Искра. Тайна крови

– Давай закажем, и ты мне поведаешь удивительную историю!

– Какую?

– Своей жизни!

– Фет Сайонелл, – я замолчала, подбирая слова, чтобы не обидеть собеседника. – Не поймите неправильно, мне приятно ваше общество, но…

Он понимающе улыбнулся и кивнул:

– Почему старик, что одной ногой в урне с прахом, к вам пристает? Хорошо. Я начну первым. Но сначала, – он кивнул на планшет, но я решительно отодвинула его в сторону.

– Извините, мне не по карману это место.

Мужчина не стал ни в чем меня убеждать. Быстро пощелкал пальцами на разных картинках, посмотрел на меня, снова в планшет и, сделав заказ, погасил экран, отодвинул телепатогаджет в сторону и произнес:

– Когда-то, Александрин, у меня было все, чего только может желать великородный.

Сказал и замолчал. Так и знала, что он великородный. То есть из семьи, чьи предки – каждый – обладали мощной искрой. Это тебе не какой-то искристый, в чьей родословной разве что аркх не потоптался. Никаких пустышек, только сила.

И было что-то удивительное в том, как по-особенному фет Сайонелл произносил мое полное имя. Именно так меня всегда звал отец, с той же интонацией и с той же рычащей «р» – особенность диалекта пятого дистрикта.

– Здоровье, сила, деньги, положение в обществе, жена, сын и множество недвижимости, в том числе под самым куполом! Вид оттуда, – он на секунду прикрыл глаза, погружаясь в те времена. Открыв глаза, уныло посмотрел вокруг. В отличие от меня, крайне редко наслаждавшейся подобными видами, они его не прельщали. – Не чета этому безобразию.

Я же жадно смотрела по сторонам на безобразие, радуясь, что не стала разбирать култышку. Ветер здесь, несмотря на заградительные телепатические барьеры, гулял знатный. Больше всего меня привлекали две вещи: Аклуа Плейз с ощущением хищного взгляда оттуда, вперившегося мне между лопаток и трехсотлетнее дерево «Джози». Оно растет совсем рядом с больницей и, если немного поднять голову, можно насладиться его серебристо-сизыми листьями, которые едва слышно шелестят на ветру и затеняют террасу с рестораном, скрывая от палящих солнечных лучей.

– Но, как я уже говорил, жизнь умеет удивлять! Я потерял сына, внуков, жену. Впоследствии положение в обществе, силы, а сейчас и здоровье. Все богатства мира оказались не способны удержать то, что я имел. Все, что у меня осталось – деньги. Но они не способны сделать человека счастливым. Я осознал одну неприятную вещь, Александрин. Если богатство не с кем разделить, оно превращается в груду бесполезной бумаги. В бессмысленный металл. В набор цифр, которые обретают смысл лишь тогда, когда вызывают восторг или удивление в глазах тех, кто рядом.

К нам с важным видом подошел официант, ловко одной рукой снял с подноса бутылку вина, два бокала, вазу с ягодами. Бутылку держал, словно святейшую реликвию.

– Дальше я сам. Спасибо, – Оуэн Голд отослал официанта и открыл вино. Ловко, играючи. Словно для него это привычное дело. Пожалуй, так оно и было. Разлил напиток по бокалам и посмотрел на меня. Я же смотрела на этикетку. «Резан нуар». Очень-очень медленно моргнула. Перевела взгляд на собеседника. Наверное вид у меня в этот момент был ну очень потрясенный, потому что мужчина рассмеялся.

– Фет Сайонелл, вы, блин, что, миллионер? – вымолвила обалдело.

Этой бутылке не меньше двух сотен лет! Она стоит тысяч двести анников, если не триста! Это же… это… это такая куча денег, что мне сложно представить, как она выглядит, если их собрать вместе!

– Вот об этом я и говорил! В такие моменты начинаешь ценить богатство. Как еще я мог увидеть на вашем лице такое выражение?

– Я не стану это пить, – решительно отодвинула бокал с черно-рубиновой жидкостью, источавшей умопомрачительный аромат.

