Пролог
Ленинград, 1933 год
Главный химик-технолог завода «Красный треугольник» Никита Петрович Корнеев проводил в своей потайной лаборатории последние изыскания с фрагментом таинственного гранита, который пару месяцев назад отдал ему Ванька Свиридов – сосед Никиты Петровича по лестничной площадке, работавший на камнерезке.
Сам Корнеев являлся специалистом высшей категории в области химии и физики. В 1910 году он с отличием окончил Петербургский технологический институт и далее семь лет трудился на крупном военном предприятии северной столицы, пока Октябрьская революция не внесла в жизнь Никиты Петровича, как и миллионов других граждан, свои коррективы.
Учитывая, что Корнеев являлся первоклассным ученым с богатыми знаниями и опытом, новая советская власть сразу же подобрала ему высокую и ответственную пролетарскую должность в качестве главного химика-технолога завода «Красный треугольник», где Никита Петрович трудился и по сей день.
Повод гордиться своим назначением у Корнеева вполне был. «Треугольник», основанный в середине прошлого века на набережной Обводного канала, являлся первым и крупнейшим в стране предприятием по производству резиновых изделий. Благодаря высокому спросу на продукцию и отсутствию на отечественном рынке значимых конкурентов предприятие стабильно получало огромные прибыли и вполне процветало даже в годы мировой войны.
Но радость капиталистов быстро закончилась с приходом к власти большевиков. В 18-м году предприятие национализировали, а спустя еще два года переименовали из просто «Треугольника» в собственно «Красный треугольник».
На протяжении двадцатых годов толпы людей со всего СССР приезжали в Ленинград в надежде устроиться работать на знаменитый на всю страну завод резиновых изделий. В это же время само предприятие поэтапно наращивало производственные мощи и модернизировало технологии, благодаря чему производительность труда сейчас достигла здесь небывалых высот.
Никита Петрович же работал на своей высокой должности ответственно и с энтузиазмом. Во многом именно благодаря его изысканиям на «Треугольнике» за последнее время было налажено массовое производство синтетического каучука.
Однако за более чем десять лет работы Корнеев, несмотря на свои личные достижения, так и не смог как-то более значительно продвинуться в служебной карьере. Никита Петрович хотел чего-то большего, чем разработка технологий производства галош, шин и прочего резинового ширпотреба.
И вот судьба, наконец, предоставила Корнееву шанс совершить настоящий прорыв в собственной научной деятельности. Примерно два месяца назад назад Никита Петрович услышал от своего соседа-камнерезчика Ваньки Свиридова историю о странных самоубийствах, произошедших десять лет назад как раз неподалеку от его дома и места работы, на том же Обводном канале. В тот год люди почему-то с завидной охотой и регулярностью массово прыгали в мутные воды Обводного, чтобы свести счеты с жизнью.
Причиной всему якобы были найденные на дне канала во время прокладки теплотрассы древние человеческие останки и крупная ритуальная плита с таинственными надписями на поверхности. Несмотря на сразу же возникший к находкам интерес археологов, партийная знать города не расценила найденные предметы как представляющие собой какую-то научную ценность: «Хлам прошлого, и все тут! Мы теперь пишем новую историю с момента триумфа нашего великого вождя Ленина, а все эти языческие отголоски далёкого прошлого не несут никакой пользы для строительства коммунизма!».
В результате человеческие останки были выброшены на свалку, а гранитную плиту порезали на камнерезке. Её обработкой в то время как раз и занимался сосед Корнеева Ванька Свиридов, который решил сохранить себе на память небольшой фрагмент древней плиты.
Как только Никита Петрович услышал эту загадочную историю, то сразу же испытал неудержимый научный интерес и попросил Ваньку одолжить ему фрагмент этого гранита для собственного подробного исследования. Сосед поначалу противился, мол, не стоит, вдруг реально проклятие на нем? Но после настойчивых доводов Никиты Петровича Ванька в итоге согласился.
Безусловно, история про эпидемию суицидов на Обводном канале в 23-м году была, как минимум, очень странной, но Никита Петрович в разную мистику и проклятия не верил. Он был убежденным учёным-материалистом, и плита из древнего захоронения была для него в первую очередь интересным объектом для изучения её необычных физических и химических свойств.
