000
ОтложитьЧитал
Не призвал он, хотя мог, и двенадцать, как сказано, легионов ангелов для своего освобождения, не помешав, таким образом, исполнителям и пройдя в итоге земной путь до конца по всем его земным законам, одновременно преподав человеку урок смирения, законопослушания.
Задержанный сделал чистосердечное признание, что он – сын Бога, на основании чего его и обвинили в кощунстве. Он также не отрицал, что собирался разрушить храм и в три дня выстроить другой, нерукотворный…
Другое дело, что иерусалимские законники подошли к исполнению закона формально, расследование было проведено некачественно, предвзято, тенденциозно. Иначе следствие пришло бы к заключению, что обвиняемый – действительно сын Бога. Доказательств – чудес и сбывшихся ветхозаветных пророчеств – для этого было хоть отбавляй. Не хватало главного – воли. Воли – взглянуть на вещи, о которых говорил обвиняемый, смелее, шире, честнее… Смотреть душой, думать сердцем… Не отменить же закон пришел он, а усовершенствовать его, дополнить. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А он дерзнул нарушить привычный уклад, всколыхнул застоявшееся болото, растормошил вместе со своими бомжами сонное царство… Десять заповедей – мало, еще и продай да раздай бедным всё, что имеешь. Ничего себе! Нельзя жениться на разведенной. Как так? Моисей же разрешил… Сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А этот – любите врагов ваших… Не безумец ли?.. Мудрец был проблемным – такие заставляют думать, работать, такие не нужны… Элиты ждали Мессию, но не на своем же веку и не такого! И включился иммунитет чинуш – формализм.
Формальный подход в судьбоносных ситуациях очень удобен: не требуется самостоятельных ответственных решений, работы души. По сути, иудейские судьи не разбирались, а лишь делали вид, изображали правосудие. Я бы сказал, чиновники выполняли заказ своего руководства, но им ничего и заказывать-то не нужно было: они привыкли так работать – по старинке, по шаблону, будучи уверенными в своих действиях, в своей неоспоримой правоте, в том, что их никто никогда ни за что не осудит. Они же – власть, действующая в контексте власти, и их власть вечна! Отсюда и небеспристрастность, обвинительный уклон, процессуальные ошибки, лжесвидетельские подтасовки, ловкие передергивания, спектакли с разрыванием одежды, рассчитанные на публику… Да всё, что угодно!
В моих словах – лишь холодная логика, господин Хок. Попробуйте начать думать на эту тему, и логика сама будет вас преследовать, хотите вы того или нет.
Смотрите… В любой сфере есть качественное исполнение людьми своих обязанностей – творчески, с душой, в полном объеме… И есть формальное – для галки. Законник, выполнивший свою работу для вида, мало чем отличается от формалиста-эскулапа во время операции. Результатом такой профанации неизбежно станет брак. И оба этих специалиста тем самым попирают законы морали, нравственности, профессионализма… Общество, где всё делается ради формы, непонятно с какими «задними» целями, – безнравственное, аморальное. А те, кто любит кивать на отсутствие условий для качественного исполнения обязанностей, – любители самооправдаться. Но часто – это оправдание равнодушия. Только мы на многие вещи равнодушно смотреть не можем.
Мы не только не желаем нарушать законы, но как раз хотим, чтобы они четко исполнялись, – не как книжниками и фарисеями… Малейшее отклонение, любая юридическая ошибка, не говоря уже об умышленной, могут повлечь за собой непоправимое. Поэтому – хотят того официальные исполнители или нет, знают они об этом или не знают – мы помогаем им довести начатое до логического конца, принуждаем, если хотите, к правосудию: чтобы закон восторжествовал, зло получило по рукам, невиновный избежал неправедного суда…
Нет, с казнью конкурента из Назарета жизнь не остановилась – наоборот, засияла новыми красками, состоялось торжество искупления и спасения человеческого рода: смертью попрана смерть! В три дня явлен храм нового мировоззрения… Но эта казнь на кресте, кроме прочего, продемонстрировала, как при формальных подходах легко поломать чью-то жизнь, расправиться с без вины виноватым. И что тогда?
