История предательства

© Робитов Д., 2020

© Интернациональный Союз писателей, 2020

* * *

Робиташвили Давид Годердзиевич родился 20 января 1961 года в городе Тбилиси Грузинской ССР. После окончания Тбилисского высшего артиллерийского училища с 1983 по 1998 год служил на разных офицерских должностях в Вооруженных силах России, в том числе с 1984 по 1986 год – в Демократической Республике Афганистан. После выхода в запас работал на гражданских предприятиях в различных должностях. Чтобы уверенно аргументировать в спорах с родственниками и знакомыми, с юных лет собирал исторические факты, читал летописи и анализировал. Начал писать статьи. Друзья стали обращаться к нему с вопросами на историческую тематику. Решение рассказать историю доступным языком созрело к 2010 году. Автор считает, что пишет для тех, кому это действительно интересно.

Глава первая

И вот рука предающего Меня со Мною за столом; впрочем, Сын Человеческий идет по предназначению, но горе тому человеку, которым Он предается.

Новый Завет. От Луки. Глава 22 – ст. 21, 22.

Целых три дня и три беспокойные ночи Царский город жил в ожидании бунта и погромов. Но вопреки ожиданию ничего такого не случилось. Шок от зловещей новости – насильственной смерти базилевса-регента – еще не прошел. Горожане были подавлены происшедшим, а городская стража равдухов исправно пресекала все возможные попытки беспорядков. Слухи распространялись по городу самые разнообразные. Малолетние цезари, сыновья почившего базилевса Романа из правящей династии, нуждались в защите и отеческом покровительстве. Кто станет следующим регентом?

На четвертый день после убийства Никифора Фоки^[1] бразды правления в Византийской державе публично взял на себя племянник убитого Никифора, магистр Иоанн Куркуас^[2] по прозванию Цимисхий. Такое прозвище было дано Иоанну потому, что он был малого роста.

На рассвете в субботу, одиннадцатого декабря тринадцатого индикта шесть тысяч четыреста семьдесят восьмого года от сотворения мира, что соответствовало 969 году от Рождества Христова, по улицам города разъезжал отряд избранных воинов, провозглашая Иоанна и малолетних цезарей соправителями и самодержцами ромеев. Формула провозглашения нового базилевса обязательно включала имена законных наследников правящей Македонской династии, Багрянородных цезарей Василия и Константина, не достигших совершеннолетия.

В небольшом удалении от воинов следовал проедр Василий Ноф^[3]. Номинально он занимал высший гражданский чин председателя правительства, но реальная власть при Никифоре II была сосредоточена в руках его брата Льва, удостоенного титула куропалата – одного из первых по значению титулов в византийской иерархии, обычно жалованного ближайшим родственникам государя и высокопоставленным иностранцам. Проедр, хотя и был скопцом, отличался предприимчивостью, изобретательностью и умением применяться к различным обстоятельствам. Он внимательно наблюдал за реакцией простого люда на улицах и площадях, чтобы немедленно реагировать на настроение толпы. Городские стражники, в свою очередь следовавшие за ним, готовы были немедленно действовать по его указанию, хватая зачинщиков беспорядков или просто недовольных.

К вечеру Василий вернулся во дворец и, как все три дня подряд, увидел новопровозглашенного базилевса над базилевсами, пьяного вдрызг. Муки совести терзали Цимисхия, и, чтобы как-то заглушить их, он напивался до беспамятства. Ужас и чувство вины за содеянное он топил в винном угаре.

Однако медлить дальше было нельзя. Первый шаг к трону был сделан, и, чтобы удержаться на плаву, надо было активно двигаться дальше. Следовало сделать следующий шаг. Отчаявшись привести Иоанна в осмысленное состояние, председатель правительства Василий взял дело в свои умелые руки.

