000
ОтложитьЧитал
– Иди сюда! Приди ко мне! Ты мой залог!
И мальчик идет на этот ужасающий голос и подходит к колодцу. Маришка рвется вперед, хочет бежать навстречу мальчику и остановить его, но не может, ее ноги, будто свинцовые и она еле-еле отрывает их от земли. А вокруг все словно в тумане и нет никаких сил. Мальчик подходит к колодцу и заглядывает в него. Внезапно оттуда появляются страшные темно-зеленые костлявые и неимоверно длинные руки и, схватив мальчишку тянут его в колодец. Маришки кричит и с огромным усилием преодолевая оцепенение, которое сковывает все ее тело и мешает двигаться, словно она обвита по рукам и ногам крепкой бечевкой, добирается до колодца и заглядывает вниз. А там пустота и мальчика нигде уже не видно, лишь черная, густая стена воды перед ней. И она всматривается в нее, вдруг там за этой стеной всплывает и кричит светловолосая голова мальчишки. Но она стукается об покров воды, словно об стеклянную стену. Маришка бьет по ней руками, но стена не поддается. Она словно вылита из прозрачного железа. А лицо мальчика вновь исчезает. Маришки в ужасе смотрит в колодец и вдруг оттуда появляется пристально вглядываясь в нее уже другое лицо. И это уже ни лицо мальчика. Это страшное лицо какого-то чудовищного существа и его глаза, это глаза неживого существа. Это глаза самой смерти. Это Нежить! Маришка кричит и поднимает свой взгляд к небу, а оттуда на нее уже смотрят другие глаза наполненные торжеством злорадства, она видит перед собой смеющуюся голову цыганки, потом старого цыгана. И их смех сливается в один единый гул с шумом камыша, скрипом деревьев и рычанием какого-то зверя притаившегося в колодце. И Маришка просыпается вскакивая с постели, быстро встает и трясущимися от страха руками затепливает лампаду в красном углу и долго, очень долго молится перед образами, пока на улице ни начинает светать, а петухи запевают свои приветственные гимны наступающему с востока новому Божьему дню. И тогда Маришка вся уставшая, но успокоенная молитвой добирается до кровати и урывает у уходящей ночи еще совсем небольшой кусочек сна.
Время шло своим чередом. Письма от Григория приходили не часто, два-три письма за полгода и из них мало что можно было понять, две-три дежурные фразы – все нормально, служим, воюем; да как у вас дела и все на этом. Вскоре наступила зима с ее короткими днями и бесконечно длинными ночами. Для Маришки эти ночи казались особенно длинными, ведь она коротала их чаще всего одна, а когда ложилась спать, то ее мучили кошмары; поэтому лампада у нее в хате перед образами почти никогда не затухала, разгоняя своим слабым свечением не только темноту, но и тот самый страх, который как неусыпаемый червь разъедал душу Маришки с той самой злополучной ночи, когда она отправилась в табор.
Но и зима не может продолжаться вечно и к концу марта солнышко начало припекать все сильнее и сильнее с каждым днем; побежали ручьи, а снег стал отступать, освобождая вершины бугров и спускаясь все ниже и ниже заполняя талыми водами лощину, где и раскинулся наш хутор. Над ним, над буграми и всей окрестностью разлилась весенняя песнь жаворонков. Их трель словно кричала и говорила: «Весна пришла! Зима ушла! Наступает новая пора!» Редко чье сердце может устоять перед радостью новой поры, дыханием новой жизни, той волнительной свежестью, которую приносит в наши души наступающая весна. И Маришкино сердце тоже не устояло, она повеселела вместе со всей округой, природой и односельчанами. Ей даже как-то легче стало дышаться. Весь окружающий мир словно наполнялся заново жизнью, просыпаясь после долгого зимнего сна. Да и сама Маришка в последнее время раздобрела, ее живот набух и налился, словно почки на окрестных деревьях, готовясь выбросить в мир новый цветок жизни. Маришка выйдет бывало на крыльцо подопрет руки в бока или ухватиться за живот словно поддерживая его и смотрит куда-то вдаль, за бугры, за горизонт, туда откуда как ей казалось должен вернуться ее Григорий. А потом улыбнется тихо чему-то и погладит себя ласково по животу, словно спрашивает у дитя, мол чувствуешь, что я чувствую. И услышав в ответ толчок ручки или ножки, думает, конечно чувствуешь, ты только еще не народился, но все чувствуешь и понимаешь уже давно, с того самого мгновения как твоя душа поселилась внутри меня. И развернувшись, Маришка пойдет в хату, приляжет на топчан приотдохнуть, да и задремлет невольно сладким, глубоким сном.