В винах я разбираюсь исключительно по той причине, что работаю в ночном клубе и во многих ресторанах. А там, так или иначе, подают алкоголь и обсуждают алкоголь. Так вот бутылку за десять тысяч, которую Таххир распивал со своей дохлогрызкой, с Резан нуар даже сравнивать кощунство!

– Тогда вы оскорбите умирающего старика.

И ведь ни капли совести у него нет! Знает, за какую ниточку потянуть! Разумеется, я придвинула пузатый бокал на длинной прямой ножке. Коснулась губами узкого горлышка. Сначала почувствовала аромат. Терпкий, пленительный, со сладкой ноткой. Сделала небольшой глоток, посмаковала, проглотила, выдохнула ртом, чтобы ощутить букет и закрыла от удовольствия глаза.

– Стоит своих денег, не правда ли?

– Не правда, – открыла глаза и отставила угощение. – Триста тысяч за бутылку – это бешеные деньги.

– Я человек, которому не так долго осталось на этой земле. Унести деньги с собой я не смогу. Почему бы их не потратить?

– Зачем тогда вы легли в больницу? Почему не наняли частную сиделку? Или не отправились в путешествие по дистриктам?

Мужчина подцепил шпажкой клубнику, обмакнул в шоколад и протянул мне. Отказать умирающему старику – преступление, а потому приняла и разве что со шпажкой не проглотила! А не запить такое удивительно вкусным вином невозможно.

– Я нанял частную сиделку, – он с удовольствием посмотрел на меня. – Я лег, чтобы найти вас, Александрин.

Хорошо, что я не успела сделать глоток. Бокал замер возле рта, а затем медленно вернулся на стол. Я рассматривала мужчину, силясь понять, могли ли мы прежде встречаться или быть хоть каким-то образом связаны, но нет. Ни единой ниточки между нами, кроме пятого дистрикта. Впрочем…

– Вы знаете моего отца?

– Знал, – согласился он. – Советую дождаться горячего. Вино может ударить в голову, если пить на голодный желудок.

Но мне при любом раскладе пить в ближайшее время не захочется и в голову уже ударило. Он мог знать, почему отец меня бросил. Бросил маму. Отец, который делал вид, что любит нас! Просто взял и одной ночью исчез, оставив маму в слезах, а нас – в растерянности. Она горевала месяц. Месяц не выходила из своей комнаты. Я, одиннадцатилетняя девочка ухаживала за Альби и Таном, убирала, готовила и дважды спасла маму от суицида. Как он мог бросить ту, что жизни без него не представляла? Что жила им, дышала им?

– Зачем вы искали меня? – голос сломался.

– Как я уже говорил, у меня никого не осталось. Все, что я имею – это память и деньги. Если позволите быть откровенным, я не очень хорошо обошелся с вашим отцом, но понял это, увы, когда оказалось непоправимо поздно.

Не вязался у меня образ Оуэна со злодеем. Впрочем, я была бы совсем не против, если бы он пару раз случайно или не совсем сбил моего папашу воларом. Или натравил на него пустынного мертвоеда. Или… Да много всяких вариантов и ни один не кажется мне достаточным, чтобы усмирить боль и обиду за неприятности и испытания, которые выпали по его вине на долю нашей семьи. Я уже не говорю о том, как гробила себя мама, чтобы прокормить троих детей. В моем мире, где каждая вторая бесплодна, наличие одного ребенка – радость, двоих – невероятная удача, а трое – это чудо. Так вот наша семья – чудо. А папаня начудил и смылся. Чародей аркхов!

– В отношении моего отца непоправимо поздно не бывает. Где бы он ни был, туда ему и дорога, – не удержалась и все же сделала на голодный желудок еще пару глотков вина. В голову действительно дало, и я с радостью приняла очередную ягоду в шоколаде.

– Понимаю. С вашей семьей он тоже обошелся дурно.

– Вам и это известно?

К счастью, бокал опустел, а добавить вина я постеснялась. Только это спасло меня от опрометчивого поступка, свойственного всем неуравновешенным девицам – напиваться вдрызг из-за неприятностей.

– Вижу, эта тема вам неприятна, – нахмурился он, коснувшись худыми пальцами губ.