Во время переворотов встречаются праздные из народа и неимущие, которые грабят добро и разрушают дома, а иногда и убивают соотечественников. От имени базилевса проедр разослал по всему городу указы и предписания, в которых под страхом отсечения головы запрещалось поднимать мятежи или совершать ограбления. Эти указы внушили немалый страх горожанам, и никто не посмел в нарушение приказа произвести возмущение. Так Василий предотвратил и подавил безрассудные устремления охлоса.

Обезопасив себя со стороны площадной черни, следовало незамедлительно воспользоваться плодами предательства и позаботиться о государственном аппарате и поддержке власть имущих. Как правило, после стихийных волнений во главе беспорядков становилась одна из четырех ведущих партий Византии.

Безоговорочно выразила поддержку базилевсу Цимисхию партия «зеленых», которая объединяла и выражала интересы торговых олигархов и бюрократов страны. Проедр Василий, как один из руководителей партии, заблаговременно заручился поддержкой всех ее членов.

Вызывала опасения позиция партии «голубых», которая выражала интересы крупных землевладельцев и военного сословия. Часть из них симпатизировала Цимисхию. Но тут было пятьдесят на пятьдесят.

К счастью для заговорщиков, куропалат Лев Фока – всесильный брат убитого базилевса Никифора – был дезориентирован и находился в прострации от случившегося. Если бы он взял себя в руки, ему удалось бы немедленно и без пролития крови лишить Иоанна власти. Ведь большинство чиновников, занимавших государственные должности, получили их от Никифора, а в Константинополе находилось преданное ему войско гвардии и дворцовой охраны. Все они присоединились бы к куропалату Льву, если бы он горячо принялся за дело и отважился поднять мятеж.

Но нерешительность Льва развязала проедру руки. Время было упущено. И пока Цимисхий заливал муки совести вином, Василий сделал все возможное для того, чтобы упрочить его и свое положение, устранив от управления государством всех подозрительных людей. И, прежде чем солнце в пятый раз после убийства Никифора взошло над землей, Василий назначил на высшие государственные должности своих приверженцев.

Прежде всего он отстранил от должностей: претора – верховного городского судью и друнгария флота патрикия Никиту, любимца Никифора. Затем был заменен друнгарий виглы – начальник дворцовой охраны в Константинополе, который подчинялся непосредственно куропалату Льву. Его еще называли в народе ночным эпархом, потому что, хотя городская стража подчинялась эпарху Константинополя, функции тайной полиции и охрана порядка в ночное время возлагались на ведомство друнгария виглы.

Отстраненным от власти сторонникам Никифора было приказано немедленно покинуть Царский город и вместе с их родственниками жить в своих сельских поместьях.

Выбив опору из-под ног куропалата Льва, проедр Василий занялся и решением его дальнейшей судьбы. Заверив Льва Фоку, что его жизни ничто не угрожает, он отправил того под конвоем в ссылку в город Митимну, расположенный на острове Лесбосе. А его сына Никифора, возглавлявшего ведомство, куда стекались денежные доходы императора, – на остров Имврос. Там они должны были находиться в полной изоляции, под охраной и без права переписки.

И, наконец, проедр сместил всех неблагонадежных, с его точки зрения, стратигов провинций и поставил вместо них своих близких и доверенных людей. Тогда же он отстранил от должности и отправил в родовое имение в Амасию второго сына куропалата Льва, патрикия Варду, которого император Никифор незадолго до смерти возвел в достоинство дуки Халдии^[4], что соответствовало герцогскому титулу у латинян. И это несмотря на то, что дука в это время находился далеко от столицы, на границе с Абхазским царством и арабскими эмиратами Закавказья.

В знак доверия и укрепления византийско-болгарского союза повелением нового базилевса над базилевсами Роман – брат царя Бориса – и невостребованные болгарские невесты возвращались на родину. Их сопровождал почетный эскорт византийской гвардии с патрикием Петром во главе. Ему предстояла весьма непростая задача. По прибытии в Болгарию он должен был отстранить от должности наместника Болгарии патрикия Калокира, как ставленника свергнутого базилевса Никифора Фоки. Его следовало отправить в изгнание, в родовое имение в Херсонесе на полуострове Таврия. Сам же Пётр должен был занять место военного советника при дворе болгарского царя Бориса. Ради этой миссии он был освобожден от командования войсками Азии.

