В ритме сердца

Первая книга серии «Бессердечные»

Часть 1

«Если мы во что-то не верим, это не значит, что этого нет».

Глава 1

Николина

Я уверена, каждый в жизни хоть раз просыпался с ощущением, словно по тебе проехал трактор.

Так вот это «прекрасное» состояние является моим постоянным началом дня. Лишь благодаря звону мобильного мне удаётся заставить себя потянуться до тумбочки, чтобы отключить назойливую мелодию.

– Николь, ты где?!

Мои глаза закрыты, а мозг до сих пор отказывается запускать необходимые мыслительные процессы. Мне не удаётся ни найти ответа на вопрос, ни сообразить, кому принадлежит женский голос на другом конце провода.

– Алло! Николь! Ты меня слышишь?

Даю себе ещё несколько секунд, чтобы собраться с силами, и наконец раскрываю свинцовые веки. С трудом приподнимаюсь на локтях и напрягаю зрение, чтобы осмотреться.

– Слышу. Я дома, – выдавливаю хриплым голосом.

Дома. В своей кровати. Нахожусь в том же положении, в какое рухнула от усталости с утра после возвращения с работы.

– Почему ты всё ещё дома? Ты что, спишь? – голос девушки от недовольства повышается на несколько тонов, и лишь тогда мне удаётся осознать, с кем я разговариваю.

– Да, Эмилия, ты меня разбудила. В чём дело?

– В чём дело, Николь?! Вечер на дворе, а ты спишь! Ты что, забыла про… бой? – последнее слово она проговаривает шёпотом. У меня еле получается расслышать её. – Ты же обещала.

Бой? Обещала?

Чёрт! Точно.

– Ты не представляешь, каких трудов мне стоило убедить родителей отпустить меня на ночь глядя! Я давно готова и звоню тебе уже в сотый раз, а ты, оказывается, там мирно спишь! Ты серьёзно?!

Под звук её криков встаю на ноги, включаю свет и тут же натыкаюсь на зеркало напротив. В принципе, даже не удивляюсь. Отражение полностью соответствует моему самочувствию. Лохматые, запутанные волосы связаны в подобие высокого хвоста, лицо серое и припухшее, в глазах полопались капилляры, а штаны с помятой майкой неприятно прилипают к телу, источая едкий запах из смеси сигарет и пота.

Чувствую себя, мягко говоря, дерьмово, а тут ещё разозлённая подруга масло в огонь подливает нескончаемым потоком слов.

– Замолчи и успокойся, Эми! – останавливаю её панику, глядя на часы. Полдевятого вечера. Мы ещё спокойно успеваем к началу. – Так! Дай мне полчаса. Я буду готова.

– С тобой всё в порядке? – после недолгой паузы обеспокоенно спрашивает Эмилия.

– Да, всё хорошо. Мне просто нужно прийти в себя.

– Опять работала всю ночь?

– Да, Эми, – сухо отвечаю, не собираясь в сотый раз объяснять, почему мне приходится заниматься тем, что для благовоспитанной Эмилии Харрисон кажется развратным.

– Я не осуждаю, Ники, просто волнуюсь за тебя.

Вместо ответа тяжело вздыхаю. Я сама волнуюсь, насколько долго меня ещё хватит жить и работать в том темпе, в каком нахожусь последний год.

– Значит, полчаса? – неуверенно мямлит Эмилия.

– Да!

Слышу радостный, облегчённый визг в ответ:

– Спасибо, Николь! Я так рада! Буду ждать тебя у твоего дома!

– Адрес помнишь?

– Да, ты мне присылала.

– Не боишься? – задаю резонный вопрос. Эми не до конца понимает, что именно ей сегодня предстоит увидеть.

– Я приеду на такси и подожду тебя в машине. Выходить не буду.

– И оденься максимально просто. Нельзя, чтобы ты выделялась из толпы.

– Я закупилась в масс-маркете, так что проще некуда, – недовольно отвечает любительница брендовых вещей и дорогих аксессуаров.

– И ещё не бери ничего ценного, а деньги прячь во внутренние карманы.

– Да, я всё знаю. Ты уже говорила.

Я знаю, что уже надоела ей, но мне необходимо убедиться, что она не явится в один из самых неблагоприятных районов города в безукоризненном, дорогом наряде от кутюр с внушительной суммой денег, тем самым став главной целью местных карманников.

– Ладно, выезжай, а я быстро в душ.

