Я глубоко верую в мудрость Господа Бога. А одним из главных проявлений мудрости является чувство юмора…
Иоанна Хмелевская
Про гол
Заглянуть в чей-то рот – всё равно, что заглянуть в душу, в бездну тайн этой души, ибо внешнее отражает внутреннее, даже такое скрытое внешнее, как зубы, а зубной канал подобен глубокому тайному колодцу, уводящему в лабиринты сокровищниц сознания пациента…
Эта своеобразная философия, которую исповедовал гений стоматологии, мудрец и дамский угодник, завотделением крошечной районной стоматологии Лев Борисович Кац, в своё время не вдохновила красавицу Анжелику Малинину, и она со вздохом облегчения уволилась с должности стоматологической медсестры, которую за год до этого с огромным трудом и по большому блату для неё исхлопотали мама с папой по шапочному знакомству с Львом Борисовичем. Но родители уехали жить к её обеспеченному старшему брату в Питер, а она больше не могла мириться со своей неромантичной работой и согласилась на предложение одной старой знакомой поработать продавцом вечерних платьев во вновь открывшемся прилично-дорогом бутике в огромном торговом центре.
Сделав шаг в прохладное благодаря работе кондиционеров помещение, наполненное таинственным шорохом шёлковых платьев, Анжелика поняла, что с медициной в её жизни покончено навсегда. С вожделением разглядывая будущий товар, поражающий изысканностью кроя, качеством тканей, богатством цветовой гаммы и изяществом аксессуаров, Анжелика чувствовала себя принцессой в собственной гардеробной огромного замка. И тут её постигло первое разочарование её новой волшебной жизни, огромное, как гол, забитый в собственные ворота. Рабочей формой продавцов были узкие синие джинсы и простенькие чёрные маечки навыпуск, скрадывающие фигуры…
Часть
I
. Анжелика и тролль
Слепое везение и слепое невезение действуют с одинаковым постоянством.
Иоанна Хмелевская
Глава 1. Ангел во плоти
Возраст женщины выражается в килограммах.
Иоанна Хмелевская
Утро входит в мою сознательную жизнь независимо от выходных и времён года одинаково – обрывком чудесного сна, улетающего в мир сновидений, краешком пламенеющего крыла задевающего ресницы спящей хозяйки. Я распахиваю глаза, словно пытаясь досмотреть волшебный сон про волшебную любовь, и окончательно просыпаюсь. И каждый раз шумно вздыхаю, выражая таким образом разочарование окружающей реальностью.
Главное разочарование всякий раз ожидает меня при встрече с зеркалом. Оттуда на меня смотрит вовсе не воздушная изящная фея с золотыми кудрями и лучистыми голубыми глазами, какая живёт в моём сознании с самого детства, а пышнотелая статная брюнетка с бюстом, как говаривал мой первый муж «на четвёрочку», с томными карими глазами, украшенными длинными густыми ресницами, делающими меня чем-то похожей на мультяшную бурёнку. Бюст и бёдра стекаются в тонкой талии, делающей мой силуэт рельефно-гитарным, весьма затрудняющим выбор одежды.
Контрастный душ, профессиональная чистка зубов как вредная привычка с прошлой жизни и вот оно – второе потрясение: весы. Электронные стеклянные весы с множеством омерзительных функций мне подарили на день рождения коллеги из торгового центра. Подлые завистницы! Мой бюст не даёт им покоя, вот они и не устают намекать на задницу. Осторожно ступаю на холодящую пятки подставку, похожую на стартовую площадку для ракеты на каком-то космодроме, и опускаю голову вниз. Упираюсь взглядом в собственные полушария груди и нагибаюсь чуть вперёд. Блямс! Две цифры, символизирующие бесконечность и пустоту, приводят меня в ужас. Ни одна женщина не может не чувствовать вину за все слопанные ею пирожные, когда весы показывают восемьдесят килограммов!
Так, всё! Жиру бой! До моего дня рождения остаётся ровно неделя, так что я должна вписаться в запланированное платье. Прощайте безешки и эклеры и да здравствует морковка и свежие огурцы!
– Ма-ам! – раздался в уютной трёхкомнатной хрущёвке медвежий рёв.
