Глава 1
Капли дождя с шумом били по металлическому карнизу. Далеко внизу, по серому тротуару, спешили люди, кутаясь в плащи и подставляя ветру хлипкие зонтики. Ветер нещадно трепал полы плащей. Серое, однотонное небо низко нависало над крышами, словно готовое рухнуть в любую секунду.
Женя с тоской смотрел через залитое каплями стекло. Часы показывали шесть тридцать утра, еще двадцать минут и придется уйти с уютной кухни, нырнуть в поток злых, мокрых, невыспавшихся жителей Москвы и тащиться на работу. Он прихлебнул кофе, приятно обжигающий горло, но это не помогло – рвение к работе не проснулось. Что-то мягкое и теплое коснулось его ноги: Жора настойчиво бодался мохнатой головой и посматривал на хозяина с укором.
Вздохнув, он поставил пустую чашку на подоконник, стараясь попасть донышком на оставленный коричневый кругляшок кофе и отвернулся от окна. Третий день. Третий день моросит мерзкий дождь, словно сейчас разгар осени, а не конец лета. Паршивого лета, кстати.
В коридоре мелькнула фигура Марины. Она уже надела свой строгий костюм из старомодной юбки до колен и пиджака. Весь серого цвета, он прекрасно подчеркивал ее фигуру, пусть и чуть потускневшую с годами. Она быстро, но без суеты, проверяла содержимое клатча.
Женя облокотился на дверной косяк кухни и небрежно кашлянул. Супруга никак не отреагировала.
– Во сколько возвращаешься? – небрежно спросил он.
Марина оставила опасно раздувшийся клатч в покое и обернулась. В ее глазах читалось искреннее удивление.
– Ты стал беспокоиться когда я вернусь? Ты как, хорошо себя чувствуешь? – она элегантно перебросила прядь волос за плечо и заглянула ему в глаза, чуть наклонив голову.
Женя промолчал. Отношения с Мариной давно перестали быть идеальными. По правде сказать, идеальными они не были ни одного дня, за все эти шесть лет. Наверно, все эти разногласия всегда имели место быть. Наверно, они не всегда замечали их. Или просто раньше они любили друг друга.
Звякнули ключи в ее руке, аккуратно закрылась входная дверь и он остался один. Не считая Жоры. Жорик наконец осознал, что деликатные бодания не работают и принялся настойчиво мявкать, наращивая темп и громкость.
Женя споткнулся об обнаглевшего кота и, потеряв равновесие, широкими шагами, вошел в спальню. Марина застелила свою половину кровати. За окном все та же серая пелена. Женя с тоской взглянул на часы: без двадцати семь. Пора собираться в университет.
О встал позади грузного мужчины с седой головой. Он делал это сотни раз и точно знал: такие вот грузные дяди всегда первыми влезают в автобус, расшвыривая всех на своем пути, так что если держаться их – место в транспорте обеспечено.
Самый час пик. Проспект забит ревущими машинами, сливающимися в сплошной поток. Люди толпились на остановках, покрикивая на зазевавшихся мальчишек и девчонок, посмевших пролезть вперед матерых бабушек.
Женя постарался абстрагироваться от происходящего, сверля взглядом широкую спину своего проводника. У проводника были красные уши – он явно замерз на утреннем ветру.
– Вы слышали, вы слышали? – вопрошала, в пространство, худощавая дама в потрепанном берете неопределенного цвета. – Патриарх сказал, что еще чуть-чуть и вообще этих психопатов не останется! Еще чуть-чуть и достроят! Вот уж не думала, что застану такое! Что доживу!
Женя невольно поднял глаза к низким тучам. Не проходило и дня, чтобы не встретилась вот такая дама в потрепанном берете. Или, может, это одна и та же дама?
Ставка, как всегда, сыграла и Женя оказался в автобусе одним из первых. Втайне надеясь, что число бабушек на рейсе не будет зашкаливать, он занял место у запотевшего окна. За стеклом проплывали серые, мокрые здания, озаряясь редкими неоновыми вывесками. Говорят, что когда-то весь город был залит всевозможной рекламой всевозможных услуг и товаров. Когда-то, когда торговцы пользовались уважением. Тогда же, говорят, уважали и людей науки. Женя чуть заметно усмехнулся.
За вспотевшим окном проскочила громада черного джипа, за ним – еще один. Патруль несся вперед, не разбирая дороги. Люди прижимались лбом к стеклу, стараясь лучше рассмотреть кортеж. Очередная важная шишка спешила в Лужники.
