000
ОтложитьЧитал
РЕВЁТ И СТОНЕТ 1
В распахнутую форточку ворвался свежий ветер русской зимы, занесший в кабинет лохматые снежинки. Мягко кувыркаясь, они ровными рядами ложились на рапорт о вербовке очередного агента. Одна, самая крупная и бесстыжая, умудрилась улечься прямо на генеральскую подпись и резолюцию «согласен». Подпись стала расплываться и, засохнув, приняла форму, отдаленно напоминавшую кукиш.
«Грустное зрелище», – подумал Панас и посмотрел на стоявшую под столом «Кировоградскую с перцем»2.
Последние дни работа не клеилась. Пропал боевой задор, откуда-то выползла лень и завладела бедным Панасом, еще недавно сгоравшим от оперативного азарта. Снова потянуло в отпуск. В родной Киев. Захотелось предаться национальным забавам на берегу Днепра или утонуть в каштановом шуме Крещатика.
По тому, как противно затрещал телефон, Панас понял, – это Иван Божко.
– Панас Романович, – докладывает Иван, – «Штуцер» до обеда находился в квартире. Звонков не было, и никто не приходил. В 14 часов вышел из квартиры, при этом отчетливо был слышен звон пустой бутылочной посуды.
– Послушай, Иван. Ты ничего не перепутал? Причем здесь бутылки, если он не пьет? Может, это твой напарник Спиридон Тёмный снова пошел сдавать тару?
В рации раздался непонятный хрип и после минутной паузы Иван откуда-то издалёка передал, что связь неустойчивая, не разобрал последние слова и выйдет в эфир через пять минут. В это день Божко в эфир больше не вышел, как и его подельник Спиридон, который был ещё зеленным, как «кузнечик», начинающим опером.
Объект оперативной проработки «Штуцер» попал в поле зрения «секции»3 в начале года. Информация была получена от источника «Герда» – его бывшей любовницы. «Герду» нашел в Москве и «оформил» ретивый и перспективный опер Прохор Громов во время её очередного приезда по служебным делам в Россию. Поначалу Панас не обратил должного внимания на этот контакт «Проши», хотя и провел с ней восемь незапланированных контрольных встреч.
«Герда», в отличие от другой женской агентуры, была птичкой совершенно особого полета. Это был человек из другого мира. Со своим образом жизни, запросами, положением в деловых кругах «энного», враждебного государства. С внешностью шведской королевы, от которой «тормозилась» кровь и хотелось потерять «обручалку». Всё указывало на то, что притянуть её к нам не хватит месячной зарплаты всего «сектора»4, а самое главное – опытных «ухажеров-вербовщиков». Сам Панас был загружен более важной, как считал, работой. Однако, вопреки всему, каким-то непонятным образом Федор сумел обольстить «Герду» и приобщить работать на «сектор».
После того как «Герда» дала серьезную наводку на «Штуцера», закипела работа. «Иносранца» (так в тексте – примеч.– Ред.) взяли в разработку и обложили, как бывшего Генпрокурора. Такой оперативности «сектор», да и другие структуры Директората не знали со времен последнего путча. Многим пришлось вспоминать название оперативных мероприятий, для чего, по указанию «крыши»5, отозвали с пенсии двух «контрразведывательных зубров».
Старички были забавны и исторически любопытны. Их регулярно поили чаем с сухарями. От «макдональдсов», по идейным соображениям, они категорически отказались. Кроме того, «зубров» просили из комнаты для посетителей в течение дня не выходить. Там же установили видеомагнитофон, и Панас принес из дома штук 10 видеокассет с фильмами времен «холодной войны».
Один из старичков, – Петрович, для прохода в «сектор» однажды предъявил дежурному удостоверение, подписанное лично Лаврентием Берия. С тех пор Петровича потчевали только «чачей» из алюминиевой кружки, а в приёмной на стене повесили портрет Лаврика со словами из выходного марша «чекистов»: «…а мы чекисты идём уверенно, ведёт к победе нас наш маршал Берия…».
