дряблости воли, общественной индифферентности упрекали современных французов многие писатели, публицисты и мыслители, мечтавшие о более динамичной и прогрессирующей цивилизации. С другой стороны, психологический роман, сосредоточившийся на нравственных вопросах, на внутренней борьбе совести с долгом, на отношении личности к обществу, мог бы привлечь внимание мещан, погрязших в собственном благополучии, к духовному содержанию жизни, взволновать судьбой не столько личности, сколько общества, и обнаружить тайные причины современных бедствий, которые нужно понять, чтобы прийти на помощь несовершенной действительности. И то и другое Жорж Санд казалось необходимым компонентом нравственного, а следовательно, и общественного прогресса, и потому она считала, что сочетание психологизма и сюжетности создаст наиболее совершенный жанр современного романа.
Но все же она отдавала предпочтение психологическому роману, так как он казался ей более правдивым и рациональным. Он объяснял действительность, между тем как роман, построенный на одном только сюжетном интересе, захватывая воображение, отучал читателя размышлять и анализировать причины событий.
В психологическом или сюжетном романе или в сочетании того и другого Жорж Санд разрабатывала множество проблем, волновавших Францию ее времени.
Первые ее романы посвящены семейным отношениям, браку по преимуществу. Это был протест против общества, организовавшего отношения полов как куплю-продажу. Брак был одним из проявлений той основной несправедливости, против которой было направлено республиканское и социалистическое движение эпохи.
Затем, уже в 1840-е годы, Жорж Санд рассматривала брак с другой точки зрения: подлинный брак, основанный на равенстве прав и обязанностей, оказался одним из важнейших нравственных устоев, как бы ячейкой будущей всеобщей справедливости. Этот рационально организованный брак, очевидно, мог служить примером и пропагандой новых общественных отношений, свободных от религиозного и юридического насилия.
Затем, по мере того как углублялись социалистические взгляды Жорж Санд, брак в ее романах приобретал более радикальный политический смысл. Следуя идеям утопического социализма, Жорж Санд считала брак между представителями враждующих сословий средством уничтожения классов. Таковы, например, романы «Графиня Рудольштадт», «Орас», «Грех господина Антуана», «Маленькая Фадетта», «Пиччинино» и др. Богатство, происхождение, образование не препятствуют союзу сердец, в котором проявляются равноправие и единство человечества.
Как естественное развитие демократических тенденций Жорж Санд возникла в ее творчестве крестьянская тема. Гравюра Гольбейна, изображающая старого, покрытого рубищем крестьянина за сохой на склоне дня, могла послужить толчком к созданию «Чертовой лужи», но смысл этой повести, так же, как и многих других крестьянских романов, гораздо глубже. Давно знакомое зрелище человеческой судьбы, несправедливости, с которой невозможно согласиться, заставило Жорж Санд прийти к крестьянской теме.
«Альбрехт Дюрер, Микеланджело, Гольбейн, Калло, Гойя создали мощную сатиру на бедствия их века и их страны. Это бессмертные произведения, исторические документы бесспорной ценности. Мы не будем отрицать право художников изучать язвы общества и обнажать их перед нашим взором, но, может быть, теперь следовало бы писать что-то другое, а не эти страшные и угрожающие картины? Мелодраматическим злодеям мы предпочитаем нежные и приятные образы». И Жорж Санд повторяет здесь правило, которому следовала и раньше. Она не хочет приукрашивать действительность и изображать крестьян лучше, чем они есть. В ее картине все правда, утверждает она с поразительным красноречием и убедительностью. Молодой пахарь, поднимающий землю плугом, запряженным быками, производит радостное впечатление. «Таков, каков он есть, несовершенный и обреченный на вечное детство, он все же прекраснее тех, кого образование лишило чувств. Не возноситесь над ним, вы, присвоившие себе законное и непререкаемое право повелевать им, так как это ужасное право ваше доказывает, что у нас ум убил сердце и что вы самые несовершенные и самые слепые из людей! Я предпочитаю простоту его души вашему ложному просвещению».
Чувство ответственности перед классом производителей, лишенных прав и возможности развития, забытых теми, кто пользуется плодами их трудов, раненая совесть, не позволяющая спокойно спать и думать о собственном счастье, роднит Жорж Санд с русскими народниками, с авторами крестьянских повестей. Она тоже хотела бы «уйти в народ», как герой ее романа, богатый дворянин и помещик: «Я был бы счастлив стать крестьянином, трудиться умом и телом, быть постоянно связанным с людьми и вещами природы» («Грех господина Антуана»).