Как только кортеж скрылся, интерес в глазах пассажиров погас, они медленно рассаживались по местам. Глаза тускнели, движения становились замедленными, слово они плыли в киселе. Они, как обреченные, двигались к месту работы, как делали это вчера и как будут делать это завтра. Без мыслей, без стремлений. Все их надежды, вбитые им в головы, мчались в кортеже в сторону бывших Лужников.
Автобус резко затормозил, несколько человек повалилось на соседей, со всех сторон потекла ругань и недовольство. Женя, вновь стараясь держать мысли далеко, протиснулся к выходу. В лицо ударили холодные брызги дождя, людской поток стиснул его так, что он охнул. Мимо проплыл знак метрополитена.
Эскалатор медленно вел их под землю. Над головами проплывал обшарпанный свод, штукатурка осыпалась, обнажая бетонные перекрытия. Лампы изредка помаргивали, голос из хрипящих репродукторов напоминал проявлять бдительность и терялся где-то под сводами.
Уже на платформе к нему подскочила совсем молодая девчушка. Она прижимала к груди толстую кипу не то брошюр, не то журналов. Чумазое личико выглядело изможденным, словно сейчас уже поздний вечер.
– Возьмите, – утвердительно сказала она, протягивая худую руку.
Девчушка вручила ему брошюру "Не теряйте веру. Он совсем рядом!". Женя сунул ее в карман, чтобы помочь ребенку. Он никогда и не находил веру, чтобы ее искать вновь.
Уже в вагоне, от скуки, он развернул брошюрку. Она состояла из одного разворота, но сделали ее из весьма хорошей бумаги. Большую ее часть занимал образ Христа. Всевышний торжественно ступал через райские Врата и дарил свет. Какие-то тщедушные, чумазые и, кажется, даже не все из них живые, люди простирали к нему руки.
Особой смысловой нагрузки брошюра не имела. В основном, обещая "скоро" и советуя набираться Вселенского терпения. Женя поймал на себе взгляд симпатичной девушки. Она одобрительно смотрела на него и обольстительно улыбалась. Поезд несся сквозь темноту тоннеля, оглушая гулом. Вскоре людей набилось столько, что вновь стало тяжело дышать. Воздух наполнился смрадом немытых тел, лука и пота, смешиваясь с ароматами парфюма. Женя старался дышать ртом, уставившись в выцветшую рекламу жилого комплекса на стене.
Спустя какой-то час он уже стоял перед громадой Университета. В серой пелене дождя он казался мрачным средневековым замком, полным каких-нибудь людоедов или, может, вурдалаков. Тучи плыли так низко, что казалось, будто шпили университета вот-вот разорвут их и на землю хлынут хляби небесные. Перед зданием возвышалась статуя Христа. Пророк простер вперед руки, словно старался обнять весь мир. Статуя, конечно, не такого масштаба, как в Рио-де-Жанейро, и уж точно меньше той, что стоит в Нью-Йорке вместо статуи Свободы. Женя скользнул равнодушным взглядом по пьедесталу. На омываемой дождем табличке было выгравировано:
“В честь Пятого Пришествия.
209 год С.Э.”
Запоздавшие студенты почтительно давали ему дорогу, Женя рассеянно кивал в ответ, все еще пытаясь вспомнить куда подевался его зонт. Наконец, рядом промелькнула табличка «Московский Государственный Университет», еле слышно скрипнула массивная дверь. Наконец, он на работе.
Охранник мельком взглянул на его пропуск и вяло махнул рукой, когда металлоискатель истерично завизжал на Женю. Стук множества ног по мокрому граниту отдавался могучим эхом в старинных стенах. Со всех сторон летели смешки, протяжные зевки и суетливое шушуканье первокурсников, тщетно пытающихся отыскать нужную аудиторию.
Он неспеша шел по бесконечно знакомому коридору. За окнами стояла серая муть, напуская по-настоящему осеннюю тоску. В аудиториях, не спеша, рассаживались студенты, стараясь побороть утреннюю дремоту. Преподавателей пока не видать: видимо, утренняя молебна еще не завершилась. Только химик Андрюха, невероятно похожий на Эйнштейна, проскочил мимо, как метеор, одарив Женю быстрым кивком.
