000
ОтложитьЧитал
Серая сырая хмарь. Дождь не шёл, но в воздухе висели капельки дождя. С отвращением надел ледяную, мокрую со вчерашнего дня одежду. Сунул ноги в сырые ледяные сапоги. С кислым унылым лицом прошёл к умывальнику, вокруг которого несколько человек сосредоточенно-сонными движениями чистили зубы. Отвратно пахло сырым табачным дымом. Рои комаров звенели так, что уши закладывало.
– Утро добрым не бывает! – неприлично бодрым голосом заявил Анатолий. Он стоял с огромной фаянсовой кружкой, в которой дымился растворимый кофе. Ещё несколько человек пили кофе из кружек поменьше. На его заявление двое отсалютовали своими кружками.
– По такой погоде на дальний пешком идти придётся, транспорт там и засядет… Шестьсот метров надо вскрыть? Там всё пашня, не глубоко должно быть… – говорили негромко пьющие кофе.
– Завтрак! – слабо сообщила девушка от костра, на котором кипели четыре ведра.
Овсяная каша, хлеб с маслом, много растворимого кофе, запить чаем. Горячий завтрак, со вкусом детского сада и кофе как-то отвлекли Виктора от мысли упасть без сил у всех на виду. Он всё равно не понимал, как можно пересмеиваться в такую рань, в такую ледяную хмарь. «Тут собрались одни идиоты и неудачники. Хихикают своим шуточкам», – подумал он – «Надо от них подальше держаться».
Настроение было отвратное.
– Товарищи, пока все здесь, прошу вашего абсолютного внимания, – не вставая, со своего места, спокойно провозгласил Евгений Борисович. – У нас стоит задача за три недели вскрыть площадь в шестьсот квадратных метров на четырёх участках, по которым пройдёт одна из ниток газопровода «Северный поток-2». Нас здесь всего двадцать четыре души. То есть расслабляться будет некогда. Обнадёживает то, что большую часть раскопов и шурфов будем делать на бывшей пашне, лесом поросшей, где ничего не должно быть. Но есть один участок, в отношении которого есть подозрение, что мы неожиданно найдём там памятник. Если мы его найдём, то придётся в установленные сроки его раскапывать. Консервировать нам ничего не дадут, весной сюда придут бульдозеры, а первого сентября мы уже должны перебраться под Великий Устюг. Поэтому сейчас старшие наберут себе команды. Девочек на помойку и в камералку отрядим по мере поступления материала, а пока все идут в поле. Старшими у нас назначаются Александр Викторович, на дальние шурфы, Максим, Григорий Сергеевич на углежогные ямы, Елена Анатольевна на основную трассу. Если есть предпочтения, кому с кем идти – обращаться напрямую. Кто не определится – того сам распределю. Пойдёте, куда родина пошлёт. Машина в распоряжении Максима. Вопросы есть? Не забываем сигареты, кто курит. Выход через десять минут.
Возникла небольшая сутолока, шумно и одновременно все начали вставать, собирать посуду.
– Виктор! Готов? Идёшь с нами на дальние, – однозначно сообщил Анатолий. – Иди за мной, загружу тебя инструментами, раз уж взялся я о тебе заботу проявлять.
Вслед за напористым Анатолием Виктор тяжёлыми ногами послушно подошёл к выцветшей хозяйственной палатке, где Катя выдала ему в каждую руку по неожиданно увесистому рюкзаку. Виктор аж ойкнул, когда Катя без видимого усилия передала ему поклажу, но тяжесть их показалась непомерной с утра.
– Силы у тебя ещё слабые. Воспрянь! Это вам еда и чистая вода на весь день, – сообщила Катя.
– Витя! Ну, ты где? – окрикнул Анатолий. – Держи лопаты!
– Да куда, у меня еда!.. – начал было возмущаться Виктор.
– На плечи рюкзаки! Держи! – лопаты со звяканьем рассыпались. – Топор возьми. Будешь доброй феей. Дядя Саша! Колов сколько надо будет? Двенадцать хватит? Или лучше шестнадцать? Понял, двадцать, так двадцать, – и Анатолий начал звякать кусками окрашенной в красный цвет арматуры по полметра длиной. – Совков четыре, ванночек не нужно… – приговаривал Анатолий.