Иногда, к концу дня, Петрович от «чачи» входил в особое состояние и начинал потягивать «маршик», да так, что на улице собиралась толпа прохожих. Некоторые грустно вздыхали и пытались не в такт подпевать, другие намеревались выкрикивать что-то похабно-демократическое. В конечном итоге Петровичу объяснили, что репертуар его сольных концертов должен быть согласован с отделом безопасности Директората и к тому же, он грубо нарушает требования конспирации, предписанные закрытым приказом Наркома Внутренних Дел Берия Л. П. № 1937 бис от 20.12.1938 года, и стали поить исключительно «Боржоми».
Общими усилиями «сектора» через месяц была получена проверенная информация, что «Штуцер» является кадровым сотрудником ЦРУ и в России пытается раздобыть образец медицинского препарата «Спирит», разработанный закрытым Московским НИИ. «Америкосы»6 получили сведения о чудо-препарате от работника кооператива «Кидон и кагал» Бени Шлакбаума, который «ушел» на ПМЖ7 в Штаты, в конце перестройки. Возможно, Беня, который в кооперативе занимался разработками новых технологий производства «лохотронов»8 что-то приукрасил или продал «информашку» подороже, но «янки»9 заглотили её очень глубоко и уже полгода топтались вокруг НИИ, пытаясь проникнуть на объект. Их даже не смущало, что на протяжении всего этого времени двери института были закрыты, перед входом скопилась гора неубранного снега, с которой местные детишки катались на санках. Они были наслышаны о чудесах конспирации «этих полудиких» русских и, конечно же, не доверяли им никогда.
Почему «Штуцер» был привязан к «Клозету» (под таким псевдонимом проходил НИИ в оперативных документах), в «секторе» знали немногие.
В свое время, после поступления анонимного звонка о якобы заминировании здания (звонок по «02» выдал Пашка Сибирцев из 1-й «секции»), в течение 24 часов весь персонал института вместе с оборудованием был вывезен в подмосковный совхоз им. Дзержинского. Все эти месяцы директор НИИ писал кляузы и пасквили в различные инстанции, в том числе и в «ооновские», которые, в конечном итоге, оказывались на столе у Панаса. В этих жалобах он клеветал на, якобы, неправомерные действия Директората, требовал закончить проверку и разминирование «Клозета» в сжатые сроки. Сам же Панас и отвечал директору, что, мол, мина продолжает тикать, но очень замедленно, а имеющиеся приборы обнаружения постоянно выходят из строя в силу отсутствия необходимых материальных ресурсов. Далее приводился краткий перечень ресурсов, пунктов на 30-ть, необходимых «сектору», чтобы закончить разминирование. В конце был указан расчетный счёт в банке для вероятных спонсоров.
После успешной эвакуации персонала института Панас, из оставшихся дворников, отобрал наиболее преданных, подготовленных, с высшим образованием, знанием английского и создал спецгруппу «Синяк». Она была проинструктирована о необходимости поддержания видимости функционирования объекта в случае поступления телефонной команды.
Назначен ответственный сторож – дядя Вася, нос и лицо которого служили ответом на детскую загадку «зимой и летом одного цвета». Команда, содержащая условную фразу: «Извините. Простите за беспокойство. Будьте так любезны. Не сочтите за труд сообщить, к Вам сегодня «Столичную» завезли?», поступала от Панаса в случае появления «Штуцера» возле «Клозета». Об этом сообщал «Микки Маус» (наружное наблюдение).
Услышав её, дворники, как ошалелые, начинали бегать по зданию, включать свет в кабинетах, иногда открывать окна, выходящие на улицу, и зычно, членораздельно выкрикивать фразы типа: «Опять ехать на полигон за свой счет! Что они себе там думают в Генштабе? Да я этот препарат лучше продам американцам. Куплю швейцарский паспорт и на «Майбахе» с любовницей уеду в Бердичев!».