В заключение всех государственных перестановок Василий Ноф вернул себе звание и должность паракимомена – главного спальничего базилевса, место первого министра и фактически второго человека в державе.

Таким образом, проедр Василий, сверх всяких ожиданий, за семь дней устроил все дела управления и укрепил власть Цимисхия. Он обеспечил ему поддержку двух крупнейших из четырех партий Византии.

А дальше можно было спокойно заняться привлечением на свою сторону оставшихся партийных объединений. Обычно при больших переворотах возникают стихийные мятежи и беспорядки, но после убийства базилевса Никифора народ молчал и соблюдал полное спокойствие. Никто из телохранителей не получил даже пощечины. Многие наблюдатели связывали это прежде всего с понижением цен на зерно, которое горожане восприняли как хороший знак после трех лет голода. Таким своевременным шагом Василий обеспечил новому базилевсу поддержку со стороны партии «красных» – тех, кто представлял интересы большинства населения в государстве: простых горожан, мелких землевладельцев и сельских общин.

Ему еще оставалось склонить на свою сторону последнюю из четырех партий – политическую организацию «белых», представлявшую интересы духовенства Византии. До сих пор они сохраняли нейтральную позицию. Но нельзя было недооценивать их силу и влияние на общественное мнение.

И самым наглядным проявлением поддержки духовенства было бы венчание Иоанна Куркуаса на царство. Церковная коронация в храме Святой Софии не считалась абсолютной необходимостью в Византии. Это был прежде всего обряд с политической окраской. Он придавал законность занятию трона в глазах международного сообщества.

Для решения этого вопроса паракимомен Василий отправился в резиденцию патриарха на переговоры. И хотя отец Полиевкт^[5] был в открытой ссоре с покойным базилевсом, он в очередной раз проявил свою неукротимую энергию. Владыка духовный имел разные недостатки: он был упрям, непримирим, ума несколько ограниченного и недальнозоркого. Но он в то же время был смел, умел говорить ясно и определенно. И категорически отказался возложить корону на голову Цимисхия. И даже пригрозил предать его анафеме, как обагренного кровью своего родственника и господина. Василию пришлось употребить все свое красноречие, чтобы переубедить первосвященника. Он изложил ему свою версию случившегося:

– Отец мой. Позволь мне говорить с тобою откровенно. Цимисхий стал случайной жертвой роковых обстоятельств. Во всем виновата его страсть к деспине Феофано. Для тебя не является секретом, что эта женщина совратила Иоанна Куркуаса еще в то время, когда была жива его жена – зоста патрикия Мария, подруга деспины. Развратница Феофано прелюбодействовала с ним на женской половине дворца. Базилевс Никифор, узнав об этом, изгнал Цимисхия из Царского города. Несчастная Мария – его жена – не перенесла такого позора и скончалась. А распутница воспользовалась этим и уговорила Никифора простить племянника. И когда Цимисхий вернулся из изгнания, замыслила свержение своего царственного мужа, чтобы посадить на трон своего любовника.

– Ты, Василий, хитер как лис. И можешь поставить все с ног на голову. – Не поверил его рассказу патриарх.

– Зачем мне это? – пожал плечами Василий. – Я пекусь только о благе государства. А поскольку лично занимался расследованием обстоятельств заговора, в мои руки попали неопровержимые доказательства. Например, вот эта записка, изъятая у главного постельничего Михаила, с предупреждением о заговоре. Она подтверждает, что Феофано в ночь перед убийством через подготовленные ею тайные ходы укрыла у себя в тайной каморке сильных и опытных воинов. Когда все было готово, Иоанн с остальными спутниками приплыл в лодке к Вуколеону. По веревке, спущенной их сообщниками, они забрались во дворец и ворвались в спальню к Никифору.