Через четверть часа малопонятной сутолоки начали движение в лес вчетвером. Александр Викторович, чернобородый черноволосый высокий мужик с пронзительными голубыми глазами, Анатолий, крепко сбитый Пётр, сосед Лёши по палатке, поставленный Оксаной в очередь на усыновление, и Виктор, в хмуром состоянии духа и чувством тяжести в каждой мышце. Все оказались неожиданно тяжело нагружены, и при этом все, кроме Виктора, порадовались, что ушли налегке…
– Такое вот оно, суровое северное лето – шутливым, пониженным, как у деда мороза, голосом, сказал Александр Викторович. Он шёл первым в густом сыром тумане. Настолько густом, что следом за идущим оставался не закрытый проход – Два дня мочить будет…
– Я смотрел, на день опять дожди будут, как всегда. А на шестнадцатое тепло обещают, – сообщил Пётр.
Виктор уже не первый раз слышал про день, но не мог понять, почему день как-то отделяют от остального времени. Поэтому решился спросить.
– А день – это со скольки до скольки считается?
– День не считается – день отмечается… – начал Пётр, и его перебил-дополнил Анатолий:
– Непременно радостнее Нового Года. Не просто день, а День с большой буквы!
– Да, это очень значительное событие для всего копающего состава, – с вежливой интонацией продолжил Александр Викторович, на правах старшего взявшийся разъяснить всё как положено, без возможных шуток. – Пятнадцатое августа отмечается неофициальный праздник «День Археолога». Пятнадцатое января – камеральный праздник, а пятнадцатое августа – полевой. До этого ещё двенадцатое августа отмечают «день бересты», но не так широко. В основном, в окрестностях Новгорода Великого, и у нас тут, поскольку раньше мы входили в Новгородскую губернию.
Александр Викторович притих. Перешагивая через лесные коряги, обходя особенно глубокие лужи. В наступившем молчании слово опять взял Пётр.
– Обычно это такой «день дедовщины». Вечером устраивают посвящение в археологи, а весь день идут прикольные инициации новичков, типа поиска вопроса, ответ на который «девятнадцать». А вечером целование лопаты. И официальная отмена сухого закона, в пределах разумного.
– Ну, да, это необходимое, как показывает многолетняя практика, послабление. Потому что народ всё лето в лесу, в поле, постепенно звереет, – уточнил Александр Викторович. – А иногда приходится и до октября копать, поэтому нужна определённая разрядка. Шестнадцатого, обычно, даже дают выходной. Это, как правило, единственный выходной за весь период, кроме вынужденных простоев. Но в этот раз вряд ли получится. Затянули смежники в этот раз, поздно на этот участок дали открытый лист, придётся нам все дни поработать.
– Надо, значит, надо – сказал Анатолий. – Мне всегда шестнадцатого как-то отдыхать не нравилось. Вот честно! И так, обычно, погоды никакой, ещё с похмелья, сидишь целый день у костра, от безделья страдаешь. Уже, обычно, все разговоры переговорены, все книжки прочитаны, все песни перепеты, анекдоты пересказаны. И сидишь так, молчишь, в огонь пялишься. И все ждут утра, чтобы пойти поработать.
– Мы в один год купаться ходили. Проверяли, помогает ли с похмела – вспомнил Пётр. – Потом из воды до лагеря так и шли под дождём в плавках. Нормально…
– Кто у нас добрая фея? – спросил шедший впереди Александр Викторович, – загуби-ка эти осинки, а то мы не пройдём.
– Виктор! Вперёд! У тебя же топор – подогнал Анатолий.
– А почему добрая фея? При чём тут топор? – не понял Виктор.
– Ах, юноша, как же мало вы знаете о добрых феях – под дружный смех выдал Анатолий. – Анекдот такой.
Александр Викторович, не дожидаясь окончания беседы, забрал у Виктора топор и в несколько движений срубил молодые деревца и кинул на раскисший участок тропинки. Потом ещё несколько штук кинул поперечно.
– Можно идти.