А что до самоубийств, так район Обводного сам по себе не особо внушал прохожим оптимистичного настроя: депрессивная городская окраина, усеянная бесконечными заводами и предприятиями, постоянно царящие в воздухе неприятные запахи и зловония, а также не самый дружелюбный контингент местных жителей из убогих рабочих общежитий. Попробуй сам тут коньки не отбросить от подобной безысходности…
Тем не менее Никита Петрович решил разобраться, что же именно нашли строители в 23-м году при прокладке теплотрассы под Обводным каналом, и могли ли данные находки как-то повлиять на будущих местных утопленников?
И как впоследствии оказалось, гранит действительно оказался далеко не самой простой горной породой. Более того, его химический состав в принципе не подходил ни под один известный на планете материал! А изотопы, которые можно было из него получить, способны как минимум совершить мировую научную сенсацию! Откуда у древних местных жителей был такой материал для создания ритуальных плит, можно было только гадать…
Корнеев проводил исследования гранита прямо на территории «Красного треугольника», тайно используя его списанное оборудование, переделанное под свои опыты в кустарных условиях. Чтобы не попасться под пристальное внимание НКВД за нелегальное использование социалистической собственности под личные нужды, Никита Петрович в течение двух недель соорудил себе собственную подпольную лабораторию в одном из бесхозных помещений на подвальном этаже завода. Там он и проводил безвылазные ночи за увлекательной работой над фрагментом таинственного гранита.
Вести в одиночку подобные исследования на крупном городском предприятии и держать их в абсолютной тайне было крайне затруднительно, поэтому в дело был посвящён ещё один человек. Им стал Володя Резников – начальник производства, с которым Никита Петрович давно был знаком и которому полностью доверял.
Володя, как человек, также занимающий весьма высокий пост на «Треугольнике», максимально прикрывал деятельность Корнеева от посторонних: предупреждал о любых проверках, контролировал ночную вахту, а также активно помогал оборудовать потайную лабораторию в подвале и поставлял для неё неучтенные заводские ресурсы. Взамен Никита Петрович пообещал, что когда его опыты в конце концов увенчаются успехом и он обязательно получит за них Нобелевскую премию, весь дополнительный денежный гонорар Корнеев сразу поделит вместе с Володей.
Сейчас было два часа ночи. Никита Петрович разглядывал в микроскоп полученный в результате последнего эксперимента уникальный изотоп гранита, представляющий собой порошкообразный материал темно-фиолетового цвета.
«Не может быть! – мысленно обрадовался Корнеев. – Похоже, это то, чего я так долго добивался. Этот изотоп точно произведёт революцию в науке!»
Но не успел Никита Петрович как следует насладиться собственным успехом, как в дверь его тайной лаборатории внезапно постучали. Корнеев дернулся от неожиданности и испуганно посмотрел на дверь.
– Никита Петрович, открой! Это я! – послышался за дверью взволнованный голос его сообщника Володи Резникова.
Корнеев мгновенно расслабился и, отложив микроскоп, отправился открывать дверь. На пороге действительно стоял начальник производства, но вид у него сейчас был крайне встревоженный.
– Володя, я же просил не отвлекать меня ближайшие два часа, – недовольно упрекнул его Корнеев. – Что случилось?
– Беда, Никита Петрович! Я только что видел, как во дворе остановился милицейский автомобиль, а оттуда двое в форме вышли.
– Етитская сила, не вовремя как… – отчаянно выругался Корнеев. – Неужто нас заложил кто-то?
– Не знаю. Но лучше нам быстрее уходить отсюда от греха подальше. Вдруг они действительно по нашу душу приехали?
– Черт, тут же кроме оборудования все бумаги и методички по моим исследованиям…
– Нет времени, Никита Петрович. Оставляйте всё здесь. Лабораторию замаскируем, как обычно. Никто её тут не найдёт.
– А вдруг они в курсе маскировки?
– Будем надеяться, что нет.
– Подожди, дай я хотя бы образец заберу, иначе к чему я потратил столько сил и времени на все эти исследования?
– Только быстрее, Никита Петрович!
Корнеев подбежал обратно к своему столу и быстро пересыпал образец изотопа в небольшую пробирку, после чего вернулся к выходу.
– Всё, теперь уходим, – сказал Никита Петрович и начал закрывать за собой дверь на ключ.
