1
Наверно, забегать вперёд – это неправильно и губительно для интриги сюжета, но далее описанные сцены будут стоять перед глазами умирающего императора Констанция Хлора. Как укор и напоминание о чём-то важном, что не свершилось и упущено навсегда.
Но это будет ещё не скоро, а пока нет никакого императора, а есть молодой узкополосный трибун (tribunus angusticlavius) Констанций.
У него дар технического чутья в сочетании со знаниями и трудолюбием, он легко может просчитать прочность и устойчивость любой конструкции, хоть по методике Герона, хоть по правилу теней. Вообще-то статика для него давно пройденный этап, сейчас он увлёкся баллистикой – изучением поведения метательного снаряда во время полёта. Поэтому его ценят в подразделении плюмбатариев, метателей дротиков со свинцовым грузилом.
Но не следует думать, что Констанций чёрствый технический сухарь. Он обожает поэзию, может с закрытыми глазами читать элегии Овидия или оды Вергилия.
Вот наш молодой офицер входит в палатку, над которой развевается белый флаг, который в те времена вовсе не означал капитуляцию. Он отмечал командирский шатёр, преториум, попросту говоря.
За столом в этой генеральской палатке сидит префект лагеря (praefectus castrorum) по имени Тускулан. Этот префектус кастрорум формально считается в легионе третьим по старшинству командиром после легата и широкополосного трибуна, но с точки зрения опыта и военных знаний этот чин, несомненно, наивысший. И вот, этот видавший всякие виды профессионал подводит трибуна к окну палатки и показывает на плац.
– Сегодня прибывает большая партия тиронов, новобранцев, значит, зелёных. Я хотел бы, Констанций, чтобы ты ввёл их в курс дела.
Констанций – рослый и плечистый парень, одетый в короткую военную тогу-трабею1, под которой виднеется туника с двумя узкими вертикальными полосками пурпурного цвета. Это военная форма трибуна – офицера, который обычно командует двумя когортами. Для большинства трибунов должность в легионе была лишь очередной ступенькой служебной лестницы, и вся военная наука быстро забывалась при присвоении следующего звания эдила. Но не таким был трибун Констанций – он вникал во все тонкости военного дела и с азартом соревновался с самыми опытными легионерами, прослужившими в армии не один десяток лет. За это его уважали подчинённые и ценили старшие по званию командиры.
– Почему я, ведь есть у нас более опытные центурионы? – заскромничал Констанций.
– У тебя лучше язык подвешен, – улыбнулся Тускулан.
– Только язык? – разочарованно спросил трибун.
– Как у тебя все остальное подвешено – я не в курсе, но тут надо найти слова, которые вдохновили бы призывников на усердное освоение своей профессии. И ещё один интимный вопрос: когда ты, наконец, ангустиклавку пришьёшь к тунике?
«Ангустиклавка» на казарменном жаргоне как раз и означала узкую полосу туники, символ офицерского звания.
– Бывают ситуации, когда мне тактически более выгодно не выглядеть военным, и тогда я её, эту полоску, снимаю для маскировки, – пояснил Констанций, доверительно понизив голос. – Например, преподаватели физики почему-то боятся военных и начинают путать массу с весом.
Однако Тускулан не поддержал игривый тон подчинённого.
– А что, если я начну расценивать каждое такое снимание знака отличия как дезертирство из армии? – жёстко спросил он. – Сделай так, чтобы мы на эту тему больше не говорили! – потом посмотрел на сникшего трибуна и немного смягчил выражение лица. – Армия, Констанций, опирается на дисциплину и устав, неужели ты до сих пор этого не понял?
– Уставом врага не одолеть, – насупился Констанций. – Победу приносят только нестандартные решения!
– До нестандартных решений дорасти надо! – разозлился Тускулан. – Нестандартность должна естественно произрастать из стандартности! А если каждый сопляк начнёт засорять армию своей неповторимостью… – префект посмотрел на мрачного трибуна, осадил нарастающий гнев и улыбнулся. – Ну, что скривило твои уста и раздуло твои ланиты? Так, кажется, твои поэты любимые пишут. Имеются какие-то вопросы?
– Тебе по уставу или по совести, командир?
– Конечно, по уставу!
– Тогда: слушаюсь, мой командир! – гаркнул Констанций, резко развернулся и направился к выходу.
– Стой, Констанций! А если по совести?
– А по совести дольше будет.
– А я не тороплюсь. Излагай!
– Хорошо, излагаю: для творческого применения талантов на поле боя, полководец должен чувствовать себя хозяином ситуации. А эта солдафонщина вытравливает всякую инициативу, она душит в зародыше будущего полководца! Его уже никогда не будет, талантливого стратега! Следовательно, твоя дисциплина подрывает боеспособность войск на будущие времена. И ради чего? Чтобы порадовать начальственный взор пришитой по уставу ленточкой? – Констанций покачал повёрнутыми вверх ладонями, как бы сравнивая веса в них. – С одной стороны успех в бою, с другой – какая-то дурацкая ленточка.
– Инициатива и творчество, это, конечно, хорошо. Только это для отдельных лиц, достигших определённой степени зрелости, а вот порядок в армии – всеобщий принцип. А от твоего расслабленного вида даже мне, упоротому солдафону, так и хочется не выполнить приказ, драпануть куда-нибудь в самоволку… Ну, посмотри сам: ты с этой ленточкой похож на разомлевшую шлюху из вашей «Кианозавры», «Голубой Ящурки», которая вылезла из ванны и набросила на шею полотенце.
– Я в «Кианозавре» ни разу не был! – обиделся Констанций. – Разомлевших шлюх никогда не видел. Всё свободное время я провожу в механических мастерских.
