Сумасшедшая парадигма делает СССР газовой супердержавой

Тем, кто вступает в этот мир с отчаянным желанием перевернуть и перекроить этот мир под себя.

1951-52гг Зап. Сибирская Аэромагнитная экспедиция проводит аэромагнитную съёмку М:1 000000 всей территории Зап. Сибири с целью изучения неоднородностей палеозойского фундамента и построения геотектонической модели ЗСП, и выделяет на севере ряд интенсивных отрицательных магнитных аномалий меридионального простирания.

1952-1961- гг Геологические службы ЗапСибири 10 лет игнорируют эти аномалии считая их артефактами

1961-появляется молодой, до предела амбициозный геофизик-выпускник Московского Геолого-Разведочного института Марлен Шарафутдинов, у него уже ~2000 отстрелянных км. по тайге, по болотам, по реке и озёрам на тракторах и катерах, самолётах и оленях. Он со своим отрядом уже нашёл Тазовскую газонефтеносную структуру, которая через год даст первый в Арктике газ, и он решает проверить: с чем связаны эти отрицательные аэромагнитные аномалии?

Но Пурпе – несудоходная мелководная река, и летом она пересыхает до 0.5м.с             Что делает Марлен?                                                       Он по наитию заменяет буровые мониторы, с осадкой 1.5м. в классической глубоководной Шмелёвской речной сейсмики на мотопомпы и разрабатывает для ЗапСибири методику мелководной речной сейсмики

Это июль 1961г., Ямал, р. Пурпе. Речная Тарко-Салинская с/п 30/61-62 по отрицательной аэромагнитной аномалии открывает Пурпейский вал с Губкинским, Сев. Пурпейским, Присклоновое месторождениями и мгновенно устанавливает однозначную корреляцию всех отрицательных аэромагнитных аномалий с мезозойской тектоникой Ямала.

 Но почему сумасшедшая парадигма? Парадигма от греч. paradeigma – пример, образец. модель постановки проблем и их решения. И только сумасшедшие могли на сухопутной Пурпе по аэромагнитным аномалиям искать УВ. Но мы нашли и УВ, и парадигму.                                                                  Справка. В Пуровском районе Ямало-Ненецкого национального округа находятся 25% общемировых и 75% общероссийских запасов газа, но их было 0, когда мы пришли.

Повесть первая. Спаси человека!

Ташкентская Школа №50 явилась тем трамплином, с которого я сразу попал в Московский Геологоразведочный институт. И именно Школа воспитала во мне ту человечность и мужество, которые помогли мне пройти через жестокие испытания, о которых идёт речь. Спасибо, тебе Школа!

Ташкент 2011 г.

1.Б-9-80-11.

1957 год, Москва Августовский моросящий Арбат. На остановке троллейбуса напротив Художественного кинотеатра стою я – Марлен Шарафутдинов, 22-х лет. Я – молод. Я – полон сил. И передо мной у моих ног – весь мир. Я – выпускник МГРИ. Я – выпускник Московского Геолога Разведочного институт им. С. Орджоникидзе. В моем дипломе одних только экзаменов, почти 50 – 50 экзаменов по всем областям человеческих знаний, имеющих хоть какое-то отношение к геофизическим методам разведки полезных ископаемых. И каждый экзамен был сдан под инквизиторскими взглядами экзаменаторов, и каждый экзамен был жестокой схваткой – между мной, который хотел доказать, что он знает все и преподавателем, который хотел доказать обратное. Перед преподавателями мы сидели tet-a-tet до часу или более, а перед тем, как зайти в экзаменационную комнату мы буквально испытывали животный страх и поминутно бегали мочиться в туалет. Таковы были правила игры в лучшей в мире системе образования. Но все это уже позади. Я сделал это. И теперь я – горный инженер-геофизик, и я готов пройти и тундру, и тайгу, чтобы послужить на благо моей Великой Родине – на благо Великому Советскому Союзу.

Мой троллейбус все еще не появлялся, но появилась девушка-подросток. Её очарование было в её простоте и безыскусственности. Простенькое пальтишко, туфли-тапочки, шапочка, что-то в руках. Но мне бросилось сразу в глаза – ее непривычно прямая спина и уверенная походка с развернутой постановкой стоп. У меня потеплело на сердце. Это был мой образ. Это был образ, который растил и лелеял в своем сознании, в своем сердце юноша, который искал себе подругу и спутницу на всю свою жизнь. Мы встречаемся взглядами, слегка улыбаемся друг другу, и я понимаю, что это очаровательное существо тоже обратило внимание на черноглазого юношу в форменной институтской тужурке.

