Предисловие
Все мы привыкли, что вечно живой вождь мирового пролетариата постоянно бродит по миру в виде призрака коммунизма и устраивает каверзы честным людям в форме различных революций. А они, как известно, проходят по сценарию Черномырдина: «Хотели как лучше, получилось как всегда». То есть оставляют после себя одни руины, кровь и социально-политическую разруху. Революции, после которых приходится долгие годы прибираться и пытаться восстановить то, что порушила разбушевавшаяся толпа, ведомая фанатиками и бандитами. Но что будет, если Владимир Ильич Ленин окажется совсем другим? Если он пойдет другим путем?
Само собой, выбирать среди «оттенков серого» мы не станем. Ибо это слишком томно и скучно. Поэтому я предлагаю довольно резкий, наглый и масштабный вариант, при котором в тело Владимира Ильича Ульянова, еще не знакомого со своим псевдонимом, вселяется наш современник. Да не просто так, а сохранив связь с нашим временем. Плохо это или хорошо? Кто знает. Но я попробую поставить на «одну восставшую дизельную лодку против всего американского атомного флота»[1]. То есть человека, пусть и наделенного большими возможностями, против объективных исторических процессов и обстоятельств.
И да, безусловно, все, что вы найдете на просторах этой книги, было выдумано мной, а любые совпадения случайны.
Пролог
1 июня 2014 года. Российская Федерация. Москва
Владимир Ильич Соловьев стоял у большого окна и любовался кровавым закатом с высоты пятьдесят второго этажа «стеклянного карандаша» новой московской реальности. Сегодня был очень важный день в его жизни – он уходил. Нет, не вообще. Здоровье, слава богу, было вполне нормальным. Он уходил, оставляя бизнес молодым и горячим акулам капитализма, что сворой вились у него за спиной. Пятьдесят пять лет и пятьдесят пять миллионов долларов состояния, переведенного в активы высокой ликвидности. То есть, говоря по-простому, в обычные деньги на счетах. Можно было теперь покататься по миру, никуда не спеша. Пожить, как говорится, в удовольствие. Конечно, Владимир понимал, что с его деятельным характером не получится долго бездельничать, но весьма внушительные деньги, что оставались у него «на посошок», позволяли не думать о грустном. Захочет – танк соберет по чертежам, захочет – самолет. Жаль только, поздно в космос лететь. Но да ничего. И без того дел хватит.
Можно было бы и не уходить. Но скучно. Неинтересно. Пресно. Остро не хватало вкуса жизни. Да и ради чего или кого ему стремиться к стяжанию? Близких людей у него не было – все умерли по разным причинам. А ему многого было не нужно.
Соловьев обернулся.
У двери стояла Изабелла Юрьевна Папаяни – его верный друг и помощник. Причем, что удивительно, несмотря на определенную симпатию друг к другу, за столько лет удалось обойтись без секса. Даже в пьяном виде. Они боялись нарушить ту тонкую и нежную грань доверия, что была между ними. Точнее, не они, а он. Владимир прекрасно понимал, какие страсти могут начаться, пусти он Изабеллу к себе в постель. Тем более что последние двенадцать лет он был одиноким вдовцом и матримониальные шансы у нее были нешуточные. Оттого и держал дистанцию, закономерно опасаясь не выдержать. Несмотря на то что Изабелла была прекрасным помощником в бизнесе, видеть ее в роли своей жены ему не хотелось. Причем решительно. Красивая, эффектная, соблазнительная… и безжалостная. Не женщина, а хищник, с сексуальным возбуждением от удовлетворения ее амбиций и кошелька.
Ну, все.
Пора.
Владимир Ильич легко подхватил кожаную сумку и направился на выход. Чмокнув на проходе Изабеллу Юрьевну в щечку и с некоторым сожалением проведя рукой по ее соблазнительному бедру, он устремился навстречу новой жизни. Новой судьбе.
Два часа в пробках – и счастливый обладатель элитного автомобиля смог наконец выехать за пределы МКАД. После чего он уронил ногу на педаль газа и понесся вперед раненым бегемотом. Ждать не хотелось. Ни одной лишней секунды. Тем более что на своей даче старый друг Лев Борисович Вайнштейн обещал сюрприз. А он всегда умел удивлять.
– …Ну, давай рассказывай, чем хотел порадовать? – произнес, завершив встречный ритуал приветствия, Владимир.
– Помнишь, сколько раз мы спорили о тех или иных вопросах в истории?