Неделю назад Панас в очередной раз разыграл тревогу и выдал команду. Дворники, развернувшись в цепь, начали бегать по зданию, но в кабинете бывшего директора почему-то не стал загораться свет. После выяснилось, что один из них выкрутил все лампы и поменял на бутылку самогона. Дядя Вася, не придумав ничего более умного, где-то нашел керосиновую лампу, зажег её и, размахивая над головой, как на митинге, стал носиться по кабинету. То ли на полу был лёд или ещё по какой причине, но дядя Вася упал, лампа разбилась и вытекший керосин моментально загорелся. Увидев огромные языки пламени, вырывавшиеся из окна директора НИИ, «Штуцер» быстро сообразил, что вместе с «Клозетом» может сгореть и его служебная карьера. Срочно достал мобильник и через посольскую резидентуру10 вызвал половину пожарных команд Москвы.
Как всегда, последним на месте происшествия появился Панас со своим гвардейским экипажем11. Ко всеобщему удивлению, пожарные прибыли через полторы минуты и договорились с огнем.
Быстро разобравшись на местности, Панас вскоре доложил руководству о ЧП, и всё бы ничего, если бы на следующий день одна бульварная газетёнка не тиснула в рубрике происшествий заметку о пожаре и фотографию с места событий. На фотографии, на фоне дымящего здания, был запечатлён Панас с поднятым кулаком, а перед ним по стойке «смирно», с опущенными головами, стояла шеренга дворников. В левом углу фото угадывался контур «Штуцера».
Рано утром на ковре генеральского кабинета понуро стояла шеренга сотрудников 2-й «секции» Панаса. Генерал – этот тихий, всегда спокойный, вежливый, милейший человек – напоминал кандидата в президенты, у которого накануне подсчёта голосов украли единственную урну с поддельными бюллетенями избирателей. Такой плотный набор идиоматических выражений Панас даже не слыхал от Зинки Корзинкиной из 1-й «секции», когда её однажды обсчитали в магазине. При этом генерала больше возмущал не сам факт ЧП, а то, почему на фотографии крайний справа в шеренге, а это был дядя Вася, лежал спиной на снегу со скрещенными на груди руками, и почему Панас проводил инструктаж спецгруппы «Синяк» с нарушением требований конспирации.
От грустных воспоминаний Панаса оторвал телефонный зуммер. Звонил сын.
– Па-а-п, тебя вызывают на школьный педсовет.
– А что я там забыл, сынок? Или теперь поборы с родителей будут проводиться на уровне директора?
– Да, нет. Просто. Ну. Короче. Я тут побил, чуть-чуть и не ногами, Эдика Малкина. Помнишь, я тебе говорил про этого «нового русского»? А его отец «забил тебе стрелку»12 у директора школы и «заказал»13 педсовет для решения вопроса о моём отчислении. Короче, мама просила тебе передать, чтобы ты завтра в четырнадцать часов был в школе. И смотри, не опаздывай, а то тебя Малкин поставит на «счетчик»14, – и бросил трубку.
– Этого ещё не хватало! – выдохнул Панас и, вернув свои разбросанные мысли к «Штуцеру», начал читать сводку «Микки Мауса».
«Мышонок» сообщал, что вчера, поводив объект часов восемь по Москве, он «уложил» «Штуцера» в Охотный ряд, дом 1. Зайти в Госдуму не представилось возможным. Перед подъездом творилось что-то невообразимое. Собралось столько народу, что казалось, будто санэпидемстанция травила каких-то гадов. Всё смешалось – губернаторы, какие-то проходимцы, депутаты, профессиональные проститутки. «Микки» оставался на улице, постоянно меняя место, гонимый ГАИ и отбиваясь от «ночных блюстилок»15 нравственности. В результате противоборства с последними «мыши» понесли потери, так как одна «бригада» без команды снялась и ушла на «базу», предварительно отключив связь.
Ближе к вечеру из адреса вывалился «Штуцер», сопровождаемый председателем парламентской комиссии то ли по обороне, то ли по надзору за деятельностью правоохранительных органов. Далее сообщалось, что объект был в нетрезвом состоянии, на голове «будёновка», в правой руке надкушенное гнилое яблоко, в левой – агитационные прокламации партии «Правое дело». В кармане пальто были небрежно засунуты документы последнего закрытого совещания комитета Госдумы по геополитике. «Штуцер» с неизвестной женщиной сел в подошедший «мерседес-бенц», с правительственными номерами и при помощи ГАИ, получив «зелёную улицу», исчез в ближайшем переулке.
