III
В аудитории было привычно тихо. Студенты, число которых не превышало и дюжины, сидели на стульях, хаотично расставленных вдоль стены. Напротив них стоял Берно, временами прохаживаясь по всему помещению, оказываясь то за спиной учащихся, то возле широко открытого окна с восточной стороны помещения. С улицы внутрь проникал яркий солнечный свет, и слышалось ласкающее ухо редкое щебетанье птиц. Берно вставал у окна, смотрел на здания напротив и провожал глазами медленно проезжающие по узкой улице машины. Он обожал раннюю венскую весну и мог часами наблюдать за всем происходящим вокруг. В памяти снова всплывало недавнее знакомство после концерта, о котором Берно постоянно думал в течение последних нескольких дней. Он не мог выбросить из головы живое и красивое лицо, каждый раз ощущая приятное томление внутри.
Что это за мелодия играет в моей голове? Каждый раз, как только я вспомню о ней. Почему она? Почему не ее любимая соната? О, да это же моя любимая соната.
Это мое сокровище, запрятанное подальше от глаз, подальше от всего мира. Она всегда была лишь моей, исполнялась моей душой на тонких струнах воспоминаний, стреляя нотками куда-то в сердце, куда-то в прошлое, выстраивая ряд в мое будущее. Да, и похоже, я отдал это сокровище ей, просто подарил, связал ее, обвел вокруг ее тела, взялся за другой край и словно на поводке держу ее, не отпускаю… Лишь она, эта музыка, способна удерживать эту женщину в памяти так же ярко! Хотя бы ненадолго… Хотя бы до самой смерти…
– Берно? – окликнула смуглая студентка в вязаном шарфе и кожаных полусапожках.
– О, простите! На чем я остановился… Ах, да… Для философии экзистенциализма крайне важно понятие страха. Притом важно разделять понятие страха и боязни, – продолжил диктовку Берно, стараясь выжидать, пока студенты успеют сделать записи. – Боязнь всегда предполагает наличие угрозы, к примеру, людей, обстоятельств, явлений. В отличие от страха у боязни имеется источник.
Слова Берно, словно растворившись в аудитории, неким движением опять сплелись в слова и вернулись к нему. Он впервые поймал себя на мысли, что до этого момента никогда не задумывался, что легкое волнение, которое он испытывает за последние дни, это не страх, а боязнь. Ощутив от этой мысли слабое облегчение, Берно продолжил.
– Возбуждение страха происходит без нашего ведома, и без определенного источника. В такой ситуации человек не может описать, что его пугает. В этой неопределенности и проявляется основное свойство страха. Это чувство возникает без какой-либо видимой причины, и человек не способен оказать сопротивление. Иррациональный страх, которому мы не можем дать объективное объяснение, приводит к ужасу, но в то же время является мощным толчком для человека в процессе осмысления самого себя и переоценки ценностей…
– Берно, я прошу прощения, это безумно интересно, но давайте продолжим в следующий раз. Мы опаздываем на другую лекцию, – улыбаясь, прервала девушка в первом ряду.
– Да, конечно! Прочитайте мои конспекты по Кьеркегору, на следующей лекции мы обсудим основные положения!
Берно взглянул на часы, удивившись пятнадцатиминутному выходу из графика. Оценив стойкость и интерес, с которым его слушали, Берно широко улыбнулся и проводил студентов к выходу взглядом. В ту же секунду в аудиторию вошел мужчина в униформе.
– Добрый день. Я ищу Матиаса Хеля!
– Кого?
– Матиас Хель. Здесь написано, что…
– …Да, да, простите, я не расслышал, – бросил Берно, вспомнив свой недавний экспромт с именем. – Я слушаю.
– У меня для вас посылка. Вот письмо, – протянул курьер. – Прошу, подпишите здесь.
– Письмо?
– Да.
Берно расписался и взял в руки конверт с письмом. Курьер попрощался и удалился. Берно неспешно вскрыл конверт и достал красивый лист бумаги. С того момента, как он услышал свое вымышленное имя, его пульс медленно, но верно учащался. Волнение достигло апогея с первого взгляда на лист, где красовался написанный чернилами слегка небрежным почерком текст:
Мой дорогой Матиас,
Вам не обязательно стремглав опускать глаза в конец письма, чтобы понять, от кого оно. Да, от меня, от Махсом. Возможно, Вы меня уже успели забыть. Но что-то мне подсказывает, что это не так. Может, ваши глаза, может, ваши воспоминания, которые не дают Вам покоя. Да, мне кажется, что я их чувствую. Наши с Вами воспоминания, возможно, связаны, как частицы, которые оказались запутанными. Только вот если моя спираль мыслей кружится в положительном направлении, то Ваша должна кружить в отрицательном. И наоборот.3 Прошу, скажите, как Вы ощущаете свои воспоминания? Поделитесь чувствами, положительны ли они? Я готова принять Ваши ощущения и с покорностью сочту свои сугубо отрицательными. Хоть мы с Вами никогда не сможем прийти к согласию в том, где начинается положительное и где – отрицательное, где правда и где то, что мы хотим для себя сыграть, добровольно раздав для самих себя примитивные и до боли желанные роли.