Дмитрий не раз пытался свозить Маришку в церковь поисповедоваться и причаститься, но она на удивление ему всегда находила тысячи предлогов, чтобы избежать этого. Маришка всегда отличалась своей покладистостью, а здесь Митя ее прямо не узнавал: вся соберется словно в кулак и молчит лишь вертит отрицательно головой, мол не пойду даже не проси. Когда же уже и селяне стали посматривать на нее из-за этого удивленно и подозрительно, то Маришка согласилась поехать на воскресную службу, но памятуя слова цыганки, что ей ни в коем случае нельзя исповедоваться и причащаться, так всю службу и простояла у входа возле притвора. В старину каждый православный должен был хотя бы раз в год исповедоваться и причащаться. А поскольку Маришка всеми правдами и неправдами не соглашалась на это, то ее могли запросто обвинить в раскольничестве или колдовстве, ведь где это видано, чтобы православный христианин или христианка от причастия бегали, то есть от Самого Христа?! И не избежать бы ей неприятностей, если бы ни Дмитрий, который был в очень хороших отношениях с приходским батюшкой.
– Тяжело бабе, – говорил ему Дмитрий, – дурачиться что-то, какая-то тревожная стала?.. – разводил он руками удрученно.
– Ничего, это бывает, – утешал его отец Петр. – А все-таки поговори с ней, ведь и самой сразу легче станет.
– Обязательно поговорю. Что-то странное происходит и никак я не пойму что?..
А приехав домой, он войдя в хату к Маришки говорил:
– На Пасху, Бог даст, поедем в храм вместе. Ты-то сама как? Наверно уже скоро?
– Скоро, – кивала Маришка встревоженно.
А на Страстной седмице у нее начались схватки, и в Великую субботу она разрешилась от бремени – родился мальчик. Мальчишка родился слабенький, еле-еле мог подать голос, да все так тихонько-тихонько плакал, будто собачонка маленькая скулит. Уже думали, что и не выживет, но на девятый день после родов Митя запряг в повозку свою лошаденку и, взяв с собою Маришку с сыном, отвез их в церковь, где отец Петр и окрестил новорожденного с именем Назар. Приехали: Митя ссадил их с телеги и отнес Назарку в хату, положил его в люльку, и перекрестивши сказал:
– Я же тебе Мариш говорил, что нужно пока беременна наоборот чаще причащаться, а ты какую-то дурь на себя напустила?.. Вот теперь моли Бога, Он милосердный, глядишь, и все наладится.
Марина кивнула головой и устало опустилась на лавку возле люльки и стала легким движением покачивать ее приговаривая:
– Баю-баю-бай! Спи мой сынку не рыдай!
Дмитрий посмотрел на них и на его глаза навернулись слезы жалости, – он вышел из хаты, обещая зайти рано утром проведать, как они переночевали с сыном. Фекла увидев сына первым делом спросила:
– Ну, что там? Приехали? Как съездили?
– Ничего мама, нормально… Теперь осталось только на Бога надеяться…
Фекла сразу закрестилась глядя на образа. Сам Дмитрий не спал всю ночь, и его мать слышала, как он все шептал какие-то молитвы перед образами, иной раз до нее доносились глухие удары лба об пол, «молится», – думала она, лежа за занавеской и, тяжело вздохнув и перекрестившись заснула.