«Грустное зрелище», – вздохнув, подумал Панас.
За стеной, в кабинете Тимофея Зелёного, мерно зашумел «трофей». Так в «секторе» называли аппарат для подсчёта крупных партий денежных купюр. В своё время Тимоха приволок его с очередной проверки какого-то банка в рамках проведения правоохранительными органами России спецоперации «Вихрь». Несмотря на то, что «Вихри» закончился полгода назад, «вихревые» его отголоски по-прежнему крутили Тимоху вокруг банков, крупных фирм и злачных заведений. За это время Тимофей превратился в Тимофея Палыча, оброс «сортирными» золотыми цепями, бриллиантовыми «гайками», нарастил себе бычий загривок и глобусный целлюлит. Поменял несколько иномарок, и на его заплывшем от «нервов» теле не осталось места для «русской нитки». Да, одевался Палыч сильно и стильно. Стал открывать дверь руководства эксклюзивной «саламандрой». Забыл дорогу в секретариат, да и вообще зазнался. На работу появлялся на несколько минут, и его присутствие в «секторе» можно было определить по жужжанию «трофея».
– Нет! Так работать дальше нельзя! – проворчал Панас и, подняв телефонную трубку, срочно вызвал Прохора Громова, который появился через минуту.
– Проходи. Садись. Чем занимаешься?
– Панас Романович, по Вашему указанию провожу установки по местам пребывания «Штуцера». В зоопарке – павильон обезьян, на ВДНХ – павильон скотоводства и ещё Воронцовские бани.
– Причём тут бани?
– Дело в том, что бани он посетил 14 числа в субботу, а суббота – исключительно женский день. Находился он там 2 часа 11 минут. Куда последовал затем, установить не удалось, так как выходящим его никто не видел. А вот это и настораживает! Кроме того, как стало известно, именно в эти бани «Штуцер» ходит один раз в месяц и именно по субботам. Необходимо выяснить, что ему там нужно, Панас Романович. Для этого я предлагаю разместить пункт негласного наблюдения непосредственно в бане. Для этого потребуется смена из двух человек и порядка 20 комплектов видеоаппаратуры. С технической группой «сектора» я уже договорился. Правда, они заявили, что мероприятие очень сложное, поэтому требуют их непосредственного участия. Но так как они незнакомы с материалами дела, я им в этом отказал, да и с требованиями конспирации они знакомы на уровне детского сада. Поэтому осталось выбрать двух оперов из нашей «секции», – воодушевлённо подытожил «Проша».
Панас надолго погрузился в сладостное созерцание. Непристойные мысли, опережая друг друга, сверлили кору головного мозга, как последняя взбучка от тёщи, когда он, входя в квартиру, опять вытер ноги о соседский коврик.
Все прокрученные в голове варианты личного участия в ответственном мероприятии упирались в категорический запрет Директора, объявленный совершенно секретным приказом № 0019 от 22 августа 1991 года «О запрете личного участия руководящего состава Директората в митингах, факельных шествиях, в распитии спиртных напитков на баррикадах и при проведении оперативно-технических мероприятий на объектах повышенной сексуальной опасности».
После двадцатиминутного молчания Панас посмотрел на «Прошу» и понял, что приказ № 0019 тот выучил наизусть. У Панаса покраснело левое ухо.
– Ты кого предлагаешь? – спросил Панас, цепляясь за последний шанс.
– Панас Романович, я разработчик, поэтому в группу хотел бы включить себя и Пашку Сибирцева.
– Однако Сибирцев из 1-й «секции».
– Да, но Паша уже провёл подобное мероприятие в другой бане.
– Знаю я этот опыт, – фыркнул Панас, – после него он даже на работу стал заявляться, не смыв помаду. Нет, Прохор, слишком большие затраты и по средствам, и по времени. Надо придумать что-нибудь реальнее и красивее. Необходимо активизировать работу. Твой «Штуцер», как и все «америкосы», увлекается девушками, может, подставим ему Зинку? Этим будешь заниматься ты. Только не забудь забрать у неё паспорт, чтобы она не оформила брак и не ушла вместе с твоим «делом» за кордон.