Вся маскировка лаборатории заключалась в том, что ведущая в неё дверь внешне казалась намертво приваренной к стене, но на самом сварные швы лишь плотно прилегали друг к другу, создавая иллюзию замурованного помещения. Потайной замок, спрятанный за металлическим кожухом, открывался только спецключом, который хранил в одном экземпляре лично Никита Петрович. Сам же подвал, где находилась лаборатория, в последние годы оказался фактически целиком заброшен и никем из персонала давно не использовался. Так что случайных гостей здесь точно можно было не ждать.
Через минуту Никита Петрович и Резников вышли из подвала на первый этаж пустующего заводского корпуса.
– Уходите через цех механической обработки, – порекомендовал Володя Корнееву. – Там они вас не обнаружат.
– А ты?
– Не волнуйтесь, я их задержу пока. Придумаю что-нибудь. Скажу, что плановую ревизию инструментов здесь провожу!
– А если не поверят?
– Пускай обратное докажут сначала. Всё, уходите, Никита Петрович. Немедленно!
Корнеев кивнул и бегом направился к цеху механической обработки, откуда далее можно было выйти наружу и незаметно покинуть территорию завода через восточные ворота, минуя главную проходную.
Уже меньше чем через минуту Володя Резников встретился на лестнице с тремя офицерами НКВД.
– Ой, – Володя изобразил удивление. – Доброй ночи, товарищи милиционеры. А что случилось? Вас вроде никто не вызывал….
– Вы кто такой, гражданин, и что здесь делаете посреди ночи?– сразу поинтересовался старший офицер.
– Я? Я начальник производства. Владимир Резников. Вот, провожу плановую ночную ревизию инструментария.
– Хмм… Один, что ли?
– Так точно. Мы посменно проводим с другими работниками.
– Документы ваши… – попросил офицер.
– Ах, да. Конечно, – Резников сразу послушно отдал им на проверку своё удостоверение личности.
– Где товарищ Корнеев, главный инженер-химик завода? – спросил вдруг старший милиционер.
– Как где? Дома наверняка спит, как и все остальные сотрудники. Два часа ночи же. Я тут один и ещё пара вахтеров.
– Вам известно, где товарищ Корнеев хранит нелегально изъятое заводское оборудование и для чего его использует?
– А? Какое ещё нелегально изъятое оборудование? О чем вы?
– Понятно, значит, будем разбираться в участке. Вы поедете с нами, товарищ Резников.
– Что? Это еще зачем?
Старший офицер повернулся и молча махнул головой двум своим подчинённым. Те сразу же подошли вплотную к Резникову и грубо схватили его под руки.
– На каком основании? Вы не имеете права, черт возьми! – попытался запротестовать начальник производства.
– Ведите его в машину, – хладнокровно приказал старший офицер. – Один остаётся с ним внизу, второй возвращается сюда. Осмотрим здесь каждый цех, каждую комнату. Что-то да найдём, если, конечно, Сидоров нам не соврал.
В это время Никита Петрович миновал цех механической обработки и вышел во внутренний двор «Красного треугольника», где через дежурную проходную можно было выбраться с огромной заводской территории на улицу Розенштейна.
***
Примерно через пятьдесят минут Корнеев уже добрался пешком по набережной Обводного канала до Боровой улицы, где неподалеку находился его дом. Ближайшая округа в это позднее ночное время, разумеется, пустовала.
Никита Петрович был сейчас крайне встревожен и озадачен. Почему на завод именно посреди ночи приехала милиция? Неужели на них кто-то написал донос? Но кто мог узнать про опыты и лабораторию, кроме Резникова? Может, сам Володя его подставил? Вряд ли. Какой тогда ему был смысл предупреждать Корнеева о приезде сотрудников органов? Нет, это сделал кто-то другой. Наверняка тот дотошный мастер из цеха химической обработки. Сидоров, кажется, его фамилия. Этот подлец вполне мог что-то пронюхать. Надо было обратить на него более тщательное внимание.
Кстати, интересно, как там сейчас сам Резников? Вдруг милиция знала, что он – сообщник Никиты Петровича, и теперь повязала его. Они ведь обязательно вскоре устроят Володе тщательный допрос и всё из него вытрясут. В таком случае им с Корнеевым обоим конец. Тут одним снятием с должностей не отделаешься, тюремный срок обеспечен. Кроме того, судьба самой лаборатории со всем её оборудованием и заметками об опытах теперь тоже была в большой опасности.