– Если это так, – сверкнул глазами патриарх, – и он, и она виновны в этом убийстве!

– Нет-нет, отец мой. Они не желали смерти Никифору. В их планы входило только уговорить его добровольно покинуть дворец и удалиться в монастырь, как он и сам желал долгие годы.

– Почему же произошло убийство?!

– Всему виной несдержанность одного из сообщников. Испытывая личную ненависть к базилевсу, тот набросился на спящего и разрубил его голову. Никто не успел и глазом моргнуть. Что было делать несчастному Цимисхию? Стража жаждала расправы. Ему ничего не оставалось, как отсечь Никифору голову, чтобы выставить ее на всеобщее обозрение. Но разве мертвому уже не все равно?

Когда я вошел в Хрисотриклин, то увидел Иоанна в глубокой печали. Он до сих пор испытывает муки терзающей совести, которые не сравнятся с пытками телесными, за то, что не смог предотвратить это ужасное убийство. Чтобы не оставить державу без государя, я с трудом уговорил его занять трон и надеть красную обувь базилевса.

– Почему преемник он, а не Лев Фока? – спросил подозрительно патриарх.

– У Цимисхия оказалось больше сторонников, чем у Льва, – не моргнув глазом ответил Василий. – Мы же не хотим ввергнуть страну в хаос братоубийства? А это неминуемо произошло бы, если бы трон занял Лев Фока, который не может похвастать любовью ни горожан, ни большинства сенаторов. И, как ты убедился, народ уже безо всяких возмущений принял Цимисхия своим базилевсом. Дело за тобой, отец мой.

– Формально красную обувь Владыки вселенной могут носить только государи, связанные родством с Македонской династией. Это право имеют наследники, юные цезари – дети покойного базилевса Романа. Это право имел покойный Никифор, так как был женат на регентше Феофано. Цимисхий не обладает этим правом, – возражал патриарх. – Или, может, он задумал жениться на распутной вдове, похоронившей двух мужей?

– На все воля Вселенского патриарха, – со скрытым лукавством ответил Василий. – Я до поры изолировал ее на женской половине дворца вместе с дочерями. Чтобы решить ее дальнейшую судьбу, мне надо твое благословение.

– Что говорит по этому поводу сама вдова?

– Уповая на то, что ты, отец, был ее наставником в отроческие годы, она молит о свидании с тобой, чтобы молить о защите и отпущении ее грехов, – скорбно опустил глаза Василий, в то же время внимательно следя за реакцией патриарха. Меньше всего ему хотелось, чтобы они встретились. Ведь тогда отец Полиевкт узнал бы правду. И неизвестно, как бы это потом обернулось.

– Нет прощения ее предательству. Я не желаю ее видеть. Пусть отправляется в монастырь замаливать грехи, – сурово ответил отец Полиевкт. – Иоанну Куркуасу передай, что не дозволю ему войти в храм, пока тот не изгонит из дворца деспину Феофано. Кроме этого, у меня есть еще два условия. Во-первых, он должен публично назвать и наказать убийцу базилевса, кем бы таковой ни оказался.

– Справедливо, – согласился Василий. – Кто-то должен понести наказание. А каково второе условие?

И тут патриарх продемонстрировал, что ничто человеческое ему не чуждо. Он воспользовался моментом, чтобы устранить камень преткновения, служивший яблоком раздора с предыдущим базилевсом.

– Я закрою глаза на незаконность занятия трона Цимисхием. Но он должен отменить изданный Никифором в нарушение справедливости «томос», в котором базилевс запрещал синоду без его согласия избирать епископов. Ну а ты, сын мой, – Полиевкт в упор взглянул на Василия, – отменишь право чиновников конфисковать доходы епископов, которые кажутся им излишками. Только после этого я позволю Цимисхию войти под священные своды Святой Софии.