Кажущийся на первый взгляд безобидным, формализм на самом деле – самое подлое из зол. Это обман и самообман, который легализует ложь и губит душу. Понтийский Пилат, утвердивший приговор, тоже, как бы, поступил по закону. Ничего личного! Формально упрекнуть префекта не в чем: всего лишь завизировал решение синедриона. Однако каково жить и умереть со страшным грузом на душе?
– Но если всё так очевидно, почему же люди до сих пор не видят очевидного? Две тысячи лет!
– Не готовы… По ветхозаветному закону, от евреев требовалось обрезание крайней плоти, и сын еврейки Мирьям сам был обрезанным в соответствии с законом. Но пришло время открыть людям, вернее – напомнить, что есть еще и обрезание в сердце. И тут выяснилось, что понять и принять абстрактный постулат гораздо сложнее, нежели то, что выбито зубилом на скрижали и заверено начальством. Одно дело – соблюдать закон по букве, другое – жить с законом в сердце. Чувствуете разницу?
«Пришел к своим, и свои Его не приняли»… А приняли бы сегодня? Не уверен. Кому нужны проблемы? Ведь он снова придет со своими простыми и такими сложными задачками, чтобы люди трудились душой, думали сердцем… Придет растормошить сонное царство, всколыхнуть болото, покуситься на привычный образ жизни…
До сих пор люди делают то, что им привычнее. Этим, кстати, обусловлена свобода выбора… Скажем – пройти мимо страждущего, говоря самому себе: «С какой стати я должен не проходить?» И формально прохожий будет прав: действительно, с какой стати? Это его маленький законный выбор. А может, просто равнодушие?
Икс пристально посмотрел на Алекса своим пронизывающим взглядом:
– И неловко человеку, и голову отворачивает… а всё равно проходит мимо… Но зря переживает – никто его не осудит, многие поступают точно так же. Потому что равнодушие – это древняя привычка. И дух формализма в сочетании со свободой выбора – неискореним. В большей или меньшей степени так было и так будет. До каких пор – решать самим людям…
Думаю, многое бы изменилось в нашей жизни, если бы свободу выбора мы не понимали так однобоко. Это не право, дарованное свыше как некая привилегия. Скорее – это жесткие бескомпромиссные рамки. Да, человеку дана свобода выбора, но выбора будущего наказания или награды за свои поступки. Совершая поступок, человек совершает этот выбор…
К счастью, нам дается возможность пересмотреть свои взгляды, исправить ошибки. Главное – успеть воспользоваться. Бог любит людей: учит, а не наказывает.
***
Алекс задумался… Рассуждения Икса были для него непривычными…
– А как же всё-таки вы узнали о готовящейся встрече убийцы со свидетелем? – с трудом скрывая волнение, перевел он тему разговора.
– Я не могу вам об этом сказать. Опять же, для нашей и вашей безопасности. Скажу только, что наши люди не сидят сложа руки. А людей у нас достаточно. В операции по спасению свидетеля мы не знали только одного – кто именно этот свидетель. Но блестящая работа Марка, очевидцем которой вы стали тогда, в автобусе, помогла завершить начатое.
– А та женщина, у которой Марк украл кошелек, как она связана с этим делом?
– Это та же дама из уличной кафешки. На нее вы утром пролили капучино… Не поверите – обычная домохозяйка, согласившаяся подсыпать яда человеку, не сделавшему ей ничего дурного, за сумму, равную стоимости путевки на курорт. Бедолага давно не отдыхала… Свидетель продает свою квартиру. А она встречалась с ним под видом риелтора… Кстати, час назад ее тоже пытались устранить как ненужного свидетеля. Но тот, кто должен был совершить преступление, уже дает показания в полиции. Будем надеяться, мои бывшие коллеги доведут дело до конца… Так вот, фото свидетеля эта женщина хранила в сумочке. Но опять же – стечение обстоятельств: в общественном транспорте водятся карманники… А заполучив фотографию, мы установили и личность последнего свидетеля, – такие возможности у нас тоже имеются. Остальное было делом техники, с которым справился даже такой новичок, как вы. За что вам отдельная признательность. Причем не только моя и моих друзей, но всего общества, которое ничего не знает, но главное – избавлено от очередной партии мерзавцев. И вы этого, Алекс, не можете не оценить.
