000
ОтложитьЧитал
6. Посвящение
Первый наш выход в открытое море состоялся в начале февраля. Дул южак. Море волновалось, но это были цветочки, ведь, как только мы вышли с бухты, нас стало довольно-таки прилично покачивать. Так как я был трюмачом, момент отбытия с порта и выход в открытое море я провел в трюме, на своем боевом посту, и ощущение смены локации я на себе не ощутил, лишь шум двигателя и небольшое покачивание. Но когда мы услышали три звонка, говорящие об окончании объявленного действия, мы расслабились. Радис остался внизу, а я полез по узкой лестнице и появился на палубе около камбуза. Мне было дико интересно, что там, снаружи, и я направился к корме корабля. В тот момент, как я начал входить в полуют (кормовая часть палубы, частично утопленная в корпус судна) или его еще называют на нашем корабле «тральный ангар», нашу коробку качнуло и я сильно ударился плечом о броняху (дверь). Пройдя чуть дальше, справа взгромоздилась катушка с тралами. Чуть поодаль слева виднелась пара учебных мин. Они были аккуратно сложены неподалеку от пульта управления кран-балкой. Кран-балки представляли из себя мини-краны, установленные на корме корабля. Управлением кран-балкой занимались трюмачи, но я за службу ни разу не притронулся к ней, так как спустя три месяца я был уже артиллеристом.
Во время погрузо-разгрузочных работ Радис брался за управление этого довольно-таки непослушного, но очень полезного аппарата. Почему-то не было ни одного случая, чтобы кэп не наорал на него, да, в принципе, тяжело было вспомнить кэпа спокойным и тихим.
Между балками находился слип (часть корабля для спуска и поднятия мин).
Выйдя на ют, я ощутил запах, который до сих пор помню, когда закрываю глаза и пытаюсь «нащупать» в воспоминании этот запах холодного зимнего моря, ту свежесть и то ощущение эйфории и чувства, когда захватывает дух и не можешь надышаться воздухом. Невозможно подробно описать ту красоту, которая окружила нас. Высокие горы, которые смотрели нам вслед. Февральское красное солнце, освещавшее нам путь в сторону неизвестности. Крики чаек. Действительно, когда выходишь с порта, тебя сопровождают чайки, но для меня было удивление, когда нас окружила стая дельфинов и, грациозно выныривая по одному, шла с нами в одном направлении еще долгое время. Моя вылазка на ют была приятным шоком. Если описать вкратце, то я будто побывал в другом мире.
Покуривая «перекур» (уставные сигареты), я не мог насладиться красотой, которая была вокруг нашего небольшого корабля. Пытался привыкнуть к новому, ранее не знакомому мне чувству. Я ощутил какое-то обновление в себе, небывалую бодрость. Наверное, это чувство возникало у многих моряков. Я для себя назвал его «синдром первопроходца».
Вдруг из-за тральной катушки вылез Вася и сказал:
– Покурим!
– Да не вопрос, – ответил я, передавая ему оставшуюся дымящуюся часть папиросы. Вася относился к БЧ-2-3 и был в должности «минер». Он находился на юте довольно часто, так как там был его боевой пост. Помимо этого он входил в расчет ютовых. Их задача заключалась в швартовке кармы корабля.
К нам подошел дежурный по низам и сообщил, что нас ждут на ГКП (Главном командном пункте). Мы быстро поднялись по трапу, ведущему на верхнюю палубу, и, пройдя мимо моего родного ранца (приспособа для хранения шлангов для воды), мы оказались около пушки АК-630 (шестиствольная, калибр 30).
– Слышал, завтра на К-2 она будет стрелять. Жаль, я не увижу, – сказал я. (К-2 – учения, проводимые один раз в году.)
– А я увижу! – заулыбался Вася.
Далее мы прошли мимо трубы, которая дымила изо всех сил, это говорило о том, что корабль шел с крейсерской скоростью, примерно 17 узлов. После мы нырнули в коридорчик и по трапу поднялись в главное помещение, где находился кэп, офицеры, штурман и еще кто-то из матросов. Я, Вася, Новожил и Горох (кстати, мы четверо были из одного города) стояли и ждали указаний. Через несколько минут зашел матрос с ведром забортной воды. Кто-то скрутил плафон и передал его кэпу, тот черпнул морской воды и подал мне. Я должен был все выпить и крикнуть:
– Я моря-я-як!
Было совсем нелегко это сделать, так как плафон был пол-литровый. На минуточку, морская вода на вкус напомнила марганцовку, но я сдержался и не блеванул. Нам сказали, что нам еще повезло, так как вода холодная. Парни, кого посвящали летом, блевали!