«Проша» что-то пробурчал и, перекосив рот, вышел.
Панас решил сам подготовить Зинку и зашёл к ней в кабинет. Зина в очередной раз объясняла кому-то по телефону, что это не прачечная, а она не справочное бюро. Все её слова были филологически грамотно подогнаны и смачно обёрнуты в простую, доступную всякому человеку словесную нецензурную форму. А зычный Зинкин голос позволял перехватить их в радиусе устойчивого приёма разведывательной аппаратуры, установленной на крыше посольства США в Москве.
– Зиночка, здравствуй. Ты сегодня так хорошо выглядишь.
– Тебе чаво? – огрызнулась Зина, не повернувшись в сторону входящего.
– Зина, у меня к тебе важное правительственное задание. Я бы хотел с тобой серьёзно переговорить. Дело в том, что у «Проши» в производстве есть «америкос». Никак не можем к нему подступиться. Обложили техникой, но всё тщетно. Последняя надежда – ты.
– Послушай, Панас, эти песни я уже где-то слышала. Ты мне то же самое напевал год назад, когда работал по Сёме Ватману.
Панаса чуть не хватил ступор, и начало подташнивать вчерашним гороховым супом.
Действительно, год назад секция работала по Семёну – секретоносителю, работнику одного закрытого акционерного общества (т. е. в последующем закрытого органами государственной безопасности). Дело находилось на контроле у Директора. Сёма «заказал» ПМЖ и пытался уйти в Израиль через окно на китайской границе. По указанию руководства на границе развёрнули дополнительную дивизию внутренних войск, организовали крушение поезда и вывели из строя мост через Амур. На всякий случай.
Тогда Зинка отрабатывала легенду влюблённой якутянки с отдалёнными еврейскими корнями и желанием выехать на землю обетованную. Если второе у неё получалось очень даже артистично, то первое, платоническая любовь, – не очень. Она никак не могла войти в образ. Хотя при внешнем виде Семёна это было неудивительно. Его скудная растительность на голове, выкошенная постоянными аферистическими мыслями, короткие, волосатые, жирные пальцы на руках, как щупальцы объевшегося осьминога, и вечно потные ладони, к которым прилипали исключительно «зелёные», провоцировали только одно желание – штампануть маузером визу на лбу и вышвырнуть за границу. Но руководство отдало приказ – посадить любой ценой.
С Зиной приходилось ежедневно проводить инструктаж и репетировать некоторые любовные сцены. С Панасом у неё всё проходило до неприличия гладко. Правда, ограничивались только наглядной, эротической агитацией, но с Сёмой каждая встреча могла стать последней.
В конечном итоге, путём неимоверных усилий и личного приказа по Директорату Зинку удалось завести в номер гостиницы «Савой». И вот, в самый ответственный момент откуда ни возьмись появилась жена Сёмы Роза. Ворвавшись в номер, она одним ударом «попросила» Семёна помолчать, придав ему вертикальное положение, и набросилась на Зинку. Поднялся такой истошный вопль и рёв, сопровождаемый звоном разбитых стёкол, что, казалось, началась якуто-израильская война.
В гостинице пришлось объявить воздушную тревогу и срочно эвакуировать постояльцев. Розу успокаивала вся секция Панаса, другая с криками: «Бей… спасай…», «За Вильну…» сошлась с «Бейтаром»16, который «крышевал»17 Розу и пытался взять Зинку.
Как потом оказалось, Роза обратилась к частному детективу Фиме Кульману. Тот «отработал»18 Сёму Ватмана и «вычислил»19 Зинку. Через свои связи в «органах» получил на неё полную биографическую «установку». Под занавес Фима нанял «Бейтар» и обеспечил заход Розы в номер.