– Как такое забыть? – усмехнулся Соловьев.
– Так вот. Я придумал, как разрешить все наши споры. Причем раз и навсегда к обоюдному интересу обоих.
– И как же? В душу к тем, кто вершил историю, не заглянешь.
– В душу, может быть, и не заглянешь, а вот их глазами посмотреть на преданье старины далекой вполне можно.
– То есть как? – опешил Владимир.
– Тебе же не нравятся мои теории, – отмахнулся Вайнштейн. – Давай лучше отметим твое освобождение и просто попробуем.
– Дело говоришь! Пойдем. А то я сегодня из-за нервов даже завтракать не стал.
– Ты? Не стал?
– Сам удивляюсь.
Посидели хорошо, но мало. Впрочем, как обычно. Перебирать Владимир не любил.
– Итак, Лева, я весь горю от нетерпения, как та девица в первое свиданье, – немного поюродствовал Соловьев. – Давай уже рассказывай, что ты там придумал.
– Если отбросить теорию…
– Отбросить, отбросить. Не до нее.
– Тогда тебе нужно просто сесть в кресло. Я надеваю на тебя вон ту фигню, жму несколько кнопок, и ты смотришь глазами какого-нибудь исторического персонажа.
– Что, так просто?
– Да, так просто, – довольно улыбнувшись, кивнул Вайнштейн. – Хотя, если хочешь, могу объяснить и намного сложнее.
– К черту! Зачем усложнять?
– Вот и я так думаю. Итак, кого выбираем?
– А кого можно?
– Хочешь – царя, хочешь – простого крестьянина. Пространство и время не ограниченно. Главное – чтобы ты мог ясно представить себе этого кадра. Поэтому если хочешь поглазеть на древность какую-нибудь, то до нее придется долго и мучительно добираться поколение за поколением. Кстати, при желании мы сможем отследить эволюцию человеческого вида. Правда, я не уверен, что с примитивными приматами моя схема будет работать. Ладно. Кого ты выбираешь?
– Когда был Вова маленький, с кудрявой головой…
– Ты серьезно?
– А чего мелочиться? Или не сможешь?
– Отчего же? Вполне.
Встали. Пошли. Подключили. Лев Борисович нажал на нужные кнопки. А вот дальше все пошло так, как это обычно и происходит в таких ситуациях. И последнее, что услышал Соловьев, были какой-то противный зуммер и удивленный возглас Вайнштейна: «Упс…» Ответить ему Владимир не успел, хоть и очень хотел. Потому что вокруг все стало темно и мокро. «Ну, Лева, ну, дружок, ну погоди…» – только и успел подумать Соловьев, теряя осознание.
Часть I. Мы пойдем другим путем!
Жертва должна поверить, что ты ее друг.
К/ф «Револьвер»
Глава 1
22 апреля 1886 года. Российская Империя. Симбирск
Владимир пришел в себя так же быстро, как и отключился. Словно просто подали напряжение на обесточенный электродвигатель. Сколько времени прошло? Черт его знает. Он ничего не помнил и не понимал. Да еще эти странные ощущения, словно он перебрал крепленых напитков. Причем изрядно.
Но лежать и ждать у моря погоды было скучно, поэтому он попытался открыть глаза и сфокусировать взгляд. Удалось на удивление легко и просто. Но радости это не принесло, потому что Владимир замер в полном ступоре. Ведь на него со стены смотрели иконы. Иконы! Судя по всему, православные, хотя он в них особенно не разбирался. И это в доме старого еврея-атеиста?!
– Мама! Мама! – вдруг закричала какая-то девчушка откуда-то сбоку. – Вовка проснулся! Мама!
Он повернул голову, чтобы посмотреть на источник шума, и замер. Как же так? Ведь Лева утверждал, будто я ограничусь только ролью наблюдателя. Ни управлять телом, ни общаться с реципиентом будет нельзя. Вообще. Только наблюдать и фиксировать факты, ощущения, чувства. «Тогда как понимать вот это?» – подумал Соловьев и поднял руку, рассматривая ее. Хотя какой он теперь Соловьев? «Маленький Вова нашел пулемет… бедная деревня…»
– Сынок! – бросилась его обнимать уже немолодая женщина. – Я так рада, что ты очнулся. Мы так все переживали.
– Что со мной случилось? – осторожно поинтересовался Ульянов. Да-да, именно Ульянов. Потому что тот «упс» Левы в сочетании с этими странностями предельно членораздельно говорил о том, что он теперь именно вождь мирового пролетариата… в зародыше.