– Неприятно мне было еще лет пять назад. Сейчас мне глубоко насрать. Уж прошу прощения за полное откровение.

– Для той, кому, как вы выражаетесь, глубоко насрать, вы слишком эмоционально выражаетесь, – он подался вперед и робко улыбнулся. – Александрин, я не хотел обидеть вас или заставить грустить. Мне хочется провести последние дни с вами, чтобы искупить вину перед вашим отцом. Если это вообще возможно.

– Вы верите в искупление? В то, что это необходимо?

– А у меня есть выбор? Мы все рано или поздно приходим к необходимости верить во что-то или в кого-то.

А ведь я совсем недавно, вот буквально вчера в Бога поверила, но делиться этой новостью не спешила.

– Поэтому я искал вас и рад, что нашел. Теперь, когда вы знаете мотивы, что мною движут – вполне эгоистичные, как вы сами понимаете, согласитесь ли быть моей сиделкой все время, что мне отпущено? Вы интересная, умная женщина, очень откровенная и непосредственная. Это подкупает. Мне легко с вами.

– Мне тоже нравится ваша компания, фет Сайонелл.

– Зовите меня по имени.

– Хорошо, но я при всем желании не могу принять ваше предложение. У меня пять работ с плавающим графиком, которым я пытаюсь жонглировать, как тот мужик в цирке. Только иногда еще и ноги подключать приходится, потому что рук на все не хватает.

– У вас недостаток в деньгах, я понимаю, – кивнул он. – Разумеется, ваши услуги будут оплачены должным образом.

Мне ли набивать себе цену? Проводить время в обществе интересного мужчины и получать за это деньги? Разумеется, при этом никакого интима. Даже, если кто-то из нас двоих и захочет, все равно ничего не выйдет, ниже пояса чувствительности у него никакой, да и возраст уже тот, когда состояние не стояния. Вы шутите? От такого грех отказаться! А уж мелочи вроде лечебного массажа, мытья и смены памперсов для меня вообще никакой проблемы не представляют!

– В таком случае… – и тут я вспомнила про балет, про Хартманов, про брата и сестру.

– Есть что-то еще?

– Мы все же должны обсудить график и мои обязанности.

– Александрин, меня устроит любой график. Я бы хотел проводить в вашей компании любое время, которое у вас найдется.

Нахмурилась. Слишком неправдоподобно, но что-то внутри меня не позволяло ему отказать: необъяснимая симпатия или его скорая и неизбежная смерть? Если уволюсь ради десяти дней с других работ, потом долго не найду им замену. Потом. Мысль о смерти Оуэна неприятно кольнула и все сомнения отступили.

– Хорошо. Я согласна.

Только сейчас, когда дала ответ, заметила, как распрямились его морщины и опустились плечи. Он опасался моего отказа. Я – какой-то странный шанс для этого мужчины исправить зло, причиненное человеку, которого я презираю, но который дал мне жизнь. Действительно, судьба удивительна!

– Фет, – заметив наиграно строгое выражение – мимика у него на удивление живая – я поправилась. – Оуэн. А мой отец…

Опустила взгляд на шелковую салфетку, которую расстелила поверх подола своего синтетического сарафанчика в крупный цветок. Стоит ли спрашивать? Хочу ли я узнать ответы? Возможно, лучше просто похоронить прошлое, вместе с его тайнами? С другой стороны, передо мной, возможно, единственный человек, который хоть что-то знает. Второго шанса не представится. Не в этой жизни.

– Мой отец, – повторила, собираясь с мыслями.

– Почему он вас оставил?

С облегчением вздохнула и подарила собеседнику взгляд, полный благодарности. Не думала, что будет так тяжело произнести это вслух.

– Вы знаете о своем деде? О родителях Антуана Георга?

– Мне было одиннадцать, когда отец нас бросил. Тогда казалось, что вся жизнь впереди. Я не думала ни о прошлом, ни о будущем. Жила беспечно, как у рысокоти под брюшком. Думала всегда так будет – тепло, мягко и безопасно, – откинулась на спинку кресла и глянула на хищную черноту Аклуа Плейз. – Тьма подкралась неожиданно. Когда я начала задавать вопросы, мама уже не хотела давать ответы. Вскоре я перестала интересоваться, а потом ее не стало и… Так что нет. О бабушке и дедушке мне известно лишь то, что ни я, ни Альби, ни Тан им не нужны и знать они нас не желают.