«Записки охотника» Тургенева должны были показаться Жорж Санд созвучными ей по идее и содержанию. «У вас есть сострадание и глубокое уважение к человеческому существу, какими бы лохмотьями оно ни было покрыто и какое бы ярмо оно на себе ни влачило. Вы реалист, чтобы все видеть, поэт, чтобы все сделать прекрасным, большое сердце, чтобы всему сочувствовать и все понимать», – писала она Тургеневу в 1866 году («Впечатления и воспоминания»).
Тотчас же после Июльской революции 1830 года вспыхнуло восстание лионских ткачей. Это было первое появление на политической сцене «четвертого» класса, когда-то включавшегося в «третье сословие». Глубокие противоречия между промышленником и рабочими, малозаметные во время борьбы третьего сословия с феодализмом, теперь проявились со всей силой. Задолго до Февральской революции и Июньского восстания 1848 года пролетариат стал одной из важнейших проблем современности. Для Жорж Санд эта проблема возникла и получила отражение в ее творчестве почти одновременно с крестьянской. Она переписывалась с рабочими поэтами, печатала их произведения в журналах, давала советы и помогала им материально.
«Странствующий подмастерье» был первым в творчестве Жорж Санд представителем жанра, который можно было бы назвать романом о пролетариате. Ряд ее романов посвящен судьбе пролетария, ремесленника или рабочего больших капиталистических предприятий. В «Грехе господина Антуана» затронут и этот вопрос, хотя главный акцент падает на другое. Особенно интересен в этом отношении «Черный город» – нечто вроде индустриального романа, где изображено превращение частного завода в социалистическое предприятие: собственница передает свой завод во владение рабочим, и вся округа счастлива. В 1860 году, когда был написан этот роман, утопичность его была очевидной, хотя утопический социализм, уповавший на мирный переход к социализму, все еще пользовался некоторой популярностью. В начале XX века отдал дань этим иллюзиям и Золя в «Четвероевангелии».
У Жорж Санд много героев, вышедших из крестьян и рабочих. В «Истории моей жизни» она часто говорит о своей матери-плебейке, подчеркивая свою органическую связь с народом. На фоне французской литературы середины века такие герои кажутся диссонансом, вызвавшим некоторое недоумение и раздражение критики. Народные герои встречаются и в романах, говорящих о других как будто вопросах. Лукреция Флориани, великая актриса, – по происхождению рыбачка, имеющая внебрачных детей. Погубленная ревностью графа Кароля, она противопоставлена ему как здоровое, демократическое начало искаженному предрассудками, болезненному сознанию. Кадио, народный герой романа того же названия (1867), – крестьянин-простачок, который проявляет высокую принципиальность и необычайную политическую страсть и, может быть, станет потом, в процессе республиканских войн в Вандее, чем-нибудь вроде Робеспьера или Бонапарта. Даниэлла, по имени которой назван роман, Жанна из романа того же названия, обе героини «Ораса», Фадетта, героиня знаменитой деревенской повести, мельник из Анжибо и другие в совершенно различных ситуациях своими поступками и речами осуществляют ту же демократическую идею, ничуть не утрачивая ни своей бытовой специфики, ни своей классовой психологии, ни художественного правдоподобия.
Есть у Жорж Санд люди из народа, оторвавшиеся от своего класса, – благодаря ли образованию, сделавшему из них интеллигентов, как, например, Бенедикт из «Валентины», или благодаря особым талантам и авантюрному складу ума, как Теверино из романа того же названия. Но есть и дворяне, уходящие вниз, в народ. Потеряв свое состояние и вернувшись к земле, господин Жермандр занимается крестьянским трудом, принимает и облик крестьянина, сохраняя широкое образование и научные интересы. Господин Антуан, недалекий и добродушный дворянин, впавший в бедность, работает плотником и стихийно превращается в крестьянина, уступая другому крестьянину, своему другу и покровителю, и в уме, и в знаниях, и в понимании социальной обстановки. Близка к крестьянам и готова стать крестьянкой Валентина, и героиня «Мельника из Анжибо», и другие помещицы, разоряющиеся или влюбившиеся в крестьянина. Герой «Ораса», врач благородного происхождения, сохраняя свои связи с высшим светом, живет с умной и верной швеей и нисколько не стремится к доступной для него великосветской карьере.