– Ты не помнишь? – с искренним сочувствием поинтересовалась… мама.
– Нет. Просто потемнело в глазах, и все. Ничего не помню.
– Бедненький… – Обняла и стала его вроде как успокаивать эта женщина.
– Мам! – резко произнес Вова, попытавшись вернуть эту женщину в конструктивное русло.
– Люди говорят, что ты остановился, покачнулся и упал. Никогда такое не видели. Трезвый, здоровый, молодой. И на ровном месте такая беда…
– А доктор что сказал? – Вполне состоятельная семья потомственных дворян, к которой он теперь относился, могла себе позволить доктора даже без острой на то нужды.
– Он советовал тебе больше отдыхать. А вечером обещал быть.
– Понятно, – кивнул Вова. – Тогда так и поступим. Только если можно, я хотел бы покушать.
– Марфа, – выразительно произнесла женщина, глянув на служанку, довольно симпатичную, кстати.
– Все сделаю, Мария Александровна, – кивнула она и убежала.
Сразу после этих слов мама шикнула на молодежь и вышла за ними, прикрыв дверь. Покушать ему организовали очень быстро. Мало того, его заинтересованные взгляды находили живой отклик у чуть смутившейся Марфы. И, прояви он немного настойчивости, но чисто мужской интерес был поражен пошлой усталостью, так что, тяжело вздохнув и для порядка шлепнув служанку по упругой попке, отправил ее уносить грязную посуду. А сам завалился спать.
Вечерело.
Шум в гостиной пробудил новоиспеченного Ульянова от легкой дремы. Так и есть. Врач.
– Ну-с, молодой человек, – обратился весьма опрятный мужчина с добрыми, располагающими глазами, – как вы себя чувствуете?
– Все хорошо.
– Ничего не болит?
– Нет, – покачал головой Вова.
– Ну-ка, молодой человек, встаньте. Хорошо. Пройдитесь. Просто по комнате. Так. Так. Хорошо. Вытяните руки…
Доктор немного Владимира погонял и оставил в покое, посчитав, что тот потерял сознание от излишних волнений, вызванных смертью отца. Потому что даже убогое объяснение лучше, чем ничего. Тем более что никаких признаков проблем со здоровьем врач не наблюдал. После чего Иван Сидорович[2] покинул его комнату, порекомендовав пациенту хорошенько выспаться. А сам отправился с Марией Александровной в гостиную, где они болтали еще битые два часа. Он, видно, был ей хорошим знакомым, так что повод поделиться сплетнями имелся замечательный. Впрочем, когда он ушел, наш юный падаван не слышал. Даже не пытался. В конце концов, Мария Александровна была женщина вдовая и какой-никакой, а мужской ласки ей хотелось. Пусть и платонического толка. И кто он такой, чтобы становиться поперек естества? Тем более что Иван Сидорович мужчина был вполне приличный. Самое то, чтобы встретить старость вместе.
Кроме того, Владимиру было не до того. Он лежал на постели в тишине и смотрел на мутноватое стекло окна. Спать совсем не хотелось. А в голове буквально ревел натуральный шторм мыслей. Совершенно неожиданная ситуация с классической формулировкой. Кто виноват – ясно. И даже в глаз не дашь – не родился пока виновник. А вот вопрос «что делать?» был вполне дискуссионный. Убежать в Бразилию и щупать на лианах милых дам? Скучно и противно. Но ведь впереди революция. И не одна. Море крови. Разруха. Голод. Террор. И прочие прелести развитого счастья, в которых Владимиру участвовать совсем не хотелось. Тем более что он хоть и был вождем мирового пролетариата, да притом весьма уважаемым, но это там. В той реальности. А здесь и сейчас ему совесть не позволит встать на сторону революционеров. Он ведь знает, что ничем хорошим их затея не закончится. Да и прекрасно понимает, кто и зачем оплачивает банкет предстоящей кровавой феерии. Этакий большой Майдан всея России с весело сигающими революционерами, стремящимися сжечь и уничтожить старый мир, дабы построить новый. И плевать, что он станет бредовым. Старого-то нет. Сравнивать не с чем будет. Так что сначала разрушить до основания все. Потом любая фигня окажется достижением… В чистом поле-то…
Не добившись от себя каких-либо внятных решений, Вова попросту заснул, решив с этим букетом мыслей переспать. А то и не один раз. Раньше всегда помогало.