У Корнеева от панического настроения жутко разболелась голова. Добраться бы хоть до дома…
Одно грело душу Никиты Петровича – спустя почти два месяца исследований ему всё же удалось добыть образец уникального химического изотопа, который может радикально изменить всю жизнь Корнеева. Нужно любой ценой сохранить его на будущее и спрятать от посторонних. Когда он сможет полноценно и публично заявить о своем сенсационном научном открытии, к нему будет уже совсем другое отношение. Победителей, как известно, не судят…
Но вдруг дома у Никиты Петровича сейчас тоже засада, и его там ждёт милиция? Тогда нужно спрятать образец в другом месте, пока не поздно. Но где?
Корнеев почти перешёл на другую сторону набережной Обводного канала через Боровой мост, как вдруг услышал позади рядом с собой чей-то громкий и отчетливый голос:
– Подожди, останься здесь…
Никита Петрович сразу прервал свои мысли и повернулся, но к собственному удивлению никого не обнаружил ни на мосту, ни на набережной. Ближайшие ночные улицы, освещаемые лишь одинокими фонарными столбами, были абсолютно безлюдны.
«Что за черт?» – подумал Корнеев.
– Образец не должен попасть в чужие руки, – продолжил неизвестный голос. – У тебя нет выбора. Останься здесь вместе с ним.
Никита Петрович слышал этот голос настолько чётко, что казалось, будто неизвестный собеседник был где-то поблизости, буквально в паре шагов от Корнеева.
– Я здесь, подойди ко мне.
Никита Петрович вернулся обратно на середину моста и вскоре понял, что голос исходил прямо из мутной воды Обводного канала. При этом там тоже никого не было. Как такое возможно?
– Останься, тебя здесь никто не найдёт.
Голос звучал крайне завораживающе и вызывал сейчас у Никиты Петровича необъяснимое ощущение абсолютной умиротворенности и безопасности. Корнеев слышал его и всё сильнее приходил к выводу, будто кто-то там из воды хочет ему искренне помочь.
Никита Петрович оперся руками на перила моста и, не отрывая глаз, всматривался в тёмные воды канала. В какой-то момент он заметил, как на водной глади образовались крупные пузыри, будто там на дне кто-то сейчас тонет.
– Иди сюда, к нам. Один шаг, и ты в безопасности. Никто не найдёт тебя и то, что ты хочешь сохранить в тайне. Другого выхода нет. Ты ведь знаешь это…
Полностью загипнотизированный таинственным голосом Корнеев в этот момент окончательно убедился, что невидимый собеседник из воды просит, чтобы Никита Петрович остался вместе с ним здесь, на дне канала, где никто и никогда не найдет ни образец, ни самого Корнеева.
«Да, это действительно самый правильный и единственный выход, – находясь, словно в прострации, подумал Корнеев. – Как я сразу этого не понял?»
– Иди сюда, и все проблемы мгновенно исчезнут, – снова произнёс голос, сопровождаемый появлением на поверхности воды новых пузырьков.
Никита Петрович ловко и решительно перешагнул через перила моста, а затем встал во весь рост над водами канала.
«Все будет хорошо…» – мысленно прошептал себе Корнеев и закрыл глаза.
Через пять секунд Никита Петрович убрал руки с перил и плавно полетел с моста вниз. Тело Корнеева с громким всплеском плюхнулось в тёмную воду Обводного канала и сразу исчезло из виду.
Во время падения пробирка с образцом уникального изотопа, лежащая в кармане Корнеева, открылась, и темно-фиолетовый порошок медленно растворился в воде.
Никита Петрович даже не пытался выплыть и смиренно остался лежать на дне канала. Там, куда его позвал голос.
Глава 1
Санкт-Петербург, 1992 год
– Светлана Леонидовна, будьте добры, расскажите в мельчайших подробностях обстоятельства вашей встречи с гражданкой Абрамовой перед её самоубийством, – своим выразительным и спокойным голосом обратился полковник Разин к сидящей напротив него женщине средних лет с короткими русыми волосами.
Свидетельница тяжело вздохнула и опустила взгляд. Новое мысленное возвращение к моменту смерти собственной подруги давалось ей явно нелегко.