Ох, простите меня, если я запутала Вас той самой запутанностью и частицами – набралась у своего ученого отца. Но я все еще готова принять на себя роль, противоположную от Вашей, сугубо положительной.
Что же я прошу от Вас, отмалчиваясь и пытаясь скрыть свои чувства, перекидывая ответственность за свое признание на Ваши плечи?.. Это вихрь, это тонкие слова, облаченные в бесполезную и неприглядную скорлупу; незаметные никому, скрытые и лишенные какой-либо оболочки, чистая энергия. Но лишь разломав ее, силой овладевая тем, что дается нам то ли Богом, то ли его рафинированным суррогатом, я вкушаю плоды моего самобичевания. Я кричу, я мысленно отгоняю от себя приятные и теплые чувства, зная, что в этот же момент вызываю у Вас ровно противоположные. Я доставляю Вам наслаждение. И быть может, я полюбила жертвенность и страдальческие позывы внутри себя ради Вас. Может, все-таки я делаю это ради чего-то более высокого. Посмотрим. Жизнь обязательно расставит все по своим местам. Но я прошу Вас об одном, молю, сделайте усилие для меня, если, конечно, я оставила в Вашем сердце хоть какой-то след. Оберните ваши чувства в черную материю, заколите их, отгоняйте их прочь хоть изредка, заставьте себя поверить, что они отрицательны и порочны. В эти моменты меня накроет нежное и сладкое блаженство, пьянящая истома, щемящая и сладострастная печаль. Прошу хоть изредка одаривать меня тем, что, возможно, чувствуете Вы так часто и настолько ярко. Я невправе поддаться столь могучему соблазну и всецело отдаться своим истинным и глубинным чувствам лишь из страха вызвать у Вас неприязнь к себе, к Вашим чувствам. Я лишь прошу Вас и надеюсь на Вашу благосклонность. Мой дорогой Матиас, это не любовь, а лишь ее вершина, прыжок сквозь время, жадное стремление пропустить все лишнее и пугающее. Но тем не менее столь же сильное и пронизывающее чувство.
Ваша соната, она прекрасна. Если Вы дарите мне самое ценное, то у меня есть по-детски наивная, крошечная надежда на то, что Вы услышите мою просьбу.
Махсом
Берно откинул письмо на подоконник. Его сердце бешено колотилось от неожиданных слов, от экспрессии, с которой Махсом обратилась к нему. Чувствовалась настоящая эйфория, грозой накрывающее волнение, подобие которого отдаленно помнилось из юности. Забытое и раздирающее чувство влюбленности к некоему образу, воспоминанию, какой ощущалась Махсом, удивляло новизной сути, хоть было знакомо по форме. Берно осмотрел лист и конверт в надежде найти ее адрес или телефон. Но тщетно. В тот же момент зазвонил телефон.
– Я слушаю.
– Берно Фави?
– Да, верно.
– Это доктор Хайс. Вам удобно сейчас говорить?
– Да, доктор, конечно.
– Я хотел бы обсудить с вами результаты некоторых анализов, которые вы сдавали около месяца тому назад.
– Помнится, я говорил с вашей коллегой, она сообщила, что они в полном порядке.
– Моя коллега, к сожалению, лишилась медицинской лицензии, и мы пересматриваем результаты анализов тех пациентов, которые находились под ее опекой. Я хотел бы попросить вас при удобном случае заехать ко мне. Отныне я буду вашим лечащим врачом, и мне необходимо обсудить и проверить историю болезни.
– Хорошо, доктор, я буду у вас в течение получаса. Вы сможете меня принять?
– Да, господин Фави.