– Я рад, что зло получило по заслугам. Но эту радость всё же омрачают мысли: у меня ведь появилось столько проблем…
– Неужели вы думаете, что мы вас оставим наедине с ними? Впрочем, есть один маленький нюанс.
– Какой?
– Наши люди, естественно, уже навели о вас справки…
– Чего же я о себе не знаю такого, о чем бы я вам сам не рассказал?
– Ну, например, того, что вас уже нет.
– Еще одна веселая шутка за последние несколько дней. Но я уже ничему не удивляюсь.
– Это не шутка, – серьезно взглянул на Алекса Икс. – Вас официально нет в живых… В холле вашего офиса в Тавреле висит вот такущий ваш портрет в черной раме, а рядом в вазоне – огромный букет черных гладиолусов. На кладбище на вашей могиле, где вы – в цинковом гробу, – венки «от любящей жены», «от друга Джека», «от скорбящих подчиненных», которым вы при жизни постоянно урезали зарплату… Безутешная вдова Марта Хок как раз сейчас ждет в гости ваших сослуживцев, чтобы помянуть добрым словом любимого мужа и человечного руководителя, погибшего от рук негодяев, истерзанного ими до неузнаваемости… А ваш компаньон Джек Сименс как может утешает безутешную вдову… Да, и еще… Исполняет ваши обязанности в компании также ваша супруга… И я полагаю, вы понимаете, что похоронили вас сегодня не для того, чтобы увидеть воскресшим.
– М-да… – потупив глаза, вздохнул Хок. – Уже и похоронили. Что же теперь делать?
– Мы поможем вам «воскреснуть». Но прежде я попрошу вас немного задержаться у нас. Мне нужно разобраться в одной запутанной истории десятилетней давности.
– Это как-то связано с МакКолли?
– Да. Так получилось, что МакКолли нужны вы, а мне нужны от него некоторые объяснения.
– И я стану вашей приманкой…
– Принуждать я вас не могу. Дело небезопасное. Поэтому это должно быть вашим решением. Но если всё пройдет хорошо – а я постараюсь всё сделать как можно лучше – то обещаю: вы скоро будете дома, вернетесь к своей привычной жизни. У вас есть время подумать, и вы вправе отказаться…
Алексу на самом деле такой расклад был даже на руку. Он понимал, что дома его никто не ждет: неизвестно, какие шаги предпримут люди, решившиеся на убийство из-за денег. А быть призраком – всё-таки означает иметь некоторую инициативу.
С другой стороны, думал Хок, помочь Иксу разобраться с МакКолли – тоже дело хорошее, будет знать, как грязные заказы выполнять. Очевидно, что и в его судьбе этот оборотень сыграл какую-то недобрую роль. Икс не успокоится, пока всё не выяснит…
Но главное – появилась возможность разобраться в самом себе… Хоку всегда было плевать на других. Чьи-то проблемы мало его заботили. Комфорт, дивиденды, карьера – другое дело. В погоне за большим Алекс не замечал малого, не смотрел по сторонам. Но последние события словно содрали эти вросшие в лицо шоры, заставили смотреть шире. Его поступок стал, возможно, последней каплей в потоке таких же капель, и всё произошедшее с ним – далеко не случайность. Но наказание ли это? А если действительно – шанс?
Хок еще сильнее утвердился в мысли – во что бы то ни стало разыскать того человека из перехода. Что-то же он хотел ему сказать… Алекс должен был его увидеть и выслушать, помочь, чем сможет, хотя в помощи сейчас нуждался он сам. А без новых друзей, понимал он, осуществить поиски будет сложно.