– Поздравляю, товарищи матросы, теперь вы моряки! – торжественно произнес кэп.
На следующий день было «весело» во всех смыслах. С самого утра начали звенеть учебные тревоги. Мы с Радисом, как и должны были, находились в трюме и только слушали переговоры разных боевых постов с ГКП. Затем очередями начала стрелять пушка АК-630, целью был ящик, который мы бросили в море. Затем бомбила наша основная пушка АК-176 (одноствольная, 76-калиберная), которая находилась на баке (нос корабля). После обеда минеры тралили мины. На следующий день все по очереди стреляли с автоматов в положении лежа по плавающему ящику, попасть по нему было нелегкой задачей, так как волны качали и ящик, и нас. Потом играла тревога по ПДСС (противодиверсионные силы и средства). Так как я входил в водолазный расчет и был как раз этим водолазом, мне и еще трем матросам приходилось два раза за день вытаскивать на ют все водолазное снаряжение, которое находилось в ящике с нанесенным на крышке белой краской через трафарет словом «АВМ». Затем с помощью помощников я влезал в этот доисторический костюм водолаза, а электрик тем временем настраивал связь с костюмом через рацию. После того, как я был полностью в костюме с баллоном за спиной и в ластах, моей задачей было прошлепать во всем этом обмундировании до правого борта и типа погрузиться в воду, чего я никогда не делал. После этого наша задача была выполнена. За всем этим наблюдал пом (помощник командира корабля). В общем, учения проходили около двух суток. Через три дня мы вернулись обратно на базу.
7. БЧ-2
После двух месяцев службы ко мне подошел командир БЧ-2-3 старший лейтенант, высокого роста, темноволосый, возрастом немного постарше меня. Он поглядел на меня, хитро улыбнулся и в своей манере заявил:
– Петров, хочешь ко мне в БЧ артиллеристом?
Меня будто ударили шокером, так как я нередко думал о переводе в эту боевую часть.
– Конечно, да! – незамедлительно пропел я.
На этом наш непродолжительный разговор был окончен. Через пару дней меня вызвал кэп и обрадовал новостью о том, что я теперь являюсь комендором-оператором!
Меня перевели в другой кубарь под ватерлинию, и уже там, довольный, я пришивал другой номер на робе. Потом мне показали мою пушку ПК-16. Вкратце о ней. Комплекс ПК-16 представляет из себя две пусковые установки, размещенные по левому и правому борту, каждая из которых имеет 16 направляющих труб. Калибр одного снаряда – 82 миллиметра, дальность стрельбы – от 500 до 3 500 метров. Выпущенные снаряды создают радиолокационные помехи и образовывают ложные цели.
Пульт управления находился так же, как и мой кубарь, под ватерлинией. Когда я его увидел, то немного удивился количеству кнопок, но оказалось все просто. Каждая кнопка была под номером, которая отвечала за пуск определенного снаряда. После знакомства с установкой на меня записали автомат АК-74. Затем закрепили помещение для уборки. Это был маленький коридорчик, который вел на бак. Убирать его не составляло никакого труда. Коллегой стал Ерема. Внешне он был внушительных размеров, с добрыми глазами и смешным пермским говором. Он был артиллеристом на 176-й пушке, что находилась на баке. АК-176 является основной артустановкой на МТЩ «Железняков», в ней две кабины, справа и слева, для двух человек. Там мы с ним часто восседали, одним словом, шкерились.
Следующей пушкой в нашем, так сказать, распоряжении была АК-630. Располагалась она на верхней палубе и смотрела ровно в противоположную сторону от остальных, то есть в сторону кормы. В наименовании 6 – шесть стволов, 30 – это калибр. Служит для самообороны кораблей, может быть использована для поражения воздушных целей на наклонной дальности до 4 000 метров и легких надводных сил противника на дистанциях до 5 000 метров. На нашем корабле она была также средством для уничтожения потенциальных мин, поднятых с помощью тралов. К сожалению, мне ни разу не удалось с нее пострелять, а хотелось. Управление пушкой находится немного позади от нее, на возвышении, где установлена рукоятка и цель наведения орудия, при повороте которой довольно легко поворачивается само орудие. Выпускает длинные очереди. Как-то случилось нам к походу зарядить около 1 000 снарядов, это довольно нелегкая задача, так как каждый снаряд необходимо было вставить в ленту. Затем эту ленту мы, впятером, поднимали с подбашенного отделения к самой пушке, для того чтобы зарядить, то есть привязывали ленту со снарядами веревкой и трое с верхней палубы тянули за нее, а двое снизу держали часть ленты, чтобы тем было легче. Очень нелегкая задача, скажу я вам. Подбашенное отделение было ровно под пушкой и являлось частью помещения, входящего в кормовые погреба. Также там был и торпедный отсек, но наш торпедник был законсервирован и, помимо хранения наших с Васей ништяков, не нес никакой функции. Вход в данное помещение был под запретом для всех, кроме БЧ-2-3 и кэпа, это было идеальное место для разных шкер, а также если хотелось поспать.