С разговорами о всяких пустяках шли уже почти час. Комары роились в лиственных участках леса, висели густым облаком, и почти отсутствовали в хвойных. В разговоры как-то незаметно втянулся Виктор. Чувствуя дикую усталость, поинтересовался, далеко ли идти.
– Всего до самой дальней точки шесть километров. Начнём с дальних участков, чтобы потом далеко не ходить. Сейчас мы уже почти четыре километра прошли – сверяясь с топографическим планом и джи-пи-эс-навигатором, сказал Александр Викторович.
– Это что, мы двенадцать километров за день пройдём?! – ужаснулся цифрам Виктор.
– Ты слишком просто смотришь на вещи. Не просто двенадцать, а двенадцать километров по лесу, под нагрузкой, а между делом землю покопаем.
– Это каждый день за шесть километров ходить? – продолжал Виктор разматывать начинающуюся истерику нытика.
– Нет. Завтра на пять пойдём. Километр сегодня прошурфим.
– Предлагаю минутную остановку с целью посещения угла двора – беспардонно влез разговор Анатолий.
– Поддерживаю! – замедлил шаг Пётр.
– Да, уже можно, – согласился Александр Викторович. – Только отходим от тропы во-о-он туда, там кучки откладываем, здесь нам шурфить.
Виктор хотел продолжить душераздирающий разговор, сказать, что это слишком тяжело, добиться согласия, что это эксплуатация, но трое попутчиков резво поскидывали на возвышенности свою ношу и, невзирая на его растерянность, дружно вошли в гущу леса с целью удовлетворения естественных физических потребностей.
Потребовалась минута, чтобы осознать и это: посещение отхожих мест для них важнее разговора о его, Виктора, переживаниях. Но природа требовала своё, поэтому Виктор тоже пошёл в гущу леса по направлению, указанному «дядей Сашей». Отошёл недалеко, но достаточно, чтобы остаться в одиночестве. Нашёл подходящее место. Обмазался репеллентом под штанами, чтобы комары не помешали в ответственный момент, с удовольствием присел на корточки…
Обратную дорогу он не узнавал. Совершенно одинаковые деревья, спутанные корни и кроны. Так, надо вернуться к «углу двора». Там белеется бумажка, от неё ещё раз надо попробовать вернуться. Но это оказалась не бумажка, а огромный гриб. Бумажки нигде не было.
Да ладно! Не мог же он вот так тупо заблудиться. На несколько метров от тропы отошёл.
– … и-и-итя-а-а!.. Ау-у-у!.. – глухо издалека раздался голос Александра Викторовича. Надо бы ответить. Но тупо кричать «ау» в ответ он не станет. Он просто пойдёт на голос. А откуда был голос?
– … и-и-итя-а-а!.. – повторилось снова. – Дай голос!.. Ау-у-у!.. – кричал уже Анатолий!
– Ты где-е-е-е?! – прибавился голос Петра. Вслед за этим послышался звон топора о лопату. Двигаясь в направлении звука, Виктор оказался в просто непролазной чаще. Со всех сторон были ветки, поваленные деревья, ямы. Рванулся обратно – то же самое. Их не было, когда он шёл на звук!
– Ау-у-у-у!.. Дай голос!.. – кричал Анатолий откуда-то со спины. Как он мог кричать оттуда, если Виктор чётко слышал его спереди?..
– Я ту-у-ут!.. – неожиданно для себя не своим от испуга голосом крикнул Виктор. – Я ту-у-ут!..
– Ещё-о-о раз! Кричи до-о-ольше! – крикнул Александр Викторович откуда-то сбоку.
– Я ту-у-у-у-у-ут! – внезапно охрипшим голосом кричал Виктор.
Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь!.. Пётр стучал лопатой о лопату.
– Иди на звук! Иди и кричи, где ты! – послышался голос Анатолия.
– Иду-у-у!.. – Виктор двинулся, стараясь не бежать. Неожиданная, необъяснимая паника захлестнула его всего целиком. Страх был необъяснимый и всепоглащающий.
Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь!.. Звучало уже совсем рядом.
– Вижу, вижу, вижу тебя, уходимец, – послышался голос Анатолия.
Виктор вышел из леса на тропу с противоположной стороны от той, в которую уходил. Как он оказался там – он не понимал.