– Я передам базилевсу твои слова, отец мой, – склонился в поклоне Василий, и патриарх протянул ему крест для лобызания. Василий коснулся его губами, получая от Бога благодать посредством креста, а потом поцеловал руку священнику, выражая почтение к его сану.

* * *

На следующий день деспина Феофано была разлучена со своими детьми. Ее сослали в монастырь на острове Принкип, самый большой из Принцевых островов в Мраморном море, недалеко от столицы. Двух дочерей заперли в монастыре на окраине города, а два ее сына пока что оставались во дворце, но под охраной и в полной изоляции. Их дальнейшая судьба была не определена.

В тот же день был схвачен Лев Валант по прозвищу Педиасим, сообщник и собутыльник Цимисхия. Его обвинили в том, что он, и никто иной, собственноручно умертвил базилевса Никифора. Суд был скор, и кара последовала незамедлительно. Несчастного лишили имущества и вырвали язык. Обезображенного и окровавленного, его возили верхом на осле по всему городу. Глашатаи следовали впереди, громко выкрикивая совершенные им преступления, а из глазевшей толпы его осыпали бранью и нечистотами.

Его трагический путь закончился на площади Быка. Там Льву выжгли глаза. Затем специальными щипцами раздавили тестикулы, мужские яички. В завершение окровавленную и отупевшую от боли жертву поместили во чрево быка и разожгли под ней костер. Постепенно металл стал накаляться. К запаху дыма добавился запах горелого мяса. Некоторое время из раскаленного чрева раздавались вопли, усиленные металлическими трубами, которые напоминали рев быка. Затем все стихло. Зеваки, довольные зрелищем, расходились, обсуждая подробности казни цареубийцы.

* * *

Немало пришлось приложить сил паракимомену и дворцовым евнухам, чтобы вывести Вана из непрекращавшегося запоя. Палатины отливали его холодной водой и даже, остерегаясь крутого и взрывного характера, запирали на ночь в изолированной комнате. Их усилия были не напрасны. Вскоре базилевс появился перед сенаторами: до смерти бледный, с потухшими глазами, но все же трезвый. За ним всюду как тень следовал всесильный паракимомен.

Цимисхий своим указом отменил «томос» Никифора, ограничивавший права церковного синода, и вернул из ссылки епископов, сосланных базилевсом за отказ признать его нововведения.

Все требования патриарха были исполнены, и отец Полиевкт допустил Иоанна в святой храм Софии. Коронация состоялась 25 декабря 969 года. Помазание на царство сняло с Цимисхия смертный грех убийства, и тот вернулся в царские палаты, приветствуемый гвардией и народом. Когда он вступил на императорский престол, ему шел сорок пятый год.

Предательство – самый тяжкий грех для человека чести. Покончив с одной крайностью – пьянством, базилевс Цимисхий кинулся в другую – душевное самобичевание и безмерное расточительство. Он стал испытывать такое сочувствие и жалость к страданиям плоти, что, встречая больных, забывал о достоинстве Владыки вселенной и о гордости, рождаемой пурпурным одеянием.

Состояние Цимисхия было велико: оно слагалось из того, что он унаследовал от своих предков, а также из царских даров, которые переходили к нему в качестве щедрых трофеев во время войн. Одну часть своих владений Иоанн приказал распределить между окрестными и соседними земледельцами, а другую часть предназначил для больницы прокаженных, расположенной на другом берегу от Константинополя, с тем чтобы пристроить новые здания к прежним домам страдавших священной болезнью. Он часто навещал их, подходил к прокаженным, раздавал им золото и, хотя был человеком изнеженным и брезгливым, не гнушался врачевать, насколько это было возможно, их покрытые язвами и разрушенные недугом члены.