Не дождавшись ответа, я сбрасываю звонок и выхожу из комнаты. Каждый шаг по дороге в ванную отдаётся болезненными ощущениями, но после горячего душа становится значительно легче. Ошпаривающий поток воды помогает не только смыть остатки сна и вчерашнюю грязь с тела, но и расслабляет забитые после очередной танцевальной ночи мышцы.

Хотела бы сказать, что я балерина, артистка знаменитого мюзикла или профессиональная танцовщица, разъезжающая по миру с гастролями, но всё это лишь детские мечты, которым не суждено сбыться.

Я – стриптизёрша в элитном ночном клубе. Да, я зарабатываю на жизнь тем, что танцую, раздеваясь перед горсткой богатеньких мужчин, но тем не менее прошу не путать меня с представительницами другой, более древней профессии. Я чётко разметила допустимые границы, которые никогда ни за какие деньги не перейду.

Многие скажут – это не самая лучшая работа для молоденькой девушки, и, само собой, я соглашусь. Но уверяю, оголять тело и разводить мужчин на деньги менее постыдно, чем воровать в магазинах или обкрадывать случайных прохожих. А мне, девчонке из бедной неполноценной семьи, не раз приходилось прибегать к подобному способу добывания денег, чтобы суметь свести концы с концами, не остаться без крыши над головой и не упасть в голодный обморок.

Как только смываю последние остатки пены, выбираюсь из душа и наспех обматываюсь полотенцем. На дворе конец марта, но природа до сих пор упрямо не желает отпускать зимние морозы. Дома холодно и сыро. Особенно после недели отключённого за неуплату отопления.

Сушу волосы, одновременно согреваясь горячим напором воздуха, и торопливо натягиваю тёплую одежду. Повторно рассматриваю своё отражение и ещё раз убеждаюсь, что от эффектной ночной соблазнительницы нет и следа. Видок как у невзрачной пацанки, но мне вполне комфортно быть незаметной, ничем не выделяющейся. Обычной. Зачастую это помогает избежать ненужных проблем и опасных ситуаций, которых в моей жизни было достаточно.

Мне не удаётся выйти из дома, не увидев обычную картину своей семьи. Мама с отчимом сидят друг напротив друга за столом, заставленным бутылками алкоголя, консервной банкой с окурками и тарелками с обветренной едой.

Подлетаю к окну и открываю створку нараспашку, чтобы впустить в квартиру резкий порыв холодного ветра. Даже сквозь плотный спортивный костюм моя кожа покрывается мурашками, но лучше замёрзнуть, чем задохнуться от тошнотворного смрада.

– Какого хрена ты делаешь?! А ну быстро закрыла! Холодно же! – возражает Филипп, но я никак не реагирую на его пьяный выпад и открываю ещё одно окно.

Для меня он никто. Ничтожество. Жалкое, вредное насекомое, которое я не могу истребить из нашего дома уже который год. Я даже смотреть на него без раздражения не могу, поэтому стараюсь сводить общение с ним к минимуму.

Моё сердце привычно сжимается, когда обращаю взгляд на единственного человека, ради которого я терплю непутёвого отчима, раз за разом набираю дополнительные смены в клубе, чтобы справиться с долгами, и всё ещё не покидаю родной город, отказываясь от своей мечты и желаний.

– Мама…

Я подхожу к ней ближе, дотрагиваясь до плеча. Не сразу, но она приподнимает голову и смотрит на меня стеклянными, синими глазами, словно не узнавая, кто перед ней стоит.

Маме нет и сорока, но её пагубное пристрастие к алкоголю добавляет к возрасту по меньшей мере пятнадцать лишних лет. Мне давно не хочется плакать, всматриваясь в неопрятный, болезненный и жалкий вид женщины, которую, несмотря ни на что, люблю и всегда буду любить больше всех на свете. Слёз уже нет. Все резервы выплаканы ещё много лет назад. Остался только гнев и сожаление. И первое значительно преобладает.

Каждая капля крови в теле вскипает от ярости, когда я смотрю на то, во что превратилась моя некогда красивая, нежная и любящая мама. Много лет назад она была совсем другой, и я изо всех сил пытаюсь не забыть отрывки счастливой жизни нашей семьи, когда папа ещё был с нами. Однако с каждым годом мне всё больше начинает казаться, будто первые семь лет моей жизни мне всего лишь приснились.