– Сынок! Сынок! – его тормошила за плечо… мама.
– А? – ошалело уставился на нее Вова, едва не выдав что-то в духе: «Ты кто?» Хорошо хоть быстро проснулся и узнал эту немолодую женщину. Да и подсознание заворочалось эмоциональными посылами.
– Тебе же в гимназию идти. Неужто забыл?
– Да, да. Уже встаю, – кивнул Владимир, протирая глаза… «Гимназия? Этого мне еще не хватало…»
Глава 2
29 мая 1886 года. Российская Империя. Москва
Учеба в классической гимназии в последнем, восьмом классе закончилась для нашего героя очень быстро. Владимиру хватило ровно одного дня на то, чтобы понять – это пустая трата времени и сил… заодно и план действий сложился в единую «картину маслом». Основан он был на том приятном факте, что знания прежнего владельца тела начали постепенно всплывать в его сознании. И особенно быстро и ярко – в те моменты, когда становились критически важны. Начало положил случай перед уроком древнегреческого языка. Кто-то из одноклассников тихо зубрил одно место из «Илиады», и Владимир, совершенно автоматически, вспомнил и эту цитату, и дальнейший текст, и главу, откуда это было взято. Нечто похожее повторилось на уроках латыни и закона божьего – тех предметов, незнание которых превращало в прах его амбициозные начинания. Но теперь… Как говорится, «спасибо мальчику Вове, что так усердно грыз гранит наук». Единственно, «картину маслом» слегка портило полное отсутствие памяти о чувствах и эмоциях, которые испытывал прежний владелец тела к тем или иным людям или событиям. Но и этот факт требовал скорейшей кардинальной смены обстановки, чтобы начать новую жизнь с чистого листа. В общем, Владимир решил ни много ни мало – как можно быстрее получить аттестат зрелости, досрочно сдав экзамены по всем предметам, и ехать «покорять столицу». Мама, конечно, была против. Какой Санкт-Петербург? У него же еще коньки не сношены. Да и мал. Но Вова настоял, проявил совершенно недетское упорство и разумность в подборке доводов. Чем и выбил ее из колеи. Ведь пару дней назад был вполне обычным подростком шестнадцати лет… а тут – раз – твердый, уверенный взгляд, уверенность тона, плавность движений… словно не ребенок, а взрослый, привыкший повелевать. Пришлось ей давать телеграмму брату в Санкт-Петербург и собирать Вову в дорогу.
Все произошло так быстро, что Владимир даже не понял, как оказался на вокзале в Москве, вдыхая теплый, чуть влажный майский воздух. А в его жутком на вид чемодане лежал аттестат об успешном окончании этого крайне важного для дореволюционной России учреждения. Причем за восемь полных классов, так как он смог убедить руководство гимназии принять у него экзамены досрочно. Можно было бы и бросить все, да так уйти. Но Владимир решил реализовывать свои планы аккуратно и бюрократически верно. Чтобы докопаться, если что, не могли. Поэтому кроме аттестата у него имелась и золотая медаль, на которую в свое время вышел его предшественник в этом теле.
Дорога давалась ему тяжело. Ужасное купе совершенно вымотало его молодое тело. Даже жуткие советские вагоны, казавшиеся ему кошмаром, выходили эталоном удобства. Сидеть всю дорогу из Сызрани в Москву на жесткой деревянной лавке оказалось сущей пыткой. Особенно в вагоне, практически лишенном рессор. Да и компания ему попалась неудачная. Столько вздорных, ненужных разговоров он не слышал уже давненько. Но грубить не хотелось. Кто его знает, как жизнь повернется? Начинать свою жизнь в этой древности с хамства незнакомым людям – дурная примета. На его взгляд, разумеется.
И вот перед ним Москва… которая была другой. Совсем другой.
Ради чистого любопытства он взял извозчика и прокатился по наиболее памятным ему местам. Приземистый, неказистый городок. Хоть и изрядного размера. Этакая гигантская деревня, точнее – село, ибо церквей было в избытке. До тошноты. А душа его чуть ли не в голос стонала, видя весь этот кошмар после небоскребов… притом что глаза лихорадочно пытались найти знакомые ориентиры… и не находили.