Помню, когда дрейфовали недалеко от Абхазии, мы с Васяном заваривали чаек на камбузе, поднимались в погреба, доставали рулетик, подкуривали и, свесив ноги, наслаждались закатом. Романтика, нечего добавить! В общем, мы не жаловались, особенно когда были в море.
Как-то раз, спустя месяц со дня моего перевода в артиллеристы, командир моей БЧ дал мне задачу подготовить АК-630 к походу. Необходимо было разобрать ее полностью, промыть в соляре все детали, смазать их солидолом и заново собрать. Взяв тазик с солярой, солидол, ветошь и кое-какие инструменты, я поднялся на верхнюю палубу для выполнения поставленной задачи. Стоял жаркий апрельский денечек, солнышко уже грело довольно сильно, но спасал ветерок, дувший с моря. Я, не имевший никакого представления, как разбирать эту конструкцию, открыл крышку пушки и начал крутить-вертеть. Возился с ней полдня. Деталей было более чем достаточно. Все промыл, смазал и собрал. Как это у меня получилось, только Богу известно. Удивляюсь до сих пор спокойствию командира БЧ, он даже не проверил результат. А вдруг я ее неправильно собрал и при стрельбе что-нибудь заклинит? Эта мысль не покидала меня до первой стрельбы, которая прошла успешно. Но до сих пор для меня остается загадкой, почему он был так уверен в правильности сборки пушки. Уверенность во мне или российская беспечность?
8. Шторм
За всю мою службу мы несколько раз попадали в шторм. Запомнился самый мощный, когда мы были неподалеку от Туапсе. После кэп сказал, что еще немного и было бы все печально.
Когда мы вышли из базы, коробку уже качало. Подойдя к Туапсе, мы встали на якорь, а через несколько часов нам пришлось сняться с него, так как начался не шторм, а штормище, причем все так быстро произошло, что вистовой (офицерский разносчик пищи) не успел привязать телевизор в кают-компании, который успешно грохнулся. На камбузе кок не привязал холодильник, и тот упал, придавив нашего кота, который был позже с почестями похоронен в море.
Хотел бы подробнее описать момент снятия с якоря. Мы с Еремой, боцманом и электриком надели водонепроницаемые плащи и натянули трос от пушки к носу, чтобы держаться за него, потому что на баке было очень опасно. Волны били так сильно, что накрывали нас во время поднятия якоря. Когда все подготовили к поднятию, нам было дано добро, и электрик включил пульт. Здоровая якорная цепь медленно пришла в движение, цепь поползла вверх, будто это был питон, ползущий к своей жертве, чтобы ее проглотить. Ерема тем временем с помощью железной трости с крюком на конце подтягивал ее, чтобы не застревала. Я же держал таблички, на которых были указаны метры, и показывал их в сторону ГКП, они сообщали тем, сколько осталось до полного поднятия якоря. Ветер пытался нас сдуть, волны – смыть, но мы вцепились в трос, как пиявки к ноге. Сама процедура показалась мне вечностью. Но вскоре работа была сделана и мы шустро свалили с бака, как муравьи прячутся в муравейнике. Нашему одинокому кораблю-страннику пришлось блуждать, выжидая окончания шторма. В Новороссийский порт заходить было не вариант, так как он находится в бухте, и это было бы очень опасно, мы могли налететь на другие корабли. Качало так, что в животе щекотало, а к горлу подступала последняя съеденная трапеза. Когда я поднялся на ГКП, передо мной открылась удивительная картина. Нос корабля опускался так низко, что становилось темно от волны, которая, нарастая, подхватывала нас как спичку и выбрасывала наверх так высоко, что позавидует любой аттракцион. Затем я пошел на ют, точнее в тральный ангар, потому что ют периодически накрывало волнами, а это было не менее впечатляющее зрелище. Волны пугали, и в то же время это было дико интересно и необычно.
