000
ОтложитьЧитал
Моим родителям и друзьям
посвящается
Случайная симфония
Когда друг сказал мне: «Тебе нужно засесть за мемуары», я лишь скривился, как от дешевого пойла. «На кой черт, дружище? Ты думаешь, кому-то может быть интересно, чем я тут занимался все это время?». Он серьезно кивнул и ответил, что пора наконец поведать всему миру о той чуши, которая происходила со мной и моим окружением.
Может, он и прав. Чем мое детство, отрочество и юность хуже десятка подобных историй. Почему бы и мне не выступить «голосом поколения», тихим плачем по всему тому, что с нами было. И ещё громче заливаться слезами по поводу всего того, что так и не произошло.
Глава №0
В моем понимании качественные мемуары должны начинаться со слов «родился я в тихой деревушке на юге Италии, у подножия которой шумело море…» или «это был крупный деловой город, в котором каждый жил своей жизнью и никому не было дела ни до чего». Я не могу начать свои воспоминания с этих слов. За окнами моего дома шумели кладбищенские деревья-великаны, а неподалеку грохотала машина, забивающая сваи. Моя улица названа в честь руководителя польской компартии и не так давно она считалась окраиной, а теперь переместилась ближе к центральным местам. Но именно с этими местами и связано начало моей жизни.
У нас дома играла музыка, которую воспроизводил кассетный магнитофон, мы заряжали воду от экрана телевизора и я почему-то помню обрывок календаря 1990-го года. В Нагорный Карабах введены войска, в Литве начинаются протесты, по швам трещит страна, в которой я родился, а я сижу и возякаю по полу игрушечной машинкой. Яркие воспоминания тех лет – бананы, купоны, что-то плохое случилось, Кашпировский. Все это утонуло в тумане.
Вы будете удивляться – какие же мемуары в 30 лет? А вот такие – первая часть воспоминаний и биографии, а также переосмысление всего происходившего. Во-первых, я не верю, что в 60-70 лет можно так же досконально помнить, что с тобой случалось в детстве и школе – память уже не та, а некоторые клетки мозга и вовсе мертвы. Во-вторых, «хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах», можно просто не написать никакие мемуары, запланировав их на 65 лет и немного не дотянув до этого срока. Пусть уж лучше будет вначале первая часть, а там посмотрим.
Глава 1. Седое детство
С детством у меня связаны противоречивые воспоминания. Это было время неумелых знакомств, формирующейся дружбы и первых столкновений с тем, что мир жесток и неприступен.
С утра мы брели в детский сад. Хмурые, крикливые, неспокойные – мы волочились длинными струями из всех окружающих домов и неизбежно стекались в украшенные странными пиксельными рисунками здания детских садов, где нас ждали деревянные грузовики МАЗ, манная каша и общие туалеты. У нас на стенах висели советский флаг и герб, и мы были типичными «детьми перестройки» − рожденные на великом изломе великой истории великой страны.
Мы не ощущали этого величия, иногда мочились под себя, играли в войнушку и спали рядом с девочками. Правда, на разных кроватях, они обычно внизу, а мы – на верхних ярусах необычных выдвижных трехэтажных кроватей.
Именно в детском садике ко многим пришло понимание таких понятий, как «группа», «лидер», «богатые». У некоторых из нас были первые китайские машинки, другие таскали отечественный автохлам, а третьи подворовывали при случае и то, и другое.
В саду я впервые научился считать до десяти по-английски. Пожалуй, с тех пор я ни разу не делал таких же впечатляющих успехов в изучении чужого языка. Нам показывали картинки и говорили, что это слово «мак», а вот то, посложнее, − «самолет». Для неокрепшего детского мозга выучить слово в день – это, похоже, предельный максимум. Впрочем, я и до сих пор встречаю людей, которые услышат новое слово и потом ходят неделю, повторяя только его.
В те годы я мало общался. Я не знал, о чем говорить. О маках? Мы строили простые и односложные предложения и ждали родителей. Тупо садились с утра и ждали. Водили хороводы, дарили друг другу яблоки и металлических солдатиков. Бывало, что и дрались, но так, слегка, без мордобоя.
Уже тогда я понял, что лучшие женщины достаются лидерам и сами выбирают их. Мы, средние, могли довольствоваться неплохими подругами, но их любовь приходилось завоевывать. Или покупать. У меня было плохо и с первым, и со вторым.