– Ещё один уходимец. Ты это, давай, один не уходи. А то лес вроде прозрачный, а тебе достаточно оказалось, – недовольно выговаривал Александр Викторович.
– Сашу тоже из лагеря одного отпускать нельзя. Два раза по дороге с двадцать третьего февраля сумел заблудиться, час вокруг лагеря плутал, первый раз нашли его, когда дежурные за водой пошли. Он мимо этой тропы, говорит, раз десять прошёл. А во второй раз он на помощь звать начал в десяти метрах от костра, – рассказал Пётр, пока надевали на плечи рюкзаки, брали рейки, лопаты…
У Виктора от пережитого испуга всё тряслось внутри. Так глупо потеряться…
В переживаниях, он не слышал разговоров и не заметил, как дошли до места. Только увидел, что «дядя Саша», «шеф», как обращались к Александру Викторовичу Анатолий и Пётр, сверился с бумагами и GPS и сказал: «вот здесь она должна быть». Анатолий и Пётр начали крутить головами.
– Вон лежит – указал Анатолий в просвет деревьев.
– Ага… – шеф пошёл по направлению Анатолия и остановился у жерди с налепленным на верхушку куском красного скотча, чтобы выглядело флажком. – Это она самая… ну что же, господа-товарищи, поздравляю вас, это место первого шурфа, мы его нашли! – шутливо сказал Александр Викторович. – Забивать будем сразу четыре, сразу по два на два.
Анатолий со звоном высыпал из плотного мешка куски крашеной арматуры, взял один, и как в игре в ножички, с силой метнул его в землю. Штырь воткнулся под небольшим углом.
– Ну, почти… – сказал Анатолий.
В это же время Пётр повторил действие Анатолия. Штырь Петра вошёл в землю под значительным наклоном.
– Виктор, твоя попытка!
– Зачем? – не понял Виктор.
– Самый прямо стоящий кол будет назначен северо-западным углом шурфа. Кто прямо воткнёт – тот тут и копает. Кто криво воткнул – тот идёт в другое место. Археология – наука точная, тут не абы как всё определяется… – пояснил Анатолий.
Виктор взял штырь и нехотя кинул его в землю. Штырь звонко ударился о камень под слабым дёрном и отскочил в сторону шефа, ставившего засечку на навигаторе.
– Во, везунчик! – выдали в один голос Анатолий и Пётр. – А посильнее бы саданул, и не повезло бы дяде Саше. Мой кол – закончил Анатолий и начал расправлять трёхметровую алюминиевую линейку, которую все называли рейка.
– Так, погодите пока! – подал голос шеф, оторвавшись от бумаг. – Сначала закопушки делайте. Задача – не найти ничего, чтобы сюда не переселяться. От этой точки до этой точки по ширине – шеф указал на кусты рядом с жердью со скотчем – и через каждые 3–4 метра туда – показал на дорогу, по которой только что пришли.
– Закопушка – это штык на штык квадратом ямку делаем – пояснил Анатолий. – Вот так вот – он воткнул лопату в землю полностью, пошатал, вынул. Опять воткнул сбоку, пошатал, вынул, с третьей стороны, и на четвёртый раз вынул прямоугольник земли, как квадрат из арбуза на пробу. Этот кусок Анатолий рассыпал рядом с ямкой, присел на корточки и начала разбирать руками.
– Замытая керамика. Много. И угольки – вытягивая руку к шефу, показал горсть каких-то перемазанных землёй предметов Анатолий.
– И у меня – сообщил Пётр, стоя в нескольких метрах.
Анатолий высыпал горсть находок на неизвестно откуда взявшийся кусок коричневой крафт-бумаги, перешёл на другое место, повторил «закопушку». Виктор тоже достал из земли разваленный кусок, Анатолий подошёл, рассыпал кучку, начал что-то объяснять и осёкся. Потом вынул что-то и повернувшись к шефу негромко сказал:
– Сань… Только не ругайся, ладно? Монеты, бусина и жэпэ… В одной закопушке…
* * *
Монета сама по себе находка довольно редкая. А тут сразу две слипшиеся. И железный предмет – ж.п. При наличии керамики и угля. Явный признак археологического памятника.