Женя вошел в знакомую аудиторию и, украдкой взглянув на студентов, небрежно положил портфель на массивный стол. Мало. Студентов, как всегда, мало. Наверное, меньше половины. На Женю смотрели заспанные, равнодушные лица. Никому из них не интересна физика. В мире, где правит религия, наука уже давно никому не нужна. Он мотнул головой, отгоняя тоску и щелкнул замками портфеля. Нарочито не спеша, он разложил перед собой брошюры, учебник за третий курс и свой черновик лекции "Синтез плазмы в магнитных контурах закрытого типа". Когда-то на эту тему он защитил докторскую. Женя стал искать мел, не надеясь привести в чувства давно погибшую интерактивную доску.
Среди равнодушных глаз его взгляд зацепился за ярко-зеленые глаза Ольги. Девушка тут же оживилась и чуть заметно улыбнулась. В ее глазах плясало озорство и что-то еще. Что-то, совсем не свойственное студентке. Женя поспешно отвел взгляд. Она появилась совсем недавно и не упускала ни единой возможности построить профессору глазки. Даже сейчас, яростно уставившись в свой черновик, он чувствовал ее пристальный взгляд.
Лекция проходила как всегда вяло и сонно. Он не мог до них достучаться. На задних рядах откровенно бездельничали. Кажется, там даже кто-то играл в карты и пил что-то крепкое. А отличники с первых рядов уткнулись в учебники, не поднимая головы на него и доску. Рассказывая о возможностях концентрации энергопакетов внтури плазменной дуги, Женя прохаживался между рядами и небрежно заглянул в раскрытый учебник Насти Звяловой – умницы и отличницы. Умница и отличница прилежно изучала учебник "Бог в нашей жизни и в нашей судьбе". Женя за весь семестр не задавал студентам столько, сколько им задавали по этому предмету в неделю.
Оглушительно взревел старинный звонок. Студенты, не скрывая облегчения, поспешно покидали аудиторию, не дожидаясь разрешения. Он складывал бумаги в портфель, сам тайно радуясь звонку, когда заметил, что Оля вновь неотрывно смотрит на него и, очевидно, покидать аудиторию не собирается. Как смог, Женя затолкал бумаги в несчастный портфель, выскочил в коридор и постарался слиться с потоком студентов, сгорая от странного стыда.
Он чуть не сшиб с ног стоящего впереди человека и поспешно вскинул голову. Перед ним стоял, широко, но, надо отметить, весьма противно, улыбаясь, профессор Богословия – Руслан Ремеев. Среди преподавателей – Руся, невыскоий толстяк с маленькими, суетливыми ручками.
Не то, чтобы Руся раздражал Женю… Хотя нет, раздражал.
– Доброе утро, Евгений Александрович! – все с той же натянутой, до ушей, улыбкой, сказал Руся. По его пустому взгляду Женя никогда не мог угадать ни его мыслей, ни намерений. Ни вообще сам факт наличия мыслительного процесса. На отсутствие такового у Руси всегда намекал профессор биологии Мишка Кривоногов.
– Доброе, – буркнул Женя, стараясь обогнуть богослова.
– Евгений Александрович, – мягко начал Руся. – Я вновь вынужден настаивать на посещении вами молебны, хотя бы вечерней. Понимаю, люди науки часто рассеяны и могут забывать об очевидных вещах, но…
Женя закрыл глаза и медленно застонал.
– …Но студенты… – с нажимом продолжил Руся. – Они же смотрят на вас, Евгений Александрович. Вы же, какой-никакой, а преподаватель.
Уточнение, что преподаватель из Жени "никакой" выбило его из колеи и подействовало, как красная тряпка действует на быка.
– Может, стоит обсуждать это на педсовете? – с раздражением спросил Женя. – Вы не ректор, чтобы я перед вами отчитывался. Какого черта вы ко мне пристали со своей молебной?
Глаза Руси вспыхнули странным огнем, но через мгновенье вернули себе ничего не выражающее спокойствие. Проходящие мимо них студенты замолкали и прислушивались, многие стали оглядываться на них, с нескрываемым интересом. Поток студентов огибал двух стоящих посредине коридора преподавателей, как река огибает камень.
– Не упоминайте при мне врагов рода человеческого, – сквозь зубы, с нажимом, выдавил из себя Руся. – То, что вы преподаватель, не дает вам на это никакого права!
– То, что ты несешь с кафедры чушь и забиваешь студентам головы религиозными бреднями не дает тебе права промывать мне мозги!