– Мне не нужно время на размышление. Я принимаю ваше предложение, – ответил Алекс.
– Я знал, что вы согласитесь, – пожал Икс ему руку. – Старик Шуберт тоже пожал бы вам руку.
– Но при одном условии…
– Каком же?
– Вы обещали продолжить рассказ об этом человеке.
– Что ж, – улыбнулся Икс, – извольте.
***
…Свет фонаря вырвал из темноты фигуру в черном костюме. Это был человекоподобный робот, которого Шуберт некогда создал своими руками. Робот рассказал Шуберту о том, что произошло в лаборатории после того, как их вывели из строя и замуровали.
В спешке кого-то из них не отключили. Он-то и подключил остальных. Оказавшиеся без хозяина, но запрограммированные на автономное существование, машины самоорганизовались и полностью восстановили выведенную из строя электронную оснастку подземного производства.
Допущенная человеческая небрежность могла привести к чему угодно. Цеха и отсеки уже находились в состоянии полной готовности, и будь у роботов сырье, дело без сомнения дошло бы до производства смертоносного оружия. Но сырья, к счастью, не было, и гомункулы занимались тем, что совершенствовали собственную оснастку, поддерживали внутренний порядок, мирно сосуществовали в своей девятиэтажной стране…
Коммуна из ста двадцати совершенных машин, ожидая возвращения хозяина, день и ночь продолжала свой жизненный цикл. Только время шло, а Шуберт не возвращался. Тогда один из образцов заявил, что он теперь тут главный. На общем собрании машин этот робот продемонстрировал метку в виде черного креста на своей груди – дескать, этим знаком незадолго до ухода удостоил его сам Хозяин, что свидетельствует о доминирующей роли носителя. Впрочем, аналогичные отметины обнаружили на себе еще семеро. Тогда машины поделили здание на восемь секторов. Обладатели крестиков, освободив себя от общих работ, принялись за налаживание порядка в своих вотчинах.
Заняться в подземелье было особо нечем. Поэтому забавлялись тем, что приказывали остальным то ходить строем, то бегать наперегонки, то качать их на руках… Не запрограммированные на сомнение, остальные безропотно подчинялись причудам меченых, а те, уверовав в свою исключительность, фактически узурпировали власть в подземном городе. При этом ни о каких бунтах со стороны подчиненных речи не шло: роботы должны кому-то служить, а поскольку таких крестиков ни у кого больше не было, то служили тем, у кого они были.
– Вот глупые машины, – улыбнулся Шуберт, выслушав рассказ Семнадцатого. – Крестиками я пометил недоделанные образцы. В них не хватает кой-какой начинки. Ее я собирался доустановить, но не успел…
Первым делом Шуберт объявил общий сбор. На нем он сказал роботам, что их хозяин вернулся и теперь власть снова переходит к нему. Он поблагодарил всех за созидательный труд в его отсутствие и заявил, что восемь секторов, на которые была поделена девятиэтажка, за ненадобностью упраздняются.
Шуберт также сообщил роботам о их новом предназначении.
– Там, наверху, находится то, чего вы еще никогда не видели, – говорил ученый. – Это огромный мир людей, которым роботы призваны помогать. Вы – машины абсолютного добра. И вам скоро предстоит отправиться наверх, чтобы мир стал более совершенным и справедливым.
А тем машинам, что были с метками, Шуберт велел готовиться к операции по доработке, после чего, пожелав роботам спокойной ночи, всех распустил. Но произошло непредвиденное. Утром Шуберт обнаружил, что недавние начальники пропали. Люк выхода наружу был распахнут. Сомнений не оставалось – меченые совершили побег.
Надо было срочно что-то предпринимать. Беглецы могли навести на секретную лабораторию кого угодно, и тогда бы все планы Шуберта рухнули. Еще одного потрясения он бы не пережил…
У Фрэнка имелось два варианта. Первый – отправиться за роботами в погоню, вернуть их и, доработав, сделать такими, как остальные. Но отправляться в погоню сразу за восьмью – всё равно что преследовать столько же зайцев. К тому же где их было теперь искать? Со вчерашнего вечера лил дождь, который смыл все следы.
