Чернильные пятна. Как распознать преступника

Некролог: Герман Роршах
(1884–1922)

Герман Роршах родился 8 ноября 1884 года в Цюрихе и провел годы детства вместе с младшими братом и сестрой в Шафхаузене (Швейцария). Из-за ранней смерти отца, который был учителем рисования, его намерение стать ученым-естествоиспытателем стало более чем проблематичным. Недолго думая, молодой человек напрямую обратился за помощью к одному из самых больших авторитетов в ученом мире – господину Эрнсту Геккелю, который посоветовал ему изучать медицину. Герман Роршах последовал этому совету. Он обучался в Нойенбурге (столица одноименного западного кантона Швейцарии), Цюрихе, Берне и Берлине и в 1910 году сдал государственные медицинские экзамены. В этом же году он женился на русской студентке – Ольге Николаевне Штепелин, которая стала его верным другом и соратником. Одновременно молодой врач становится младшим ординатором в психиатрической больнице сначала в Мюнстерлингене, а потом в Мюнзингене (Швейцария). В 1913 году Роршах начинает работать в частном санатории под Москвой, но уже через год возвращается в Швейцарию. С июня 1914 по ноябрь 1913 года он работает врачом в психиатрической клинике Вальдау, а затем, вплоть до своей внезапной смерти, – младшим врачом в больнице Херизау. Герман Роршах скончался от перитонита 2 апреля 1922 года.

Только тот, кто хорошо знал Германа Роршаха и оценил всю многогранность его таланта, сможет понять, что означала его смерть для швейцарской психиатрии. Он был не только дельным сотрудником, великолепным коллегой и товарищем, приятным человеком; Герман Роршах обладал выдающимися качествами как практический психиатр и особенно как ученый-исследователь.

Герман Роршах соединял в себе удивительную живость ума, умение мгновенно приспосабливаться к сложившейся ситуации, наблюдательность, чутье к практическому разрешению проблем с явной способностью к внутреннему видению и ясному оформлению своих идей. К этим редко встречающимся у людей качествам, приводившим к плодотворному соединению внутренних устремлений и внешних результатов, добавлялись еще такие черты характера, как стремление к истине, умение беспощадно критиковать себя и других, а также доброта, проявляющаяся в отношениях с людьми, что является особо ценным для практикующего психиатра.

Уже несколько этих штрихов к портрету Германа Роршаха позволяют воссоздать его образ даже не знавшим его людям. Можно только догадываться о том, кем бы он был сейчас.

Ойген Блейлер совершенно прав: Герман Роршах действительно был надеждой швейцарской психиатрии для целого поколения.

Вальтер Моргенталер

Из предисловия ко второму изданию

Сам Герман Роршах считал проведенную им исследовательскую работу лишь первым шагом. Поэтому он неустанно продолжал работать над своим методом, внося все новые и новые идеи, пока его творчество не было оборвано внезапной смертью.

Вместе с потребностью в новом издании книги возникла следующая проблема: не нужно ли начатый Роршахом труд пересмотреть – существенно переработать первое издание: изменить прежние результаты, заполнить имеющиеся пробелы и исправить обнаруживающиеся ошибки, придать этому произведению современный вид. Прежде всего, необходимо более четко разработать принципы психодиагностики методом Роршаха на основе нового, полученного в результате экспериментов материала, а также привлечь внимание читателя к отдельным практическим деталям.

Тот, кто хорошо знаком с роршаховским методом и долгое время проработал с ним, знает, какие трудности стоят перед тем, кто захочет произвести в этом методе кардинальные изменения. Только человек, который, ко всему прочему, обладает богатым клиническим опытом, необходимым для плодотворной работы с роршаховским методом в области психопатологии и психиатрии, сможет понять, что даже самая умелая переработка этого своеобразного метода, столь плотно слившегося с личностью своего создателя, означает попытку внести в него нечто чужеродное, не стыкующееся с остальным материалом. Скорее всего, внесение чего-либо нового пойдет в ущерб целостному труду Роршаха.

Мы решили воспроизвести первое издание в неизменном виде (за исключением отдельных исправлений) не только из-за пиетета перед умершим, но – главным образом – по перечисленным выше мотивам.

