000
ОтложитьЧитал
Хорошо было бы не родиться на свет или умереть еще ребенком, чтобы избежать тех испытаний, которые выпали на мою скорбную долю. Но, видимо, Богу было угодно сохранить мне жизнь, чтобы я поведал обо всем, что видел и знаю.
С тяжелым сердцем начинаю свой рассказ, ибо воспоминания о прошлом, словно острые кинжалы, вонзаются в мою израненную душу. Многие из тех, кого я любил, навсегда канули в пучину этих страшных событий. Воспоминания о них всегда будут жить со мной, но я хочу, чтобы и после моей смерти ни одно имя не было предано забвению.
Человеческая память – вот единственное средство, способное одолеть смерть. Бессмертен тот, чье имя и деяния будут помнить и чтить сквозь века, и только такая жизнь имеет хоть какой-нибудь смысл.
Именно поэтому я не прекращаю свой труд, стараясь воссоздать и изложить все то, чему я сам был невольным свидетелем или узнал впоследствии.
Друзья и враги, греки, турки и латиняне, императоры, короли и султаны, полководцы и простолюдины – все они достойны упоминания, и эта история будет целиком посвящена им. Жизни и судьбы этих людей столкнулись в смертельном противостоянии много лет назад – такую роль им уготовил Господь.
И пусть спустя тысячелетия, до самого конца существования мира, в людях живет память о тех, кто сложил свои головы под стенами древнего Константинополя весной 1453 года.
Запись, сделанная в монастыре св. Ясона и Сосипатра, 1466 год
Глава 1
Франдзис
Лето 1443 года. Селимврия
Я собирал в дорогу все необходимое и отдавал последние распоряжения.
Мой господин – благородный Константин, деспот Мореи1 и брат нынешнего императора Иоанна VIII – просил меня как можно скорее вернуться в Константинополь. Неизвестно, какие дела заставили его так скоро вызвать меня из Селимврии, однако я несказанно обрадовался этому.
Константинополь был моим родным домом, где я провел детство и юность, где жила моя семья и были похоронены мои предки. Сейчас этот некогда величественный город пришел в ужасное запустение и представлял весьма печальное зрелище. А вместе со столицей медленно угасала вся империя ромеев2.
Я много читал об истории Константинополя и часто рисовал в своем воображении его ослепительный образ, который сгинул в глубине веков. Каким был Новый Рим во времена своего расцвета?
То был город златоглавых храмов и роскошных дворцов, зеленых садов и помпезных сооружений, театров и широких площадей. Лучшие архитекторы в течение столетий трудились над созданием его облика, а со всех уголков земли сюда свозились бесчисленные богатства. О сокровищах Константинополя ходили легенды, и многие путешественники желали удостовериться в их подлинности. «Город из золота и мрамора» не имел себе равных ни в чем и по праву назывался столицей мира!
Вот зрелище, достойное того, чтобы на него оглянулся бог, созерцая свое творение!3
Воистину, это были золотые времена нашей великой и просвещенной цивилизации! Константинополь рос, богател и процветал, в то время как власть могущественных василевсов простиралась почти над всем Средиземным морем, охватывая три континента…
Что осталось нам от той великой державы? Всего лишь счастливые воспоминания.
Год за годом, словно пораженное каким-то страшным недугом, государство ромеев неуклонно слабело под давлением внешних и внутренних обстоятельств. Все, что оставалось сейчас от тысячелетней империи, – лишь несколько городов да ряд островов в Эгейском море.
Но по-прежнему Константинополь все еще был столицей и там властвовал православный император, а значит, сердце нашего народа продолжало биться.
Стук в дверь прервал размышления – на пороге тяжело дыша стоял мой секретарь Алексей. Юноша уже давно завоевал любовь всех местных прелестниц. Русые спадающие до плеч волосы, большие карие глаза и невероятная эрудиция не могли остаться незамеченными в этом небольшом провинциальном городке. Если бы не природная скромность и чувство меры, Алексей уже давно пропал в объятиях какой-нибудь состоятельной матроны.
В руках юноша держал запечатанный свиток. Судя по взмыленному виду Алексея, дело было особой важности.
– Проходи, Алексей, – пригласил его я. – Что это у тебя?
– Письмо, – немного отдышавшись, ответил он. – Гонец просил передать как можно скорее.
– От кого оно? – поинтересовался я.
– От нашего апокрисиария4 в Риме, – ответил Алексей, делая шаг к столу.