Моему детству мог бы позавидовать каждый ребёнок, но всё изменилось в один день. Всего один миг, одна чужая непростительная ошибка, протяжный скрежет тормозящих колёс об асфальт, резкий удар и тело папы, лежащее в жуткой неестественной позе, и всё в моей жизни изменилось.

Разрываясь криком и слезами, мама закрыла моё лицо, но мне хватило всего секунды, чтобы потом, на протяжении долгих лет, неоднократно видеть в кошмарах картину смерти отца. Подобное не забывается, как бы ни хотелось. С этим мне придётся жить и справляться до конца своих дней.

Мне было семь, когда пьяный водитель забрал жизнь папы, но тогда я даже не подозревала, что эта трагедия заберёт у меня не одного, а сразу двоих самых близких и дорогих мне людей. Папу положили в гроб и закопали под землю, оставив на память лишь выгравированное имя на бездушной каменной глыбе, а мама превратилась в живого мертвеца.

Первые дни после похорон она была убита горем настолько, что практически не двигалась. Она могла целый день провести в кровати или сидеть в кресле отца, тупо глядя перед собой в одну точку. Лишь потоки слёз по её бледным щекам давали мне понять, что она ещё жива.

Не могу сказать точно, как долго мама пробыла в таком коматозном состоянии. Первые недели прошли, словно в беспросветной мгле, но, к счастью, со временем она понемногу начала приходить в норму. По крайней мере, я так думала.

Через несколько месяцев мама продала наш дом. Мы переехали в один из самых неблагоприятных районов Рокфорда, а вместо дома меня ожидала квартира площадью втрое меньше.

Мама перевела меня в другую школу и забрала из хореографической студии, сообщив, что нам необходимо по максимуму урезать расходы. В любой другой ситуации для меня это показалось бы концом света, ведь танцы были всем, чем я грезила, стоило лишь научиться ходить. Но без папы во мне погасло и желание танцевать.

После обоснования на новом месте мама устроилась в ресторан официанткой, а ещё безукоризненно выполняла все стандартные задания прилежной домохозяйки и материнские обязанности, только вот все движения её были словно на автопилоте. Пустые и бездушные. Юна Джеймс больше не была похожа на ту светящуюся, вечно порхающую по дому маму. Вместе со смертью папы она потухла, потеряв интерес ко всему окружающему миру. В том числе и ко мне.

Я ужасно тосковала по папе и расстраивалась из-за маминой отрешённости, но никогда не разрешала себе плакать в школе или в присутствии мамы, чтобы лишний раз не огорчать её. Однако каждый раз после учёбы стоило мне забежать в наш подъезд, как я поднималась на этаж чердака, где никто никогда не ходил, и позволяла накопившейся лавине слёз прорваться.

Не было громких, душераздирающих рыданий на всю лестничную площадку дома. Я плакала почти беззвучно, задыхаясь и захлёбываясь потоком слёз. Мне не хотелось, чтобы меня видели или слышали.

Со временем плач у чердака стал в своём роде утешительным ритуалом. Полчаса безудержных слёз наполняли меня силами скрывать горечь утраты и не опускать руки в неопределённых отношениях с мамой.

И так во время очередной «спасательной» слезливой сессии я не сразу заметила присутствие постороннего рядом со мной. Только когда чья-то ладонь коснулась плеча, я испугалась настолько, что резко оторвала голову от колен и со всей дури стукнулась затылком об лицо наклонившегося ко мне человека.

– Не подходи ко мне! – увидев перед собой незнакомца, прокричала я, и трясясь от страха, начала рыться в школьном портфеле в поисках перцового баллончика, который мама купила мне в целях самозащиты.

– Ты что, больная? – последовал раздражённый ответ от худощавого, высокого мальчика, явно немного старше меня. Он нервно натирал пальцами подбородок, по которому, по всей видимости, пришёлся мой удар, и озадаченно следил за моими действиями.

– Я сказала, не подходи ко мне! – повторила ещё громче, продолжая искать несчастное оружие защиты среди нескончаемого количества школьных принадлежностей.

– Да не кричи ты. Всех соседей напугаешь, – приглушённо рявкнул он, делая шаг к лестничным перилам и поглядывая на нижние этажи.

– Отойти от меня подальше, иначе буду кричать!

Мальчик недовольно фыркнул, но отошёл в другой угол этажа.