Берно собрал вещи со стола и направился к выходу из университета. В машине было тихо, не играла музыка, не передавались новости. Берно хотелось побыть в тишине и вслушиваться лишь в поступающий в салон, хоть отдаленно и с неким шушуканьем, шум улиц и проезжающих мимо машин. Все мысли были полностью поглощены письмом. Вспомнив о просьбе, Берно попытался окрасить свои ощущения в оттенки чувства вины, горького и досадного опыта, чего-то мучительного и гадкого. Эта пытка над собой оказалась непростым испытанием, чем-то неестественным и более мучительным, чем само желание представить свои чувства таковыми. Но лишь мысль о возможности доставить ей до боли знакомое удовольствие приводила в восторг. Эта цель казалась подлинно божественным замыслом, следованием путеводной звезде, ради чего Берно готов был потерпеть, устраивая себе такую пытку, отвергая на время чувство экзальтации, вселившейся в него после той встречи.
– Алло, – ответил Берно на внезапный звонок с незнакомого номера.
– Матиас, у вас получилось. Спасибо.
– Махсом, – с трудом выговорил Берно, ощутив, как вмиг пересохло в горле.
– Да, это я.
– Я слышу, как вы улыбаетесь. Я вижу, как задорны ваши глаза. Я взволнован их сиянием и опечален.
– Как же тонко и точно вы все представляете. Но отчего ж вы опечалены?
– Расстоянием между нами. После прочтения вашего письма мне хочется вас видеть.
– Разве лишь после прочтения?
– Простите меня за малодушие. Но у меня не было другой возможности признаться, что думаю о вас с момента нашей встречи.
– Вы не одиноки в этом. Мы с вами еще обязательно увидимся.
– Как вы узнали мой телефон?
– Прошу, оставьте мне немного пространства для моих секретов.
– Охотно соглашусь. Махсом, спасибо за ваши мучения. Я постараюсь отвечать вам взаимностью.
– Мой дорогой Матиас, нам следует как можно чаще воспроизводить в памяти любимую с вами музыку. Она и лишь она вызывает наслаждение на обоих концах нашей с вами созданной вселенной. Она способна похитить нас и устроить нам встречу. До свидания, Матиас.
– До свидания, – выдавил из себя Берно, понимая, что связь с ней в очередной раз разрывается.
IV
В клинике было многолюдно. По коридору сновал персонал, пациенты, их друзья и люди с грустными и отрешенными глазами. Временами на глаза попадались те, кто мучительно, сгорбленной походкой передвигался по коридорам, с угнетенным выражением на лицах. Но среди них, казалось, были те, кто лишь желали казаться страдающими, чахлыми и отчаявшимися. Здесь вся воля к жизни закручивалась и обвивалась прочными и непоколебимыми лианами надежды. Было печально смотреть на этих людей.
Прошел уже час, как Берно прошел процедуру и нетерпеливо ожидал, пока доктор пригласит его к себе в кабинет обсудить результаты. Стоя у окна, он грелся под ярким солнечным светом, ощущая, кроме головной боли и легкой тошноты, некое тягостное ощущение несоответствия своего внутреннего состояния с прелестной погодой, выдавшейся за последний месяц. Казалось, будь ливень и вьюга, на душе стало бы гораздо спокойней и свободней. В памяти постоянно всплывало письмо и телефонный разговор. Ощущение некой заброшенности, печали от того места, где он находился сейчас, и мыслей, где же ему найти ту прелестную незнакомку, удручало и отдавало туманными перспективами.
– Берно, прошу, проходите! – внезапно раздалось за спиной.
Последовав за приглашением, Берно вошел в кабинет и уставился на доктора. Тот жестом пригласил присесть в кресло, обитое коричневой кожей. Берно тихо прикрыл за собой дверь и расположился напротив доктора, по другую сторону его широкого деревянного стола. В тот же момент, за ним внутрь помещения сквозь стену прошли еще двое мужчин. Слева, возле Берно, встал Виво – невысокий, полный, с копной волнистых блеклых, каштановых волос. Некоторая неряшливость и неуклюжесть сочеталась в нем с отменной дикцией, гордой осанкой и каменным выражением лица. Виво деловито поправил черный пиджак, из-под которого однако местами торчала футболка из брюк. А Фаталь прошел глубже и встал у окна, оказавшись тем самым у доктора за спиной. Щуплый, худощавый, похожий на неокрепшего подростка, он равнодушно осмотрел помещение, оперся плечом о стену и с интересом стал наблюдать за Виво, который заметно нервничал не в силах скрыть разочарования. Доктор рассматривал какие-то документы, после чего отложил их в сторону и, взяв ручку, откинулся на спинку кресла. Повисшая пауза напрягла Берно. Доктор поднял глаза. Во взгляде читалась тревога.