«Что за новости могли прийти из Рима?» – подумал я, принимая послание. Но, внимательно прочитав написанное, понял, что новостей действительно много.
– Спасибо, Алексей, – сказал я, откладывая письмо в сторону. – Что там с моим отъездом? Уже все готово?
– Да, – ответил он, немного замявшись. – Но только… Я хотел бы отправиться вместе с вами.
Алексею не было еще и двадцати лет, он происходил из знатного, хотя и обедневшего рода. Вот уже пять лет, как я взял его на службу. Он отличался исключительной сообразительностью и находчивостью, а кроме того обладал склонностью к иностранным языкам, что позволяло брать его с собой в различные дипломатические миссии.
– Ты нужен мне здесь, – решительно сказал я. – До тех пор, пока император не принял иного решения, я его наместник в этом городе, и мне нужен человек, который будет извещать меня обо всем, что здесь происходит.
Алексей понимал, что спорить бесполезно, и потому лишь молча кивнул в ответ.
– Обещаю, вскоре ты тоже сможешь навестить своих родных в столице, – улыбнулся я, стараясь его приободрить. – Но дела государства прежде всего, и ты должен это понимать.
– Можете на меня положиться, – без особой радости пообещал Алексей. – Что мне следует передать гонцу? Пусть ждет ответа?
Я еще раз взглянул на свиток и, немного подумав, сказал:
– Нет, ответа не будет. Я лично передам императору это письмо, и пусть василевс5 решает, какие действия следует предпринять. А теперь можешь идти и сообщи посланнику, чтобы переночевал у нас, а завтра утром пускай отправляется в обратный путь.
Алексей отрывисто кивнул и вышел из комнаты.
Когда дверь захлопнулась, я протер усталые глаза и медленно поднялся из-за стола, чувствуя, как кровь наполняет онемевшие мышцы. На улице уже вечерело, и лучи заходящего солнца струились в комнату через настежь открытое окно кабинета, окрашивая стены в ярко-розовый цвет. Стояла невыносимая духота, и потому я решил немного прогуляться по саду, который манил свежестью и обещал спасение от вездесущего зноя.
Во время прогулки еще раз перечитал письмо из Рима. Новости были великолепными! Эти несколько строк вновь вселили в мое сердце надежду, что все принесенные нашим народом жертвы оказались не напрасны.
Прошло почти три года с тех пор, как папа Евгений IV объявил крестовый поход против турок. Османская империя вновь набирала силу, и следовало во что бы то ни стало положить конец ее притязаниям на земли Восточной Европы.
Этот поход в первую очередь был нужен Константинополю, который в течение многих столетий сдерживал волны арабских и турецких завоевателей. Теперь его сил едва хватало для обороны собственных предместий, и помощь с запада была нужна как никогда.
Ради спасения своей родины император Иоанн лично отправился во Флоренцию, где признал верховенство римского папы в делах церкви и пошел на другие уступки, которых потребовали от него латинские епископы. Такова была цена военной помощи, и, хотя соглашение было подписано четыре года назад, до сегодняшнего дня я сомневался, что Святой престол предпримет хоть какие-то решительные действия против турок.
Однако сейчас в своих руках я держал доказательства обратного!
В письме сообщалось, что молодой венгерский король Владислав III подготовил армию во главе с прославленным полководцем Яношем Хуньяди, который уже не раз отличался в боях с османами. Сербский правитель Георгий Бранкович также обещал оказать походу всю возможную помощь. К союзу против турок примкнул и караманский эмир Ибрагим-бей, который своими кровавыми набегами опустошал восточные провинции Османской империи и вынуждал султана держать здесь значительные силы.
Более благоприятного момента для наступления представить было трудно, и папа Евгений IV в этом письме заверял императора Иоанна, что войско крестоносцев выступит в поход еще до конца лета.
Новости были прекрасными, но я всегда с недоверием относился к латинянам и хорошо понимал, что вовсе не из благородных побуждений папский престол решил помочь нам в борьбе с турками.
Православная вера – это все, что наш народ сумел сохранить во времена бесконечных смут и потрясений. Именно она до сих пор сплачивала нас и помогала оправиться от горьких поражений.
Но теперь мы должны были отказаться и от нее.
Церковная уния, которую подписал наш император Иоанн VIII от имени своих подданных на Флорентийском соборе, ставила православную церковь в зависимость от Рима. Эта мера была вынужденной – западные монархии не спешили помогать тем, кто не разделял их веру.
