Исцеление расслабленного
В новелле «Передозировка счастья» мы оставили императора Константина в состоянии глубокого душевного шока.
А жизнь не остановилась, и Виценналии, или, по-другому, Vicennii, продолжали приближаться.
В имперской канцелярии пришлось выделить особую полку с красной надписью «Urgente!», на которой пылились проблемы, требующие немедленного решения.
Августейшая хандра продолжалась, и что-то надо было делать. Члены консистория вызвали личного государева врача и что-то с ним долго обсуждали за закрытыми дверями.
После этого во дворце стали появляться личности экзотической наружности. Может быть, специалисты восточной медицины, может быть, философы, а возможно, просто шарлатаны.
Но при их содействии император, наконец, вернулся в рабочую обстановку. Он слушал доклад магистра пограничной службы и думал:
«Что там этот служака говорит? “Мы прилагаем все усилия!” Наивный чувак. Усилиями никогда ничего не достигается. Я добился Минервины – и что, какой результат? А Фауста мне была навязана против моей воли, но именно с ней я понял, что такое настоящее блаженство, что такое нежная любовь. Счастье нельзя завоевать, счастье опускается на пассивных и терпеливых».
– Так что, его величество одобряет наш план? – спрашивал страж неприкосновенности территории державы.
– Одобряет, – отрешённо отвечал император. – Его величество всё одобряет.
На встрече с ветеранами Кордуэнского ополчения (Ala XV Flavia Carduenorum), Константин внешне приветливо улыбался, а внутри продолжал размышлять.
«Меня считают немножко чудаковатым. А я не дурачусь, просто я, как теперь выяснилось, монарх восточного типа. Мудрость императору не нужна. Нужно покровительство небес. А кому небеса покровительствуют? Тому, кто им не мешает своей дурацкой активностью. Девиз моего царствования – “Небесная расслабуха”».
А во время обсуждения финансового положения император отодвинул проект денежной реформы и прямо заявил:
– Не напрягайте меня. Я расслабленный правитель.
– Вообще-то, «расслабленный» означает «поражённый параличом», – осторожно напомнил Мусониан.
– Что ты можешь понимать в стратегии управления державой?! – осадил своего советника Константин. – Лучший царь Страны Серов правил государством, просто сидя на троне лицом к югу. Он не издал ни одного указа, никого не наградил, никого не покарал, поэтому он и считается идеальным правителем в Китае. Кстати, а где здесь, в моих палатах, юг?
– Мы не в Китае, государь, – вежливо отвечали члены высочайшего совета. – Нам много предстоит поменять, прежде, чем расслабляться. Особенно срочного вмешательства требуют финансовая и налоговая реформы. Серебро и бронза дешевеют, золото – дорожает.
– И что? – спросил Константин позёвывая. – Я в металлургии не разбираюсь.
– Это не металлургия, божественный правитель, это спокойствие и благополучие державы. Это трещина в нашем единстве. У кого нет средств приобрести золотые солиды, тот обречён беднеть с каждым годом.
А в это время в суде аугусты
В тот день на улице была пыльная буря. Камилл закрыл окна своего кабинета и раскладывал документы по стеллажам в виде пчелиных сот. А Елена стояла у окна, кушала гранат и поливала своего сотрудника иронией.
– Лихо же у тебя получается расправляться с теми, кто мне дорог! Гениально, можно сказать. А вот на моих врагах забуксовал. Может быть, у тебя узкая специализация?
«Как плотно упакованы чувства в её душе», размышлял Камилл, с интересом рассматривая свою соратницу. «Восхищение мною граничит с желанием задушить меня собственными руками. Или чувств много, или душа слишком маленькая».
– А ты сама не понимаешь? – невозмутимо отвечал он. – Криспа нет, все наши заготовки обрушились. Перестраиваемся на марше, чтобы не потерять темп.
– Что-то ты сегодня в стиле военных донесений заговорил. На, возьми, мне из самого Карфагена привезли, – с этими словами аугуста протянула соратнику половинку разломленного граната.
Камилл положил фрукт в одну из ячеек стеллажа и продолжил сортировку папирусных рулонов.
– Камилл, в своём докладе ты лишь вскользь упоминаешь о своём соучастнике, с которым вы гастролировали в Поле. Я хочу познакомиться с ним поближе.
Архипрактор поморщился с недовольным видом.
– Зачем тебе это… Он очень несговорчивый и неконтактабельный человек. Боюсь, ты останешься разочарованной и будешь винить меня.
Елена внимательно посмотрела на своего подчинённого.
– Камилл, неужели ты надеешься переубедить меня этим жалким лепетом? Я почуяла, откуда веет могуществом, и меня теперь не остановят даже каменные стены. И вообще, твоё мнение мало что теперь решает – императорские гвардейцы уже мчатся в Халкидон, чтобы арестовать этого твоего драматурга! Я хозяйка ситуации, он в моих руках, не удастся убедить – так запугаю!
– А почему, собственно, он должен тебя бояться?
– Он убийца моего внука, или ты забыл?
– Тогда, может быть, мне куда-нибудь спрятаться? Ведь я тоже, некоторым боком…
– Нет, пусть будет абсурд! – азартно возразила Елена. – Ты будешь сидеть рядом со мной и нагло улыбаться! Чем фантасмагоричнее получится ситуация, тем легче нам его будет развести на могущество!
Встреча с потусторонним
А потом Елена восседала на троне в зале Деметры. Из открытых окон дул тёплый ветер, колыхая роскошную столу аугусты из тонкого багряного виссона с глубокой ниспадающей пазухой, как у троянских женщин (Илиада 18: 122).
По правую руку от неё стояло кресло, в котором сидел Камилл, изо всех сил старавшийся выглядеть спокойным.