Сыночка мой проснулся!
– Да, дорогой!
Я оборачиваюсь и с материнским умилением смотрю на двухметрового, заросшего трёхдневной щетиной, двадцатилетнего детину атлетического сложения с родными карими коровьими глазами.
– Мам, мы с парнями через неделю заваливаемся к «Петровичу» на шашлыки с раками по поводу моей днюхи. Подкинешь деньжат? Зачту как подарок!
Я обречённо вздыхаю. Как это я запамятовала, что двадцать лет назад сдуру родила сына в собственный день рождения? Теперь мы с ребёнком вечно падаем накануне своих именин первого июля в бездонную финансовую пропасть. Подлая мысль о том, чтобы не давать, мелькнула в сознании и растаяла: материнский инстинкт оказался сильнее голоса разума.
– Конечно, сыночка, подкину. Сколько?
Толик, названный в честь деда, моего папы, озвучивает сумму с дедовской невозмутимостью. Во мне же просыпается возмущённое негодование.
– Сколько?!
– Ма, ну мне же двадцать!
– А мне сорок! И что с того? У меня типа тоже днюха! – перехожу я на язык, понятный ребёнку.
– А тебе же в этом году отмечать нельзя! – со злорадным торжеством пятиклассника, подловившего училку на случайной ошибке, выдаёт сынуля, сияя людоедской улыбкой.
– Как это нельзя? – растерянно спрашиваю я.
– Потому что сорок! Сорок лет не отмечают!
Я замираю, поражённая этой мыслью. В голове тут же возникают белый лист и чёрный маркер, который мысленно делит этот лист пополам, разделяя на две колонки плюсы и минусы обрушившейся на мою едва проснувшуюся и ещё даже не причёсанную голову информации.
Та-ак, отмечать нельзя, не будет кучи букетов и комплиментов, это минус. Зато не будет и кучи никчёмных сувениров, которые и не выкинешь, и без слёз не взглянешь, это плюс. Не будет весёлого застолья с тостами в мою честь. Это минус. Зато не надо накрывать поляну и мыть гору посуды, да и вообще не надо делать уборку до и после гостей. Ого! Сразу три плюса! А как же запланированное платье? Худеть пора в любом случае! Ну, схожу одна в ресторан. Или с подругой – на романтичную охоту. Так, это тоже плюс! Ладно, подкину сыну ещё пару штук.
Всё это время он коршуновским взглядом следил за рядом чудесных изменений моего лица, так что уже и так понял, что победил.
– Спасибо, мамуля! Ты сущий ангел! – и он чмокнул меня в щёку.
– На здоровье. Только побрейся!
– Ма, я с парнями иду, а не с девчонками! Зачем зря скрести рожу бритвой?
– Для красоты и для здоровья!
– Как регулярно бреющийся страдалец, скажу честно: никакого здоровья скрябанье бритвой по физиономии нам не прибавляет!
– О, господи. Ладно, давай завтракать.
– Давай. Чего у нас сегодня?
– Да, как всегда: или омлет, или оладьи. Ой!
Я замираю и поднимаю на сына виноватые глаза.
– Извини, Толик, но с сегодняшнего дня мы на диете. Огурчик будешь?
– Солёный с водкой, – мрачнеет сын и рычит, – какая диета, блин?!
– Не кричи, милый. У тебя шашлыки и парни, а у меня новое платье и фигура.
– Во, блин, я попал! И чего? Опять месяц не жрать, пока у тебя бзик не пройдёт по похуданию?
– Спасибо за понимание, милый!
Я ухожу в комнату под ворчание сына, который скрывается в своей. После отъезда моих родителей в Питер мы с Толиком поселились в их квартире, где две крошечные комнатки выходят в одну побольше. Так у нас с сыном оказалось по спальне и общая гостиная, она же спортзал, выраженный боксёрской грушей и велотренажёром, кабинет, отмеченный столиком с компьютером, и столовая, потому что в кухне размером со спичечный коробок есть было совершенно негде, да и готовить особо не развернёшься, так что мы поставили стол в гостиной.