Наши воспитатели и сами не знали, к чему нас готовить. Все было так мрачно и неопределенно. Вокруг нас вершилась история, могучие процессы сдвигали тектонические плиты социалистической формации, а мы спорили, кто сегодня возьмет самый большой грузовик. Мы стильно и интеллигентно одевались – колготки, рубашки, шорты. Просто не малышня, а юные модели. Я очень долго носил колготки, зато, наверное, у меня не будет простатита.
Мы фоткались. Приходили суровые дядьки, доставали страшные массивные аппараты, деловито заряжали пленку и наводили на нас объектив, заставляя улыбаться и не двигаться. Я улыбался как Бог – от моей искривленной ухмылки до сих пор бросает в дрожь. Потом приходили родители, вздыхали и платили за ЦВЕТНЫЕ фотоснимки начинающим нелегальным предпринимателям.
Именно в детском саду я познакомился с березовым и яблочным соками и влюбился в них без памяти. Они пьянили мозг, будоражили кровь и грели душу. Жарким весенним полднем нянечка выносила нам поднос с вожделенной жидкостью и мы жадно хватали ее. Самые ушлые и жадные умудрялись выпить по два стакана. В туалет они тоже бегали в два раза чаще.
Мы жили, дышали, сражались друг с другом, ждали лета и не любили пронизывающие зимы.
А потом в нашей комнате сняли советский флаг и герб…
Глава 2. Университеты «Погони»
И тут мы поняли, что жизнь изменилась. Все будто сбросили какой-то груз, правда, посерьезнели еще больше. Мои родители вздыхали, глядя на висевший обрывок календаря за 1990 год и что-то приговаривали. Я не понимал – ведь шел 92-ой. Зачем сокрушаться о том, чего нет.
Шло время. Родители и бабушка с дедушкой бывало куда-то суетливо бегали и приносили целый ворох продуктов. Ходили слухи, что отменят деньги, сделают это резко и неожиданно. Старые деньги исчезли в одну ночь, а у нас в доме появились непонятные картинки с цифрами. Взрослые будто играли с ними – вырезали, считали, а, бывало, носили целыми пачками. Мне объяснили, что это называется «купоны», что сейчас купить ничего нельзя, потому как денег нет. Но если ты обменяешь эти бумажки с цифрами, то будет и хлеб, и молоко, и чай, и сахар. Из всего этого я стабильно ел только сахар, поэтому и не парился особо.
Однажды дедушка с гордостью раскрыл кошелек и показал мне какие-то мелкие бумажки с зайчиком, белочкой, рысями. Он сказал, что так теперь выглядят наши, белорусские деньги. А я смотрел и не понимал – что это за зоопарк и почему деньги такие маленькие и игрушечные. Какие-то ненастоящие и больше подходят для дворовых игр. Но оказалось, что за них покупают вполне реальные продукты и вещи. А купоны отдали мне – пусть малой поиграется. И я вырезал, складывал «купюры» и чувствовал себя богачом.
В какой-то день в комнате детского сада появились новый гимн и флаг. Бело-красно-белое полотно и гордый рыцарь на коне. Нам сказали, что это вот, мол, теперь наши новые символы. Рассказали и про повязку Витовта, и про него самого на коне.
Примерно в это время я узнал, что «Запорожец» – не самая лучшая машина в мире.
Глава 3. Испытание иномарками
У некоторых родителей моих детсадовских друзей были машины. В основном они являлись порождениями советского автопрома и волжского автозавода в частности. У нас был двадцатилетний «ушастый» «Запорожец» – заднеприводный гигант далекого украинского города, легкий в управлении и починке автомобиль.
Однако вскорости на столичных улицах замелькали элегантные иномарки с непривычными для отечественного уха названиями. Мы благоговейно произносили «Мерседес», «Опель», «БМВ». В жвачках Turbo и Bombibom, которые мы иногда жевали, нам попадались Bugatti и Ferrari. Волшебный мир иномарок закружил нас в своем диком танце.
Мы все мечтали, что однажды будем управлять этими роскошными уличными лайнерами. «Забивали» машины для себя. Мы знакомились с техническими характеристиками и в первую очередь, разумеется, обращали внимание на максимальную скорость.
И вот, томным летним утром, нам напомнили, что скоро нам всем предстоит идти в школу.
Глава 4. Первоклассник, первоклассник, в школу ты идешь, будто бы на праздник
Я до сих пор не знаю, правильно ли поступили родители, отдав меня в 16-ую, а не в 127-ую школу. Я оказался в чужом районе, который находился в целой остановке от дома, я разом потерял всех детсадовских друзей, я был потерян и разбит.