Пестро, конечно. Просто раздолье для любителей восточнославянского кантри. Но Владимир в своей прошлой жизни был большим любителем стекла, стали и бетона, уважал небоскребы, мечтал о космических кораблях и вообще воспринимал старину как старину, не особенно трясясь над ней. Считая, что жить нужно будущим, а не молиться на руины прошлого.
Во многом из-за неприглядности города для столь техногенного человека экскурсия для Владимира закончилась довольно быстро. Раз, два, три и… он уже сидит в небольшом, но уютном ресторанчике. Еще несколько приседаний – и вуаля: Вова уже снял девочку с номером в отеле. Ну и что, что ему всего шестнадцать лет? Просто так сидеть на попе ровно и ждать поезд было скучно. Смотреть и делать нечего. А деньги были – не из бедноты, маменька в дорогу изрядно наличности отсыпала, по местным меркам, разумеется. Кроме того, ему было просто любопытно, что из всего этого получится. Как-никак чужое тело, чужой век. Вдруг что-то новое и необычное выйдет? Хотя, понимая местные проблемы, он озаботился приобретением «резиновых друзей», которые уже не первое десятилетие стояли на службе человечества…
Садясь спустя семь часов в вагон поезда, Владимир был несколько обескуражен положением дел в сексуальной сфере. Грустно. Уныло. Ему определенно требовалось найти для себя даму сердца и в должной мере ее развратить. Ну и облагородить. «А еще говорили, что при царе стоял разврат…» Ладно, что девица не ухоженная, хотя он выбирал тщательно, так еще и несуразная какая-то, неловкая, неумелая. А ведь еще шутила поначалу, что он о ней станет вспоминать всю жизнь. «Наверное, – думал он, – в высших сферах все намного лучше. Но общий уровень – беда. Ох как не хватает им сексуальной революции и… гигиены».
Опять дорога. Опять пасторальные пейзажи и скука. Ни лоточных торговцев всякой мишурой, ни рекламы, которая раньше так раздражала… ничего. Скучно. Мертвый век.
Владимир откинулся на спинку «дубовой» лавки и попробовал заснуть. Хотя получалось плохо. Тем более что вагон был снова забит до отказа болтливыми путешественниками, которые не давали покоя, делясь впечатлениями и воспоминаниями.
– А вы куда едете, молодой человек? – наконец поинтересовался один из попутчиков, прервав увлекательный монолог о своем семействе. Владимир уже знал их не только поименно, но и даже кто чем болел и в какие пеленки производили дефекацию в крайней юности. Что, само собой, не добавляло ему расположения духа.
– В Санкт-Петербург, – ответил Вова, попытавшись изобразить Капитана Очевидность.
– О! Так я тоже! А у вас там кто-то есть?
– Брат.
– Вы погостить к нему?
– Нет.
– А что же? В Питере сейчас замечательная погода. А скоро начнутся белые ночи. Удивительная вещь, я вам скажу. Неужели вам это не интересно?
– Нет.
– Значит, по делу? – не унимался попутчик, всем своим видом демонстрируя расположение.
– Да.
– Вот как? Очень интересно. И какое же дело вас занимает? Вы такой молодой…
– Хочу стать офицером и убивать врагов Отечества, – предельно холодно и жестко произнес Владимир, у которого уже от этого бесконечного трепа голова шла кругом. Но не помогло.
– О! Похвально! Похвально! В Павловское училище желаете поступить? Так у меня там брат учился. Так его нахваливал.
– Нет.
– А куда же? – не унывал попутчик.
Так и ехали. Особенно тяжело становилось, когда к уже немолодому, но крайне болтливому мужчине присоединялись остальные. Их как будто интриговала манера Владимира. А потому «товарищи» старались не за жизнь, а за совесть, вытягивая из него по крохам биографию. Поэтому, когда они наконец уснули, он понял – счастье есть. На самом деле. И для него человеку нужно не так уж и много… А вокзал Санкт-Петербурга стал для него настоящим счастьем. Глотком свежего воздуха. А шум и гам толпы, в которой ничего толком не разобрать, оказались музыкой для ушей, куда он с радостью окунулся, спасаясь от назойливых попутчиков. Ну и спине с попой получалось наконец отдохнуть. Как-никак почти сутки длилась эта пытка.
«Хотя, наверное, я просто еще не привык…»
– Вовка! Вовка! – раздался смутно знакомый мужской голос, и навстречу к нему ломанулся какой-то парень лет двадцати. Студент.
«Брат, что ли? Точно, он – в памяти всплыли знакомые черты – повзрослел только. Ну, вот и свиделись…»