Но была в нашем уютном домашнем замке ещё одна волшебная комната – ванная, оборудованная моим вторым мужем и вызывающая завистливые вздохи наших знакомых. После развода второму мужу досталась моя машина, а мне – наша ванная. Ванная-душевая с раздвижным стеклом с функцией джакузи, встроенная под туалетный столик стиральная машина, компакт-унитаз, зеркало с подсветкой – всё уместилось на стандартной площади совмещённого санузла, где пол был с подогревом, а плитка с редким марокканским узором. Даже пушистый белый коврик на полу радовал своей щенячьей уютностью.
Выйдя из этого царства через полчаса и вспомнив, что уже была там до разговора с сыном, я пригорюнилась – не только вес, ещё и память подводит. Так и до полного маразма недалеко или до Альцгеймера. Неужели это старость?! Господи, мне же всего сорок! Озвучив наконец самой себе свой возраст, окончательно впала в депрессию. Боже мой! Как скоротечна жизнь! Казалось бы, ещё вчера я закончила медучилище и родила сына, потом узнала про то, что вслед за мной родили по ребёнку ещё пять-семь баб моего первого, потом первые шаги Толика, садики, больничные, потом год работы в стоматологии, прощание с родителями и братом, скоропалительный и скоротечный второй брак со слесарем из ЖЭКа, и вот я уже пятнадцать лет продавец в бутике «Торжество».
Это просто торжество злого рока какое-то! Ну, вот что я видела в своей жизни? Только пляжи Болгарии и Турции, да дачу закадычной подружки Вики Коротковой. И что в перспективе? Климакс, ожирение, одиночество и пенсия, отстающая от прожиточного минимума.
Я вздохнула. С чего вдруг вообще я об этом задумалась? А, с другой стороны, пора бы и задуматься! Вот только что после этого делать? Бабушка бы сказала: «снять штаны и бегать». Только перед кем снимать и куда бежать? Правительство, как возраст, не обгонишь. Остаётся только принять свой близкий нищий конец. Я плотоядно облизнулась. Может, тогда и диету ни к чему соблюдать? Хоть порадоваться напоследок, пока еда ещё есть и пока ещё радует.
Нет! Стоп! Стоп, Анжелика Анатольевна! Эйфория и депрессия скоро пройдут, спугнутые повседневной рутиной, а килограммы останутся!
Запутавшись окончательно, я выпила кофе без сахара, сморщилась от горечи напитка и всей своей неустроенной жизни, и пошла на работу…
***
В «Торжестве» с утра тоже витал запах кофе, правда дешёвого растворимого, и было тихо и пусто, как всегда по утрам.
– Будешь? – протянула мне Викуся шоколадку.
– На диете, – мрачно ответила я, переодеваясь в неизменные джинсы и майку.
– Да ладно! – с восхищённой завистью всплеснула руками Викуся.
– Ты, кстати, тоже, – ещё мрачнее добавила я.
– Я? – изумилась Викуся.
– Ты мне подруга или стерва?
– Э, Ликуся, а мне тут родители свининку подкинули и уточек пару тушек.
– Сами уже, как тушки, – проворчала я, оглядывая тощую, как осиновую жердь, словно приготовленную на пику, светлоликую светловолосую Викусю.
Вот почему так? Что за чудовищная несправедливость матери-природы к детям, и особенно к дочерям? К чему давать одним модельную внешность, а другим модельный характер? Викуля вообще не пользуется стройностью как даром природы. Ходит в каких-то балахонах да в штанах, как мужик. А с такими ногами и осиной талией можно было бы носить весь ассортимент «Торжества»! Эх, мне бы такой вес и объёмы! А то меня, раскрасавицу, не каждая особь мужского пола приподнять может, а уж на руках носить – и в помине нет. Даже сын, к которому иногда присаживаюсь на кровать и нечаянно придавливаю руку, бухтит про то, что я не пушинка. Даже после свадеб бывшие мужья просто галантно пропускали меня вперёд, не рискуя внести в новую жизнь на руках. И все мои девичьи мечты о принцах и романтике разбились о собственные габариты: рост сто семьдесят сантиметров, размер ноги тридцать девятый, размер одежды пятьдесят второй, в бюсте пятьдесят четвёртый, а то и весь пятьдесят шестой. Зато зубки у меня – закачаешься, точнее, не подкачали – как у голливудской примы, даже лучше.