1-ое сентября 1993 года был невыносимо пасмурным и хмурым днем. В другом садике, куда нас всех загнали, ярко горели лампы, неверный свет рассеивался плафонами, создавая желтый полумрак. Меня посадили с мальчишкой, который плакал и махал маме ручкой. Мне хотелось сделать то же самое, но я был обескуражен большим количеством новых и незнакомых людей и нервно сглатывал слюну.
Говорили какие-то речи, кто-то приглушенно всхлипывал, и было непонятно, что это за место, чем оно грозит неокрепшей детской психике и способно ли повлиять на будущее. С тех самых пор я словно всю жизнь стою на вокзале, встречаю и провожаю, здороваюсь и прощаюсь, люди мелькают, как вагоны скоростных поездов. Я не успеваю запомнить их имен, а они забывают меня уже на третий день. Временами я пытаюсь побежать за поездом, но он уходит, безвозвратно и навсегда…
Потом началась рассадка. Девочка, с которой меня посадили, была строга, сидела ровно и всегда держала руки сложенными по школьным канонам. Я, разумеется, проникся к ней симпатией, ведь мы сидели бок о бок, и сколько нам так предстояло сидеть, было неведомо никому.
Потянулась длинная канитель уроков. К обеду мои мозги кипели от всех этих логических задач, руки тряслись от бесконечных каракуль в прописях, сердце стучало от непривычных уроков физкультуры.
Мы постепенно знакомились. Парни мерялись длиной пеналов и крутостью автомобилей-моделек. Девочки сбивались в стайки и шушукались. В школу я впервые пришел в костюмчике со смешным ранцем с бабочками. Он был вместителен и прочен, я его любил.
В тихий час мы первое время, конечно, спали, особенно ближе к зиме. Но к концу первого года учебы самым престижным у пацанов было примерно за полчаса до подъема полностью одеться и лежать под одеялом в «готовом к употреблению виде». Мы даже соревновались, кто сможет одеться во всю одежду, вплоть до штанов.
Воспитатель из продленки раскусила нас довольно быстро. Кто-то неосторожно высунул облаченную в одежду руку и привлек внимание. Нагоняй последовал суровый. Но мы были почти второклассниками и все равно периодически одевались не в срок.
Мы оставались почти примерными детьми, почти не знали матерных слов и совсем не дрались. Правда, я как-то ругнулся некрасиво, за что был сдан учительнице, в свою очередь я свалил вину на кого-то из родных, была серьезная беседа, но мы, кажется, стали материться чаще и чаще.
А потом отец достал черно-белый монитор дюймов на 10, включил кассетный магнитофон, смахнул пыль с клавиатуры, извлек из шкафа новый джойстик и сказал, что теперь у нас есть компьютер.
Глава 5. Ребенок компьютерной эры
Что такое компьютер, я не знал. В процессе я разобрался, что это громоздкое устройство, которое несет в себе всякие полезные ништяки. Например, калькулятор на «тыщу миллионов» цифр или мозговыносящую игру, в которой бита выбивает мячиком кирпичики.
Современным детишкам трудно представить, что когда-то самая простая игра грузилась с аудиокассеты минут шесть-семь. Все это сопровождалось жутким перезвоном, который нисколько не напрягал, потому как мы с отцом с нетерпением ждали загрузки. Бывало, старый магнитофон «Маяк» отстреливал кассету, а это означало, что весь путь нужно было проделывать заново. Я сидел с открытым ртом, глядя на это чудо инженерии.
Праздник в доме наступал, когда папа подключал цветной телевизор. Игра становилась не черно-белой, а раскрашенной яркими красками. По выходным я играл около часа. В будни я не мог самостоятельно все настроить и подключить. Это были тяжелые дни.
Учеба начала даваться мне неплохо. Я выписывал корявки в тетрадках, но больше умел и любил читать. Я знал простейшие данные об окружающем мире, но буксовал на «трех кругах», в которых надо разместить фигуры так, чтобы они соответствовали условиям задачи.
Мне помогали родители. Это было тяжело – педагоги из них не самые лучшие. Тем не менее мы постепенно осваивали мир цифр, знаков, слов и предложений.
В конце года я забыл в классе машинку и решил вернуться за ней. Впереди было лето, а там, как нам сообщили, мы переходили во второй класс, в «настоящую» школу.
Глава 6. Начало школьного беспредела
Школа поразила меня деловитостью, обилием людей, контрольно-пропускным режимом в виде суровых вахтерш и необходимостью поднять руку, чтобы спросить разрешения выйти в туалет. Привычка контролировать свои естественные нужды очень помогает мне сейчас, особенно в районах, где с туалетами напряг.