Распорядившись своим имуществом, он потихоньку стал транжирить и государственные средства. Фему Армениаки, что находилась на побережье между Пафлагонией и Халдией, он освободил от налога потому, что был оттуда родом. Потом стал подумывать об увеличении выплат чиновникам. Но тут уж вмешался паракимомен и на корню пресек разбазаривание государственных средств.

* * *

Горе. Невосполнимая потеря. Убийство обретенного брата и духовного супруга. Стена, за которой жизнь Анастасии была легкой и беззаботной, рухнула. В ее глазах померк свет. Она была как в тумане, когда ее, рыдавшую от горя, отрывали от обезглавленного тела Никифора. Ей было все равно, когда ее заперли в собственной опочивальне. Апатия свинцовым грузом сковала ее чувства. Краски жизни поблекли. Вновь и вновь перед ее мысленным взором проходили сцены былой жизни.

Пришла в себя она от холода. В каменном мешке без окон. На охапке гнилой соломы. Нагая. Со скованными цепью руками и ногами. Вместо служанок, предугадывавших каждое ее желание, – заплесневелые, сырые стены.

Это был тюремный подвал женского монастыря на острове Принкип. Каждый монастырь Византии стараниями базилевса Никифора был превращен в неприступную крепость. А каждая крепость должна была либо служить опорой государства на ее рубежах, либо быть местом содержания преступников, тех, кого нельзя было быстро умертвить на площади Быка по политическим соображениям.

Дверь каземата со скрипом отворилась. В камеру вошли три монахини.

– Я – мать Эеридайк, что означает «широкое правосудие», благочинная монастыря. В мои обязанности входит размещение гостей монастыря и паломников. А это, – монахиня указала на сопровождавших ее монахинь, – духовная мать Кимоун, которая слушает, и сестра Аполлония, разрушающая.

– А я севаста Феофано! Немедленно снимите с меня эти цепи и принесите одежду.

– Ты никто, и у тебя нет имени. Ты, никто, должна покаяться в совершенных грехах матери Кимоун. И это будет первым шагом на пути к обретению имени. Только тогда она испросит благословения у матери игуменьи, и тебе выдадут власяницу.

– Как вы смеете?! Сообщите о моем пребывании здесь главному постельничему дворца Михаилу или брату базилевса Льву Фоке.

– Оба названных тобою преступника арестованы и предстанут перед судом.

– Мои сыновья – цезари!

– Наш базилевс – Иоанн Куркуас. Он, преисполненный великодушия, пощадил тебя, преступницу, виновную в смерти базилевса Никифора. И он предоставил тебе возможность покаяться.

– Что?! Цимисхий – базилевс? Это ложь!

– Я знала, что ты будешь упорствовать в своих прегрешениях. Сестра Аполлония поможет тебе встать на путь покаяния. – С этими словами две монахини покинули каземат.

– Нет! Вернитесь! – крикнула им вслед Анастасия.

– Покайся в прегрешениях, тварь, – произнесла сестра Аполлония и, достав из-за пояса плеть, стала осыпать ударами обнаженное тело Анастасии.

* * *

Сколько минуло времени, Анастасия не знала. Солома гнила от испражнений. Вонь от нечистот перемешалась с запахом немытого тела и крови. В кромешной темноте нельзя было понять, день сейчас на дворе или ночь. Гремел замок отпираемой двери. Затем мрак озарялся тусклым фонарем. Входила сестра Аполлония и начинала экзекуцию. Ни крики боли, ни мольбы о милосердии не могли тронуть ее зачерствевшее сердце.

– Я согрешила! Каюсь! – кричала в отчаянии Анастасия.

– Покайся, грешница! – словно глухая, сквозь зубы произносила сестра Аполлония и продолжала избиение.

Утомившись, она оставляла Анастасию в полуобморочном состоянии. Поставив для заключенной чашку воды с зачерствевшим объедком лепешки, сестра Аполлония закрывала за собой дверь.