– Да, я постараюсь, – после небольшой паузы сухо ответила женщина. – С какого момента начать?
– С самого начала, пожалуйста. Давно ли вы знали погибшую? Сколько до этого не виделись с ней? – спокойно пояснил полковник.
Беседа проходила в одном из кабинетов управления министерства безопасности на Литейном проспекте, 4. Разин и свидетельница по имени Светлана сидели за небольшим столом напротив друг друга. Кроме них здесь находился еще один сотрудник Управления СЛ по фамилии Титов. Этот хмурый здоровяк расположился в углу кабинета за спиной полковника.
– Ну, в общем, с Маринкой я знакома была еще с техникума, – собравшись, начала неторопливо рассказывать женщина. – Учились вместе в одной группе. Можно сказать, близко дружили, часто встречались вне учебы. А она девчонка-то веселая была. Помню, как-то раз пошли с ней в кино вместе, и там такой забавный случай произошёл. В общем, купила она нам по билету на вечерний сеанс, а там с нами в одном ряду мужик такой толстый сидел, всё комментировал каждую сцену из фильма, а Маринка возьми да скажи ему…
– Можно без этих подробностей, – спокойно перебил её Разин. – Ближе к сути дела, пожалуйста.
– А, да, простите, – свидетельница вновь потускнела. – С Мариной мы перестали общаться где-то лет семь назад. У каждой свои заботы появились: работа, семья, бытовуха и так далее. У меня двое детишек, у неё сын. Ну, сами понимаете, тут уж не до встреч совсем стало. Тем более живем в разных концах города. Она на Гражданке, а я так и осталась на Боровой в общежитии. Так, созванивались только иногда.
– То есть, вы встретились в тот день на Обводном канале совершенно случайно?
– Да, всё верно. Я так-то знала, что Марина на «Красном треугольнике» уже давно работала. Вроде бы и не особо далеко от моего дома, но всё равно никак нам что-то не удавалось пересечься все эти годы. А в тот день пошла я, значит, поздно вечером в магазин по набережной Обводного к Лиговке, и вижу, навстречу женщина идет и как будто чуть пошатывается. Я пригляделась, а это Маринка! Почти не изменилась с тех пор. Только вид у неё был какой-то уставший, вымотанный.
– Во сколько это было?
– Да часов в десять вечера примерно.
– Дальше…
– Дальше я, когда её узнала, сразу подошла к ней и радостно воскликнула, мол: Маринка! Привет, родная! Ты как здесь? А она будто заторможенная немного, глаза стеклянные, неживые какие-то. В общем, она еле узнала меня и так, абсолютно без малейшей радости, прошептала: «Привет, Света». Я её спрашиваю еще раз: «Ты чего тут делаешь?» А она так неопределённо ответила: «Гуляю». Короче, странно очень она себя вела. Спросила я еще, а чего здесь гуляешь? А она говорит что-то в духе: «Я устала, хочу здесь отдохнуть». Не очень поняла, что она имела в виду, но развивать тему короче не стала и решила задать ей стандартные вопросы типа: «Как жизнь, работа, семья» и всё в таком духе. Ну и дальше она вообще какую-то ахинею бессвязную понесла.
– Какую именно?
– Да я даже не запомнила толком. Что-то про спецзадание плела, центрифуги какие-то, подземный цех, куда её вроде как послали работать. Не помню.
– Давай-ка вспоминай точно. Без всяких «что-то, вроде, наверное», – вдруг грубо вступил в беседу Женя Титов, сидевший позади полковника.
– Женя, помолчи пока, – сразу сдержанно осадил его Разин, повернувшись назад.
Свидетельница была слегка ошарашена внезапным и дерзким обращением второго круглолицего офицера и сразу заметно растерялась.
– Продолжайте, Светлана Леонидовна, – снова повернулся к ней и тихо попросил полковник. – О чем именно она говорила? Постарайтесь вспомнить всё как можно точнее.
– Хорошо, сейчас попробую, – женщина вновь собралась с мыслями и попыталась вытянуть из памяти все подробности. – Говорила, что задержалась сегодня на работе, ей там какое-то ответственное задание дали. Еще говорила про какой-то небольшой цех где-то в подвале. Центрифуги там стояли, химическое оборудование и еще что-то. Я в этой терминологии производственной не сильна, поэтому дословно не запомнила, уж извините. Вот…
– А гражданка Абрамова вам вообще рассказывала до этого про свою работу?