Рукопашная длилась недолго, но вывести всех уложенных «бейтаровцев» из гостиницы не получилось. На выходе наивных сотрудников двух «секций»
принимали «Собры»20 и препровождали в околоточные участки. Пинали всех, кроме наших. Панаса, получившего в суматохе тяжелый удар по голове от своего же подчинённого Прохора (бывшего мастера спорта по боксу), срочно госпитализировали через запасной выход с диагнозом «контузия». (В конце прошлого года Панас лишил Прохора тринадцатой зарплаты за пьяный дебош во время вручения правительственных наград на коллегии Директората.)
Вспоминать, как рассосалась вся эта история, было неприятно. Но в вышедшей на Западе книге Сёмы о кознях Директората была отдельная глава, посвящённая Панасу, с фотографиями его детства.
– Зина, – продолжал нашёптывать Панас, – здесь совсем другая ситуация, он не еврей, и легенда приближена к жизни. Ты будешь обыкновенной проституткой. «Америкос» неравнодушен к женщинам, он даже ходит в женскую баню.
– А у него правильная ориентация? – перебила Зина.
– Правильная, правильная. Спиридон Тёмный уже проверил. Так вот. Ты с ним знакомишься, он приглашает тебя в номер, ты доводишь его до «состояния невесомости». После чего передаёшь нам. Ну, а там дело техники. Подцепишь его при входе в гостиницу. Передачу мы тебе обеспечим. Представляешь, Зин, и за это, я тебе гарантирую неделю отгулов плюс благодарственное письмо на родину (Зинка родилась в ГДР – ред.), затяжной поцелуй перед строем «сектора» и флакон израильских духов «Роза».
– Ладно, Панас. Умеешь ты баб убалтывать. Я согласна.
– Вот и хорошо. Громов тебе расскажет детали. Готовность – завтра.
Наступивший день не предвещал ничего плохого. Погода стояла зимняя, солнце резвилось в облаках, как огромный прожектор, и абсолютно не грело, вызывая недовольство у всех присутствующих в городе. Температура была градусов под минус 35. Половина машин наружного наблюдения не завелась, на трассу для слежки за «Штуцером» пришлось выпускать те, что были, в том числе один «КамАЗ» и резервный «Студебеккер»21, начавший свой боевой путь в 1944 году в Управлении «СМЕРШ»22 1-го Украинского фронта.
Опергруппы выстроились в 8 утра возле гостиницы на Чистых Прудах. Суматоха была невообразимая, особенно между «КамАЗом» и «Студебеккером». Последний никак не мог припарковаться и загораживал половину улицы, которая использовалась сотрудниками посольства США при подъезде к месту работы. В конечном итоге «мыши» на «Студебеккере» пристроились на детской площадке местного садика, пообещав детишкам покатать на машине.
Одна из групп, закамуфлировавшись под «бомжей», уже битый час копалась в единственном мусорном контейнере возле адреса.
Другая, попарно, без музыки, каталась на коньках замёрзшего пруда. В это время появился объект. Все группы пришли в движение, один «Студер» никак не мог завестись. Увидев его и прокричав что-то типа: «В-а-а-у-у-у», «Штуцер» подбежал к машине и завязал разговор с водителем. Со стороны Панас отчётливо видел, как «америкос» заглядывал в кузов, в кабину и, наконец, начал тыкать пальцем в левую дверь с незаслуженно забытым лозунгом «НА БЕРЛИН!». (Между прочим, который давно пора сменить на более актуальный: «НА ВАШИНГТОН!» – Ред). На двери также были изображены 5 больших знаков почётного чекиста с указанием километража, который прошла машина, работая в органах НКВД–МГБ–КГБ–МБВД–МБ–ФСК–ФСБ. Ничего не поняв, иностранец угостил шофера сигаретой и, не скрывая своего восхищения, двинулся в сторону метро.
Проходя мимо пруда, остановился и стал наблюдать за «фигуристами». Пытаясь задержать «Штуцера» и дать возможность подтянуться остальным «мышам», один из них начал выписывать немыслимые пируэты, но после очередного «тулупа» не удержался на ногах и растянулся на льду. При этом у него выскочила портативная рация типа «ангстрем»23, пробила лед и ушла на дно. Вслед за ней туда же последовал табельный пистолет. «Америкос», проявив жалость, решил поддержать «фигуриста» и похлопал в ладоши.