И снова на Анастасию наваливались давящая тишина и вонючий мрак. А еще озноб и холод, медленно высасывавший жизнь из ее изувеченного тела. Анастасия отчетливо поняла, что жить ей осталось совсем немного.

* * *

И вдруг как по волшебству все изменилось. Как обычно, загремел замок отпираемой двери. Но вошла не сестра Аполлония с плетью, а мать Эеридайк. И сопровождали ее несколько сестер. Они сняли с Анастасии цепи и вывели из каземата. Затем провели в моечную комнату и отмыли ее тело от засохшей крови и нечистот. Смазали лечебными мазями ее раны и одели во власяницу. Глаза ее отвыкли от яркого света, поэтому вывели ее из каземата в сумерках.

Анастасию провели в келью, расположенную в башне. На единственном окне были решетки. А у входа стоял караул. Но зато из окна были видны небо, море и чайки, а в углу стояла просто сколоченная деревянная, но настоящая кровать, с подушкой и одеялом.

– Мать игуменья услышала твои мольбы и покаяние. Ты заслужила имя Леда, что означает «женщина». Мать игуменья благословила твой перевод в более удобную келью. Отныне навещать тебя будет не сестра Аполлония, а духовная мать Кимоун. Ей ты сможешь покаяться в своих грехах.

– Передайте матушке игуменье, что и в дальнейшем я искренне надеюсь на ее покровительство и ее благословение, – смиренно ответила Анастасия.

– Еще матушка игуменья благословила твое, Леда, свидание с посетительницей. Вы можете пообщаться в моем присутствии, но не более десяти минут. Предупреждаю: говорить только о погоде и здоровье. В противном случае посещений больше не будет, а замаливать грехи будет помогать сестра Аполлония. Я понятно говорю?

Убедившись, что Анастасия все правильно поняла, мать Эеридайк распорядилась:

– Приведите сюда гостью монастыря.

Вскоре в келью вошла девушка.

– Добрый день, наставница, – сказала она, обращаясь к Анастасии.

– Феофана, племянница Марии Склирины, – вспомнила Анастасия одну из своих учениц, которой преподавала высокую науку сценического перевоплощения.

– Да. И племянница базилевса Иоанна Куркуаса, – подтвердила Феофана и в порыве эмоций подошла к Анастасии и взяла ее за руки. – Меня послала в монастырь моя мать София, потому что она беспокоится о твоем здоровье.

– Передай матушке, что теперь мое здоровье несравненно лучше прежнего, – ответила Анастасия, косясь в сторону матери Эеридайк. Она подозревала, что ее чудесное спасение связано непосредственно с этим визитом. – Какая погода у вас дома? Не дуют ветры с севера? – Иносказательно Анастасия просила гостью передать братьям весточку о себе и просить их о помощи. – Облака, что видны из этого окошка, напоминают мне белых оленей, мчащихся по небу. А молнии – как стрелы, пронзающие их.

– У нас дома дуют разные ветры, – понимающе глядя ей в глаза, ответила Феофана. – Белый олень^[6], пронзенный стрелой? Очень красиво. Эти образы навеяли мне мысль о том, чтобы соткать полотно с их изображением. Когда полотно будет готово, я привезу его тебе.

– Благослови тебя Бог, девочка моя, – сказала Анастасия, обняв и прижав к себе посетительницу.

– Свидание окончено, – объявила мать Эеридайк. Она дождалась, когда Феофана покинула келью, и захлопнула дверь. Загремел закрываемый засов.

Вновь Анастасия осталась одна. Но она была жива. И теперь у нее появилась надежда.

* * *

Чтобы как-то встряхнуть базилевса и отвлечь от душевных мук, Василий Ноф попробовал привлечь его к решению дел государственных. А решать было что. После убийства Никифора врагов у державы не стало меньше. И к ним добавились еще бывшие друзья и временные союзники. Василий нашел момент, чтобы уединиться с Цимисхием для серьезного разговора.