Мы добавили только одну работу по этой теме, написанную Германом Роршахом наряду с «Психодиагностикой». Имеется в виду изданный Эмилем Оберхольцером уже после смерти автора в посвященном юбилею Блейлера выпуске «Журнала общей неврологии и психиатрии» доклад Роршаха «Об интерпретации эксперимента по истолкованию форм». Это очень полезное дополнение к «Психодиагностике»; в нем на конкретном примере Роршах подробно рассматривает способы интерпретаций и показывает, каким образом он представляет процесс диагностики личности. Здесь мы также ограничились отдельными редакторскими правками.

Вальтер Моргенталер

Январь 1932 г.

Введение

На последующих страницах читатель встретит описание методики и предварительные результаты своеобразного психологического эксперимента, который, несмотря на свою простоту, оказался особенно ценным в качестве исследовательского и диагностического теста. Мы заранее предупреждаем читателя, что вся проделанная нами работа носит в основном предварительный, эмпирический характер. Проблемы, на разрешение которых ориентировались первые исследования в этой области (1911), были совсем иного рода, нежели те, что выявляются сейчас, поэтому выводы, сделанные нами на основе экспериментов, не следует рассматривать в качестве окончательной теоретической конструкции. Процесс теоретического обоснования описываемого метода находится еще в самом начале.

Мы надеемся, что будущие исследователи не забудут о необходимости постоянного сравнения данных, полученных в работе со здоровыми испытуемыми, с результатами тестирования душевнобольных, и наоборот.

Герман Роршах

Херизау, осень 1920 г.

I. Метод

1. Тестовый материал

Эксперимент состоит в истолковании испытуемым случайных форм, т. е. фигур, сформировавшихся случайным образом. В последнее время для этих целей применяются тестовые таблицы, которые прилагаются к оригинальному изданию этой книги. Они должны использоваться не только для того, чтобы лучше понять примеры, приводимые в книге, но и в качестве полноценного тестового аппарата для профессиональной практической работы.

Получить такую случайную картинку очень просто: на листок бумаги выливают несколько больших чернильных клякс, затем бумага складывается, и пятна сами размазываются между половинками листа. Тем не менее не каждая полученная таким способом картинка достойна применения; это во многом будет зависеть от соответствия некоторым условиям. Образующиеся формы должны быть относительно простыми. Далее, распределение пятен по всему пространству таблицы должно соответствовать определенным законам пространственной гармонии (ритму): если она отсутствует, то на таблице будет трудно отыскать хорошие образы, следовательно, многие испытуемые не смогут ее истолковывать, а свой отказ объяснят тем, что предъявляемая им таблица – не что иное, как «просто клякса».

Если же учесть, что каждая таблица из тестового комплекта должна не только обладать этими общими качествами, но и соответствовать специфическим, и что каждая таблица в отдельности, как и вся серия в целом, должна быть неоднократно проверена на практике, прежде чем получится достаточно пригодный тестовый аппарат, – то становится понятным, что создание десяти удачных таблиц – не такое уж простое дело, как может показаться на первый взгляд.

Полученные вышеуказанным способом пятна симметрично (возможно, с незначительными отклонениями) отображаются на обеих половинах таблицы. Асимметричные образы чаще всего не вызывают особого интереса у испытуемых. Симметрия придает таблицам определенную долю требующегося им пространственного ритма, хотя часто приводит к тому, что испытуемые дают стереотипные ответы. С другой стороны, благодаря симметричности создаются равные условия для левшей и правшей; кроме того, с ее помощью некоторым закомплексованным и заблокированным людям становится легче находить зрительные образы. Симметрия позволяет также полностью увидеть изображенную на таблице сцену.

Предъявление в контрольном эксперименте новых тестовых таблиц, на которых испытуемый сможет увидеть асимметричные и неритмичные образы, позволит получить данные, обусловленные новыми факторами, однако исследование индивидуальной восприимчивости к пространственному ритму само по себе является темой, достойной специального изучения.

Определенная последовательность предъявляемых таблиц внутри одной серии основывается на полученных нами эмпирических данных.

2. Метод

Испытуемому предъявляют последовательно одну за другой тестовые таблицы с одним и тем же вопросом: «Как вы думаете, что бы это могло быть?» Он может вращать и поворачивать таблицу как хочет. Позволяется отодвигать таблицу от себя, нельзя только рассматривать ее издалека; наибольшее расстояние между испытуемым и таблицей будет определяться расстоянием вытянутой руки. Необходимо внимательно следить за тем, чтобы испытуемые заранее не увидели таблицу издали, так как это исказит получаемые в эксперименте результаты. Например, Таблица I на расстоянии нескольких метров часто воспринимается как «голова лисицы», в то время как вблизи этого почти никто не видит. Но если испытуемому хотя бы на мгновение показалось издали, что это «голова лисицы», ему будет очень трудно отделаться от впечатления, что на таблице есть что-либо иное, кроме этой головы.