«Потерять душу, чтобы спасти тело», – так трактовали унию многие видные философы и священники. Однако сомнения не покидали меня: сможем ли мы спасти тело, даже продав свою душу?
Я хорошо помню день возвращения императора в Константинополь после подписания унии. Мертвая тишина повисла тогда над городом. Люди безмолвно взирали на своего повелителя, и в их глазах читались самые горькие чувства: разочарование, гнев, тревога и страх. Никто не приветствовал императора, и единственным звуком, сопровождавшим Иоанна по дороге в свой дворец, был одинокий стук подков его лошади.
Из скромности я не посмел сообщить императору свою точку зрения. Но на мой взгляд, судьба восточных христиан не волнует никого на Западе. В них по-прежнему видят лишь схизматиков и еретиков, которые никак не хотят принять латинскую веру. Это противостояние длится столетиями, а старые обиды забыть непросто, особенно если из-за них пролилось так много крови…
Так рассуждал и покойный Мануил, отец нынешнего императора. Однажды он призвал юного Иоанна к себе и сказал ему:
– Помни, сын мой, османы больше всего на свете опасаются нашего союза с латинянами, поскольку думают, что такой союз может принести им много бед и несчастий от стран Запада.
Если же латиняне вновь будут настаивать на объединении церквей, как это было раньше, будь в этом деле их верным союзником, особенно когда тебе необходимо запугать турок. Но не предпринимай ничего, чтобы воплотить унию в жизнь, поскольку твои подданные никогда не согласятся на это, ибо латиняне причинили им слишком много зла. Произойдет великая смута, и она толкнет православных в руки нечестивых мусульман.
Такие слова внушал мудрый император своему сыну, и я один был тому свидетелем. Однако Иоанн все исполнил иначе, опасаясь больше турок, нежели смятения среди своих подданных.
Прежде чем отправиться на Флорентийский собор, Иоанн известил султана о своих намерениях, заверил в своей дружбе и верности ему. Однако умный и проницательный Мурад быстро распознал ложь и спросил посланников императора:
– С какой же целью ваш государь едет в Европу?
– Это вызвано финансовыми затруднениями, – отвечал апокрисиарий Андроник Иагр, как ему было велено. – Император едет просить займа у европейцев.
– Мне не кажется правильным, что ваш государь утруждает себя такой дальней поездкой, – возразил Мурад. – И чего он добьется в Европе? Лучше ему было бы обратиться ко мне, и, если император испытывает нужду в деньгах или в чем-либо еще, я готов возместить за него долги и дать много больше сверх того!
Так говорил султан, прекрасно понимая, какую игру затеял против него Иоанн. Османский владыка более всего ненавидел двуличие и, желая проучить императора, повелел осадить Константинополь. Впрочем, вскоре он смягчился и отозвал свою армию назад, поддавшись уговорам первого визиря Халиля-паши, давнего союзника греков.
Но недолго радовались ромеи – на смену мусульманским ордам пришли латинские епископы. Они желали самолично убедиться в том, что греки склонились перед Римом. Самодовольные агенты понтифика и не подозревали, что среди населения Константинополя растет недовольство. Никто не собирался мириться с новыми порядками, и первым, кто заявил об этом во весь голос, стал митрополит Марк Эфесский. Будучи другом императора, он демонстративно отказался от сана патриарха и поклялся, что до самого последнего вздоха будет бороться с постулатами Флорентийского собора. Вокруг него тут же сплотились все, кто выступал против унии, его поддерживали монахи, придворные, епископы, простой люд. Проповеди Марка всегда собирали толпы горожан и пользовались успехом, ибо ненависть к латинянам всегда была велика.
Раскол в обществе нарастал день ото дня и грозил перерасти в гражданскую войну. Стремясь предотвратить кровопролитие, Иоанн приказал заключить Марка Эфесского под стражу. Но даже в заключении неутомимый митрополит продолжал свою деятельность. Когда же император по просьбе подданных вернул ему свободу, ликующая толпа наполнила улицы Константинополя и с почестями встречала возвращение митрополита Эфесского.