Другой вариант – сделать так, чтобы машины забыли, откуда они и кто они такие. Функция самоочистки карты памяти была заложена в их электронных мозгах. Для этого Шуберту необходимо было всего лишь запустить специальную программу на центральном компьютере. Но это был и самый неприятный вариант. Шуберт понимал: обнулив карты памяти, он навсегда потеряет свои машины. Машина без памяти – всё равно что ушедший в дремучий лес больной амнезией.
Между тем времени на раздумье не оставалось. Нельзя было подвергать опасности остальных, ставить на грань провала всё, что задумал… И Шуберт выбрал второй вариант.
Ученый заперся в рубке контроля и включил центральный компьютер. Все эти годы исполнительные машины не прикасались к двери с табличкой «Роботам вход запрещен», и всё здесь находилось в рабочем состоянии.
Шуберт уверенно набирал на клавиатуре нужные комбинации. Одна за другой рвались связи с теми, кто был для изобретателя, как его собственные дети, – дети, которых у Шуберта никогда не было. Неизвестно, что станет с ними в мире взрослых людей, который гораздо сложнее их девятиэтажки…
Нет, Фрэнк не сомневался в совершенной системе жизнедеятельности сбежавших роботов. Но инженер не успел сделать главного – установить внутренний блок пороков и страстей на материнской плате их самообучающегося искусственного интеллекта.
***
И вот связь с последним роботом оборвана. «Очистка карты памяти прошла успешно», – резюмировал механический голос компьютера, и старик Шуберт закрыл лицо руками. Он плакал…
– Лишиться сразу восьми машин! Понимаю… Но чего же он всё-таки хотел добиться, командуя роботами со свалки? – недоумевал Хок.
– Пройдя через черную полосу измен и предательства, зависти и подлости, Фрэнк загорелся идеей обустроить жизнь вдали от людей, сплотив вокруг себя таких же, как он сам, жертв обстоятельств, маргиналов-единомышленников, оказавшихся в зазеркалье, – людей, может, и утративших что-то вокруг себя, но не внутри, – объяснял Икс. – А роботы нужны были, чтобы помочь если не найти себя, то хотя бы не потерять. И он приступил к работе…
Произведя необходимую переналадку, Шуберт выпустил свои машины в свет. Человекоподобные существа, снабженные высокотехнологичной системой адаптации в социуме, рассредоточились в мире людей, снабжая своего хозяина информацией о тех, кто нуждался в защите и поддержке, о тех, кого следовало призвать к ответу…
С помощью роботов собиралась информация о назревающих конфликтах и трагедиях. Агенты под видом бродяжек день и ночь, в три смены, защищали порядочных людей от негодяев, спасали от непоправимого…
Всё делалось тайно и выглядело, как случайное. Люди благодарили за это судьбу и Бога. Спасенные, вырученные, поддержанные – они не догадывались, что за случайностью кроется кропотливая работа целой армии ангелов-хранителей во плоти, – людей, чьи судьбы в свое время также были на волоске…
Свалка пополнялась теми из них, кому уже некуда было деться в верхнем мире. Они словно умирали для всех и воскресали в новом теле. Строители, инженеры, юристы, врачи, актеры… люди действия. Бездельники, пьяницы и иные разрушители, не желающие ничего менять в своей жизни, не могли прописаться в этой артели…
– Люди должны были остаться здесь навсегда? – насторожился Алекс.
– Не волнуйтесь, навсегда прописываться на свалке никто никого не заставляет. После решения своих проблем люди могут покинуть временное пристанище. Это их право. Мы с радостью помогаем им обрести новую жизнь. Но, как правило, большинство продолжают с нами сотрудничать. У человека, прошедшего через беды и трагедии, меняются взгляды на многие вещи… А желающие могут остаться. У нас таких тоже немало. Цель этих людей – сделать мир лучше и чище, со свалки добиваться этого проще.