Необходимо настаивать (избегая, разумеется, любых суггестивных моментов), чтобы на каждую таблицу был дан хотя бы один ответ. Однако основная задача экспериментатора состоит в занесении в протокол всех ответов испытуемого. Предварительные результаты показали, что время, затраченное испытуемым на каждый ответ, никак не влияет на содержание этих ответов, значит, данным показателем можно пренебречь. Главное, чтобы эксперимент проводился в максимально спокойной и непринужденной обстановке. Излишне тревожным пациентам при случае можно ad oculus^[1] показать, каким образом были получены эти картинки. Но обычно даже тревожные и подавленные душевнобольные не оказывают сопротивления проведению эксперимента.

3. Истолкование образов как анализ процесса восприятия

Почти все испытуемые рассматривают этот эксперимент как выявление их способности фантазировать. Причем такой взгляд настолько широко распространен, что мог бы расцениваться как одно из предварительных условий нашего эксперимента. Однако истолкование случайных форм не связано напрямую с фантазированием, так что не нужно рассматривать распространенное мнение как действительное условие для проведения эксперимента. Верным будет только то, что люди, одаренные фантазией, реагируют иначе, чем ею обделенные. Но от того, будет ли экспериментатор предлагать испытуемым дать волю своей фантазии, результаты эксперимента вряд ли изменятся. И от того испытуемого, у кого есть фантазия (которую он легко демонстрирует в эксперименте), и от того, у кого ее нет (ему даже приходится подыскивать оправдания ее отсутствия), – от обоих в эксперименте будут получены ценные сведения. Так что богатство или бедность фантазии никак не влияет на получение достоверных результатов.

Истолкование случайных образов в гораздо большей степени определяется процессами восприятия и мышления.

«Восприятие объектов становится возможным в результате того, что ощущения, или группа ощущений, экфорируют^[2] (пробуждают) в нас образы воспоминаний, связанных с какой-либо образовавшейся ранее группой ощущений. В результате в сознании всплывает определенный комплекс прежних ощущений, элементы которого посредством более или менее частых переживаний приобрели особенно прочную взаимосвязь и четко отличаются от остальных групп ощущений. Таким образом, в процесс восприятия включены сразу три психических процесса: ощущение, воспоминание и сравнение. Опознание (идентификацию) одного из комплексов чувственных ощущений во всех его взаимосвязях мы называем пониманием» (Bleuler^[3]. Lehrbuch der Psychiatrie, Verlag Springer, Berlin, 1916, S. 9).

Так как восприятие представляет собой ассоциативное приравнивание имеющихся у индивида энграмм^[4] (образов памяти) к только что возникшему комплексу ощущений, то истолкование случайных форм можно представить как особый вид восприятия, в котором психические усилия, направленные на сравнение комплекса только что возникших ощущений с энграммами, столь велики, что интрапсихически они будут восприниматься как усилия, затрачиваемые на сравнение. Это интрапсихическое восприятие незавершенного приравнивания комплекса сиюминутных ощущений к имеющимся энграммам придает восприятию характер истолковывающей активности.

Далеко не все ответы наших испытуемых являются истолкованиями в подобном смысле. Большинство больных с органическими поражениями (сенильная деменция [старческое слабоумие], прогрессивный паралич) и эпилепсией, множество больных шизофренией и большинство маниакальных больных, почти все слабоумные и огромное количество людей, обладающих вполне нормальным рассудком, даже не догадываются о том, что с их стороны осуществляется такая психическая активность, заключающаяся в сравнении образов. Вместо того чтобы истолковывать случайные образы, они действительно их видят. Эти испытуемые могут даже поразиться тому, что другие люди видят на таблицах не то же самое, что и они. Это легко понять, так как в случае этих испытуемых и речи не может быть о каком-либо истолковании, ведь они здесь воспринимают реальный объект. Они столь же мало догадываются об усилиях, затрачиваемых ими на ассоциативное сравнение, как это бывает, когда, например, нормальный человек мгновенно узнает знакомого ему человека или, не задумываясь, определяет, что перед ним находится дерево. Наверное, стоит допустить, что существует определенный порог, перейдя который, восприятие, неосознаваемая психическая активность, затрачиваемая на сравнение, превращается в истолкование, в понимание того, что на это сравнение нами затрачиваются усилия. У слабоумных больных (в том числе страдающих старческим слабоумием) и маниакальных больных этот порог располагается очень высоко.