– Бреднями!? – вспыхнул Руся.
Студенты останавливались и уже, не скрываясь, пялились на перепалку двух противоположностей.
– Гм… – разнеслось по широкому коридору и затерялось где-то под потолком. Вокруг сразу стало тише и, кажется, даже темнее.
Женя уловил боковым зрением неясное движение и чуть сместил взгляд. Сердце сжалось в груди, словно его правда, прямо сейчас, ждут адские муки. К ним, набирая крейсерскую скорость, двигался проректор Боровицкий. Студенты разлетались в стороны, как испуганные воробушки. Грузный, седовласый Боровицкий, фигурой больше напоминавший медведя, крупного такого, матерого.
Проректор остановился в метре от них, едва не сшибив обоих потоком воздуха.
– Какого черта вы здесь устроили?! – страшным шепотом спросил он, нависнув над ними и закрыв собой полмира. Шепот, подобно грому, разнесся по коридору, спугнув оставшихся студентов. Правда, студенты – существа бесстрашные, они отошли на безопасное расстояние и продолжали перешептываться. Кажется, речь шла уже о ставках.
Руся открыл и закрыл рот.
– Идите за мной. – скомандовал Боровицкий уже более спокойным тоном и решительно зашагал к выходу.
Женя и Руся, как покорные овечки, последовали за начальством. Начальство уверенным шагом проследовало в холл и, не доходя до выхода, свернуло направо, сквозь стеклянные ажурные двери, в студенческое кафе. Один из охранников, небрежно придерживая висящий на ремне автомат, скользнул по ним равнодушным взглядом. Привычным жестом, он вновь пропустил кого-то через металлодетектор.
Кафе пустовало. Только в дальнем углу сидели парень и девушка, которые мгновенно съежились при виде проректора и преподавателя Богословия. Боровицкий первым сел за столик у широкого окна и объявил официантке, что им нужно три кофе. Женя открыл было рот, чтобы сообщить, что кофе сегодня уже пил, но вовремя опомнился и поспешно сел.
За окном простиралась широкая площадь с величественной статуей посредине. Христос благосклонно смотрел на торопящихся, под дождем, людей. Но они, кажется, не обращали на это никакого внимания. Вода стекала по пустым глазным яблокам, придавая лицу пророка странное, жутковатое выражение.
– Господа, что это было? Там, в коридоре? – уже совершенно спокойно спросил Боровицкий, аккуратно приподняв чашечку с кофе. В его руке она казалась совсем игрушечной.
Руся презрительно фыркнул. Женя ничего не сказал, продолжая внимательно рассматривать статую, словно видел ее впервые.
Боровицкий, прищурившись, переводил взгляд с одного подчиненного на другого.
– Руслан, Женя. Я понимаю, что эта тема – непримирима для вас. Мне плевать, что задеты твои чувства верующего, Руслан (Руся едва заметно дернулся). Мне плевать, что тебе сложно сходить на молебну, Жень. Прежде всего, вы – преподаватели. Оставьте ваши личные предпочтения там, за дверью. Так или иначе, наши студенты – они еще практически дети. От нас зависит, что будет в их головах. И не забывайте, пожалуйста, в какое время мы живем: люди растеряны, они напуганы. Не стоит подливать масла в огонь. Мы должны дать им опору, уверенность, что старшее поколение уверено в завтрашнем дне, несмотря ни на что. Все и так на нервах: Инквизиция, террористы, журналисты. Пускай хотя бы в наших стенах они будут уверены, что все хорошо. Что церковь и наука действительно, как им и говорят с экранов, вместе ищут и нашли решение. Ладно – мы, но они – они достойны хотя бы надежды на светлое будущее. Вне зависимости от того, кто из вас прав…
– Расскажите это преподавателям, которые слишком заняты, чтобы потратить час на молебен. – железным голосом отчеканил Руся, глядя куда-то в даль.
Раздался сильный хлопок, донесся звон битого стекла. Женю подбросило в воздух и швырнуло через кафе, словно пушинку. Его ударило об стену и он повалился на пол, лицом вниз. Свет перед глазами на мгновенье вспыхнул и померк. Где-то истошно закричали.