– Альбертина, Астанар и Александрин, – медленно, с присущим пятому дистрикту строгим рычащим акцентом повторил Оуэн Голд. Он знал полные имена нас всех. Должно быть и отца моего знал неплохо. – Ваш отец все время о вас говорил. Все время…

Вновь уставившись в пространство времени, задумчиво протянул собеседник. Затем он закрыл глаза, нахмурил лоб и вернулся ко мне:

– Возможно, вы не знали, но Антуан Георг из семьи великородных. К тому же, чистокровных арийцев.

Подавила желание раскрыть рот, но брови помимо воли поползли наверх. Великородный, да еще из чистокровной расы? В мире, где красный и желтый драконы перетра… эм, кровосмесили все народы и нации, добавив эпикантус почти всем прямоходящим – это, конечно, полный нонсенс! Точнее не так, это непостижимая редкость. Такое тщательно скрывают, чистота этого рода разве что не священна, а уж их силу я себе даже представить боюсь!

– Вы сейчас меня разыгрываете?

– Я бы не посмел. Только не в этом, – негромко произнес мужчина, и я поверила.

– Но… Мы жили довольно скромно. Конечно, у нас было все, но так живет любой искристый. Великородные живут совсем иначе!

– Верно. Потому что ваш отец скрывал свое происхождение. Не пользовался силой, которая выдала бы его.

– Но почему?

– Такова была воля его родителей. Антуан Георг был единственным сыном. И он предпочел чистоте рода брак со славянкой.

Я накрыла рот ладошкой и обомлела. Столько лет хаяла и ненавидела отца и даже мысли не допускала, что в этой истории мог потоптаться аркх! Единственный наследник чистокровных, великородный и бросил все ради искристой славянки! Тоже, кстати, чистокровной. Как ни крути, но мы с ребятами уже не чистокровные, в нас смешалась арийская и славянская кровь.

– Вижу, об этом вы не знали, – мотнула головой и потянулась к бокалу, но он оказался пуст. Фет Сайонелл наполнил другой мой бокал водой, которую я выпила тремя глотками. – Попросту говоря, ваш отец сбежал. Назвался другим именем, женился на вашей матери и подарил этому миру вас.

– Значит, Дарбелл – не настоящая его фамилия?

– Нет.

Аллевойская – фамилия матери. После того, как отец нас бросил, она посетила департамент данных о населении и сменила наши фамилии на свою девичью.

– Не понимаю. Если все так, почему же он тогда нас бросил?

– Потому что ваш дед не оставил ему другого выбора.

– Как это?

Фет Сайонелл поджал губы. Вероятно, рассказывать такие вещи ему не хотелось.

– Гонцам головы не рубят. Расскажите, прошу вас. Раз уж я прыгнула в бассейн к пираньям, так не хочу повторять этот опыт. Хочу узнать все и больше никогда к этому не возвращаться.

– Хорошо, – он тяжело вздохнул, переплел пальцы и наклонился ближе ко мне. – Его родители были крайне обеспокоены, что арийский род чистокровных прервется смертью Антуана Георга. Не так много чистокровных арийцев осталось на свете. Ваш дед надеялся, что сын одумается и вернется, но этого не происходило. Когда родилась Альбертина, он понял, что ждать бессмысленно. Пригрозил, что убьет Лэрину и вас всех, если Антуан не разорвет с вами связь и не вернется на родину, чтобы сочетаться браком с чистокровной арийкой.

Мне словно кинжал в сердце всадили, а глаза защипало от слез. Я накрыла рот ладонью, чтобы удержать эмоции и все, что вместе с ними прорывалось, при себе. Отец не отказывался от нас! Он нас не бросал! Его заставили.

– Вот аркх плешивый! Чтоб пустынные мертвоеды им побрезговали, а дохлогрызки глаза выели! – я с силой сжала кулаками шелковую салфетку, та опасно скрипнула, но уцелела.