Там, где этот порог находится очень низко, мы увидим противоположное: даже самое простое, наиболее повседневное восприятие интрапсихически будет восприниматься как огромное усилие, затрачиваемое на сравнение. Такое встречается у педантичных людей, которые в процессе восприятия пытаются добиться наибольшего соответствия между комплексом получаемых в данный момент ощущений и существующими у них энграммами. Еще ярче это обнаруживается у некоторых депрессивных больных, для которых психические усилия, затрачиваемые на сравнение, становятся настолько обременительными, что они вообще ни к чему не могут прийти, и все, воспринимаемое ими, кажется им «изменившимся», «чуждым». В нашем эксперименте педанты и депрессивные больные пытаются выискать на предъявляемых им тестовых таблицах такие детали, которые выступают с наибольшей реалистичностью и ясностью, хотя и в этом случае подобные испытуемые довольно часто говорят: «Я совершенно точно знаю, что я просто истолковываю то, что вижу, а на самом деле здесь нечто другое».

Нормальные испытуемые чаще всего будут спонтанно утверждать, что они «истолковывают» образы, которые видят на таблицах.

А те из испытуемых, кто отличается врожденной или приобретенной интеллектуальной неполноценностью, наоборот, будут склонны «узнавать» знакомые им образы. Данный факт указывает на то, что различия между истолкованием и восприятием связаны с ассоциативным (интеллектуальным) аспектом. То, что ответы людей, находящихся в веселом расположении духа, скорее будут носить характер истинного восприятия, а у больных, находящихся в депрессивном состоянии, – характер истолкования, говорит также о том, что обнаруживаемые здесь различия не определяются исключительно ассоциативными процессами, а на границе между восприятием и истолкованием включаются в работу аффективные факторы.

Таким образом, можно сделать вывод, что различия между восприятием и истолкованием являются по своей природе индивидуальными и количественными, а вовсе не принципиальными и не универсальными. Из этого следует, что истолкование может являться лишь особым случаем процесса восприятия. Потому не стоит сомневаться в том, что наш эксперимент по истолкованию форм имеет право называться тестом восприятия.

II. Факторы, влияющие на результаты тестирования

1. Подходы к анализу ответов испытуемых

При анализе полученных от испытуемых данных содержание ответов берется во внимание в самую последнюю очередь. Намного важнее стремление экспериментатора разобраться в функционировании у испытуемых процессов восприятия и мышления. Нас в первую очередь интересует формальная сторона дела.

Протокол эксперимента исследуется на наличие в нем следующих моментов:

1. Сколь велико число полученных ответов? Какова продолжительность реакции? Как часто испытуемый оказывается неспособным дать ответ на какие-либо таблицы?

2. Определяется ли полученный ответ только формой случайно увиденного им образа, или же повлияли еще и кинестетические ощущения, а может быть, и цвет объекта?

3. Была ли таблица увидена и истолкована целиком, или же испытуемый обратил внимание только на какие-либо ее части; если это так, то на какие именно?

4. Что конкретно увидел испытуемый?

К вопросам, приведенным под пунктами 2, 3 и 4, добавляются дополнительные, о которых будет сказано чуть позднее.

Излагаемые в книге гипотезы опираются на экспериментальные исследования, проведенные при помощи нашей серии тестовых таблиц. Предварительно мы опишем выборку, на которой проводилось исследование:

Нами было проведено огромное количество экспериментов, в которых мы использовали первоначальные варианты тестовых таблиц. Естественно, мы не можем вносить полученные результаты в только что приведенные данные, так как сравнимые результаты можно получить только в процессе работы с одним и тем же или параллельным тестовым аппаратом. Как видит читатель, приводимые нами числа обследованных испытуемых еще слишком малы, особенно это относится к необразованным мужчинам и большинству психотических больных. Малое число психотических больных в какой-то мере объясняется относительно однообразным материалом, который может предоставить кантональная психиатрическая больница. Недостаточно большое количество испытуемых объясняется простой необходимостью ограничить их число, пока тестовые таблицы не будут напечатаны в достаточном количестве, чтобы поверхность таблиц не пострадала в результате того, что побывала в сотнях рук.