Зубы аж сводит, как есть хочется. Срочно сеанс терапии!
Вот оно! Белое, как лошадь того сказочного принца, кружевное облегающее платье, точная копия известной модели от кутюр. Вот она – моя сверкающая тога, воплощение торжества женственности на земле. В таком хоть на торжество, хоть в гроб – всех превзойду! Если впишусь, конечно, так что рот на скотч и крепиться. Сжав волю в кулак на борьбу со складками и целлюлитом, я встала за кассу…
***
Неделю я честно страдала на диете и тренажёрах. Результат – минус кило триста. Не густо! Для такого платья надо бы минус пять, да уж куда их девать. В четверг я перерыла все полки в бутике, но платья своего размера не нашла.
– Викуся! А где моё платье?
– «Белая леди»? Польское под Францию от кутюр?
– Да! Где оно?!
– Вот тут было, как ты откладывала.
Я поворачиваюсь к третьей продавщице и холодею, заметив змеиное торжество в её подлых глазюках.
– Лена!
– А что Лена? Тётка попросила свой размер, я подала. Ей подошло, я и отбила. А оно что, отложено было? Тебе, да?
Если бы мыслью и взглядом можно было убить!
– Что осталось? – спрашиваю я Викусю, не удостаивая Лену ответом.
– Пятьдесят-пятьдесят два, ростовка та же, – протягивает она мне свёрток.
Я примеряю платье, садящееся на меня, как вторая кожа, тоже, видимо, змеиная.
– И что? Очень даже хорошо! – утверждает подлюка Лена.
– Куда, к чёрту, хорошо?! Мне в нём не вздохнуть, ни пукнуть!
– А ты не перди! – хамит Лена весело.
– Так и не дышать, что ли?!
– И не дыши! А то только титьки вздымаются! Сядь в уголке и сиди.
– Да кого там сидеть, я только стоять могу! Если сяду, да ещё поем, оно на мне треснет!
– Треснет твоя морда, если ещё жрать будешь! – утверждает нахалка, – так ты не жри! Ты же на диете!
Заметив мои непроизвольно сжавшиеся кулаки, Ленуся ретируется в подсобку, где она как-то углядела и, я вот вешалкой клянусь, специально продала моё платье. Я оглядываю себя в зеркале. Говорят, надо носить платье на размер меньше, а обувь на размер больше, но этому платью до меня не хватает двух размеров!
Вот оно, время принятия решения: сменить платье или рискнуть!
Я мечтала об этом платье несколько месяцев, отложила его с новой партии и берегла, худела и изводила себя, откладывала бешеные деньги на покупку ненужной, в общем-то, в повседневной жизни вещи, только ради того, чтобы покрасоваться в нём один вечер. Я даже бельё под него купила дорогущее!
– Ликуся? – осторожно окликает меня Викуся.
– Я мечтала об этом чёртовом платье полгода! И я, чёрт побери всё на свете, в нём пойду! – и я обречённо протянула Викусе зарплатную карточку…
***
В пятницу я притопала на работу в белоснежных босоножках на двенадцатисантиметровой шпильке и в огромном тюрбане из шёлкового шарфа.
– Бигуди? – ахнула Викуся.
– Гулять так гулять. Раз смену эта зараза не переставила, поедем прямо отсюда. Ты-то готова?
– Да. Мой побухтел, но отпустил. Мы же недолго, да? Чуть-чуть и домой, да? Недолго же посидим?
– Только до встречи с принцем!
– Так это мы бомжихами останемся! – вздыхает Викуся.
– Не нуди. Крути бигуди, – и я поставила перед подругой коробку.
Пришедшая как всегда с опозданием Ленуся только пальцем у виска покрутила, увидев нас в шёлковых тюрбанах. Я вздёрнула нос. А сама дура!
Вечером, покрутившись в белом кружевном наряде так и эдак в тесной кабинке, я мучительно раздумывала, надевать под облегающее до не могу платье кружевные трусы или уж не надевать. Опять же жара стоит такая, что во всех впадинах моего рельефного тела естественная влага хлюпает несмотря на навороченные дезодоранты и антиперсперанты…
***
В ресторане было многолюдно и шумно.