Жорж Санд утверждала, что «классов» в современном обществе нет, что они уничтожены развитием капитализма и в обществе Второй империи существуют только богатые и бедные. Очевидно, классами она называла сословия, хотя отлично понимала классовую природу капиталистического общества. Но на горизонте ее мысли все время стоял мираж мирного осуществления бесклассового строя, и потому ее остро интересовала проблема органических связей между сословиями и классами, превращающих крестьянина в интеллигента, помещика в крестьянина, капиталиста в коммуниста. Мечты высокоинтеллигентного человека о патриархальном труде на лоне природы и даже занятия естественными науками, приближающими человека к «земле» и к «естественному» состоянию, казались ей обещанием счастливого будущего.
Увлекаемая той или иной общественной или нравственной проблемой, Жорж Санд часто обращалась к сюжетам из истории Франции, Италии, Швеции, Германии, Чехии («Кадио», «Даниэлла», «Ускок», «Снеговик», «Консуэло», «Графиня Рудольштадт» и др.). Жорж Санд не стремилась к исторической точности, не хотела писать старинным языком, непременно воспроизводить исторических лиц, вкладывать им в уста то, чего они никогда не говорили, но в лучшем случае могли бы сказать. Она хотела только определить «колорит времени», задачи, волновавшие общество, положение тех или иных классов. Такие произведения, как «Нанон» или «Кадио», посвященные французской истории недавнего времени, более «историчны», – здесь собственно исторические вопросы находятся в центре интереса. «Ян Жижка» и «Прокоп Большой» – беллетризованные биографии великих деятелей чешских национально-освободительных войн. В «Мозаичистах» ее больше интересует проблема искусства, изучаемая в обстановке Венецианской республики, эпохи расцвета мозаичного и живописного мастерства. Скандинавская, итальянская, швейцарская экзотика пейзажей и нравов очень увлекала Жорж Санд, и это оставило свой след на посвященных этим странам романах.
Широкие европейские интересы Жорж Санд вполне понятны в общем плане ее мировоззрения. Она не мыслила себе истории той или иной страны вне европейского контекста. Итальянские карбонарии были связаны с общим революционным движением в Европе, судьба Греции, Венгрии, Польши была решена при участии всех европейских правительств. Борьба с феодализмом происходила повсюду, так же как эксплуатация крестьянина и рабочего. Роман о чешских освободительных войнах приобретал общечеловеческий интерес.
Но, разумеется, больше всего Жорж Санд интересовалась Францией, и Францией современной. Если она и обращалась к прошлому, то только для того, чтобы выяснить и включить в историческую перспективу современное положение страны. История для нее была лишь комментарием к сегодняшнему дню и в известном смысле указанием для дальнейшего. Задачи ее эпохи в той или иной форме были в центре внимания всех ее романов, современных, исторических, крестьянских и великосветских. Потому-то ее произведения увлекали читателей самых различных кругов и всех европейских стран.
Она не боялась актуальных тем и легко принимала на себя тяжелую ответственность художника. Она не придерживалась литературных канонов, правил, утверждаемых той или иной школой, – поэтической схоластики, которая мешала вдохновению и требовала постоянной оглядки на образцы, на критику; она знала, что вкусы читателя широки и примут все, что полно жизни, правды и отваги.
Романы ее не подчиняются никаким правилам композиции, придуманным ее предшественниками. Длительный психологический анализ прерывается энергичным действием, острая сюжетность соседствует с философскими размышлениями. Читателю иногда кажется, что он уже подошел к концу, но затем, почти в заключении, возникает другая тема, вторгается неожиданное событие, и роман продолжается в новых условиях, в новой стране и идейной атмосфере.
Современники высоко ценили ее стиль. Даже такие принципиальные «стилисты», как Теофиль Готье, восхищались искусством, с которым она работала над словом.
Кто говорит в романах Жорж Санд? Сама ли она или ее персонажи, которым она дает слово? Говорили у нее все, кого она изображала. Она пыталась характеризовать речь своих персонажей средствами лексики и фразеологии. В крестьянских романах это делалось намеренно и отчетливо, как особое средство стиля, в других – едва заметными штрихами, чтобы не смутить читателя нарочитостью, чтобы слова не отвлекли его от содержания и мысли. Ее собственная речь, часто сливающаяся с речами героев, всегда передает состояние их духа, их характер и направление ума. Эта речь лирична, полна сложных, широким потоком льющихся образов-символов, но иногда совершенно лишена метафоричности и сияет какой-то первозданной простотой. Разнообразие персонажей необычайно – только невнимательному читателю некоторые из них могут показаться повторением героев, уже известных из других романов. И это разнообразие тем более изумительно, что Жорж Санд создала целые толпы людей – всех классов, состояний и качеств души. Каждый из них воплощает не только характер, но и проблему эпохи, ее динамику – в особых психологических, нравственных и сюжетных условиях.