Мороз крепчал.
Задержавшись возле мусорного контейнера, «Штуцер» бросил пару монет «бомжам», изобразив на лице скорбную физиономию и демократическую брезгливость.
Всё проходило, как всегда, по плану…
Далее объект последовал в метро, где был подхвачен специальным поездом, сделанным по заказу Директората и позволявшим контролировать разговор любого пассажира в любом вагоне.
В круговерти событий дня внезапно подкралась ночь.
«Мыши» предупредили, что «Штуцер» вышел из здания Минобороны и начал движение в сторону адреса проживания. Не заведённый с утра «Студебеккер» дети превратили в снежную крепость и вовсю кидались снежками. В кабине машины был развёрнут дополнительный пункт визуального и оптического контроля за американцем и закусочная типа «Бистро».
Панас снял «бомжей» с контейнера и рассредоточил вокруг снежной крепости. Они настолько ушли в воспоминания своего детства, что не хотели уходить. В азарте снежных забав все группы чуть было не прозевали «Штуцера».
Решив проверить вход в гостиницу, Панас подъехал к зданию. Зина стояла на том месте, которое было определено с утра. Рядом с ней находились два кавказца, и она им что-то любезно пыталась объяснить. Потом, внезапно развернувшись, съездила своей косметичкой по голове одного. Другой тут же исчез в переулке.
– Зин! Что ты делаешь! Ты ведь сломаешь спецтехнику! – прокричал Панас. В «косметичке» находились два «ангстрема».
– Послушай, Панас, – произнесло бело-синее лицо Снегурочки, напоминавшее Зину, – меня эти контрразведывательные игрища уже достали. Я здесь стою с утра. Я вся околела, никуда нельзя отлучиться. Сколько я могу отбиваться от этих «кавказцев»? Это уже восьмые. Где твой «америкос»? Если он не появится в течение 10 минут, я всыплю ему и тебе!
Свою речь Зина, как всегда, сопровождала убедительными «связками», повышенная концентрация которых на морозе достигала уха Панаса и била по мозгам не хуже «ангстремов». Они же заставляли прохожих перебегать на другую сторону бульвара, а швейцар в гостинице мгновенно повесил вывеску «Местов нет».
– Зиночка, Зинуля, не губи! Клиент будет через пять минут. Смотри, не сорви операцию! И помни о благодарственном письме. – Панас посмотрел в сторону и крикнул: – Зинка! «Штуцер»! Полундра!24
Увидев объект, Зина замерзшими губами и щеками попыталась улыбнуться. Изобразив приезжего слепого, искавшего какой-то адрес, Панас, заплетаясь и кособочась, поплёлся по улице.
Зина подошла к «Штуцеру» и вступила в контакт.
У «америкоса» заиндевели очки. Настороженно шевелились губы. Зина, сделав серьезное лицо, зачем-то стала разминать свою «косметичку». Затем плавным, отработанным движением (сказались практические занятия с Панасом) сняла с объекта очки, засунула куда-то в свою выдающуюся грудь и вернула через пару секунд. Пристроив «линзы», «Штуцер» расцвел в улыбке и начал светиться, как будто ему предлагали зайти в гостиницу для вручения «Медали Конгресса»25.
В этот миг Панаса пронзила мысль, от которой он вспотел, несмотря на мороз.
– Зинка ведь не знает английского, а «Штуцер» – русского, – пробубнил приезжий слепой.
Но, тут же снова замёрз, так как кое-что вспомнил и с удовольствием изрек: «Язык любви понимают все».
«Влюбленная» парочка, переступив через запорошенного снегом «кавказца», медленно продефилировала к дверям гостиницы.
По команде Панаса в здании тут же отключили все лифты, кроме одного, оборудованного оперативной техникой подслушивания. Памятуя инцидент с Розой, Панас по мобильнику позвонил в Вашингтон, домой «Штуцеру», и, услышав в трубке ласковый голос Моники, выключил телефон.