Скривив лицо, Шеф подошёл к Анатолию и Виктору. Взял в руки найденные предметы, оттёр, поплевал, оттёр ещё раз.
– Монеты. Советские. Трёхкопеечные. Восемьдесят второго года чеканки. Бусина. Пластиковая. Советская. Железочка… Круглопровочная. Штампованная. Ничего интересного. А в стенках что? – Александр Викторович присел к ямке и провёл руками по стенкам, выдернул что-то. – Кошелёчек советский, бусинками расшитый. Ого, в нём ещё рубль бумажный!.. Запишем в находку, как следы современного присутствия. Ну, тут и не могло ничего быть. Здесь в советские времена было льняное поле, всё пахано-перепахано тракторами, старые деревни давно и подальше были. Продолжаем!
Продолжая делать «закопушки», растянулись на несколько сот метров.
Около 12-ти утра были раздернованы и зачищены четыре шурфа. Виктор смотрел, учился, делал. Сразу понял, как выглядит керамика, понял важность бусин. Преодолевая непонятное возбуждение, хотел найти целый клад с монетами, но со старинными. Копая в своём шурфе, задавал множество бессмысленных вопросов, выдававших его полное незнание истории и культуры, на которые получал терпеливые, развёрнутые ответы. Особенно интересовало, сколько могут стоить старинные монеты, если их найти много? Где их можно продать? Кто их может купить? А бусины старинные, насколько ценные? А их можно продать? Их покупают? Очень не хотелось верить, что старинные монеты не имеют большой материальной ценности, но имеют значение для датировки памятника. Что бусины вообще ничего не стоят. Куда важнее эти находки для характеристики памятника. Когда под лопатой за разговором что-то звякнуло и отлетело в сторону, шеф со своего шурфа ланью бросился к шурфу Виктора.
– Шумелка! Целая! Откуда она здесь? Вот вам и уходимец! – с каким-то удивлением констатировал шеф. Он крутил в руках предмет – бронзовую шумящую подвеску. Уточка, лапки которой болтались, как цепочки и своим шумом должны были отпугивать нечисть от доброй христианки.
– По ходу, первую сгущёнку выдать надо – с некоторой завистью проговорил подошедший Пётр. И разъяснил, что за такие находки положен приз – банка сгущённого молока за каждую для поглощения в одно лицо.
Виктор почувствовал нарастающее удовлетворение. Он не понимал, что происходит, но понял, что произошло что-то значительное. И центром этого значительного является он «со своим невероятным везением, которое нужно использовать за карточным столом».
Шеф перешёл на шурф Виктора, а тому велел докапывать свой, не такой насыщенный «индивидуальными находками». Но больше до самого материка ничего не было…
В час дня начали собирать обед. Неожиданно быстро развели костёр из мокрых дров. Из какой-то лужи Анатолий принёс неожиданно чистую воду в чайнике. Хлеб, рыбные консервы, в трёхлитровых пластиковых майонезных вёдрах гречка с тушёнкой со вчерашнего ужина, вермишель с тушёнкой со вчерашнего обеда. На пластиковую крышку майонезного ведра Шеф насыпал с ложку соли, очистил прямо на землю три луковицы, разрезал их на четыре части каждую. Рядом положил головку чеснока. Из своих рюкзаков попутчики Виктора достали миски, кружки, ложки, ножи, а у Виктора ничего подобного не было… Он не взял с собой ничего.
– На будущее на выход обязательно бери с собой посуду. Сейчас сообразим… – сказал Александр Викторович.
Пётр достал из кармана рюкзака складную ложку. Передал Виктору.
– У нас с собой было – сказал Анатолий и извлёк из рюкзака копчёную пятисотграммовую консервную банку. – Кофейник-турка-джезва. Держи, уходимец везучий, только аккуратно. Быстро разогревается. Но без кофию тогда получится – Анатолий показал пакет молотого кофе и кинул обратно в рюкзак.
– Тогда так поступим: разложим по тарелкам каши, а тебе, Виктор, доедать из ведёрков. Осилишь?
В снятый с костра кипящий трёхлитровый чайник всыпали три столовых ложки заварки.