* * *
Собрание сочинений Жорж Санд составляет целую библиотеку. Сотни произведений, написанных ею за сорок пять лет непрерывного труда, нельзя охарактеризовать хотя бы с приблизительной точностью. Романы, повести, статьи публицистические, эстетические, критические, воспоминания о личной жизни и об исторической жизни Франции, наконец, письма, в большинстве своем чрезвычайно интересные, составляют наследство, которое в ближайшие годы едва ли будет опубликовано целиком и в должном виде. Но без этих произведений и без этой огромной личности идейная и литературная история Европы XIX века была бы неполной.
Необыкновенная быстрота творчества требовала крайнего напряжения. Ночью, когда расходились посетители и друзья, Жорж Санд садилась за письменный стол и писала до утра. После недолгого сна – опять письменный стол, с перерывами для хозяйственных забот, занятий с детьми, чтения рукописей, приходивших со всех концов страны с просьбами прочесть, исправить, напечатать. Денег всегда не хватало: нужно было помогать всем – друзьям, знакомым и незнакомым людям, начинающим литераторам, крестьянам округи. «Вы спрашиваете меня, работаю ли я, – писала она одному из своих корреспондентов. – Конечно, да, поскольку я еще существую на свете».
Чтобы отдохнуть от помех и работать не только по ночам, приходилось уезжать – в Гаржилес, в Тамарис, в Палезо. В хозяйстве и в переписке иногда помогали секретари, для детей и внуков брали учителей, но чрезмерная работа вызывала бессонницу, от которой не помогали ни сигареты, ни лекарства. Личных неприятностей было сколько угодно, начиная от устной и печатной клеветы и кончая бестактным вмешательством в ее домашние дела дочери Соланж – красивой женщины и изобретательной интриганки. Политическая работа также отнимала много жизненных сил, а общественные бедствия приводили в отчаяние не меньше, чем личные.
Между тем сравнительно рано пришло и мировое признание. Со всех концов Европы шли письма, свидетельствовавшие о том, что не напрасны были бдения, и труды, и поиски, от которых хотелось биться головой об стену и бежать от общества, oт вопросов, стоящих перед каждой совестью. Русские, итальянские, польские, венгерские революционеры, писатели, общественные деятели слали письма, благодарили, выражали свои восторги. Жорж Санд не могла представить себе своего громадного влияния за границей. Утешало ее в трудной рабочей жизни сознание, что она делала все возможное не покладая рук, да еще мысль о том, что история движется к своей благой цели, несмотря ни на какие помехи и поражения. Этот оптимизм, исторический прежде всего, а затем личный, вызывал насмешки и удивление у тех, кто считал всякую надежду нелепостью, а отвращение ко всему окружающему и уединение в «башне из слоновой кости» единственно правильной жизненной позицией.
Желание все понять, создать некий динамический синтез из суммы непостижимых противоречий определило особый характер творчества Жорж Санд. Пантеизм не исключал чувства ответственности, а ответственность требовала понимания происходившего, оценки и мысли. Отождествить себя с историей, с человечеством, со «всем» – значило потерять покой и вместе с тем обрести его, трудиться и видеть в этом исполнение долга и высшее счастье. Такой и осталась она в памяти тех, кто любил ее, не понимая, и преклонялся перед ней, с ней не соглашаясь, – вечно взволнованной тем, что совершалось в мире, и преисполненной светлых надежд.
Жорж Санд не принадлежала ни к какой литературной школе, но ее творчество и эстетика были связаны, пожалуй, со всеми литературными направлениями, сменявшимися на протяжении полувека. Романтики 1820-х годов, «неистовые» 1830-х, «король романистов» Бальзак, «свирепый» реалист Флобер, «реалисты» 1850-х годов, школа «искусства для искусства», школа «здравого смысла», Парнас, натурализм – все эти, казалось бы, столь различные течения оставили что-то в ее творческом сознании. Однако она была довольно безразлична к литературным доктринам. Путеводной нитью ее в искусстве, так же как в политической деятельности, была идея целесообразности, блага, к которому нужно идти с полным пониманием действительности, с сознанием своей правоты, с самоотречением, с самозабвением. Вот почему многим своим современникам она казалась совестью эпохи, и вот почему Тургенев, выражая чувства нескольких европейских поколений, назвал ее «одной из наших святых».
Б. Реизов