– Ну так, в общих чертах. Знаю только, что она там вроде бы обычной штамповщицей работала. А так мы на эту тему никогда и не общались особо. Была бы хоть работа интересная. А так, что у неё изо дня в день одна и та же рутина, что у меня. В общем, на тему работы мы друг с другом практически не трепались.
– Понятно. Возвращаемся к вашему с ней разговору в тот вечер. Она сказала про цех в подвале и ответственное задание. Так?
– Да. А потом уже полную чушь начала нести. Опять сказала, что устала очень и хочет погулять здесь и отдохнуть. Я её спросила: «А почему именно здесь?» А она говорит: «Меня тут ждут». Я спрашиваю: «Кто? Муж?», а она отвечает: «Меня ждут те, кто сможет сделать мою жизнь лучше. С ними мне будет хорошо, спокойно».
– Она так и сказала?
– Да, это я уже точно запомнила. Еще подумала: ну, Маринка точно не в себе маленько. Совсем, видать, работа на «Красном треугольнике» её доконала и умственно, и физически. Там же у них очень вредное производство, насколько я знаю.
– Дальше…
– Ну дальше я, естественно, сразу поинтересовалась, о ком идет речь, а она отвечает: «Они – хранители древней мудрости. Они ждут здесь каждого, кто устал и кому плохо по жизни». И тут я подумала: может, Маринка пьяная в стельку? Этот стеклянный взгляд, походка неуверенная. Но алкоголем от нее вообще не пахло при этом. И речь у нее была хоть и монотонная, но членораздельная и четкая. Так пьяницы не говорят.
– Может быть, она наркотики какие-то употребляла? – предположил Разин. – Не замечали раньше у неё интереса к подобным вещам?
– Да нет, что вы! Она даже алкоголь-то пила только по праздникам, и то чуть-чуть. Ну а наркотики тем более её вообще никак не интересовали. Нет, с ней что-то другое было. Как будто расстройство какое-то психическое. Короче, неадекватная она была.
– Что-то еще она сказала, кроме фразы «Они – хранители древней мудрости»?
– Вот после этой фразы, когда стало понятно, что у неё не все дома, я спросила: «Марин, ты хорошо себя чувствуешь?» А она отвечает: «Нет, но это скоро пройдет». Я ей предложила либо ко мне пойти, либо, может, скорую помощь вызвать. Но она наотрез отказалась и заявила, что сейчас ей и так обязательно помогут. Тут я попыталась взять её под руку и убедить, что ей реально нужна помощь врача. А она вдруг резко так отмахнулась от меня и чуть ли не закричала что-то типа: «Не трогай меня! Ты ничем мне сейчас не поможешь!». А в глазах её отражались прям такой гнев и безумство, что тут я даже сама испугалась и окончательно поняла, что любой дальнейший разговор с ней бесполезен. Марина была совершенно не в себе. И вот, после этого она сразу отвернулась и быстро, той же шаткой походкой пошла себе дальше по набережной. А я стояла в ступоре и не знала, что мне делать. Только и оставалось теперь, что просто наблюдать за ней со стороны.
– То есть после этого она сразу ушла, а вы не попытались её остановить?
– Нет! Я же говорю, я стояла в шоке и не знала, что делать. Марина, конечно, неадекватно себя вела, но я и подумать не могла, что дальше она сотворит такое…
– Вы сразу не ушли домой и решили просто понаблюдать за ней со стороны?
– Именно. Мне стало интересно: а вдруг она и впрямь с кем-то тут встречается? В общем, смотрю, Марина прошла по набережной чуть больше пяти метров, а потом быстро пересекла дорогу и оказалась рядом с каналом. Я сама дорогу не переходила и наблюдала за ней с тротуара. Смотрю, направилась она дальше прямо к ограде набережной мимо деревьев. Потом, когда дошла до конца, встала перед водой и небрежно облокотилась на перила. Я еще подумала, может её тошнит? А потом…
Светлана вдруг оборвала свой рассказ и нервно замотала головой. На её лице отобразились горестные эмоции, и женщина, едва не заплакав, громко всхлипнула.