Ели прямо грязными руками. Ели быстро, брали по пластику резаного лука, макали в соль и с видимым удовольствием ели. Зубчики чеснока чистили зубами, макали в соль и заедали лук «для крепости». Виктор не мог поверить, что лук и чеснок можно есть вот так, не морщась. К чаю были сухари из сладких булок и кругляшки сушек.
С насыщением наваливалась дикая усталость. Чай выглядел чёрным, пах сильно.
– Без кофию, всё же, никак… У нас точно нет никаких других чайных ёмкостей? – поинтересовался Пётр.
– Если только крышка чайника… – осмотрелся вокруг себя Анатолий.
– Пойдёт. Витя, держи мой стакан, давай баночку.
Пётр отдал Виктору свою кружку, в которую Анатолий из банки перелил чай и пошёл с закопчённой консервной банкой к той же луже за водой на кофе. Через несколько минут над лесом поплыл нездешний запах крепкого кофе, в который сразу был всыпан сахар. По готовности на донца четырёх ёмкостей был разлит какой-то густой субстрат. До верху ёмкости были заполнены водой из пятилитровой банки, которую Виктор нёс в одном из двух рюкзаков с едой. Даже после этого кофе оставался крепким и сладким. Первые же глотки вызвали прилив какой-то странной бодрости. В ушах зазвенело, слабость в теле уменьшилась, захотелось движения, а мышление притупилось.
– Анатолий Иваныч, ты молодец… – одобрительно высказался Шеф. – Твой кофе весь год вспоминаю, когда не в поле. Не знаю, какие амфитамины ты в него вмешиваешь, но только после твоего кофе каждый раз прямо жить хочется. Ну, что же… пятнадцать минут на переваривание, как раз до двух часов… и продолжим наш трудовой подвиг.
Как будто чувствуя общую обстановку, тучи из низких, серых начали истончаться, приподниматься повыше и светлеть.
– А ты, Витя, чем по жизни занят? – поинтересовался Александр Викторович.
Хотите поставить человека в неудобное положение? Просто попросите его: а расскажи-ка, браток, о себе. Этот вопрос почти всегда вводит в ступор неподготовленного человека. Кто ты? Чем занимаешься?..
Видя заминку Виктора, Анатолий помог шуткой:
– «А расскажите о своей жизни в двух словах? – Всякое бывало…».
Все четверо коротко хохотнули, а Виктор, видимо из-за странного действия кофе, начал отвечать.
– Айтишник…
А что добавить ещё больше – не знал. Кто он? Чем занимается?
…Жизнь протекает мимо: друзей – простых, бескорыстных, добрых – нет. Жилья – нет, и не предвидится. Жильём становится та угаженная халупа, на которую в этот момент хватает денег, чтобы её снимать. Работа – постоянная гонка за лучшим местом, и не длится больше года на одном месте. Всё имущество умещается несколько в картонных коробок и две дорожные сумки.
Семья в таких условиях не предполагается.
А ведь уже прилично за 30 лет. Высшее техническое образование. Вроде бы больше десяти лет рабочего стажа. А всё так хреново.
Лень стала серьёзной проблемой. Не апатия, а именно тупая лень. В мыслях десятки рабочих идей и схем, но встать и сделать – что-то прямо сковывает, и аж мышцы сводит, пока не откажешься от выполнения мысли. От этого грустно, и ещё больше лень, что-то делать.
И бабы достали своими закидонами. Вот вечно всё портят. Такое ощущение, что нормальных, самодостаточных женщин без ежедневных истерик в разных формах (от бурно-скандальных до уныло-слезливых) вообще больше не бывает! Почему то всем бабам засрали мозги, что «кто-то должен сделать их счастливыми». Непременно КТО-ТО. И он это ДОЛЖЕН. Прямо вот конкретно ей. И от того, что этот кто-то не делает её счастливой, она «имеет право» быть говном. А самой быть счастливой просто так? Вот взять и просто так ощутить счастье?! «Ты дурак?!» – будет вопрос, губы распластаны в мерзкой гримасе, взгляд, как у вступившей в какашку: полный презрения, подозрительности, ненависти.