Кафель холодил разгоряченную кожу. Женя тяжело дышал, с силой выталкивая из легких воздух, в ушах стоял противный писк, перемешиваясь с далекими криками ужаса и боли. Он попытался подняться, но руки подломились и он вновь рухнул на кафель. Тогда он повернул голову и посмотрел в сторону окна, возле которого они только что сидели. Пол усеяли осколки битого стекла. Прямо на них, среди поваленных столиков и стульев, сидел Руся, мерно раскачиваясь взад-вперед. Он зажимал уши ладонями, сквозь пальцы струилась кровь. Голова раскалывалась от невыносимой боли, Женя с силой зажмурился и вновь открыл глаза.
Сквозь разбитое окно виднелась затянутая дымом площадь. Женя не сразу понял, что изменилось: на месте статуи Спасителя полыхало пламя.
Глава 2
Женя взглянул на часы, висящие в глубине кафе за разбитой витриной. Стрелки замерли на отметке 11:37 – время взрыва. Целью террористов являлась статуя, без сомнений. Он вновь осмотрел на площадь вокруг себя: среди обломков постамента лежало несколько изувеченных тел, кровь, нехотя, смывалась с брусчатки потоками летнего дождя. В десяти метрах от него лежала Настя Звялова, умница и отличница, глаза мертво смотрели в низкие тучи. Женя отвел взгляд и посильнее закутался в покрывало, любезно предоставленное полицией.
Площадь уже оцепили. Тех, кого тяжело ранило, увезли медики. Полиция стояла в оцеплении, хмуро глядя перед собой, а среди погибших деловито расхаживали фигуры в длинных черных одеяниях. Инквизиция. Железный кулак Патриарха и Митрополита. Полицейские равнодушно наблюдали за ними из-за желтых ограничительных полос. В пелене дождя промаргивали маячки машин пожарных и скорой помощи. Оттуда же доносился гомон множества голосов: журналисты. Их пока не пускали на место происшествия.
Женя уловил движение и вскинул голову: к нему спешила женщина, из-за гула в голове он не сразу узнал Марину. Вид у нее был растрепанный, но спокойный. На секунду в его голове мелькнуло удивление, что ее пустили за оцепление. Но очередная вспышка боли прогнала мысль.
– Ты в порядке? Я как только узнала про теракт – сразу к тебе. Что у вас здесь?
– В порядке, – с трудом разлепив засохшие губы, ответил Женя. – Только голова трещит.
– Что врачи? Почему ты не в больнице?
– Сказали, легкая контузия и ушибы. Поеду позже с остальными. Им сейчас не до меня.
Словно в подтверждение его слов, мимо них прошли двое санитаров. О чем-то непринужденно беседуя, они подошли к погибшей девчушке и стали деловито разворачивать полиэтиленовый, жутко шуршащий, мешок. Когда мешок, наконец, развернули, они обернулись на инквизитора. Тот кивнул и санитары стали упаковывать труп, рассуждая о перспективах выдачи сверхурочных.
В толпе зевак и журналистов, за широкими спинами угрюмых полицейских, Женя поймал взгляд знакомых зеленых глаз. Оля смотрела на него с каким-то детским изумлением.
– Кого ты там все высматриваешь, – пробормотала Марина, стараясь проследить за его взглядом.
Затылок Жени пронзила очередная порция боли и он вдруг разозлился.
– Всё-то тебе нужно выяснить. Ты из Инквизиции? Или шибко умная?
Она поджала губы, на секунду став похожей на маленькую девочку. Жене стало не по себе.
– Марин, я…
Она развернулась и пошла прочь. Ей наперерез выскочил Руся, прижимая к уху компресс и стал что-то торопливо рассказывать. Женя нахмурился и аккуратно поднялся, но перед ним вновь возник следователь.
– Опять? – застонал Женя.
– Снова, – мягко поправил его следователь. – Нам нужны все детали.
Трудный получился денек. Часы показывали начало девятого. Мысли, тяжелые как валуны, текли вяло, нехотя. Женя сидел в кресле, прислушиваясь к дуновению ветерка из открытого окна. Дождь наконец-то закончился. Воздух был прозрачен и свеж, насколько это возможно в мегаполисе, снизу доносился знакомый рокот проезжающих по проспекту автомобилей, взбрыкивая, изредка, клаксонами. Судя по крикам, кажется, кого-то обдали брызгами из лужи.
Тишина. Марина еще не вернулась. По понятным причинам, Женя сегодня не работал, но домой попал совсем недавно: следователь пять раз узнавал его версию событий, находя ее очень захватывающей. После чего его отвезли в больницу. Ну, как в больницу – в приемное отделение. Народу пострадало немало, поэтому, как Женя и предполагал, врачам было не до него. Его отпустили домой, выдав кипу рецептов. Георгий мирно спал у него на коленях, всхрапывая, как боевой конь.