Только тогда Иоанн окончательно понял, что проиграл. Он и сам уже начинал сожалеть о своем решении, понимая, что уния с западной церковью приносит одни несчастья и без того исстрадавшемуся народу. Но он не желал разрывать соглашение с римским папой, который требовал немедленно исполнить взятые на себя обязательства. Оказавшись таким образом в положении hac lupi, hac cani6, император вел двойную игру: с одной стороны, не отрекался от унии, с другой – не торопился претворять ее положения. Однако это приносило лишь новые беды для раздираемого смутой города.
Единственным выходом мог бы стать удачный военный поход против османов. В таком случае ромеи увидели бы, какую пользу принесло объединение двух церквей. Но годы шли, а помощи с запада все не было…
И вот – случилось! Христианская армия двинулась на восток! Если крестоносцам улыбнется удача – турки навсегда будут изгнаны из Европы, если же Фортуна окажется на стороне османов… Для христиан на Балканах наступят темные времена.
Солнце почти скрылось за горизонтом, и я уже собирался вернуться обратно в свой кабинет, когда услышал шаги за спиной. Обернувшись, я заметил человека, который неподвижно застыл в тени деревьев. Нижняя часть его лица была закрыта маской, а из-под надвинутого капюшона смотрели холодные, как свет мерцающих звезд, глаза. Непонятно, как этот незнакомец мог очутиться здесь, в окруженном высокой стеной и бдительной стражей поместье императорского наместника. Мое сердце учащенно забилось – первой мыслью было немедленно позвать на помощь, однако что-то удержало меня.
«Кто ты? И что здесь делаешь?» – спросил я как можно спокойнее, стараясь не выдать волнения.
Человек ничего не ответил, а лишь неспешно приблизился. Я старался сохранять хладнокровие, хотя в случае внезапного нападения защищаться было нечем. Оказавшись рядом со мной, незнакомец вытащил из рукава аккуратно свернутый лист бумаги и, не говоря ни слова, протянул его мне. Как только я принял посылку, он развернулся и скрылся в глубине сада так же бесшумно, как и появился. Проводив странного гостя взглядом, я оставался стоять неподвижно, различая лишь тихий шелест листвы да отдаленное ржание загоняемых в стойло лошадей.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я сумел взять себя в руки. Лишь убедившись в том, что в саду никого больше нет, я аккуратно развернул письмо, пытаясь прочитать его содержимое, однако в сгустившейся темноте не смог разобрать ни строчки. Вернувшись в дом, я поднялся в свой кабинет, плотно прикрыл за собой дверь и при слабом свете настольной свечи прочел следующее:
«Ромеи! Отныне вы можете спать спокойно – в ближайшее время султан не будет тревожить ваши границы и угрожать вашим поселениям. Вскоре Мурад получит страшные новости из Амасии о своем сыне. Старайтесь использовать этот момент для того, чтобы вернуть себе утраченные земли и освободить их от ига османов».
В конце была подпись: «Друг греков».
После появления таинственного курьера содержание письма не слишком удивило меня. С моей стороны придавать какое-либо значение написанному было бы величайшей глупостью. Вполне возможно, кто-то решил таким образом подшутить надо мной.
Я еще раз взглянул на исписанный листок. Почерк был незнаком. Тогда я убрал письмо и попытался забыть о происшедшем, однако мысли непрестанно возвращались к этому странному гостю и его посланию.
«Ну хорошо, – рассудил я. – Если в записке написана правда, то содержание ее будет легко проверить – «страшные вести из Амасии» султан Мурад мог получить только об одном из своих сыновей – Алаэддине. Если с ним действительно что-то случится, скрыть это никак не удастся, и новость быстро достигнет Константинополя. Следовательно, надо лишь немного подождать…»
Глава 2
Халиль-паша
Дебют
Султан великой Османской империи Мурад II был сражен страшным горем. Его любимый сын, наследник престола Алаэддин Али погиб от рук неизвестных убийц. Уже третий день султан не выходил из своих покоев, никого не принимая. Даже великий визирь Халиль-паша боялся беспокоить повелителя в столь скорбный час.
Три дня и три ночи оплакивал Мурад смерть своего сына, проводя это время в неустанных молитвах, не смыкая глаз и почти не притрагиваясь к еде.
Не прошло и шести лет с тех пор, как тяжелая болезнь унесла жизнь старшего наследника – Ахмета, на которого султан возлагал большие надежды. Тогда, как и теперь, Мурад всей душой жаждал удалиться от дел, пожить в покое и уединении. Бесконечные войны и дворцовые интриги смертельно утомили его. Впрочем, он понимал, что не может покинуть свой трон сейчас, когда армия крестоносцев выступила в поход против его империи. Чтобы справиться с новыми угрозами, нужно было вновь собирать войско, но известие о смерти Алаэддина лишило Мурада сил заниматься вопросами государства. Перепоручив это великому визирю, султан закрылся в своих покоях, желая побыть наедине со своим мыслями.