“Привет – Привет. Как дела? – Хорошо! Куда спешим? – Домой. Как звать? – Катя! Катя Максимова! – Марлен! Чем занимаемся? – Кончаю хореографическое училище. – А я кончил Геологоразведочный институт.“ Подходит троллейбус, и я получаю бесценный подарок. Я получаю Московский шестизначный номер Б-9-80-11. Троллейбус трогается, а в светлом окне троллейбуса мне улыбается моя Катя, улыбается и быстро, быстро – из стороны в сторону, машет мне своей маленькой ладошкой, и уезжает от меня, И я уже знаю, что я уже больше её никогда не .увижу. У меня в кармане билет на поезд в Тюмень и назначение в Тюменский геологоразведочный трест. Я был рожден под знаком Скорпиона, и я уже вставал на крыло своей геофизической карьеры…

И

уже никакая девочка с Арбата, и даже юная балерина Большого не могли удержать меня от стремительного бега по ней. Прошло три года. Я уже профессиональный оператор сейсмической станции или просто оператор СС, и мы ведем сейсмическую разведку на залежи углеводородов в Арктической тундре. Я сижу в сейсмическом балке в тундре, в 50 км. от заполярного поселка Тазовский, что расположен в устье Тазовской губы, которая в свою очередь впадает в Великий Ледовитый Океан, и сейчас мы отстреливаем сейсмический профиль. Сейсмический балок – это такой домик на железных санях, который передвигается трактором по сейсмическому профилю по мере его отстрела. В балке тепло уютно, светит электрическая лампочка от аккумуляторов, а за балком не то -40, не то -50. Здесь это без разницы. Я сижу в балке и жду погоды – не у моря, конечно, а у тундры. Нужно уловить момент, когда стихнет ветер, который дует здесь напропалую 24 часа в сутки и позволит мне зарегистрировать сейсмограмму без мешающих ветровых помех. Глубокая ночь, рядом громко храпит мой помощник, и меня против воли тоже клонит ко сну. Передо мной на столе – стопка журналов и газет, привезенных накануне оленями. Этими добрыми безропотными животными, которые полностью посвятили свою жизнь и самих себя нам без остатка. Свой быстрый бег – на перевозку людей и грузов, свою мохнатую шкуру они отдают на ненецкую малицу и чуни, а свое мясо – свою плоть – на вкусное варево для нас. Из привезенной стопки я беру “Огонёк”. Листаю. Вот разворот. И

сна как не бывало – и

я уже не могу оторвать глаз. На глянцевом развороте изображена сцена из балета “Пламя Парижа” в постановке Большого и исполнители главных партий, и мне улыбается, и улыбается только мне – девушка с Московским номером Б-9-80-11.

Время летит стремглав.

И вот уже 28 Апреля 2009, и вся Россия, да и весь мир, которому Катя щедро дарила свой талант, с печалью

узнает о смерти

великой

русской балерины – Екатерины Максимовой, которая когда то на Арбате улыбалась

мне в окне троллейбуса и быстро – быстро из стороны в сторону, махала мне на прощание своей маленькой ладошкой.

Так что же есть жизнь – мгновение – миг. Миг между прошлым и будущим. Будущим куда – в забвение – в жизнь вечную – в Царство Небесное? А что есть жизнь вечная и Царство Небесное?

А может, всё это Блеф! И мы просто возвращаемся в свой Отчий дом к Небесному Отцу для разбора наших земных полётов и получения очередных Отеческих наставлений?! Ну не будем напрягаться! Рано или поздно, мы это узнаем от самого Первоисточника.

2.Кумир.