– Конец недели, – извинительно сказала Викуся, заметив, как я поморщилась и чихнула в накуренном зале.
– Ясно. Идём за стол.
Сели мы удачно – прямо под кондиционером. Заказав по «Цезарю» с красной рыбой и ту же рыбу с овощами на гриле, устроились с мартини поболтать.
– Глянь-ка! – кивком указала мне Викуся на пару напротив.
– Не дай бог! – вымолвила я, оглядывая двух мамонтообразных супругов невероятной толщины.
– А ты ещё на себя наговариваешь, – шепчет Викуся.
– Ну, на их фоне я просто модель, а ты вообще иголка! – шепчу я в ответ.
Нам приносят салат. Мы аккуратно выбираем рыбку и зажёвываем её листиком салата. Остальное отодвигаем, опасливо косясь на двух кашалотов.
– Ваша рыба с овощами. Десерт закажем? – интересуется официант.
– Нет! – хором отвечаем мы, и он, вежливо кивнув, сматывается.
– Может, потанцуем? – предлагает Викуся, услышав бодрые аккорды джаза.
Мы выходим на танцпол, и за нами радостно поднимаются ребята помоложе. Мы томно изгибаемся на небольшой площадке, по очереди приглядывая за сумочками. В зал входит живописная группка: несколько мужчин в дорогих светлых костюмах с явно выраженной южной внешностью. Они делают пару шагов по залу, и становится понятно, что самый главный идёт в центре, поскольку вокруг него все лебезят – от его свиты до официантов. Я приглядываюсь и снова морщу нос. Чёрт с рогами был бы краше! Лет пятидесяти, маленького роста, с округлым брюшком, обтянутым шёлковой рубашкой и подпёртым дорогим кожаным ремнём, сверху лысый, с седыми кудрями по бокам, из воротника и манжет пробивается буйная кучерявая чёрная растительность, а над пухлыми большими капризно изогнутыми губами, между близко посаженными чёрными узкими глазами нависает огромный крючковатый нос с горбинкой! Жуть! Просто тролль какой-то! Наверняка у него и бородавка имеется! Заглядевшись на сказочного персонажа, я проглядела тот момент, когда пара гиппопотамов вышла танцевать. Они решили потоптаться в обнимку в медляке и налетели на первого из свиты тролля южанина.
– Мадам, осторожнее! Столько красоты я просто не выдержу! – с мягким акцентом съязвил мужик средних лет, такой же чёрный и страшный, но не такой пока лысый и пузатый, явно охранник тролля.
То, что он охранник, а не босс, очевидно – костюмчиком не вышел.
– Что?! – неожиданным фальцетом выдаёт возмущение толстяк.
– Ничего, брат. Просто мы пройдём к своему столику.
– Вы что, в лесу? Вам места мало? – вдруг возмущается толстушка.
– Мадам, не волнуйтесь, а то шторм начнётся, – колет в рану придурок.
Я выдёргиваю Викусю из эпицентра этого шторма и оттягиваю на край площадки. Оттуда мы с восхищением смотрим на героя-идиота. Ну, нельзя же дразнить носорогов, а особенно в период брачных игр!
– Что-о-о? – хором рычат оба носорога и встают в боевую стойку.
– Э-э, да ничего! Мы просто пытаемся пройти к столику! – тушуется идиот.
– А мы тебе помешали? Да?! – вопит мамонтиха.
– Да-а-не-е-е!!!
Ответ охранника переходит в вой и хрип, когда толстяк схватил его за кадык.
Завязывается восхитительная в своём безобразии драка.
– Они оскорбили женщину! – вопит толстушка троим официантам, пытающимся её скрутить, и бьёт подносом и персонал, и свиту тролля.
Оказавшись в центре торнадо, лучше не двигаться, а то руки-ноги поотрывает. Южанин с носом, видать, бывалый, потому что замирает на месте и оглядывается на своих, но они все уже в деле и с упоением машут кулаками.
– Подонки! – вопит разбушевавшаяся бегемотиха и замахивается бутылкой на тролля.
– Осторожно! Сзади! – не выдержав, кричу я ему, перекрывая шум драки.