Приняв власть из ослабевших рук повелителя, Халиль-паша всеми средствами пытался предотвратить надвигающуюся катастрофу. По его приказу был созван диван7, на котором предстояло решить вопрос о противодействии крестоносцам, которыми руководил знаменитый полководец Янош Хуньяди. За минувший год этот венгр дважды наносил поражение османским войскам, освободил захваченные турками земли Венгрии и теперь, поддерживаемый христианским населением, переправлялся через Дунай, вступив на территорию Сербии.
Положение Османской империи было угрожающим!
Борьба с вечно враждебным Караманом истощила силы государства, и теперь, едва заключив хрупкий мир на востоке, османам приходилось изыскивать силы для отражения угрозы с запада. Территорию государства продолжали опустошать многочисленные мятежи и бунты, которые некому было подавлять. Османская империя, спаянная железной волей султана Мурада, была готова развалиться в любой момент, и для ее спасения требовались решительные меры.
Заседание дивана затягивалось, слов говорилось много, а никаких конкретных решений так и не было принято. Многие сановники, уставшие от бесконечных споров, мечтательно поглядывали во двор, где ловкие слуги сновали с подносами, полными различных кушаний для опочивальни повелителя.
Тревога перед вторжением крестоносцев быстро уступала место размышлениям о будущем правящей династии. Ведь, кроме самого султана, в живых оставалось только два ее представителя. Это были младший сын Мурада Мехмед и его дальний родственник Орхан, который ныне находился в Константинополе при дворе императора Иоанна. Вельможи сходились во мнении, что необходимо призвать Мехмеда ко двору в Эдирне, однако Халиль прекратил пустые споры и потребовал вернуться к нависшей над империей угрозе со стороны крестоносцев.
– Необходимо заключить перемирие с королем Владиславом, – предложил Исхак-паша, первый после визиря сановник в государстве. – Наша казна слишком скудна, а времени слишком мало, чтобы собрать достаточную армию и перебросить ее на запад.
– Неверные зашли слишком далеко, – возразил ему Турахан-бей, убеленный сединами ветеран многих сражений, чья воинственность лишь укрепилась с годами. – Их армия уже марширует по территории Сербии! Нужно остановить Хуньяди любой ценой и лишь после заключить мир на наших условиях!
– Войско крестоносцев увеличивается с каждым днем, – вторил ему невозмутимый и осторожный Саруджа-паша. – Если мы не вмешаемся сейчас, то потеряем контроль над балканскими землями.
– А если вмешаемся и потерпим поражение? – не сдавался Исхак-паша. – За истекший год неверные уже дважды одерживали победу над нашими войсками!
Напоминание о горьких поражениях резко обострило споры.
– Давно уже пора призвать к ответу тех, кто повинен в наших неудачах! – крикнул Касым-паша, молодой и подающий надежды бейлербей западных провинций империи. – Только тогда у военачальников пропадет желание сдаваться в плен неприятелю.
– Кого ты имеешь в виду? – ехидно спросил Саруджа. – Может быть, Шехабеддина-пашу?
– Именно его! – оживился Касым. – Такие полководцы – позор для нашей армии. Из-за таких, как он, неверные осмелились бросить вызов Османской империи, полагая, что среди сынов Аллаха не найдется достойных воинов, чтобы проучить их!
– Шехабеддин доказал свою несостоятельность, – согласился Исхак. – Не следовало платить за него выкуп, а если и платить, то лишь затем, чтобы потом передать в руки палачу!
– Пусть для начала отчитается перед повелителем за свое семилетнее пребывание на посту бейлербея Румелии, – усмехнулся Касым. – Думаю, там за ним водится достаточно грехов, чтобы падишах самолично отправил его на плаху.
Эти слова были встречены с одобрением, однако Халиль уже устал от пустой болтовни.
– Не забывайте, что именно султан возвел Шехабеддина в должность бейлербея Румелии, – напомнил визирь. – И только повелителю решать, жить ему или умереть.
Вельможи склонили головы в знак согласия.