Ну хватит о печальном. Итак, я еду в Тюмень. Мой поезд плавно замедляет ход. За окном нашего вагона проплывает здание вокзала. Вагон на мгновение останавливается, потом слегка сдаёт назад, потом опять вперед, слышен приглушенный лязг буферов и, наконец, он замирает окончательно, а за окном из вокзального репродуктора звучит хриплый голос – “Скорый поезд N … Москва – Тюмень прибыл на первый путь”. Вот они ворота Сибири! Я спокойно сижу у окна, смотрю на видавшее времена обшарпанное здание вокзала и жду пока схлынет первая волна самых нетерпеливых и суетливых пассажиров. Затем закидываю за спину рюкзак со своим нехитрым московским скарбом, схожу на перрон и через проход с заголовком “Выход в город” выхожу на привокзальную площадь Тюмени. Обычная замызганная площадь областного центра страны с её обычными аксессуарами и атрибутами. Газетные киоски, немудреные торговые ларьки быстрого питания, стоянки автобусов, такси и …И до боли знакомая бронзовая фигура…Фигура Владимира Ильича. Ленин! Смешно сказать, но марксистом и ленинцем я стал ещё в пелёнках. Моя мать уже после моего рождения поддалась всеобщему сумасшествию и своей подруге, сокурснице по Рабфаку, и неистовой марксистке Хамро Таировой, будущему министру Республики Таджикистан, и срочно переименовала меня в гибридную аббревиатуру Маркса и Ленина. А потом был детский сад с портретами дедушки Ленина – таким елейным и ласковым, что казалось сама любовь льётся на тебя. И которые висели во всех наших комнатах, разве только не в самой нашей любимой, где мы часами сидели на горшках.                                                             А потом – приём в пионеры в пионерскую организацию имени В.И.Ленина у огромного костра на школьном дворе Ташкентской Пятидесятки. Пламя костра из тьмы выхватывает наши сосредоточенные, не по-детски, лица самозабвенно и отрешённо повторяющие слова пионерской присяги – “ Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь … “ Потом нам всем повязывают красные галстуки. Я весь дрожу и со слезами на глазах непрестанно твержу, что я готов тотчас – без промедленья и без раздумья отдать свою жизнь “борьбе за дело Ленина и Сталина! Борьбе за освобождение рабочих всего мира от буржуев и капиталистов! “ И вот мы уже все вместе поём “Взвейтесь кострами синие ночи, мы – пионеры дети рабочих…” Это была сказка! Домой я бежал на крыльях и такими крыльями для меня были развевавшийся на моей шее красный галстук и моя уже причастность к пионерам и пионерской организации имени моего любимого Ленина.            А потом – Комсомол! Ленинский! С его бесконечными собраниями и с бесконечными комсомольскими разборками. А потом – а потом за нас уже взялся институт. И это уже было всерьёз, и капитально! И это была уже настоящая чистка и промывка наших молодых и неокрепших мозгов. Наше недельное расписание сплошь пестрело аббревиатурой ОМЛ или Основ Марксизма-Ленинизма и семинарами по ОМЛ с конспектированием и обсуждением работ теоретиков Марксизма-Ленинизма и, в первую очередь, работ Владимира Ильича. ОМЛ и прочие общественные науки у нас вел молодой доцент философии Самуил Исаакович Штейнбук. Это был преподаватель новой волны и умница до невозможности. Слушать его лекции и общаться с ним на семинарах – была просто сказка. Я, вообще, не особенно радел касательно своих институтских успехов и был безнадёжно далек от наших признанных курсовых лидеров: курносой красавицы – Леночки Михайловой и просто красавицы, а по совместительству ещё и комсомольского авторитета – Лизы Черновой, но по ОМЛ я выкладывался по полной и ходил у молодого доцента в фаворитах.                                                Я обычно допоздна засиживался в “Ленинке”, так мы нежно называли Государственную Библиотеку им. Ленина, и которая находилась всего лишь через квартал от нашего института. Здесь для публичного чтения студентам и рядовым читателям был отдан самый большой зал библиотеки – Зал N1 Это было завораживающее зрелище – огромный зал, величиной чуть ли не с половины футбольного поля, море зелёных настольных абажуров и под ними склонённые и напряженные головы, обложенные с обоих сторон стопками книг, и ищущие истину и ответы в трудах гениев, в трудах основоположников Марксизма-Ленинизма и в 55-ти томах полного собрания сочинений В.И. Ленина. В зале стоит благоговейная тишина, за которой внимательно следят дежурные по залу, и которая лишь время от времени прерывается кашлем читателей в различных частях зала. И приходила ли кому-нибудь из нас, тогда сидевших в зале, бредовая мысль, что он ищет черную кошку в чёрной комнате, в которой её никогда не было. А за пределами “Ленинки”, вот так же, как и мы, миллионы и миллионы умов по всей стране отчаянно и самоотверженно искали правду жизни и чёрную кошку в тех же самых трудах основоположников Марксизма-Ленинизма и в тех же самых трудах В.И. Ленина.