– Не собираюсь я к тебе подходить, больно ты мне сдалась. И так чуть челюсть не сломала. В следующий раз сто раз подумаю, прежде чем подойти к плачущей девчонке, – он расслабленно опёрся об пыльную стену, совсем не боясь запачкаться, и сунул руки в карманы спортивных поношенных штанов. – Думал, помощь нужна, да тут, похоже, капитальный сдвиг по фазе.

Я на секунду оторвалась от безуспешного копания в портфеле.

– Чего? Какой ещё сдвиг?

– Ну как какой? Крыша у тебя поехала. Не все дома. Психушка по тебе плачет. Так понятней?

Я удивлённо наблюдала, как он вытаскивает сигарету, откидывает со лба отросшие пряди каштановых волос и закуривает, удовлетворённо выпуская изо рта клубы дыма.

– Я не сумасшедшая, – буркнув и не на шутку разозлившись на свою неосмотрительность, я не сдержалась и вытряхнула всё содержимое сумки на пол в надежде быстрее найти чёртов баллончик.

– Возможно, не сумасшедшая, но неадекватная точно. Сначала задыхаешься слезами в одиночку на чердаке, кричишь и наводишь шум без причины, потом ищешь что-то в своей бездонной сумке, а теперь вообще бардак на лестничной клетке устроила. Это кто, по-твоему, убирать будет?

– Я сама всё уберу. Не мешай мне! – пробормотала я, не уловив иронию в его голосе.

– Точно дурная! Помощь не предлагаю, опасаясь за свою драгоценную жизнь, но хоть скажи, что так упорно ищешь?

Его вопрос я оставила без ответа, неимоверно радуясь, что наконец нашла тот самый злосчастный баллончик. Я резко схватила его, встала и выставила руку в сторону мальчика.

– Стой на месте, не двигайся и дай мне пройти, иначе выстрелю! – ноги всё ещё дрожали, но я чувствовала себя увереннее и смелее, будто в руках держала как минимум огнестрельное оружие.

Мальчик застыл на несколько секунд, даже курить прекратил, а затем разразился гомерическим смехом, который звонко отдавался эхом на весь подъезд. Он так неудержимо смеялся надо мной, что из его безумно зелёных глаз даже проступили слёзы.

– Прекрати ржать и делай, как я тебе сказала! – сердито проговорила я, делая шаг вперёд.

– Будь добра, повтори, что ты там хочешь от меня?

– Ты что, глухой? Я сказала прекрати…

Договорить мне так и не удалось. Не поняла как, но мальчику потребовалась всего секунда, чтобы преодолеть метры, разделяющие нас, и одним незаметным движением выбить из ладони орудие защиты. Ловко скрутив руку, он развернул меня и крепко прижал спиной к своему животу, закрыв рот ладонью.

Новая волна паники окатила с головы до ног. Да так, что все волоски на теле дыбом встали. С расстояния мальчик выглядел таким тощеньким, но, оказавшись в его стальных оковах, я поняла, что силищи ему не занимать. Я совершенно не могла двигаться, что пугало до смерти.

Насмотревшись на то, что творилось на улицах района, мне даже не хотелось представлять, что меня ждёт. Я лишь молила, чтобы он покончил со мной быстро и безболезненно.

– Во-первых, никогда не приказывай своим противникам, если в руках не держишь как минимум нож, с которым в совершенстве умеешь обращаться, – в интонации его голоса не осталось и следа от былого веселья. – Во-вторых, перцовый или любой другой баллончик лучше держать в кармане, чтобы в любую секунду могла его вытащить. Плохие дяди вряд ли будут стоять и ждать, как делал это я, пока ты роешься в сумке. В-третьих, если уж и удалось быстро вытащить, то нападающего не нужно предупреждать об использование баллона и уж тем более пытаться угрожать им. Всё просто: достала и применила, не теряя ни секунды, а дальше беги сломя голову и зови на помощь.

Тогда мне казалось, что я слышала не предложения, а бессвязный набор слов. Лишь когда вернулась домой и протрезвела от страха, я приятно удивилась тому, что запомнила первый урок по самообороне от начала до конца.

На чердаке же я была до ужаса напугана, тело тряслось, словно в лихорадке, и, как бы я ни пыталась, но так и не смогла сдержать очередной тихий поток слёз.

– Эй, ну ты чего, мелочь? – рука мальчика всё ещё накрывала мой рот, но хватка заметно ослабла. – Я уберу руку, если ты обещаешь больше не кричать, как резаная.