Он оборачивается, но не назад, а на меня и замирает, видимо, очарованный моей неземной красотой. Толстуха мажет ему бутылкой не по темечку, а по виску, и он падает, скорее от неожиданности, чем от удара. В это время на нас с Викусей налетают несколько дерущихся гостей, и мы в ужасе отступаем. Меня толкают, и я вдруг чувствую, что лечу, взмахнув руками-крыльями. Полёт оказался секундным делом, и я приземляюсь прямо на живот тролля. Спружинив на упругом пузе, проскальзываю по шёлку дорогой рубашки чуть вперёд, так, что огромный горбатый нос утыкается прямо в моё декольте. При этом я вижу близко-близко вспыхнувшие хищным блеском чёрные глаза, лысину и узор на полу, и вдруг слышу во внезапно установившейся вокруг тишине характерный треск рвущейся по шву ткани и омерзительный голос идиота-охранника с его южным акцентом:
– Какое дивное кружево! И под платьем даже лучше, чем на нём!
«Слава богу, что надела», – успеваю подумать я прежде, чем потерять сознание от стыда и праведного негодования. Но сознание не теряется…
***
Иногда просыпаешься после вечеринки и морщишься, иногда – улыбаешься, а иногда дико смущаешься. Я встала уже совершенно разбитой, измученной сознанием своего позора.
– Ну, что вы, – участливо сказал мне вчера в кабаке лысый придурок с акцентом, вытащив свой нос из моего бюста, – не плачьте! Вы мне жизнь спасли!
Кое-как поелозив на нём, чем вызвала некоторое оживление в его организме, я встала, отклячившись центром тяжести к зрителям, и действуя руками и ногами, и тут же машинально завела руки за спину и сомкнула их на заднице. О, мой бог! Дыра полметра, зад наружу! Викуся превратилась в каменное изваяние. Слёзы из моих коровьих глаз хлынули сами собой, смывая дивной красы макияж.
Тролль поднялся следом, скинул белый пиджак и протянул его мне.
– Вы мой ангел-хранитель! – сказал он, всё ещё пялясь на вырез, возможно, потому, что его глаза находились как раз на этом уровне, – не расстраивайтесь. А хотите, поедем отсюда? А? Всё равно тут стало, гм, как-то неуютно, – и он махнул рукой на мелькающее вокруг побоище.
Я, шмыгнув, кивнула. Викуся подхватила наши сумки, а тролль меня. Мы втроём вышли, оставив остальных разбираться и расплачиваться.
– Могу я услышать ваше божественное имя, мой ангел? – спросил тролль, высаживая нас у моего подъезда из белоснежного автомобиля.
– Анжелика, – буркнула я.
– Ну, точно, ангел! – обрадовался тролль, – а я Тарик.
– А по отчеству? – заинтересовалась я ни с того ни с сего.
– Ай, да зачем тебе моё отчество? – махнул он рукой, – ещё спроси про отечество и нацию, а там гороскопы-шмороскопы, гадания всякие. Ты не увлекаешься гороскопами? – строго спросил тролль.
– Нет, – на голубом глазу солгала я.
– Меня все зовут дядя Тарик, а для вас, мой ангел, я просто Тарик. Могу я для вас что-нибудь сделать? – снова перешёл на дворцовый стиль старый тролль.
– О, нет, спасибо!
Всё что могли, ты и твои люди уже сделали просто так, не напрягаясь. Страшно представить, что вы можете натворить, действуя целенаправленно!
И я, покопавшись в анналах собственной мимики, выдала ему скомканную улыбку вежливости, больше похожую на гримасу отвращения.
– Что ж, гм, до свидания, – с пониманием вздохнул он, и я чуть устыдилась, – мы доставим домой вашу подругу, не волнуйтесь.
– Спасибо. Э-э. Я пойду. Ваш пиджак.
И я протянула ему пиджак с обречённым выражением человека, которому больше нечего терять.
Мы уставились друг на друга в свете подъездного фонаря.
– Уважаемый дядя Тарик, – сообразила Викуся, – поедем, а то поздно.
– Да, поедем.
Они хлопнули дверцами и уехали, и я наконец смогла повернуться к этому ужасному миру своей лопнувшей спиной…