Предпоследний курс института совпал с 20-ым съездом партии и зачитыванием нам открытого письма ЦК. В одно мгновение со всех своих постаментов слетели и разбились вдребезги все коммунистические властители наших умов. И сразу стали жестокой реальностью всплывшие преступления большевиков, а потом станет чудовищной реальностью и правда о Царской семье – семье Николая II – последнего Российского Императора.                                                                  Сразу после отречения Николай II и его семья переезжают из Александровского дворца в Царское Село, а потом по решению Временного правительства их высылают в Тобольск. Но потом большевики переигрывают и принимают решение об организации открытого суда над Романовыми..С этой целью они перевозят их в Екатеринбург и помещают их в доме бывшего военного инженера-строителя Ипатьева для последующей переправки в Москву. Однако, восстание Чехословацкого корпуса и их совместное наступление с белой Сибирской армии на Екатеринбург заставляют Свердловских большевиков внести коррективы в свои планы.                                           В ночь с 16 на 17 июля 1918 года комендант дома Ипатьева Юровский Я.М. поднимает Царскую семью за полночь и под угрозой мнимого нападения анархистов спускает их вниз в угловую полуподвальную комнату. Вниз спускаются: Николай II, его супруга – Александра, дочери – Мария, Татьяна, Ольга, Анастасия и 10-тилетний цесаревич Алексей. А также слуги – лейб-медик Боткин Е.С., повар И.М. Харитонов, камердинер-полковник Трупп А.Е., горничная Демидова А.С. Когда все спустились, вслед за ними входят 12 солдат охраны и встают перед ними в шеренгу. Юровский выходит вперёд. Затем достаёт из кармана листок бумаги. И начинает читать, запинаясь, постановление Урал-облсовета – постановление о расстреле Романовых. “ Что? Что? “ – пытается что-то переспросить Николай II. Но поздно! Одновременно звучат 12 револьверных выстрелов из наганов солдат охраны. Николай II и Александра падают сразу. Кто не погибает сразу – тех достреливают и докалывают. Юровский достреливает Цесаревича. А юную Анастасию докалывают штыками. За окном отчаянно тарахтит грузовик марки “Форд”, заглушая выстрелы в подвале Ипатьевского дома… И готовится перевозить тела убиенной Царской семьи последнего Российского Императора.            На следующий день 17 июля 1918 года в Москве на заседании Совнаркома под председательством Ленина Свердлов объявляет о расстреле в Екатеринбурге Николая II по постановлению Уралоблсовета. Президиум ЦИК постановляет – “действия Урал-облсовета одобрить!”. Под принятым постановлением стоит подпись – Ульянов / Ленин. /

3.Обучение щенка.

Я иду по тенистым улицам старого города Тюмени в направлении своего места назначения – Тюменского Геологоразведочного треста. Машин – нет. Изредка про цокают по булыжной мостовой местные рысаки, запряженные в повозки. По обеим сторонам улиц под кронами раскидистых клёнов и лип стоят сохранившиеся ещё с дореволюционных времен бревенчатые срубы, вросшие в землю почти до самых оконных наличников с резными ставнями работы старых русских умельцев. Я не тороплюсь. Я весь наполнен чем-то светлым и радостным. И я не тороплюсь с ним расстаться.                              Наконец, стоящие у ворот две “карротажки” подсказывают мне, что я у цели. Останавливаюсь. Смотрю на ворота. В мою новую жизнь. Там за ними начинается моя новая жизнь. И главное, теперь я могу купить своей крошке балерине целый букет роз. Да, что там букет! Весь прилавок! А еще! А еще, я могу жениться! Впрочем, нет! С этим пока подождём! Пусть сначала покорит Большой. А я тем временем открою пару месторождений УВ!                                                               Это были смутные времена в геологической службе Тюмени. Идёт борьба кланов геофизиков и геологов. Уезжает в Москву идеолог Тюменских геофизиков умница и интеллигент Юрий Грачев. Происходит слияние Геофизического и Геологического трестов и во главе объединенного Тюменского Геологоразведочного треста встаёт Ю.Г. Эрвье, будущая культовая фигура Западной Сибири и, по словам, страшный матершинник. Я иду в производственный отдел нового треста получать назначение. Новый Тюменский Геологоразведочный трест тогда располагался на улице Республика 22 или что-то вроде этого. Вообще, эта улица была настолько популярна в Западной Сибири, что я, в конце концов, понял, что это просто потаённая голубая мечта западных сибиряков о своей Западносибирской Социалистической Республике.                   В производственном отделе треста мне сразу предлагают место интерпретатора в Ханты-Мансийской сейсмической партию или c/п, но мне в с/п нужно было только место полевого оператора. Беседовавшие со мной за длинным полированным столом бывалые геофизики громко расхохотались прямо мне в лицо. Затем снова посмотрели на меня с любопытством и начали внимательно изучать меня. Да знаю ли я, безусый московский хлыщ, что такое зимние полевые сейсмические партии в Сибири и место оператора в таких партиях!                                                                          * Это – когда пьяные трактористы таранят жилые балки.                                * Это – когда подрываются и взлетают на воздух взрывники.