Фет Сайонелл разнервничался, налил себе воды, едва не расплескав по скатерти и дрожащими руками поднес бокал к губам.

– Простите, Оуэн! Вам нельзя волноваться. Я… Извините, я буду держать себя в руках.

– Нет-нет, Александрин! – перебил он, поставив бокал на место и уже спокойнее вытирая губы салфеткой. – Ваша реакция вполне понятна. И закономерна. Не переживайте, жизнь вашего деда наказала сполна. У Антуана Георга были еще дети, но он и вся его семья погибла в воларокатастрофе. Пьяный подросток угнал волар и решил, что справится с управлением… При жизни Антуан хотел связаться с вами. Написать, объяснить, но его родители были непреклонны и над вами постоянно висел меч возможной расправы.

– А я всю жизнь винила отца, в том, что с нами произошло! Знаете, в последний год мы время от времени получали денежные переводы. Небольшие суммы, но как раз в нужный момент! Когда больше всего нуждались. Отправитель анонимный, установить не получалось. Мне хотелось думать, что это от него… Но оказывается, его уже нет в живых.

Удивительное дело, сколько раз я желала ему смерти, а получив желаемое, жалею! За каждое плохое слово, за каждую плохую мысль мне теперь стыдно! Вот так, в один миг человека, которого ты всю сознательную жизнь ненавидела, реабилитировали. Какой же слепой я была! Любовь, с которой он смотрел на нас нельзя подделать! Нежность, что дарил матери – нельзя сыграть! Даже представить сложно, как он страдал! Ведь отказаться от всех, кого ты любишь, просто встать и уйти, не так просто, как кажется. А потом жить, зная, что там, за сотни тысяч километров от тебя обливаются кровью сердца, что по-прежнему верят в твое возвращение. Ведь я верила… До последнего дня, даже еще пару минут назад в моем сердце жила вера…

– Сцакха!!! – выругалась я, ударив по столу. На нас обернулись потревоженные посетители и я, сжав кулаки, спрятала руки под скатерть. – Простите. Простите, поверить не могу, какой мразью оказался мой дед! Как можно быть таким бессердечным сволочугой? Я всю жизнь отца винила! Всю жизнь ему смерти желала! Представляла, как плюю ему в лицо при случайной встрече!

– Теперь вы понимаете, почему я решил вас найти? Антуан Георг был мне добрым другом.

– Но вы сказали, что плохо с ним поступили.

– По бизнесу, – кивнул фет Сайонелл и отвел глаза. – Вышло очень некрасиво, и я стыжусь произошедшего. За один день мы стали с ним совсем чужими и только его смерть заставила меня переосмыслить собственную жизнь, понять, каким я был идиотом, что ставил… бизнес выше нашей дружбы. Увы, теперь этого не изменить.

– Мне жаль, – я накрыла сжатую в кулак руку Оуэна, лежавшую на столе. – Нас объединяет одно горе, одна печаль, пусть в разной степени, но все же. Предлагаю почтить память моего отца.

Из глаз скатились крупные слезы, мир подернулся соленой пеленой. Постаралась натянуть на лицо улыбку и вытереться салфеткой, но ничего не получалось. К горлу подкатил ком и истерика уже размахивала руками на задворках сознания.

– Простите. Я могу… могу оставить вас на минуту? Мне нужно привести себя в порядок.

– Уверен, со мной ничего за это время не случится. А, если и случится, то вот, – он показал, что знает, как нажимать на красную кнопку, которая немедленно передает сигнал на мой планшет. Благодарно кивнула и устремилась в уборную.

Заперев кабинку, я прислонилась к стене и, сотрясаясь в рыданиях, скатилась по ней на холодный кафель с трещиной поперек плитки. Надо же, такой дорогой ресторан, а трещина… Прямо как в моей жизни. Чистокровный великородный, но и его жизнь не пощадила. Деньги, власть, сила оказались неспособными защитить от других чистокровных и великородных. Почему же все в жизни так? Почему нет справедливости? Даже сильные этого мира не могут позволить себе самое главное – любовь.