Я научился выговаривать букву «Р» (спасибо логопеду), а мы оказались лицом к лицу с «Б» и «В» классами. Нас дразнили «ашками-какашками» и вообще считали за биомусор (ведь по глупой советской традиции считалось, что в «А» класс набирали лучших. Нас ставили в пример, и это неожиданно оказывалось плохо, если ты общался с ребятами из параллелей.
Во втором классе я пережил страшное унижение моей школьной жизни – меня на двадцать секунд закрыли в женском туалете. Я успел оценить его чистоту и приятность. В него было не страшно заходить, в отличие от мужского.
Старшеклассники с утра занимали позицию в темном предбаннике столовой и пугали нас красным фонариком-брелоком, с ревом выбегая навстречу. Мы слышали истории о том, что тех, кто не успел убежать, щекочут до потери пульса. Так я научился быстро бегать задолго до советов Форреста Гампа.
Нас ловили и мутузили дежурные, окрикивали учителя, нам не давали веселиться на переменах. Однажды я поднялся на третий этаж. Это было негласно запрещено, но уж больно интересно было попасть туда. Журналистский нюх привел меня в запретное царство очень быстро.
Там я увидел загадочные кабинеты, наполненные какими-то длинными жирафами (старшеклассниками), нереальное движение и симпатичных девчонок.
И тут на ровном месте я получил первую двойку.
Глава 7. Годы тумана
К счастью, на общей успеваемости это не сказалось. Я по-прежнему шел на грамоту, мне окончательно стала нравиться литература, а слова я писал правильно просто потому, что много читал.
Те годы практически стерлись из моей памяти. Помню, как бабушка с дедушкой переехали от нас в далекую и загадочную страну «Малиновка». Однажды я оказался на этом краю мира и с ужасом смотрел на кольцевую автодорогу. Здесь явно обрывался мир. Мне стало казаться, что в Малиновку меня отправляют в каникулярную ссылку. Я плакал, упирался и боялся не вернуться из этого места.
Мы постепенно находили общий язык с одноклассниками (разумеется, не со всеми). Сладкие столы, совместные занятия и общность интересов постепенно формировали сплав будущей крепкой дружбы и взаимопомощи. К нам приходили новые люди, но новичков мы не прессовали. Кто-то стал учиться лучше, кто-то – хуже. Меня пару раз пытались побить, но в целом жизнь текла размеренно и тихо.
Вдруг в третьем классе нам сообщили, что с четвертого класса у нас будут разные учителя по разным предметам. Дескать, на год раньше начнете и хорошо!
Глава 8. Несмертельные болезни
Где-то тогда же я начал активно болеть. Я валялся с температурой и думал, что умираю, а ведь я еще так молод – даже не изучил дроби. Очереди в поликлиниках тянулись бесконечно. Меня освобождали от физкультуры на две недели, и я грустно просиживал уроки в классе, бродя по нему и катая бумажки.
Разные учителя учили нас только одному – теперь, чтобы хорошо учиться, ты должен нравиться им всем. Те, кто старался – нравились, остальным приходилось довольствоваться вторыми, третьими, пятыми ролями и местами в массовке.
У меня появились четверки в четвертях, а параллельно начал развиваться собственный бизнес. В нелегком противостоянии с местной алкотой и бабульками я вырывал свой навар, составленный из стеклянных бутылок и банок, и сдавал его в ближайший пункт приема. Теперь можно было купить себе жвачку или что-нибудь посерьезнее (если совершить пару рейдов).
Апофеозом моих болезней стало подозрение на проблемы с желудком, и я загремел в больницу. Месяц заточения в местной лечебнице был сравним с годом на зоне. Незнакомые ребята, в том числе шестнадцатилетние пацаны, лежавшие с язвой желудка, локальная дедовщина и прочие радости жизни быстро развеяли и без того неидеальные представления о жизни. Родители приходили почти каждый день, но я невыразимо тосковал по дому. Глядя сквозь пыльные больничные окна на улицы, полные неведомой, но бурной и активной жизни, я чувствовал, как же тяжело жить без свежего воздуха и пьянящего аромата свободы.
Особого лечения и испытания новых препаратов мне не назначали. Были какие-то процедуры, анализы и прочая лабуда. Мне поставили диагноз лямблиоз, и это пугало. Мы резались в настольный футбол, цепляли местных девушек и вообще временами неплохо отдыхали.
Веселье кончилось, когда к нам в палату подселили трех девочек.