– Послушай, Иоанн, заканчивай разводить сопли. Ты волен распоряжаться своим имуществом, но государственной казной может распоряжаться только синклит.

– Я базилевс! И могу делать что хочу, – вскочил Цимисхий.

– Недолго тебе быть базилевсом, когда враги подступят к Константинополю.

– До сих пор ты и сам неплохо справлялся с проблемами. Чего ты ждешь от меня?

– Я не могу объять все. Помоги мне, Иоанн. Мне надо решать внутренние проблемы: с доставкой зерна из Херсонеса^[7], со сборами налогов и с подавлением выступлений оппозиции. Ну а ты делай то, что можешь лучше всего, – займись войной на наших границах. Кажется, ты говорил, что не одобряешь внешнюю политику Никифора. Вот и покажи, на что ты способен.

– А что могло произойти на наших границах за этот месяц?

– Очень многое. Исламское государство террора расширяет свою территорию с юга. Сначала карматская чума накрыла Египет. Теперь, в связи со смертью Никифора, халиф Кайруана^[8] считает себя свободным от договора с Византией. Его проповедники пробираются в Левант^[9]. И это в то время, когда кафедральная Антиохия^[10] осталась без комита, а Церковь Азии – без патриарха. Под вопросом и федеративный договор с эмиром Алеппо^[11].

– Значит, мы можем потерять Сирию? – уточнил Цимисхий. Василий кивнул в ответ и продолжил:

– Как ни горячи новости с юга, а на севере все гораздо хуже.

– Говори-говори, – подбодрил его Цимисхий и сел с показным спокойствием.

– Царь Болгарии Борис^[12] с благодарностью воспринял возвращение на родину «болгарских невест» и своего брата. Он радушно принял патрикия Петра, который должен был остаться при его дворе советником. А патрикию Калокиру, временному наместнику на захваченных в ходе войны территориях, было вручено предписание убыть в свое поместье на Таврии. Вместе с Калокиром Болгарию должны были покинуть и все наемные отряды скифов. Русы за свое участие в войне получили земли левобережья и потому, соблюдая договор, должны были уйти за Истр^[13]. Так было решено еще при Никифоре.

– И…

– Я недооценил этого выскочку из Херсонеса. Его надо было под охраной доставить в Константинополь и уже тут решать его судьбу. Но я ошибся! И Калокир немедленно воспользовался своей отставкой и свободой. Он обратился за помощью к царю русов Святославу^[14]. Заручившись его поддержкой, Калокир поднял мятеж, чтобы захватить власть в Болгарии.

– Я никогда не доверял норманнам, – поморщился Цимисхий. – Разве они не союзники нам?

– Союзный договор Святослав заключил с Никифором. И теперь, после его смерти, считает себя обязанным защищать его наследство и Македонскую династию. Не теряя времени, он с ходу вторично взял Мегаполис на Истре. А изменник Калокир пленил царя Бориса и его брата в Малом Преславе, том, что находится возле кафедрального города Плиска. Он изгнал патрикия Петра и велел тому не возвращаться. Но Пётр не послушался его. Он собрал сторонников царя Бориса в Филиппополе^[15]. Ему удалось мобилизовать городское ополчение, и он хотел вести его на Преслав освобождать царя.

– Как Калокиру и царю русов удалось так быстро собрать войско и достичь Болгарии? – удивился Цимисхий.

– Ничего необычного, – пожал плечами Василий. – У Калокира были в Болгарии в качестве охраны наемники – очень боеспособный отряд грейтунгов из Таврии. А царь Святослав в это время гостил у своего тестя, венгерского царя, в городе Буда^[16]. Это одно из княжеств на территории распавшегося государства Великой Моравии^[17]. И на службе у царя Святослава было много наемных викингов, которым не надо много времени на сборы. Да и перемещаются они по воде быстрее, чем всадники – по суше.

– Значит, Великий Преслав захвачен, и царь Борис пленен, – пожевал ус Цимисхий.