Я никак не отреагировала. Ни кивнула, ни одобрительно замычала, просто продолжала ручьём лить слёзы, и в следующую секунду он освободил мне рот и развернул к себе.

Моё лицо доходило мальчику до уровня солнечного сплетения. Мне пришлось задрать голову вверх, чтобы перед печальной участью посмотреть своему палачу в глаза. И, чёрт возьми, я до сих пор помню, словно это было только вчера, как меня точно стрелой насквозь прострелило и намертво прибило к полу. Его нефритовый взгляд смотрел мне точно в душу, считывая всю палитру переполняющих меня чувств.

– Давай лучше атакуй меня своим баллоном или можешь даже в ход пустить кулаки, я потерплю, отвечать не буду, только прекрати лить слёзы, – его голос вновь стал спокойным, даже каким-то тёплым и мягким, отчего впервые за всю встречу с ним мне удалось осознать, что мальчик совсем не похож на тех кучкующихся в группы местных разбойников.

– Ты меня не убьёшь? – жалобно всхлипнула я, внимательно рассматривая его лицо.

Густые тёмные брови приподнялись в удивлении, а губы расплылись в улыбке, проявляя на щеках милые ямочки.

– Зачем мне тебя убивать? Мы же вроде как соседи, – усмехнулся мальчик, а я выдохнула с облегчением. Жить буду, и это главное. – Ты из какой квартиры? Что-то я тебя не видел раньше.

– Мне нельзя отвечать на подобные вопросы незнакомцев, – я сделала большой шаг назад и позволила себе расслабиться.

– Так в чём проблема? Давай знакомиться. Я Остин, а тебя как зовут, мелочь?

– Николина, – ответила и, вздёрнув нос, добавила: – И я не мелочь!

– Ещё какая мелочь. Да ещё и плакса со странным именем.

– Почему это со странным?

– Русское какое-то, – пояснил он, отходя от меня на несколько шагов, и поднял с пола выпавшую сигарету.

– Не русское, а болгарское. Моя мама родом оттуда.

– О как! А папа американец?

– Был, – выпалила я, совершенно не желая говорить об отце.

Чувствуя приближение привычного болезненного комка к горлу, я присела на корточки и начала суетливо собирать разбросанные тетрадки и учебники. Спрятав лицо за прядями волос, я не видела выражение лица Остина и даже не знала, смотрит ли он на меня.

Но он смотрел. И всё понимал.

– Не забудь самое главное, – произнёс он совсем рядом и протянул мне перцовый баллончик.

– Спасибо, – я собиралась забрать предмет, но он резко отдёрнул руку.

– Отдам, если пообещаешь кое-что, Никс.

Я недоумённо уставилась на него. Так меня никто никогда не называл. Словно кличка собаки.

– Когда в следующий раз решишь пореветь на славу, вместо чердака приходи в квартиру №5. Нечего такой мелочи в этой грязи сидеть и слёзы лить. Только подъезд затопишь да задницу на холоде обморозишь. Так что не стесняйся и приходи в гости. Я уж точно найду, чем тебя развеселить. С бабушкой познакомлю. Она у меня та ещё юмористка, грустить точно не позволит. А какие пироги печёт – пальчики оближешь! Однозначно таких ты никогда не пробовала. Да и тебе поесть как следует не помешало бы. Одна кожа да кости. Тебя ветром-то не сносит?

Я опешила, услышав подобный вопрос от мальчика, у которого руки хоть и сильные, но ненамного толще моих.

– Тебя самого-то не сносит?

Теперь брови Остина взлетели на лоб, а глаза округлились от возмущения.

– Меня?! Да как ты смеешь?! Такую груду мышц попробуй сдвинуть с места, – согнув руку в локте, он приподнял её и напряг несуществующие бицепсы.

Не сдержавшись, я рассмеялась в голос. Клоун.

– Ну вот, хоть улыбнулась наконец, а то всё крики да слёзы, – его ответная улыбка неожиданно окатила теплом. – Ну так что? Никакого больше чердака? Договорились, Никс?

– Договорились, – немного подумав, ответила я.

– Обещаешь? – Остин вновь протянул мне баллон.

– Обещаю, – искренне ответила я, а глупая улыбка больше не хотела сползать с моих губ.

Именно так, в один из самых мрачных и тяжёлых периодов, я встретила человека, без которого сейчас не представляю своей жизни. Остин стал не просто лучшим другом, а скорее старшим братом, который на протяжении последующих нескольких лет был для меня сильнейшей моральной поддержкой, защитником и товарищем во всех радостях и бедах.