Минута превратилась в две, в три, в пять, а меня по-прежнему лихорадило от боли и обиды. Вспомнив, что я на работе, а за столиком ждет пациент и просто хороший мужчина, который ни в чем не виноват, я исключительно усилием воли заставила себя остановиться. Долго поливала лицо ледяной водой, благо ограничения по ней здесь нет, поправила легкий макияж и вернулась за столик, запрещая себе думать об отце. Время для скорби будет. Теперь у меня его полно.

Как раз вовремя, потому что принесли заказ, который сделал мой спутник.

– Вы в порядке?

Фет Сайонелл, принесший дурные вести, волновался не меньше, а ему нельзя было. Болезнь Торкинсона распространяется по нервной системе и, чем больше человек волнуется, тем стремительней она разносится по организму.

– Оуэн, – губы подрагивали, но я почти обрела эмоциональную стабильность, пообещав себе выплакаться вечером и обязательно рассказать ребятам, что отец нас вовсе не бросал. Мы вместе поплачем. Сейчас меня ждет работа. – Давайте договоримся, что вы не будете переживать по этому поводу. Вы мой благодетель. Я жила, словно в тумане и ненавидела отца. Несправедливо. Теперь я знаю правду и мне полегчает. Не сейчас, позже, но обязательно полегчает.

– И что изменилось от этой правды?

– Все, – уверенно кивнула. – Изменилось все. Раньше я жила и думала, что не нужна никому. Что я не только пустышка без искры, но настолько ничтожна, что даже собственный отец от меня отказался. Сейчас я понимаю, как ошибалась, – часто закивала, осознавая, что Таххир, по сути, был меня не достоин! Он сидел на моей шее четыре года, а я оставалась с ним исключительно из страха, что и он меня бросит, а кроме него я никому больше не приглянусь. Останусь одна. Страх быть отвергнутой жил во мне все это время. А теперь я его переборю. Не сразу, но справлюсь и моя жизнь обязательно изменится к лучшему!

– Он любил вас больше всего в жизни, Александрина! Помните об этом.

Кивнула и улыбнулась сквозь слезы. Но на этот раз это были очистительные слезы, слезы радости.

– Итак, что у нас здесь?

Потерла руки и, не без ужаса, взглянула на обилие металлолома, окружающего скромную тарелку с зелено-серым супом-пюре. В центре кашицеобразной лужи лежала креветка, украшенная листиком петрушки. Заметив мою озадаченность, Оуэн поспешил на помощь:

– Все просто. Когда подают первое блюдо, следует брать крайнюю ложку. В дальнейшем приборы расположены в порядке очередности подачи блюд. От внешнего края к внутреннему. Десертные приборы – сверху.

Я глянула на четыре пары ножей, ложек и вилок и разве что не присвистнула. Неужели все это действительно необходимо?

– А бокалы?

Их возле моей тарелки стояло целых четыре штуки.

– В компании мужчины этого запоминать не придется. Чтобы не попасть в неловкое положение, достаточно попросить кавалера налить вам белого или красного вина, воды или шампанского. Дальше он сделает все сам.

В доказательство фет Сайонелл элегантно поднял бутылку и наполнил мой бокал, следовало полагать, для красного вина.

– Вам предстоит ужин? Вы волнуетесь.

– Не то слово! Меня пригласили в Рэдкайл! – усмехнулась и закатила глаза. Как-то Рэдкайл и я в одном предложении даже не звучали.

– Достойное место, – с необычайной для своего возраста и состояния величественностью обозначил собеседник. – У вас есть подходящий наряд?

– Нет, но я попрошу у Лоби, она частенько со своим мужем выбирается в неплохие местечки. Он искристый при хорошей должности.

Мужчина снисходительно улыбнулся и приступил к еде. Ели мы некоторое время молча, просто потому, что еда была восхитительно вкусной! Не сублимированной, а настоящей! Суп проглотила в пять глотков, есть-то там было нечего. А вот горячее смаковала целых пять минут! Я не ела красную рыбу, пожалуй, со смерти отца! Учитывая, что это редчайший в мире деликатес, который выращивается только в седьмом дистрикте и поставляется специальными рейсами в девятый и ряд других, мне даже не хотелось знать, сколько это удовольствие стоит. Фет оставит в этом, без сомнений, шикарном месте все свое состояние! Он, конечно, может себе это позволить, но мне как-то жалко чужих денег. Это ведь, по сути-то, один раз в туалет сходить!