На коробке будто все исчезли, тишина была во всех помещениях, только покачивание из стороны в сторону сообщало о том, что за бортом бушевал шторм. И тут я ощутил, как мне становится плохо, и я быстрым шагом направился в кубрик на качару. В нашем кубаре под ватерлинией было намного спокойнее, чем в кубриках наверху. Спустя какое-то время меня разбудил мичман, сообщив, что заступает моя смена. Дело в том, что вахта моя была самой трудной, так как она начиналась в 00:00 и заканчивалась в 04:00. Днем же, с 12:00 до 16:00, английские моряки прозвали ее «стоячее лежание», так как приходилось нести дежурство, когда все отдыхали, а ночную, на которую меня разбудил мичман, во всех флотах называют собачьей, так как она самая скучная и тяжкая. В это время все спят после дневной суеты, а вахтенному приходится стоять либо в самую жару, либо в холод, дождь или вот в самый шторм, как в этот раз. Так что я был не в лучшей смене. Как же мне было хреново не то чтобы пойти, а просто встать. С трудом, сделав над собой усилие, я поднялся и побрел в коридор офицеров. Держась за поручни, я сосредоточенно начал двигаться прямо по коридору, меня кидало то вправо, то влево. Зайдя в гальюн, я не удивился тому, что он был частично облеван, та же картина была и у умывальников. По пути я решил заглянуть на камбуз, что-нибудь перехватить, но там была пустота, только стук не привязанных дверей от шкафчиков: «Бум… бум… бум!»
Поднявшись в офицерский коридор, я, получив автомат, пошел на место дежурства на бак, вернее, броняха, ведущая на бак, была закрыта, и мне было велено с автоматом находиться рядом с ней. Я, недолго думая, просто лег, так как чувствовал, что скоро меня вырвет. Так я и пролежал всю свою смену в обнимку с АК-74.
Когда моя смена закончилась, я пошел опять на камбуз, но картина была той же, что и часами ранее. Там столкнулся с Васей, таким же нехватом, как и я. Он мне рассказал, что на ГКП все поголовно бегают блевать за борт, только кэп сидит на своём прикрученном к палубе стуле, наматывает правый ус на палец и смотрит мечтательно куда-то вдаль, словно что-то выискивая или о чем-то думая, будто бы всё вокруг происходящее не так уж для него и важно. Докурив, я опять пошел в кубарь, дабы вернуться в «царство Морфея».
Продолжалась вся эта история еще сутки, если не больше. Казалось, шторм и не думает утихать. Мы направились в сторону Новороссийска, и вскоре он был по правому борту от нас. Была поставлена задача: готовить левый борт к швартовке. Я с Еремой поднялся на бак, и мы начали готовить концы. Шли полным ходом. Винты молотили, создавая пену из морской воды. Кстати, шторм приутих, но волны были до сих пор беспокойными. Вдруг мы услышали крики: «Человек за бортом!»
Как позже мне рассказал Васян, случилось следующее. Кэп скомандовал нам и ютовым готовить левый борт к швартовке. Парни на юте начали заводить швартовый конец через киповую планку, чтобы протянуть его на левый борт. Рома находился в это время по центру кормовой части между кран-балками. Держась за съемные леера, он начал тянуть швартовый и тут корму подбросило вверх на волне, леер отцепился, и он вместе с концом улетел в воду. Зрелище было еще то, все находившиеся на юте просто онемели! У Васяна произошел приступ истерического смеха. Все замерли на мгновение и вдруг спустя секунду, так как у юта была нарушена связь с ГКП из-за перебитого кабеля во время шторма, Вася крикнул:
– Сухарь, бегом на ГКП, докладывай, что просрали человека!
Через несколько секунд после сигнала тревоги наша коробка резко дала право руля, маневр был идеальным с точки зрения дрифта! Нас всех кидануло налево, момент спустя мы сразу увидели оранжевый жилет с машущими руками! Все начали наблюдать за ним, чтобы не упустить из виду, так как мы были уже на приличном расстоянии из-за того, что шли полным ходом, а новость до ГКП дошла не сразу. Роман бултыхался как поплавок, подавая сигналы руками, размахивая ими в разные стороны. Он то поднимался на волне, то на какое-то мгновение скрывался в пучине морской, и именно в этот момент было особо тревожно за него. Мы максимально, как это было возможно, подошли к нему, расчет из моряков уже был в шлюпке. Все произошло очень быстро и слаженно, шлюпка уже была возле него и ребята вытаскивали беднягу. Операция по спасению человека была выполнена на УРА! Когда его подняли на борт, испугу в его глазах мог позавидовать даже Стивен Кинг! Через минуту после того как кэп провел разъяснительную беседу с жертвой инцидента, нас всех собрали в тральном ангаре и капитан, красный от волнения или от злости, заявил:
– Все, что произошло, – учение! Всем ясно?
После того как мы зашли в порт, Васе позвонил Богунчик. Он нес службу на маяке в Мысхако. К тому моменту он был уже командиром отделения радиометристов и вел нас по РЛС (радиолокационная станция). Наблюдая за нашими непонятными маневрами, он и решил поинтересоваться, что случилось. Вася ответил ему словами кэпа:
– Это было учение по спасению!