* Это – когда горят балки с сейсмостанциями и с людьми.

*Это – когда зимой на переправах тонут трактора вместе с трактористами.

И за всё это, и за качество сейсмического материала отвечает оператор сейсмонастии. Нет, всего этого я, конечно, не мог знать. Но я уже познал то трепетное и сладостное чувство, когда вслед за твоими словами:” Приготовиться – Внимание – Огонь” следует взрыв и через несколько мгновений в узкой щели осциллографа сейсмостанции начинают колебаться зайчики гальванометров, рассказывая тебе о таинственных глубинах земли. Я это познал на преддипломной практике в сейсмопартии ВНИИ Геофизики, которая проводила испытание первой отечественной переносной сейсмостанции ПСС-24 на острове, недалеко от сибирского поселка Березово. В партии вместо рабочих были студенты-практиканты горных вузов Москвы, Ленинграда и Свердловска, но я за свою старательность был любимцем умудренного опытом Василия Ивановича Васика, оператора ВНИИ Геофизики и чаще других сидел за пультом первой ПСС-ки. Нет, немногие выпускники вступали на эту коварную операторскую стезю, а если и вступали, то недолго шли по ней. На этих местах обычно сидели практики, у которых просто не было других вариантов. Но я твёрдо решил встать на эту тропу, и провидение в этот день было на моей стороне, и я получаю место оператора в Ханты-Мансийской сейсмопартии или просто в Ханты-Мансийской с/п. В эти годы рабочими полевых сейсмических партии Сибири, как правило, были бывшие ЗК и всё это вместе означало, что мне предстояло проводить экстремальные работы в экстремальных условиях с экстремальным контингентом. Я сажусь на переживший свой век колесный пароход и шлепаю до Ханты-Мансийска. Нет, шлепаю по воде, естественно, не я, а пароход своими огромными колесами с лопастями – чоп-чоп-чоп и опять чоп-чоп-чоп и так сначала по Туре, а потом по Иртышу до самых Хантов., а вернее, до Самарово. Самарово – это речной порт – речные ворота, или спутник Хантов. Здесь, кроме порта находится большой рыбоконсервный комбинат, ну и вообще все присущее любому такому поселку – баня, школа и клуб с танцами по выходным дням, Сами Ханты раскинулись выше на крутом берегу на холмах на высотах с альтитудой порядка 100м. над уровнем Иртыша. С Хантами посёлок соединяли 5 км. шоссейной дороги, по которой в осенне-зимнюю распутицу курсировал только гусеничный транспорт. В партии меня встретили со сдержанным оптимизмом. Сюда ехали мало. Ни Ханты, ни сейсморазведка не были в моде. В моде была Москва с её разными НИИ, в моде была электроразведка и радиоактивные методы поисков урановых месторождений. Начальником партии был ироничный умница – Марк Ефимович. Бинтик, а старшим интерпретатором была его изящная и элегантная жена – Лина Павловна Шпрот. Меня поселили в небольшом закутке с занавесками вместо дверей в том же доме, где была аморалка, и на следующий день сразу же отправили в первый полевой отряд КМПВ к Василию Терентьевичу Высоцкому. Это был оператор-практик и это был профессионал высокого класса, который прекрасно разбирался во всем, что касалось полевой сейсморазведки. Первый день я сижу рядышком с В.Т, и мы принимаем сейсмограммы КМПВ или сейсмограммы корреляционного метода преломленных волн – когда пункты взрыва находятся на десятках км. от линии приема и чем дальше они находятся, тем с больших глубин приходят преломленные волны, которые несут информацию о глубинных структурах земли. Но вот наступает второй день и В.Т. неожиданно предлагает мне сесть на его место за станцией, а сам садится в стороне. И я понимаю – это подстава. На кону моя операторская карьера и труд десятка рабочих буровиков, взрывников в осеннюю промозглую погоду, и полсотни килограммов тротила. И сейчас хотят показать всем, чего стоят эти бумажные инженеры. А может, это была такая школа обучения – когда щенка бросают в воду. Но щенок выплыл… Так началась моя карьера оператора СС или оператора сейсмостанции в Западной Сибири.