– Простите, – извинилась она, опустив голову. – Не могу так спокойно об этом опять рассказывать…
Разин промолчал, спокойно ожидая, когда свидетельница сама продолжит рассказ.
– … Вот, потом Марина вдруг резко залезла на ограду, а затем, будто ангел, вытянула так руки по сторонам и полетела вниз… в воду. Я сначала опешила, не поверила своим глазам. А потом уже сразу начала звать на помощь. Но рядом никого не оказалось, и я сама перебежала дорогу и устремилась туда, к ограде. Добежала, посмотрела в воду, а Марины уже не видно было внизу. Как нырнула, так и осталась там, в воде. Даже всплыть, видимо, не пыталась… Ой, бедная моя Мариночка, что же ты сделала с собой…
Свидетельница окончательно сломалась и беззвучно заплакала, прикрыв глаза рукой. Разин и Титов сидели всё с теми же каменными лицами.
– Больше никаких странностей не заметили в её речи и поведении? – задал новый наводящий вопрос полковник.
– Господи, да куда уж еще странней?
– Тебе вопрос задали, так что отвечай, – второй раз не выдержал Титов.
Разин, не поворачиваясь, вытянул вверх ладонь, намекая, чтобы Женя вновь умолк. Женщина после этого уже не сдержалась и заплакала в голос.
– Что ж, гражданка Синицына, спасибо за ваши показания. На сегодня вы можете быть свободны, – монотонно подвел итог полковник и протянул ей маленькую бумажку. – Если вспомните еще какие-то детали, позвоните, пожалуйста, по этому номеру телефона.
Женщина, всхлипывая и вытирая слезы, неохотно взяла со стола бумажку с номером, а затем, не попрощавшись и не поднимая на офицеров свои заплаканные глаза, медленно поплелась к выходу из кабинета.
Когда дверь за ней захлопнулась, полковник Разин повернулся к Титову и задал ему вопрос:
– Твои мысли?
– Рано вы её отпустили, товарищ полковник. Можно было спокойно дожать еще.
– Дожимать, Женя, ты будешь террористов и врагов государства. А эта женщина – свидетельница, на чьих глазах совершила акт суицида близкая подруга. Её эмоциональные переживания вполне понятны, и выжимать из неё что-то еще в таком состоянии сейчас бесполезно. Будем надеяться, что когда она придет в себя, то, вероятно, действительно вспомнит еще что-то важное. А пока будем отталкиваться от первичных данных.
– Ну, тогда могу сказать, что дело, похоже, и правда по нашей части. Странностей тут хватает с излишком. В первую очередь, непонятно, с чего они все именно в тот район Обводного топиться ходят, между Боровой и виадуком? Как будто медом им там намазано. Почему не у того же «Красного треугольника»? И что это еще за «Хранители древней мудрости»? Вдруг Абрамова не бредила, а действительно имела в виду конкретных, не воображаемых в её мозгу людей?
– Возможно. Но меня еще очень смутила другая подробность. Абрамова перед смертью сказала Синицыной, что в этот день работала над неким спецзаданием в подземном цеху, с центрифугами и химическим оборудованием. Что если тут есть прямая связь?
– Может, и есть, Сергей Палыч. Но опять же, почему они все идут сводить счеты с жизнью в одно конкретное место? Может, нам стоит экспертизу в том районе провести? Вдруг там в воздухе газ какой-то витает, влияющий на психику и сознание, или климатическая аномалия какая-нибудь?
– И действует она при этом только на работников «Красного треугольника»? Ты сам-то думай, что говоришь, Женя. Все пятеро наших утопленников работали на одном предприятии. Это единственное, что их связывало.
– Тогда я понятия не имею, чем может быть вызвано такое странное поведение.
– На мой взгляд, утопленники приходят туда уже с поврежденным рассудком. А повреждается он, судя по всему, еще во время нахождения на заводе. Просто представим, что «Красный треугольник» – это точка «А», или причина, а конкретный участок Обводного канала – это точка «Б», то есть следствие. Следствие само по себе нам известно – самоубийство. А вот причина – нет. И раз она находится в точке «А», значит, оттуда и нужно начинать наши поиски. Если поймем причину, тогда сможем объяснить и следствие.
– И что вы предлагаете?
– Надо отправить на завод кого-то из «уберов». А лучше сразу двоих. Пускай подробно разведают там обстановку изнутри, на месте.