– А на какие средства существует свалка?
– Всё просто. Она существовала и существует за счет тех же роботов. Наши машины под видом обычных людей давно и успешно трудятся в различных структурах – инженерами, программистами, топ-менеджерами… Машины для разведки и добычи средств на добрые дела. Достойное перерождение для производителей химоружия… Пойдемте, я вам что-то покажу…
Ричард Икс подошел к старинному книжному шкафу и прикоснулся к одному из фолиантов. Шкаф оказался потайной дверью, которая начала плавно отъезжать куда-то внутрь и в сторону. Икс пригласил Алекса следовать за ним в образовавшийся проем. То, что увидел Алекс за книжными полками, его поразило.
В просторном светлом зале стояли, сидели, ходили, бегали… десятки человек. В помещении царила атмосфера бесконечной рабочей суеты. Люди в белых халатах сновали туда-сюда с какими-то бумажными свитками, с кем-то общались через змейки головных микрофонов, сосредоточенно шлепали по клавишам клавиатур… Перед сидящими за столами было сразу по два-три монитора, пульты с бесконечным количеством кнопочек, тумблеров, рычажков, созвездиями мигающих разноцветных лампочек… На стенах словно парили гигантские плазменные телеэкраны, на которых, сменяя друг друга, мелькали различные картинки с ничего не говорящими непосвященному человеку сюжетами. На одном Алекс уловил антураж некоего солидного учреждения с множеством народа, на другом – чье-то продвижение вдоль оживленной улицы. Рядом – какой-то мужчина что-то рассказывал невидимому собеседнику… Виды сбоку, сзади, сверху…
– Из этого центра управления мы и ведем наши наблюдения за роботами, – не дожидаясь вопросов, начал Икс, – а через роботов – за внешним миром. Сюда стекается вся информация непосредственно от машины или со станции слежения. Данные обрабатываются, анализируются и используются для формирования управляющих команд, которые отсылаются обратно. Процесс, поверьте, сложный, кропотливый и необычайно ответственный. Пройти в зал не приглашаю – можете немного понаблюдать отсюда. Но без вопросов… А пока будете смотреть, я, если позволите, завершу рассказ о старике Шуберте.
Алекс узнал, чем закончилась история человека, совершившего невидимую революцию в науке…
К сожалению, Фрэнк Шуберт не был таким же совершенным, как его создания, и годы неумолимо брали свое. Однажды ученый сильно простудился. Умирая, бразды правления предприятием на совете бродяг он предложил передать Ричарду Иксу, за несколько лет снискавшему доверие и уважение, доказавшему, что лучший. Все проголосовали «за», и старик Шуберт тихо покинул свалку… Он отправился к своей любимой Маргарет. Лишь одна мысль мучила старика до последнего дня: что оставил он после себя в этом мире?
– Но теперь я бы всё же хотел сообщить то, для чего вас позвал, – продолжал Икс, приглашая жестом вернуться в кабинет. – Как, вы думаете, звали того свидетеля, оклеветавшего меня в суде?
– Как?
– Его звали Фуфлон. Как вам такое совпадение? Что-то мне подсказывает, оно не случайное. Комиссар полиции и уголовник… Я должен наконец выяснить всю правду.
– И что вы намерены сделать?
– Об этом вы скоро узнаете. Как я уже говорил, я рассчитываю на вашу помощь. А пока будьте нашим гостем… С центром управления вы уже ознакомились. Теперь, если есть желание, можете поучаствовать в наших акциях. Марк высокого мнения о вас. Он считает, что вы – прирожденный спасатель, и хотел бы поработать с вами в связке.
– Марк несколько преувеличивает. Но я с удовольствием составлю ему компанию.
***
У Алекса действительно неплохо выходило помогать людям. Синяк под глазом давно сошел, на свалке Хок поправился и приободрился. Облачившись в «спецодежду» и намазавшись вонючим кремом, вместе с Марком он каждый день отправлялся на различные задания и возвращался с чувством, которое сложно передать. И было от чего.