«Жена на месте», – усмехнулся он про себя, после чего по рации вызвал Прохора и разрешил ему участвовать в мероприятии.
Иван доложил, что «молодые» вошли в номер. Однако номер молчал. Как потом оказалось, Зинка, зная, где проходит провод спецтехники, перерезала его маникюрными ножницами. Связь оборвалась. «Крыша» в истерике начала требовать немедленного доклада об оперативной обстановке в номере. Все были на взводе. Тут ещё, во время очередного детского штурма, без команды завелся «Студебеккер», оглушая своими выхлопами все в округе. При этом испускал такой черный едкий дым, что, казалось, горела нефтяная скважина где-то в районе Кувейта. Со спецгруппой «Беспредел»26 Панас замер на этаже в десяти шагах от номера «Штуцера».
– Не понимаю, что случилось? Ведь я её предупредил, если она не выйдет из номера через пять минут, ей припишут аморалку и вытурят из органов! – повторял сам себе Панас.
В этот момент щелкнул ключ и в коридоре показалась Зинка.
– Панас, всё нормально, но эти клизмы из технического отдела дали слабое снотворное. Мне пришлось утроить дозу, – каким-то взвинченным тоном доложила она. – Панас, косметичкой я не пользовалась, честное слово. В общем, – заходи!
Все ввалились в номер, как в «бутик» на распродажу. «Америкос» лежал на кровати в позе «вольно». На нём была дубленка, горные ботинки, однако отсутствовали очки и джинсы.
Хлопцы набросились на его вещи и стали аккуратно потрошить. Урожай был обильный. Шифрованные блокноты, фотографии «Штуцера» с семьёй Президента России, микрофотоаппарат-зубочистка, перочинный ножик-болгарка. Денег оказалось всего 150 долларов. От досады Панас пнул ногой тело «Штуцера» в бочину и неуверенным движением отдал их обрадованной Зинке.
Операцию закончили очень быстро и также снялись.
Дорога домой превратилась в триумфальное шествие возвращавшихся из очередного набега запорожцев. Во всех попадавшихся ларьках скупалось спиртное. Настроение было особенно приподнятым, слышались здравицы в честь Панаса и Зины. «Крыша», как всегда, скромно поздравила с успехом и предложила долго не задерживаться на работе.
На ней никто и никогда не задерживался. Это было не в традициях «секции».
Зина ходила в именинницах. Все пытались её обнять и расцеловать, а она, расщедрившись, позволяла ребятам некоторые вольности. Один Панас был весь хмурый и неприступный, как днепровская круча. Что-то бурчал про какие-то письма, отгулы, но в конечном итоге всё сводилось к вопросу.
– Зин, «баксы» у тебя?
– Послушай, Панас, – проныла Зина, пребывая в пьяной неге, – чаво ты клеишься к моим честно заработанным «бакам»?
– Что ты, Зинок, просто беспокоюсь, чтобы ты их не потеряла, – смущённо оправдывался он.
– Панас, пошёл вон. Ты мне ещё должен «Кировоградскую с перцем» за то, что целый день мёрзла на улице. Она у тебя стоит под столом.
«И откуда она все знает, – подумал Панас, – ничего от неё не скроешь, как от тёщи».
– Зинок, я, если сказал, значит, сделаю.
– Панас, а между прочим, «америкос» даже очень ничего. Не то, что наши!
– Послушай, Зин, не трогай «секцию». А если нужны гроши, так и говори. Устрою тебе ещё одну встречу со «Штуцером». Но сперва отдашь ножницы.
– Ну ладно, Панас. Я же пошутила. Панас, а где твой обещанный поцелуй перед строем? – блеснув своими лукавыми глазками, кокетливо выдохнула героиня.
– Зинок, да за такие слова. Да я готов свои собственные 150 отдать, – оживился Панас, сконцентрировав взгляд на «выдающемся» достоинстве Зинки и раздвигая желающих, стал приближаться к имениннице.
Панас был пьян и от успеха, и от всего остального.
* * *
Рабочая неделя Директората, как всегда, началась с очередного совещания, на котором рассматривался план дальнейшей работы по делу и перспектива реализации материалов.