Тем не менее, рыба с красной икрой и жареным в масле картофелем пропала с моей тарелки стремительно, и стыдно мне за это не было. Я довольно вытерла губы салфеткой и откинулась на спинку мягкого кресла, поглаживая сытый живот, заметно выступающий под легкой тканью сарафана, ведь кофточку пришлось расстегнуть, чтобы не давили пуговицы.

– Вы довольны?

Первое правило съема – накорми женщину. Я усмехнулась, вспомнив, как нашла у Таххира книгу «Как покорить женщину». Первая мысль, которая у меня тогда возникла – как мило, что он мечтает меня покорить. О том, что покорить или, я бы сказала, засадить, совсем другой мечтает, мысли даже не появлялось. Но дело в другом. Основой основ там значилась необходимость хорошенько накормить женщину, поскольку после этого шансы, что она даст, скажем так, себя покорить разок, а может и другой, растут в геометрической прогрессии. И действительно, сытый голодному не фет. Неприятные воспоминания о родителях отца и их подлости отступили на задний план и в васильковые глаза Оуэна я смотрела с прежним дружелюбием.

– Кажется, с десертом придется повременить, – заметно смутившись, произнес мой спутник.

– Оуэн, вам нечего стесняться! Это все же моя работа! Хотите посетить уборную на кресле или прогуляемся? Уверена, вы вполне осилите прогулку, а Лоби мы об этом не расскажем.

– Знал, что не ошибся в вас! – мужчина подмигнул и улыбнулся.

Понимаю, что был риск, пусть совсем небольшой, но все же, что во время этой прогулки фет Сайонелл повредит себе что-нибудь, но разве жизнь не для того, чтобы рисковать и брать от нее максимум? Он может последние десять дней просидеть в этом кресле, а может уйти из жизни по дороге в уборную. Мы не знаем, где и когда застанет нас старуха с косой, но сидеть и ждать ее прихода спокойно и со смирением? Нет! Я этого ему не позволю! Последние дни моего пациента будут полны пусть маленьких, но побед и радостей! Тем более, что ему за каких-то полчаса удалось перевернуть мой мир с ног на голову и вернуть уверенность в себе! Папа меня любил! Папа меня не бросал! Маленькая Ланни-солнышко была правдой… Искренней, настоящей, до самого сердца.

Я достала из кресла необходимые вещи, и мы медленно дошли до уборной. Несмотря на болезнь и немощь, фет Сайонелл шел довольно уверенно, с гордо выпрямленной спиной, идеальной осанкой, опираясь на меня совсем чуть-чуть. Истинный великородный!

– Кто бы мог подумать, – улыбнулся фет Сайонелл, глядя на меня сверху вниз совершенно без смущения. – Я снова в кабинке туалета, без штанов и с хорошенькой девушкой!

– Фет Сайонелл, да вы шалун! – не удержалась и рассмеялась.

– То, что она меняет мне подгузник ровным счетом ничего не значит, – с деловым видом добавил он. – Эту часть истории при случае я упущу, так и знайте!

– Упускайте на здоровье. Только сейчас, пожалуйста, вторая позиция, плие, – командным тоном.

– Увлекаетесь балетом?

Мои брови резко поползли вверх, когда мужчина раздвинул ноги и присел. Я по привычке назвала обычные движения танцевальными терминами, забыв, что передо мной всего лишь пациент. Но, видимо, тайн у этого мужчины больше, чем волос в гриве у аркха.

– Не отвечайте, это заметно. Прическа, осанка, оговорки…

– Это моя страсть, – созналась негромко, ловко закрепляя подгузник и очередной раз сетуя на несправедливость судьбы. Она забирает таких вот добрых, отзывчивых, душевных людей, оставляя взамен злых, черствых, скверных. Зачем? Неужели там, куда они попадают, такие люди нужней? Добра и теплоты не хватает здесь, в этом мире. Там за чертой уже будет все равно.