Мне казалось, будто папа, увидев с небес моё отчаяние и одиночество, послал Остина на замену себе. И это не просто фантастические мысли маленькой девочки. Сейчас, спустя больше двенадцати лет с нашей первой встречи, я абсолютно уверена в этом.

Он мой герой. Ни больше ни меньше.

Если бы не Остин, моя нелёгкая жизнь в лучшем случае была бы на десяток оттенков мрачнее, в худшем – меня бы просто не было в живых.

С того дня практически всё свободное время я проводила с Остином и его бабушкой. Годы шли, а вместе с ними дыра в моём сердце из-за смерти папы постепенно заживала. Я приспособилась к новым обстоятельствам и к жизни в небезопасном районе. Моя повседневность изменилась далеко не в лучшую сторону, но тем не менее она продолжалась.

В отличие от маминой.

Спустя несколько лет помимо отстранённости в общении со мной, я также начала ощущать исходящий от неё запах спиртного. Как я только не пыталась достучаться до неё, объясняя, что алкоголь – не лучший помощник в решении проблем, но всё было тщетно. Она не слушала меня.

К тому моменту мне было четырнадцать, и к моим бушующим подростковым гормонам добавилась ещё и крайняя озлобленность не только на маму, но и на весь окружающий мир. Поэтому вместо мольбы и спокойных разговоров, я решила привлечь её внимание другими, более радикальными и, как сейчас осознаю, глупыми и крайне опасными способами.

Всего за несколько месяцев из светлой, порядочной и дружелюбной девочки я превратилась в грубую, вечно раздражённую, импульсивную хамку, которой было глубоко наплевать, к чему приведут её действия, а страх перед улицами словно и вовсе пропал.

Меня разрывало непреодолимое желание доставить другим ту же боль, что постоянно испытывала сама. Именно это мерзкое стремление придало смелости и привело меня в одну из многих неблагоприятных группировок Энглвуда.

Моя новая жизнь состояла из регулярных тусовок с членами банды. Мы постоянно шатались по улицам, пугая людей, обворовывали их, разбивали витрины киосков и магазинов, автобусные остановки и стёкла чужих машин, занимались вандализмом и другими бессмысленными разрушениями.

Мама, если и была в курсе о моей новой компании, то виду не подавала. Ни одного, чёрт побери, упрёка или воспитательного слова не сорвалось с её уст. Ничего не изменилось. И её равнодушие вызывало во мне ещё более мощную вспышку ярости.

В общем, моя жизнь превратилась в замкнутый круг из злости, боли и непонимания, с каждым днём прогрессивно увеличивающийся в размерах. Даже мой вечный спаситель Остин, которому я в то время неслабо потрепала нервы и ввязала в огромное количество стычек с бандой, не мог достучаться до меня и уберечь от проблем.

Однажды, во время очередного разгрома магазина, оперативно прибывшим полицейским удалось меня поймать, и ни один член банды, с которыми я совершала преступление, не попытался мне помочь. Они просто сбежали, спасая свои шкуры, а меня грубо затолкали в машину и повезли в полицейский участок.

Помню, как поразилась, когда спустя час увидела там свою маму. Она всё-таки пришла за мной, хотя, честно говоря, я и не надеялась.

И видимо тот факт, что ей пришлось потратить последние сбережения на мой выкуп из полиции, побудил маму наконец заговорить со мной. Однако ничего хорошего она мне не сказала. Лишь сообщила, что, если я и дальше продолжу вести себя в том же духе, то её лишат родительских прав, а меня упекут в детдом или ещё хуже – в колонию для несовершеннолетних преступниц.

И на этом всё.

Я окаменела от страха, забыла, как дышать. Моим самым жутким кошмаром после смерти отца был потерять маму. Её слова о детдоме подействовали на меня отрезвляюще.

Естественно, злость, обида, разочарование, чувство несправедливости и непонимания никуда не делись, а лишь сильнее наполняли меня с каждым последующем днём, но я больше не могла позволить себе рисковать и вытворять глупости, которые приведут к ужасающим последствиям.

Отстранённость мамы уже не казалась столь мучительной в сравнении с перспективой жизни вдали от неё. Я готова была стать тише воды ниже травы, только бы никто не забрал меня от мамы. Этого я однозначно не смогла бы пережить.