Глава 9. Доминантные подруги
Я никогда не был абсолютно закрепощен в общении с противоположным полом. Да, я многого не знал, например, что девушки не очень любят истории о бражниках «мертвая голова» или не подозревают, как правильно пишется название города Штутгарт. Но я не знал также, что девочки, которым нравишься ты, прут напролом в проявлении инициативы.
Звали ее каким-то странным именем, неженственным, прямо скажем. Возможно, Евгения. Был у нее здоровый пионерский напор, явный интерес к моей персоне и звездная россыпь веснушек. Такие девочки своего в жизни не упускают, и надеюсь к сегодняшнему моменту у нее все хорошо.
Мы в те годы даже не задумывались, каково это – делить узкую комнатенку с девочками (а ведь среди нас были и вполне взрослые по школьным меркам парни). Мне же больше нравилась другая девочка, а общался я и вовсе активнее всего с третьей (кстати, эта забавная триада будет потом преследовать меня всю жизнь). Примерно в то же время я и начал свой длительный процесс формирования женских подтипов – «скромница», «напористая» и «веселая, умная, но некрасивая».
Тогда же я ввязался в первое в жизни мужское соревнование за право «общаться» с девочкой. Мой соперник валялся с тем же диагнозом на соседней койке и усердно мастерил спидометр для будущего автомобиля, на котором он, с его слов, в будущем обещал прокатить общий объект наших симпатий. Я смеялся и говорил, что из коробки из-под сока можно смастерить в лучшем случае дырявую коробку из-под сока, а еще троллил его тем, что, мол, и девочку, и меня выпишут позже и у меня хватит времени ее «добить», а вот он вылетит в родной микрорайон ни с чем.
Их выписали почти одновременно, и мне резко стало скучно и захотелось домой.
Вернувшись, я обнаружил, что могу самостоятельно включать компьютер и оказалось, что мы перешли на 5.25-дюймовые дискеты.
Глава 10. Тем, кто прошел по лагерям, сегодня здесь, а завтра там…
Однако мои надежды на «компьютерное» лето не оправдались. Меня решено было сослать на месяц в детский воспитательный лагерь им. Гастелло. Ой, то есть детский оздоровительный, конечно. Это было уже мое второе лагерное турне, к сожалению, первое я помню очень плохо и в основном в негативном ключе. Только помню, что очень ждал родителей. Нас погрузили в автобус и потарабанили под Радошковичи. Пока мы ехали, я понял, что сбежать без денег не удастся.
Нас поселили по гендерному признаку. ВСЕХ мальчиков в одну камеру-комнату, ВСЕХ девочек – в другую. Кровати стояли впритык одна к другой, и мне было неуютно. Тумбочка была одна на четверых, поэтому о сохранности вкусняшек также следовало забыть.
Как и в любом подобном сообществе, в нашем отряде быстро оформилась стадная иерархия. Наверху стояло лагерное начальство – «хозяин», «мусора» и «вертухаи». В нашей камере, «кодле», оформились свои «кенты», «шустряки» и «уркаганы». Я с кентами отошел от «актива», но «шестерки» нашлись и без нас.
За малейшие провинности, особенно в тихий час, нас стегали ремнем. Баба-надзиратель, которая это делала, явно испытывала от сего действа садистское наслаждение. Вожатый из пацанов был не лучше – на его смене мы отжимались от грязных носков товарищей (подготовка к «армейке»). Некоторым из наших это помогло укрепить плечевой аппарат.
Мы висели в «клубняке», всячески увиливали от обязательной лагерной работы и конкурсов и устраивали локальные беспределы. Однажды я выскользнул днем в туалет и увидел, что девочки из младших отрядов стоят на улице в трусах и майках. Так я понял, что в лагере все равны.
Особым шиком было заручиться помощью какого-нибудь орангутанга из «старших» отрядов. Обычно мы банально подкупали таких авторитетов то туалетной бумагой, то печеньем, то знакомством с кем-то из его друзей. Они обещали насовать любому, кто нас обидит. После этого мы ходили во «фраерах» и привлекали «сочувствующих». Старшие совершали некие непонятные для нас действия – они курили и небрежно сплевывали.
В лагере я думал, что научился нормально обнимать девочку в танце и скидывать ненужные карты при игре в дурака, а также точить лодки из крепкой сосновой коры. Девочка после ушла к другому, выкинув к чертям мой букетик из вялых полевых растений, за скидку карт мне насовали поджопников, а лодки я все-таки привез домой.
Родители приезжали раз в неделю, и я каждый раз просился домой. Мне было непонятно, ведь я отлично закончил четвертый класс, за что же меня сослали глотать лагерную пыль?
К счастью, лето кончилось, и я пошел в пятый класс.