Страх, постоянный сковывающий душу страх, всегда преследовал Марину после той самой ночи, когда она вошла в палатку к колдуньи. Этот страх словно древний змей сжимал ее сердце в груди и питался им, выпивая все жизненные силы. Ей по-прежнему снились кошмары, и она стала бояться темноты, – ей все виделось и казалось, что в темноте кто-то стоит или шевелится: то мужской силуэт и тогда она думала, что это ее водяной донимает; а порой ей чудилось, что она видит сгорбленную старуху и тогда она думала, что это ей является старая цыганская ведьма.
В день, когда Назарке исполнялся годик любящая мать, как бы ей ни страшно и противно это было, подозвала к себе одного из уже выросших и подросших за год котов из приплода Ночки и сунув его в запазуху, отправилась на луг. Подойдя к колодцу, она достала из кармана старенький заранее ею приготовленный платок и, погладив кота по головке завернув его в платок, а потом, ухватив края платка в узелок и зажмурив глаза, сунула его в колодец. Когда кот перестал барахтаться и подавать признаки жизни, Маришка, не разворачивая узелка отойдя на некоторое расстояние, бросила платок с котом в камыш и проговорила:
– Тварь Господню прими, да ребенка моего береги. – После этих слов она быстро развернулась и, не оглядываясь, направилась к себе во двор.
Войдя в хату, она сразу же увидела Дмитрия, он игрался с ребенком, кривляясь и строя ему рожицы, отчего Назарка смеялся и хохотал.
– А вот и мама, – заулыбался Дмитрий и указывая на Маришку сказал малышу, – глянь на нее, где это она в такую рань пропадает? Весь двор обошел, а ее нигде нету. Вот мы с именинником и балакаем здесь вдвоем. Да Назар? – подмигнул ему Митя.
– Да я это…, – замешкалась с ответом Маришка. – Я к колодцу ходила, за водой.
– Ну, да ладно… Ты что собралась?
– Куда?
– Как куда?! Мы же еще со вчерашнего дня договаривались в церковь мальца причастить. Забыла? – удивился Дмитрий.
– Ой, прости, у меня все из головы вылетело, – растерялась Маришка пуще прежнего.
Она так переволновалось, что действительно забыла, о чем они с Митей накануне сговаривались, – что хорошо бы Назара в день его рождения свозить в храм и причастить.
– Ладно, ничего страшного. Я лошадь в телегу уже запряг, так что давай собирайтесь. Ты будешь причащаться?
– Ох, я же и забыла и уже водицы попила, – соврала она ему. Боялась Мариша очень, что худо ее Назарке через то будет, ведь цыганка не зря же грозилась, чтобы она не смела и думать о участии в Таинствах.
– Ну, что поделаешь?! – развел руками сокрушенно Дмитрий. – Значит на то воля Божья… – и он внимательно посмотрел в глаза Маришки; она сразу отвела взгляд, потупившись, и стала суетиться, как бы собираясь в дорогу.
Церковь располагалась в селе в трех верстах от их хутора. Вскоре Маришка, укутав потеплее Назарку подошла ко двору Дмитрия и своей свекрови Феклы, которая тоже решила поехать с ними и уже сидела в телеге. Дмитрий сел спереди, а они с Феклой сзади повозки. Фекла взяла на руки внука и что-то ласково ему лепетала, а мальчик заливался веселым, задорным смехом.
– Ну, что готовы? – спросил Дмитрий.
– Готовы, трогай! – отозвалась Фекла.
– Но-о, родимая! – дернул за вожжи Митя и телега со скрипом тронулась.
– Сегодня я мама утопила кота одного, – начала Маришка шепотом.
– Ну, так что? – не глядя на нее, играясь с Назаркой молвила Фекла.
– Страшно было и жалко тварь ни в чем неповинную, – посетовала Марина.