Потом потекли минуты ожидания. Они пересмотрели все мозаичные узоры на стенах, переслушали всё чириканье воробьёв и жужжание мух. Наконец, начальник охраны доложил о прибытии конвоя:
– Эрускатор1 доставлен, светлая аугуста!
Елена сделала знак рукой, легионеры втолкнули в помещение какого-то плюгавенького мужичка бродяжного вида и подвели его к аугусте. Елена, ожидавшая увидеть титана духовной мощи, недоверчиво посмотрела на сидевшего рядом Камилла. Однако, тот кивнул головой.
– Ну, и как тебя зовут, ханурик? – презрительно и разочарованно спросила Елена доставленного бедолагу.
– Метастигей, – тихо промолвил тот.
– Метастигей… То есть, ты перебрался к нам с той стороны Стикса2? Пришелец из подземного мира? – насмешливо допытывалась Елена.
– Моё имя допускает и такое толкование, женщина.
– Как ты меня назвал? – насторожилась Елена. – Отвечай, Потусторонний!
– Женщиной. А разве я ошибся? – отвечал бродяга оживившимся голосом. – Сейчас проверим.
Он подошел к царице и, оттянув апоптигму (верхний край столы в области декольте), заглянул ей за пазуху.
– Да, несомненно, это женские груди… На новообразование и опухоль не похоже… – вслух рассуждал наглец. – Они, эти груди, много повидали на своём веку, и много занятного им есть что рассказать… Но не сейчас! Сейчас они при исполнении!
Воцарилось всеобщее оторопение, и Елена почувствовала, что именно от её действий в этот миг зависит исход событий.
– А знаешь ли ты, хамло, что сто́ит мне пошевелить пальцем – и на этом твоя жалкая биография закончится?! – тихим и зловещим голосом спросила она.
– А знаешь ли ты, женщина, как иногда бывает трудно пошевелить пальцем? – незамедлительно отреагировал Метастигей.
После этого в зале снова воцарилась тишина. Люди, окна и стены озадаченно смотрели на Елену. Мухи замерли в полёте, да что там мухи – время остановилось, не понимая, надо ли течь дальше после такого…
А бродяга взял руку аугусты и принялся её рассматривать.
– И от какого, интересно знать, пальчика зависит моя жизнь?
Елена с удивлением ощущала сковывающую тяжесть во всём теле, а сознание оставалось ясным, мысль работала как обычно. Она призывно смотрела на охранников, но те словно окаменели. Метастигей проследил направление взора царицы, и подозвал дюжего гвардейца, растерянно стоявшего на другом конце взгляда.
– Так ты, мужик, чего, боишься эту старуху? И чем же она тебя так напугала? Тебя, здорового бугая?
Солдат молчал и лишь переводил виноватый взгляд с аугусты на бродягу и обратно.
– Ай, какой конфуз! – измывался Метастигей. – Все придуманные условности осы́пались, а реальность напугала нас. Страшно без фиговых листочков-то? – сочувственно спросил он у Елены.
– Нет, не страшно! – отважно возразила царица звонким голосом. – Продолжай свой стриптиз – я не боюсь правды!
Елена с интересом анализировало своё состояние. Она чётко сознавала, где она находится и что происходит, только какая-то истома снизошла на неё сверху. На мыслительном уровне всё по-прежнему оставалось ясным, но уровень действия был затянут какой-то ленивой поволокой. «Ты по-прежнему хозяйка ситуации», слышалось ей, «сделаешь всё, как задумано. Только задержись на миг, дай произойти чему-то важному». В этом было что-то похожее на беззаботную расслабленность от выпитого вина.
А Метастигей всё набирал разгон.
– Я, как ты правильно заметила, нездешний, мне не известны ваши местные традиции, условные договорённости, заработанные в ходе игры репутации и всякие там престижи. Я вижу реальность, а о ваших иллюзиях могу только строить предположения. Вот это твоё красненькое платьице, наверно, означает много фантов, стоит много жетонов, заслуживает много игровых очков в ваших грёзах. Как человек мягкий и сердобольный я не хочу вас резко будить, окатывая ушатом ледяной правды. Поэтому, когда я назвал тебя женщиной, это было всего лишь лёгкое прикосновение к плечу, тихий призыв приоткрыть глаза, нежное разгребание сновидений. А ты сразу завелась, не дав мне донести до тебя реальность высшего порядка, показать истинную основу всего, которая обычно завалена нагромождениями привычек и условностей. Она, как подземная часть фундамента, грубая и неотёсанная, её незачем благообразить. Как всё фундаментальное, она находится под поверхностью, ей позволительно иметь неприглядный вид, поэтому она часто выглядит похабной, но именно на ней зиждется здание жизни, все его декоративные кирпичи опираются на эту истину.
Бродяга явно упивался собственным красноречием, и Елена не выдержала:
– Хорош трепаться! В чём твоя фундаментальная правда? Смысл будет, или только ворох упаковки?
– Смысл? Получай самый основной смысл: у меня есть, что́ воткнуть, у тебя – куда воткнуть, в этом истина и суть! Кстати, рифма – бесплатно, это подарок фирмы клиентам с затруднённым запоминанием элементарных вещей… Вот она, родимая! Это и есть вся правда жизни, а всё остальное – придуманная шелуха, макияж и косметика, завихрения сюжета! Я – драматург, моя специальность – пикантные приправы к этой незамысловатой правде жизни! Но настоящая приправа должна подчёркивать вкус основного блюда, а не перебивать его. Чтобы процесс втыкания не выглядел простым механическим действием, которым он, собственно, и является, чтобы он предварялся и сопровождался трепетным замиранием сердца, душевным восторгом, блеском влюблённых глаз и прочей романтичной хреновиной…