Скорчившись от боли, он взял пульт и включил телевизор. В верхней части экрана красовалась надпись: «Специальный выпуск». Перед камерой, на резном троне с позолотой, восседал сам патриарх Кирилл.
Женя с сомнением смотрел на главу церкви и, фактически, главу цивилизованного мира. Выцветшие глаза главы бессмысленно вращались в глазницах, старческие, сморщенные руки судорожно вцепились в золоченые подлокотники. Голова чуть заметно подрагивала. Похоже, патриарх страдал Паркинсоном.
Справа и чуть позади патриарха возвышался, словно сторожевая башня, митрополит Дементий. Он был статен и по-суровому красив.
–… посягнули на святое! – с жаром говорил Дементий, весь подаваясь вперед. – Это наши дети! Они перешагнули черту, за которой не может быть сострадания! Мы вынуждены усилить натиск! Очевидно, что полиция не справляется с возложенной на нее ролью. Сегодня ООН приняла наше предложение о расширении полномочий Святой Инквизиции! Мы огнем и мечом пройдемся по планете, выжжем эти гнойники каленым железом! Сейчас, когда мы как никогда близки к Свету – нас никто не сможет остановить!
Патриарх время от времени вздрагивал, то ли съеживаясь, то ли пытаясь сбежать от праведного гнева своего подчиненного.
– …ответственность за теракт взял на себя так называемый Орден Первого Пришествия. Эти звери зашли слишком далеко! Да, Бог милостив, но мы, его Длань, милостивы не будем!
Женя, прищурившись, смотрел на митрополита. Несмотря на весь свой атеизм, столь неуместный в этом мире, Женя восхищался этим человеком. Этот напор, эта уверенность в своей правоте. Казалось бы, что раздутые полномочия церкви уже и расширять некуда, но Дементий не останавливался. Благодаря задержавшемуся пришествию, из-за связанных с этим беспорядков, из-за всех этих террористов и психопатов, митрополит смог создать целую армию, сметавшую целые города по одному только движению его брови. Наверное, уже ни у кого не возникало сомнений, кому принадлежит Церковь на самом деле и, следовательно, наш заблудший мир.
Георгий с силой оттолкнулся задними лапами, поцарапав Жене бедро и стрелой метнулся в коридор, с грохотом врезавшись в дверной косяк толстым мохнатым задом.
Щелкнул замок, хлопнула, ведомая сквозняком, входная дверь. Вновь сморщившись от боли, Женя встал. В прихожей зажегся свет, звякнули ключи. Марина деловито убирала плащ, мельком взглянув на супруга. Георгий с сомнением переводил взгляд с одного на другую.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответил Женя, как можно небрежнее.
– Смотришь речь президента? – ехидно спросила Марина, проходя в гостиную.
– А президент тоже выскажется? – искренне удивился Женя. – Я думал, мнения церкви достаточно.
– Но ты ведь не веришь им.
Он устало облокотился на стену.
– Марин, почему все так?
Она на секунду замерла, у раскрытого шкафа.
– Что именно?
– Неужели нам больше не о чем поговорить? Черт с ним, что меня чуть не убило сегодня. Неужели у нас нет общих тем? Что с нами?
– А ничего с нами, – с горечью ответила она. – С нами уже ничего. Ничего не осталось, Жень. Эти твои девки (Женя удивленно вскинул брови). Эта… Эта твоя непримиримость с церковью – не кончиться хорошим. И… И я боюсь. Устала уже бояться.
Женя хмыкнул, ушел на кухню и тяжело опустился за стол. Да, да и еще раз да. С нами уже ничего. Не то, что страсти, любви или даже простой привязанности не осталось. Наверное, они просто боялись себе в этом признаться. Привыкли. Так же, как Жорик привык получать корм два раза в день. Женя сидел в оцепенении, опустив голову на руки.
Когда он, наконец, вошел в спальню – Марина уже спала. В окно падал лунный свет, смешиваясь с отблесками уличных фонарей внизу. Женя с минуту смотрел на нее. Уже достаточно глубокие морщины в уголках глаз и губ. Да, она уже совсем не похожа на ту девчонку из института, в которую он когда-то влюбился. Эту женщину он не любил, это точно.