Халиль и сам не питал любви к Шехабеддину-паше. Заносчивость и высокомерие этого человека, посеянные на благодатную почву султанской милости, усиливались год от года. Как полководец Шехабеддин показал себя с наихудшей стороны, что особенно проявилось в битве у Железных ворот, когда его восьмидесятитысячная армия была наголову разбита венграми под командованием все того же Яноша Хуньяди, у которого под рукой было не более двадцати тысяч воинов. Сам же Шехабеддин попал в плен и был выкуплен султаном за баснословные деньги.
– Что касается вторжения христиан… – Визирь провел рукой по своей пепельной бороде. – Думаю, что перебрасывать наши армии с востока бессмысленно, для этого у нас нет ни времени, ни средств, поэтому приказываю…
Халиль выдержал небольшую паузу и, оглядев совет внимательным взглядом, кажется, принял окончательное решение.
– Турахан-бей, – обратился он к пожилому полководцу. – Ты сию же минуту отправляешься в Пловдив. Тебе следует организовать оборону города и подготовить все необходимое для нашей армии, которая пройдет через этот район.
– Будет исполнено, – кивнул военачальник.
Затем визирь повернулся к Касыму-паше:
– Ты будешь отвечать за подготовку армии. Я наделяю тебя для этого всей властью. Костяк нового войска составят воины, которые только что вернулись из Анатолии, к ним присоединятся отряды янычар из Эдирне, можешь также рассчитывать на подкрепления из Софии и Видина. Только поторопись – к сентябрю армия должна быть готова. Ты все понял?
– Армия будет готова в срок! – живо откликнулся Касым, радуясь возможности показать себя в деле. – Благодарю за оказанное доверие.
– Вот и решено, – сказал визирь, собираясь уже объявить об окончании заседания, но тут его прервал один из присутствовавших в зале санджак-беев8.
– Мудрый Халиль, ты, кажется, позабыл обо мне! – послышался звучный голос, выдававший в его обладателе иноземца. – Неужели у тебя не найдется задания и для моих храбрецов?
Все взоры тут же устремились на высокого чернобородого мужчину с орлиным носом и отважным взглядом воина, презирающего опасность. Этим человеком был Искандер-бей – талантливый полководец и любимец самого султана, в жилах которого текла албанская кровь.
– Неужели ты успел пресытиться жизнью в столице? – снисходительно поинтересовался Халиль. – Повелитель высоко ценит твое общество и не хочет отпускать тебя.
– Полагаю, повелитель простит мою дерзость, когда я принесу ему голову Яноша Хуньяди на золотом блюде!
Халиль призадумался. До сих пор Искандер-бей не знал поражений. Получив свое грозное прозвище в честь Александра Македонского9, он, казалось, достиг вершин воинской славы. Неудивительно, что теперь он хочет померяться силой с одним из лучших христианских предводителей.
– Хорошо, – согласился Халиль. – Отправляйся в свой санджак и собирай верных людей. Ты присоединишься к армии Турахана в Пловдиве.
Искандер приложил руку к груди и поклоном поблагодарил визиря за оказанную милость.
– На этом все! – сказал визирь, взмахнув худощавой рукой. Один за другим вельможи стали покидать зал совета, и вскоре комната опустела.
Выждав некоторое время, Халиль тоже направился к выходу, надеясь, что на этот раз сумеет избежать вопросов о здоровье падишаха. Вопросов далеко не праздных, учитывая, что султан вот уже несколько дней не появлялся перед взорами подданных. Но что мог ответить Халиль, который и сам уже не раз тщетно обивал порог государевой опочивальни, рассчитывая на краткую аудиенцию!
Очутившись в полутемном дворцовом коридоре, освещаемом лишь слабыми бликами светильников, Халиль двинулся в сторону своего кабинета, однако почти сразу же услышал за своей спиной чьи-то мягкие шаги. Накопившийся за долгие годы смертельный страх заставил его обернуться, однако свет факела выхватил из темноты хорошо знакомые черты главного хранителя султанских покоев. Широкое, лоснящееся лицо кизляра-аги10 светилось белоснежной улыбкой, которая казалась не менее фальшивой, чем льстивые речи, которые изливались из его уст.
– Сегодня вечером повелитель ждет вас у себя, – прошептал он так, словно кто-то в этом пустом коридоре мог услышать их разговор. Впрочем, Халиль не сомневался, что кто-то его все-таки слышит, ибо дворец султана бережно хранит свои тайны, но едва ли человек сам сумел бы сохранить их, находясь в пределах дворца.