– Ну, это уже перебор, – встревожился Тускулан. – Разностороннее надо жить… А про задавливание инициативы в зародыше я понял, мы этот разговор ещё продолжим… Ступай, трибун.
Однако, Констанций не собирался уходить.
– У меня остался всё тот же вопрос, командир. Мы три дня назад разговаривали. Мне нужен военнопленный Сурханд.
– Если ты на нём собираешься дротики испытывать, то ни одна коллегия не утвердит протокол испытаний. Знаешь, почему? Потому, что он доходяга, его щелчком пальца можно завалить.
– Он мне нужен как источник информации. Я хочу, чтобы наши плюмбаты были смертоноснее персидских чакр, рассекательных дисков.
– А с чего ты взял, что он что-то понимает в метании чакр. Кажется, он какой-то простой конюх. Сам факт, что за него никто не собирается платить выкуп говорит о его сомнительной ценности.
– Он говорит всего лишь об отсутствии богатых родственников. А вот настоящий факт: он служил в горном отряде «Таганар-бастам». Ты ведь должен знать… Ребята, которые хоронили наших павших в ущелье Файсон, рассказывали, что у многих было снесено полчерепа, некоторым вообще голову отсекло… Поэтому мне нужен именно Сурханд, он персидский военнопленный, а где я ещё возьму персидских военнопленных, если мы сейчас с Персией дружим. Этого бедолагу захватили где-то в Каспийской Албании.
– Ты дотошный, прилипчивый и нудный, Констанций. Женщины таких не любят.
– Это их проблемы, а у меня забота поважнее – военная мощь державы!
2
Вначале Сурханд вёл себя настороженно и сдержанно, как и подобает порядочному пленному, но потом доброжелательность Констанция начала провоцировать в нём откровенность, местами переходящую в наглость.
– Римляне никогда не одолеют Персию! – заявил он после очередной чаши вина.
– Вот как? – доброжелательно поинтересовался Констанций, пережёвывая спаржу. – И в чём причина?
– В ваших упорных предрассудках! В пустоверии, что всё римское – самое лучшее! Гордость вам важнее пользы!
– Смешные вещи ты говоришь, Сурханд! Мы даже военного бога, Митру, у вас позаимствовали! Мы сугубые практики и эмпирики!
– Практики?! Тогда почему вы не применяете метательные чакры? Они же смертельнее ваших плюмбат, ты же должен знать, ты же артиллерист! Вы на них тоже губу оттопыриваете, как на лук?!
– Нет, не оттопыриваем. Пробовали мы ваши метательные диски, я лично испытывал.
– И что?
– А ничего! Встретив в своём полёте любую ничтожную веточку, они начинают кувыркаться. А плюмбаты сохраняют траекторию даже в лесной чаще. Вот такие результаты испытаний, вот такая правда жизни!
После этих слов Сурханд разразился хохотом.
– Чакра… Кувыркаться… от веточки…
Потом, справившись с весельем, спросил:
– А из какой фанеры вы делали эти чакры? Из липовой, наверно…
– Мы делали их из той же стали, что и мечи, – ответил Констанций, внутренне восхищаясь своим спокойствием.
– Да-а, тогда совсем другое дело! – говорил Сурханд с откровенной издёвкой. – Вот и подошли мы к главной причине, с которой начали. У нас в Персии из такой стали ковырялки для зубов делают. А у вас мечи. Ещё есть вопросы?
– У нас был профессиональный разговор, а ты его закончил лозунгами и пропагандой! – сказал Констанций с раздражённой обидой.
– Зря ты так обо мне думаешь. Я остаюсь в профессиональных рамках, никаких лозунгов. Ответь мне, без лозунгов, как вы испытываете качество стали, как проводите закалку, отпуск? Насколько должно изгибаться лезвие меча по вашим нормативам, как контролируете зернистость металла, какие на стали появляются узоры после протравливания аджикой?
– Я не металлург, я – баллистик! – гордо ответил Констанций.
– Вот и распалась ваша империя на радость справедливости! Вы разделились на команды – метателей, оружейников, металлургов – и теперь будете перебрасывать проблему, как дети игральную тыкву. А Персия спаяна единой целью, там нет баллистиков и металлургов, там все персы. Там похоронные команды выискивают среди павших бойцов каждый кусочек индийской стали, даже в виде шпильки, даже в виде кольца или браслета. Потому, что они персы. А потом другие персы откуют из этой стали такие чакры, что камень будут рассекать. А персы-точильщики так их заострят, что они не только ветки, а волосы будут срезать! Ты никогда не видел, как стригут причёски летящими дисками на празднике огня?.. Всё, теперь я успел сказать, что хотел, можешь теперь меня зарубить своим убогим римским мечом!
– За правду не рубят, – задумчиво ответил Констанций. – По крайней мере, пока всю её не вытянут. Почему ты называешь мой меч убогим? Он сделан в испанском Толете, выкован искусными кузнецами. И металлурги там славятся на весь мир. Объясни, чем они хуже индийских, если ты профессионал, если правда за твоими словами?
– А ты поймёшь, ты же не металлург? Ты хоть знаешь, что такое тигельная сталь? Именно тигель сохраняет свойства металла, заказанные изготовителем. А в твоём туалете железо выплавляют на кострах, как во времена мамонтов!
– Сурханд, – задушевно сказал Констанций, – не забывай, что тебя прислали сюда только для того, чтобы испытать на тебе, как действует стрела, пропитанная соком молочая. И только я, узнав о твоей военной специальности, попросил командование пощадить тебя. В надежде на то, что ты прояснишь кое-какие технические нюансы персидского метательного оружия. Понял суть дела?
– Понял, начальник. Как только вы узнаете всё, что вас интересует, вы нашпигуете меня молочаем. И какой мне резон выдавать вам эти нюансы?