В череде горячих теленовостей мелькали и вот такие…
«Полиция пресекла незаконный оборот изотопа Осмий-187…»
Сообщалось, что откопали закладку с порошком, роясь в контейнере с отходами, городские бездомные. За мусорными баками полицейские установили наблюдение. В результате вышли на покупателей и продавцов – членов международного преступного синдиката.
Опасный металл предназначался для отправки за границу и последующей перепродажи. Осмий-187 можно использовать для производства ядерного оружия. Сотни террористических группировок по всему миру желают иметь его в своем арсенале. Что было бы, если б не бдительные полицейские?
А на городском празднике правоохранители обнаружили взрывное устройство, заложенное в сквере под лавкой. В случае взрыва, до которого оставались считаные минуты, пострадали бы сотни отдыхающих, женщины, старики, дети… За проявленную бдительность стражей порядка представили к правительственным наградам. Не указали в телесюжете лишь на одно маленькое обстоятельство: на той лавочке тогда, по странному стечению обстоятельств, отдыхал какой-то бродяжка. Полицейские обнаружили бомбу после того, как подошли согнать грязного бездомного, чтобы тот не портил картину праздника…
Сообщали СМИ и о предотвращении рейдерского захвата фабрики детских игрушек. В этом случае информация о готовящемся преступлении была получена от «неустановленного источника».
Когда коррупционеры в сопровождении полицейских заявились на фабрику, их уже поджидали репортеры из дюжины информагентств с неудобными вопросами. Рейдерский захват обернулся для его организаторов возбуждением уголовных дел и громкими разоблачениями во властных структурах. Правда, никто из журналистов не узнал, что в тот же день была спасена жизнь директора фабрики.
Когда доведенный до отчаяния руководитель уже было собирался сигануть с высокого моста в бурные воды реки, его окликнул какой-то бездомный, случайно оказавшийся рядом.
– Какой суматошный день, – обратился он к самоубийце, – сначала одни полицейские пришли на фабрику игрушек, потом – другие, которые повязали первых. Часом не знаете, что там происходит?
Когда директор позже вернулся в офис, то уничтожил свою предсмертную записку…
После работы Алекс, как мог, пытался наладить собственный быт – читал книги, играл с Марком в шахматы, начал даже сочинять стихи, которые читал товарищу…
Неведомо откуда,
На лешего похож,
По тротуарам людным
Идет усталый бомж.
Лишь сумеречный город
Луч солнца опалит,
Обходит он дозором
Владения свои.
В чугунной грязной урне
Пороется рукой –
И с торбою дежурной
Плетется уж к другой.
Сквозь кучи экскрементов
Нырнет в помойный бак,
Сгоняя конкуренток –
Бомжующих собак.
Прохожих взгляды-плети,
Родители брюзжат:
«Ах, не смотрите, дети,
На грязного бомжа!»
…Когда-то в давнем прошлом
Склонялась мать над ним,
Звала своею крошкой,
Ребенком золотым.
А он смеялся звонко,
Как всякий из детей.
Зачем родился только –
Не спросит у людей.
Весь скарб еще не собран.
И бродит без конца
Подобие и образ
Небесного отца.
– Что для тебя значит надежда? – спросил как-то Алекс Марка.
– Надежда – это мечты, помноженные на труд. К сожалению, в основном мечты несбыточные. И яркое подтверждение этому – моя скромная персона, – театрально положив руку на сердце, поклонился Марк. – Сколько я ни трудился, но мои Клара, Люси и Винсент не со мной и неизвестно где и с кем… Но если зацикливаться на одних мечтах, можно сойти с ума. А от сумасшедшего много ли проку? Тем более в этом и без того безумном мире…
А однажды за ужином к столику Алекса и Марка подошла девочка лет четырех в красном платьице. У нее были грустные зеленые глаза и не по-детски серьезное выражение лица. Голову венчал большой белый бант.