– Нашла кого жалеть? Ты бы себя пожалела! А что бы было, если бы ты Назарку не родила? Начал бы мой Гришка от тебя гулять. Так что ты баба зря не вой и не реви, у тебя наоборот счастье, должно быть, глянь какого парня дуреха родила! – и Фекла гордо приподняла хохочущего Назарку вверх, над головой.
– Так грех-то какой?! – словно взмолилась возражая Фекле Маришка.
– Тихо ты! – цыкнула старуха кивнув на Митю. – Говори тише, не дай Бог этот блаженный услышит, тогда крика не оберешься! На всю ивановскую будет голосить. А грех?.. А кто из нас без греха?..
– Об чем балакаете? – спросил обернувшись Дмитрий словно почувствовав, что речь зашла о нем.
– Не твоего ума дела, это наши бабье говорилки, – сказала, будто отрезала Фекла.
– Ну, как знаете…, – буркнул что-то неопределенное Дмитрий, улыбаясь, и тронул вожжами кобылку, которая сразу ускорила свой шаг.
– А вдруг Бог накажет за ворожбу и призывание нечистой силы? – не унималась Маришка.
– Я так думаю, – зашептала ей Фекла в ответ, – мы же ни в чем особо неповинны, это ведьма колдует, вот с нее Господь пусть и спрашивает, а нам что?! Да и я вот что еще думаю, что у Бога с дьяволом, прости Господи, – и она перекрестилась, – договор. Ведь если бы не так было, то и чего бы Господу его терпеть? Или дьявол тоже силен и поэтому Господь не может его раз и навсегда погубить?
– А Мити вы это говорили, что он вам на это?
– А что Митя?! Этот тоже чудак, говорит что Бог никого по любви Своей не губит. А я так думаю, какая же тут любовь, когда это сам сатана. – И она опять перекрестилась: – Нет тут видно дело в другом, справиться Он до конца с ним не может, вот и терпит его!
Маришка молча соображала и никак не могла связать в своей голове всесилие Господа и то, что Он не может совладать с сатаной.
– А что же вы мама исповедоваться будете?
– А как же, я причащаться буду, не зря я с утра и росинки во рту не держала!
– Но на исповеди видать нужно будет и про нашу ворожбу говорить? Ведь грех большой скрывать что-либо, а батюшка с Митей на короткой ноге, возьмет как-нибудь и намекнет ему о наших делах! – испугано вымолвила Мариша.
– Не бойся, это мое дело. Но ничего Митька не узнает, это ты даже не переживай! – успокоила она невестку.
В церкви народа было не так много, служба прошла достаточно быстро и вскоре они вчетвером уже вновь усаживались в повозку в обратный путь. И здесь случилось горе: у Феклы когда она забиралась на телегу соскользнула нога и попала прямо в колесо между спицами, да и ко всему прочему лошадь дернулась и понеслась словно ее кто кнутом по спине полоснул. А Дмитрий с отцом Петром немного задержался и уже почти подходил, но не успел ни старуху поддержать, ни лошадь остановить. Да Белка далеко и не убегала, как Феклына нога выскочила из колеса метров через пять, так она и остановилась на месте. Село большое, люди в нем разных специальностей и умений были, и костоправ нашелся. К нему и сбегали, он посмотрел, покачал головой, только сказал что:
– Ничего бабка заживет, срастется твоя кость и сама.
А неподалеку от храма стоял дом такой большой, ладный, справный был, почти как у барина. И жил в нем мужик богатый по имени Степан, – у него семья как тогда и у всех было тоже большая была, а старший Иван еще и ученый был, семинарию кончил, но с верой не дружил, так что по чиновничьей части пошел, бумагами какими-то в земской управе заведовал, в общем, грамотный был и книжек много прочитал. Вот они, тоже в тот момент в храме были. Иван хоть и не любил церкви, но отцу сильно не прекословил, – Степан позвал, а Иван с ним и пошел.