Так как материал, представленный в этой публикации, предназначен для широкого круга читателей, я приведу некоторые данные из области психиатрии, необходимые для понимания недостаточно хорошо известных психозов.

Наиболее часто среди душевных болезней (психических заболеваний) встречается шизофрения (Dementia praecox по Крепелину). В большинстве стационарных психиатрических учреждений пациенты с шизофренией составляют две трети всех больных. В качестве основного симптома Блейлер называет расстройство ассоциативных (интеллектуальных) процессов: распад обычных взаимосвязей мыслей; причудливость мышления; нахождение общего там, где его нет; соединение того, в чем трудно обнаружить какие-либо взаимосвязи; игнорирование общепризнанных закономерностей; абсурдные обобщения; применение символического языка там, где легче воспользоваться традиционными понятиями; неспособность противостоять навязчивому представлению. Результатом всего этого будет, с одной стороны, размытость и разорванность многочисленных ассоциативных цепочек, с другой – склонность к персеверациям, т. е. к постоянному застреванию на одних и тех же мыслях; с одной стороны, мы увидим здесь огромный наплыв идей, с другой – их удивительную содержательную бедность. Еще одним из специфических признаков шизофрении является дефект, заключающийся в неспособности человека тонко модулировать свои эмоциональные реакции, застывание аффектов, да и вообще исчезновение эмоциональных контактов. И уж в самых тяжелых случаях это доходит до «эмоциональной тупости», когда складывается впечатление абсолютно полного отсутствия у больного любых аффектов. В качестве дополнительных симптомов могут появляться галлюцинации, бредовые идеи, нелепые движения и действия, манерничанье и тому подобное; эти симптомы могут особенно резко выступать на фоне всех других патологических черт.

Шизофрения имеет четыре формы, потому ее нельзя рассматривать в качестве отдельной болезни, это – целая группа заболеваний, каждое из которых может заменять собою существовавшее у больного прежнее шизофреническое заболевание; болезнь переходит из одной шизофренической формы в другую:

1. Паранойя. Здесь полностью господствуют бредовые идеи и галлюцинации, большинство случаев шизофрении с маниями величия и преследования относится именно сюда.

2. Кататония. Доминируют «кататонические синдромы»: нелепые движения и позы больного, манерничанье, негативизм (склонность делать противоположное тому, что ожидают другие, а часто и сам больной), импульсивность. Особенно сильно здесь проявляется шизофренический аутизм (по Блейлеру), полное изолирование себя от контактов с внешним миром. Наряду с этим чаще всего здесь встречаются галлюцинации и бредовые идеи.

3. Гебефрения. Шизофрения с дополнительными симптомами различного рода, наиболее характерно чрезмерное двигательное возбуждение. Эту болезнь ни в коем случае нельзя причислять к паранойе или кататонии.

4. Простая форма, Schizophrenia simplex. Медленно и постепенно прогрессирующая шизофрения, в которой трудно обнаружить упоминавшиеся раньше дополнительные симптомы, болезнь с течением времени неукоснительно приводит к слабоумию.

Маниакально-депрессивное помешательство: включает прежде всего эндогенную депрессию и манию.

Эндогенная депрессия: для нее характерны депрессивное настроение, заторможенность мышления и «центробежной» функции в форме решимости и активности, включая и психическую часть двигательного рефлекса.

Мания: веселое настроение, наплыв идей, стремление к чрезмерно активной деятельности и желание болтать, необычайная легкость и скорость «центробежных» функций, нарушенных у больных эндогенной депрессией.

Корсаковский синдром: возникающий чаще всего в период острого алкогольного делирия органический психоз, характеризующийся глубоким дефектом памяти, который больные пытаются скрыть (в том числе и от самих себя) посредством конфабулирующего^[5] замещения всевозможными выдуманными историями.

Органическими психозами называются те душевные болезни, которые вызываются диффузной редукцией активности мозгового субстрата: кроме корсаковского психоза, сюда относятся сенильная деменция (старческое слабоумие), атеросклеротическая деменция и прогрессивный паралич.

(Более подробно эта информация представлена в «Lehrbuch der Psychiatrie», Bleuler, Berlin, 1916.)