Начиналось-то всё, вроде, совсем неплохо: выпустился из универа. До этого школа, как у всех. Бренчание на гитаре, девочки, дружбаны, кореша. И ведь нормально учились. Поступили почти все с первого раза. Только один парень из всей большой компании в армию сходил. Нормально сходил, потом тоже поступил, но не стал учиться, сразу работать пошёл. Общались все хорошо. С третьего курса приличная практика, планы на жизнь, хорошую работу, свою квартиру, семью.
И сразу после выпуска полные оптимизма ринулись в жизнь. Сразу же первая гадкая подножка: зарплата без опыта работы по специальности более трёх лет – ровно 100 проездов в автобусе. Разочарование страшное. Но родители настояли: надо с чего-то начинать, за что-то зацепиться, а мы пока поможем.
И это оказалось ловушкой: в любом споре не позволено отстаивать своё мнение: мы тебя пока ещё содержим.
График работы – с 09.00 до 18.00. Искать в этом режиме другую работу невозможно. И на этой оставаться невозможно. Горькое осознание: эта контора и другие, ей подобные, держится именно на таких студентах и выпускниках, которые приходят, первый год растеряно работают, часто без договора и отчислений в пенсионный фонд, и никогда зарплата расти не будет, так как летом будут новые дураки. Хозяева конторы довольны: в России нет минимальной зарплаты, а есть МРОТ. Но вновь приходящих всегда оформляют совместителями или вообще не оформляют, и им даже МРОТ не положен.
Уволился. Несколько месяцев искал другое место. Чем-то перебивался. Привык к маленьким суммам и простым удовольствиям. Психология нищего укоренилась так, что не уйдёт никогда, стала второй натурой.
Как-то со старыми друзьями бизнес стали организовывать. И даже сначала пошло как-то. Хотя родители были против. Они всегда против: работаешь с маленькой зарплатой – против – «найди что-то лучше!»; честно не работаешь – против: «найди хоть что-то!»; вроде своё дело заводишь – против: «займись настоящим делом!».
А что делать-то??? Что делать?! Каким делом заняться?!!
Занимались подключением и настройкой компьютеров. Но очень уж идея тогда востребованной оказалась. Частники без налогов все столбы уклеили аналогичными предложениями. И их ООО, едва начавшись, закончилось. С друзьями-сотрудниками не ругались: молча помянули стаканом ликвидацию, да опять по норам разошлись, свой путь искать.
А кореша устраивались как-то: кого папа к себе взял, кого по знакомству, но в массе своей все оказались как-то пристроены. А Виктор опять по объявлению место нашёл. После первой же зарплаты выяснилось, что плохое место, но хоть что-то. Потому и терпел. Резюме рассылал уже везде. Но везде было примерно одно и то же.
С бабами всё как-то не клеилось: трудно склеить хорошую бабу, если вести её приходится в трёхкомнатную квартиру с проходной гостиной комнатой, из которой родители стараются не уходить и обязательно напоят гостью чаем из щербатых чашек, хоть она и сопротивляется. Зададут сотню самых дурацких вопросов, выжимая самые подробные ответы. Второй раз «в гости» идти нормальные девушки не хотели, и вообще не стремились больше встречаться. Виктор их понимал: сам шарахался от тех подружек, чьи родители пугали его своими напористыми действиями…
Однажды в ответ на разосланные резюме получил сразу три предложения и впервые испытал паралич выбора. Выбрал одну организацию, сообщил в две других, что не сможет выйти к ним на работу. И тут же получил отказ от третьей: руководители между собой общались, и тому, кого выбрал Виктор, не понравилось, что ВЫБРАЛ ВИКТОР, да и вообще, что он обращался ещё и в другие организации.
Вышел на другую работу, не такую хорошую, как рассчитывал. Зато теперь о том проекте самые тёплые воспоминания: честное было место, поэтому очень быстро закрылось. Тогда Виктор впервые со всей очевидностью осознал, что российское правительство делает всё, чтобы успешно работать могли только полукриминальные организации.
Впервые снял квартиру, чтобы жить отдельно. Какая же это оказалась кабала. Но и свои преимущества нашлись.