Халиль коротко кивнул, стараясь не выдавать охватившего его волнения: зачем повелитель хочет видеть его под покровом ночи?
Тем временем евнух отвесил поклон и бесшумно растворился во тьме коридора, оставляя визиря один на один со своими мрачными мыслями.
Итак, падишах решил прервать свое уединение и переговорить с ним наедине. Но к чему такая тайна?
За долгие годы службы у Мурада визирь так и не смог привыкнуть к неожиданным причудам своего государя.
Однако стоило признать, что Мурад был действительно выдающимся правителем и поступки его хотя и были неожиданными, но всегда шли на пользу империи.
За время правления султана Османское государство достигло небывалого доселе могущества. Мурад сумел закончить дело своего отца и восстановить империю, которая чуть было не прекратила существование после вторжения ужасного Тамерлана. Все двадцать лет своего правления султан провел в бесконечных войнах против недружелюбных восточных соседей и алчных западных правителей, подавляя при этом многочисленные восстания внутри самого государства.
И все же по своей натуре султан был миролюбивым человеком, который предпочитал военным походам и кровопролитным сражениям общение с философами и поэтами. Он не раз всерьез помышлял, чтобы удалиться от власти, и охотно делился этими мыслями со своим визирем. Однако Мурад слишком хорошо сознавал, какая огромная ответственность лежит на его плечах, и потому продолжал ежедневно трудиться на благо своей державы.
И среди друзей, и среди врагов султан прослыл справедливым и добрым человеком. Те, кому довелось лично общаться с Мурадом, отмечали его проницательный ум и широкий кругозор. Благодаря своей начитанности он мог на равных спорить с видными учеными и богословами. При этом султан благосклонно относился к каждому, кто проявлял интерес к знаниям, и сам не жалел денег на возведение все новых мектебов и медресе11.
Именно при Мураде у власти окончательно закрепилась старая османская аристократия во главе с Халилем-пашой. Ее представители занимали ключевые посты в государстве, практически полностью контролируя экономику, армию и внешнюю политику Османской империи. Ставленники великого визиря легко добивались новых должностей и укрепляли свое положение, жертвуя немалые суммы на насущные нужды султана.
Свою неоспоримую власть Халиль направил на то, чтобы установить мирные отношения с соседями, полагая, что лучше укреплять могущество Османской империи деньгами, а не мечом. Такая политика приводила в бешенство янычар и сипахов12, для которых война была главным ремеслом и смыслом жизни. Но визирь мог не обращать внимание на ропот военных, у него были свои верные отряды тимариотов13, которые получали земельные наделы за свою преданность лично ему.
Халиль был настолько самоуверен, что даже не скрывал своей дружбы с греками, древнюю культуру которых высоко ценил и уважал. Посланники из Константинополя всегда могли рассчитывать на радушный прием. В свою очередь император Иоанн не скупился на подарки и для самого Халиля, что позволило несколько смягчить политику султана в отношении Романии14. Однако влияние визиря все же не было столь велико, чтобы окончательно избавить греков от турецкого нашествия. Многие города так или иначе оказались под властью османов, и для новой войны нужен был лишь повод.
Дождавшись положенного часа, Халиль направился в покои повелителя. Смутно догадываясь, с какой целью султан позвал его к себе, визирь взял все необходимое: чернила, перья и стопку чистой бумаги – длительная служба у Мурада научили его предусмотрительности.
Перед покоями султана его ожидал мускулистый чернокожий евнух, неусыпно стороживший покой своего хозяина. Почтительно склонив голову, слуга промолвил:
– Я доложу повелителю о вашем прибытии, – с этими словами он несколько раз стукнул костяшками по деревянной дверце и, тихонько приоткрыв одну из створок, проник внутрь. Спустя несколько секунд евнух вновь показался снаружи, жестом приглашая Халиля зайти. Визирь переступил порог и оказался в опочивальне султана.
Комната была очень плохо освещена, и Халиль не сразу различил силуэт Мурада, стоявшего к визирю спиной перед раскрытым настежь окном. Ночная прохлада приятно разливалась по душной комнате, выветривая стойкий запах благовоний и едва уловимый аромат грешного напитка. Визирь печально покачал головой – он до последнего надеялся, что султан сумеет избавиться от своего дурного пристрастия. Но разве можно иначе заглушить столь ужасную боль?