Застегивая мужчине брюки, хоть в том и не было необходимости, он мог справиться сам, я уже откровенно плакала. Мне не хотелось с ним расставаться. От Оуэна исходило какое-то необыкновенное тепло. Возможно особенность его искры. Она очень сильная, невероятно сильная, даже я ощущала это.

– Эй, – строго произнес он, поднимая мою голову за подбородок сухими пальцами и заставляя подняться с колен. – Перестаньте!

– Простите, – размазала слезы по щекам. Что это со мной? Я часто приходила убирать пустые палаты после пациентов, которых не стало. С некоторыми хорошо общалась при жизни. Но ни разу ни один не тронул мою душу. Ни разу! – Не знаю, что со мной!

– Эмоциональный срыв. Так и знал, что не следовало вам рассказывать.

– Нет-нет! Я счастлива, что вы рассказали!

– Так, – поправив брюки, по-деловому начал он. – Нам нужно прокатиться. Идем.

– Куда?

– Хочу потратить кучу денег, а вы сделаете так, чтобы траты были не напрасными. Мы едем в Ликвид Сторидж.

Как-то необычно обсуждать бизнес в кабинке мужского туалета. Стоп. Я в принципе никогда не обсуждала бизнес, потому что разбиралась в нем так же, как аркх разбирается в тригонометрии.

– В крупнейшую брокерскую фирму? – вот уж действительно, он знает как предотвратить начинающуюся истерику. У меня глаза стали размером с юбилейную монету номиналом десять анников. На половину ладони была. Редкая. Коллекционная.

– Именно!

Переубеждать? Зачем! Я ведь дала себе установку сделать жизнь фета Сайонелла лучше, так следует выполнять! Мы вернулись за стол, выпили чай с десертом и во время чаепития уладили все дела с Лоби, которая категорически возражала против любых поездок. Впрочем, фет Сайонелл мог жути нагнать, как оказывалось, одним взглядом. Пообещал не только отказаться от услуг больницы, но и других богатых клиентов отговорить, да так ославить, что ближайшие лет триста это место будут за сотни километров обходить.

– Фет Сайонелл, – дрогнувшим голосом произнесла Лоби. – Вы хотя бы понимаете, в какое положение меня ставите? Я несу за вашу безопасность личную ответственность! Если во время поездки с вами что-то случится…

– Давайте сюда документы. Я подпишу все, что вы захотите, если вам от этого будет спокойней.

– Пожалуйста, согласитесь на сопровождение нашего квалифицированного специалиста и охраны. Тогда я смогу быть спокойна.

– Исключено, – отрезал он, а подруга поджала губы. Стоя за спиной фета Сайонелла, я лишь растерянно пожала плечами в ответ на ее растерянный взгляд.

– Чем вам помешает специалист? – попробовала уговорить своего строптивого пациента. – И охрана?

– Гиперопекой! Я болен, а не скатился в младенчество, – на мониторе появился очередной документ, затем второй и третий. Только после того, как Лоби получила подписи от Оуэна и от меня, посмотрела в мою сторону строго-строго, так, как умела, когда была настроена решительно. Аж пробрало.

– Значит так. Теперь за фета Сайонелла ответственность несешь ты. Если с его головы хоть волос упадет – с работы вылетишь. Понятно?

– Понятно.

– Я серьезно, Ланни, – она свела брови на переносице, взывая к моей совести и моему благоразумию. Очевидно же, что эта устрашающая отповедь прозвучала, чтобы меня в чувство привести.

– Я поняла, Лоби. Буду беречь его, как саму себя.

Она ужаснулась и я поспешила поправиться:

– Буду беречь, как Альби и Тана.

– Смотри у меня. Не задерживайтесь, фет Сайонелл, на семь часов у вас назначен осмотр, инъекции и процедуры.

– Буду вовремя, мама! – съязвил он и, показав подруге язык, отключил планшет.

– Нет, ну вы точно шалун! – рассмеялась я и, не удержавшись, обняла мужчину со спины.

Волар подали через несколько минут. Заднее кресло компактно сложилось, позволяя телепатоколяске Оуэна занять всю заднюю часть транспортного средства.