С девчонками было встречаться гораздо проще. Однако, опять же водил к себе не самых лучших: лучшим сразу нужны гарантии серьёзных отношений, материальные блага, а Виктору просто запас нерастраченных сексуальных сил куда-то деть надо было. Тогда его чисто секс интересовал. А серьёзное – потом… может быть… наверное…
Однако, и это быстро утомило. Исчезла прелесть новизны. Для возбуждения требовалось какое-то заводное средство, вроде порнухи… Свобода тоже радости больше не доставляла. А что могло доставить радость – он не знал.
Вереница съёмных квартир, вереница девушек для секса, вереница мест работы… Из всех радостей – ноутбук посвежее, да мобильник посовременнее. Единственный раз смог накопить на поездку в Турцию. Впервые выехал за границу. Вашу мать, это же совсем другая жизнь!..
Впервые почувствовал какую-то свободу, и показалось, что просто так отдавать он её не собирался. Но и что делать с этой свободой – не ясно. Это оказался тот тип свободы, когда ты просто никому не нужен, а у самого нужды растут каждый день снежным комом.
Через 10 лет после выпуска, на встрече выпуска, хвастались какими-то явными успехами и семьями только те, кого сразу после учёбы устроили родители. А те, которые сами себе всё создавали, кто из деревень приехавший, а кто, как Виктор, просто без связей, как-то скромно жались в углах.
У большинства есть дети, но у многих уже нет семей. Почти ни у кого нет своего жилья. Почти все очень плохо выглядят: плохо одеты, плохие волосы, плохие зубы, грустные глаза.
И знаете, Виктор как-то успокоился. Среди этих несчастных людей он был не на самом дне. Повеселел! Это не он такое чмо, это норма!..
А из отремонтированного на спонсорские деньги корпуса на своих машинах уезжали современные студенты. А выпускники десятилетней давности уезжали на автобусах в съёмные квартиры.
С тех пор Виктор зажил более спокойно. Стал иногда бывать счастливым. несмотря ни на что. До этого был только загнанным, а тут стал бывать счастливым, даже с новыми навалившимися проблемами. И увидел, сколько вокруг несчастливых людей. Начиная с родителей. Они абсолютно несчастливые. И не позволяют быть счастливыми другим людям рядом с ними.
Несчастливы абсолютно все женщины от 26-ти до 45-ти лет. И максимально стараются делать несчастными окружающих. Малейшее проявление счастливой радости жестоко ими карается.
Несчастны школьники, студенты, учителя, врачи, кондукторы в автобусах, продавцы в магазинах, ведущие на радио… Все. Счастливых – единицы. В основном, инвалиды, которые по весне начинают выходить из дома, подставляя бледные худые лица солнышку, и блаженно улыбаясь. Но и они очень быстро начинают брюзжать, что вёсны уже нынче не те.
Что из этого можно было рассказать? Что ответить на вопрос, «чем занимаешься по жизни?»? Но после молчания, вдруг решился. Этим людям, с которыми только что ели из одного котелка, можно сказать честно:
– Выживаю. Хватаюсь за всё, чтобы выжить… Тоска во всём просто смертная. Не знаю, куда себя деть.
– Заметно… – после паузы отозвался Анатолий, пока Виктор переживал облегчение от признания. – Исчерпывающий, конечно, рассказ, но эти несколько слов говорят гораздо больше, чем долгое хвастовство. Хочешь исправить это или будешь дальше самозабвенно тонуть в своей тоске?
– А как это можно исправить? – несколько обиделся Виктор. В ответ на признание он ожидал сочувствие. Они же ничего про него не знают!.. Сокровенным поделился, а его не жалеют. Но промелькнувшее чувство надежды на мгновенное решение всех его проблем опять привычно засветило внутри. Ему опять повезло: он встретил добрых волшебников, грубых, резких, но явно довольных этой жизнью, среди комаров, в мокрой одежде, которые сейчас исправят его жизнь.
– Долгой тяжёлой работой. Но зависит от желания: чем мощнее желание – тем проще исправить, – дежурной фразой ответил Анатолий.
– Долгой – это сколько дней? – чуть разочарованно проговорил Виктор. Хотелось поддеть этого напористого выскочку, которого никто не спрашивал, а он лезет в чужую жизнь.