– Берно, как я вам уже говорил, я позвал вас к себе не только потому, что моя коллега, ваш бывший врач, передала мне историю вашей болезни, но и потому, что мне ваши анализы показались несколько тревожными. Кроме того, на основании вашего рассказа о некоторых симптомах, которые ощущаете в последнее время, я принял решение обследовать вас.
– Доктор, прошу, говорите, что показало МРТ?
– Берно, у вас обнаружена глиобластома, – раздалось устрашающе – Это большая опухоль в головном мозге.
– Вы уверены??! – воскликнул Берно, испытав шок от этой новости.
– Да.
– Но этого не может быть, черт возьми!
– Берно, прошу, выслушайте!
– Опухоль!? – вырвался нервный смех.
– Простите!
Улыбка на лице Берно стала медленно исчезать, однако повисла в том пограничном состоянии, когда ее уже нет, но мышцы лица стараются изо всех сил удержать.
– Этого не может быть! Я даже не могу представить, что все так серьезно!
– К сожаленью, это так. Простите.
– И… И… каково же лечение?!
– В первую очередь, необходимо хирургическое удаление опухоли. После операции вам необходимо будет пройти терапию.
– Доктор, прошу, говорите всю правду! – резко оборвал Берно, ощущая сильнейшее волнение и страх.
– К сожалению, очень трудно назвать какие-то сроки. Нам необходимо еще сделать пункцию, взять образец.
– Доктор, сколько мне осталось жить?! – снова перебил Берно, постепенно вскипая от известия.
– Менее года!
После этих слов Фаталь опустил голову и, взявшись за висящий на шее кулон, с ухмылкой взглянул на Берно. Виво прикрыл на мгновение глаза и, сжав губы, отчаянно покачал головой.
– Черт подери, доктор! – произнес Берно, ощущая в теле дрожь колоссального напряжения и беспокойства.
– Постойте, куда вы?
– Доктор, мне нужно уехать. Я вернусь к вам на днях.
Встав со стула, Берно медленно вышел из кабинета. За ним, как шлейф из сухих листьев, последовали невидимые провожатые – болезнь и сопровождающее ее атрофированное сожаление доктора. Добравшись до машины, Берно плюхнулся в нее и, захлопнув дверь, обессиленно откинулся на спинку. Все тело охватила дрожь, на лоб выступил пот. Мир, такой прекрасный и необъятный несколько часов назад вмиг оказался чужим, предавшим, жестоким и потерявшим всякий смысл.
Все мои мысли оказываются в воронке отчаяния. Я – сама растерянность, каскад моментально проросших, словно сорняки, неприятных ощущений, я – склейка из моментов боли и вспыхивающего искрами страха за жизнь. Я не хочу так, не хочу умирать. Эй, никто не хочет моей смерти! Что же случилось? Где я ошибся, что я сделал не так? В чем был тогда смысл всего этого?!
Но что за унижение, что за попытка ухватиться за жизнь?! Каково мое достоинство на этом этапе жизни, каковы границы моего достоинства и гордости в осознании столь короткого и, что самое, страшное, предсказанного будущего?
Берно был полностью погружен в себя. Его бешеный мысленный поток и физический ступор нагнетали обстановку еще сильнее. Потребовалось около четверти часа, прежде чем он стал потихоньку успокаиваться. Ему вспомнились слова незнакомки о ребенке, которые теперь приняли понятный ему смысл, причудливый в своем уродстве и могущий убить. Не в силах больше выносить охвативший его поток негативных мыслей, Берно подумал о семье, о доме, желая поскорее поехать к Афине. Ему захотелось сказать – здесь и сейчас, не медля ни секунды, как он безмерно счастлив обнять ее, забыть про внезапное известие и пригласить ее на ужин в ресторан. Берно решительно захотелось превратить каждый день из тех, что ему отведено, в праздник. Казалось, вот оно, начало отсчета, чуть слышное тиканье часов, отведенных ему на этой земле. И каждый момент времени внезапно, словно молния, превращался в новую жизнь.
Берно завел машину, рядом с ним тут же оказался Фаталь. Виво пришлось смириться с этим и сесть назад. Машина тронулась с места и вскоре остановилась напротив красивейшего здания.
Берно зашел домой, медленно закрыл за собой дверь и прислонился к ней лбом. С этой секунды, оказавшись в своем жилище, он всем телом ощущал тепло другого человека, который находился с ним в одном доме и спал в соседней комнате. Постояв с минуту, Берно тихо приоткрыл дверь спальни. Через узкий проем он увидел ее, лежащую на боку, спрятавшуюся под тонким одеялом. Тихо войдя внутрь, он подошел к кровати, прилег сзади и обнял Афину. В комнату медленно вошли и Фаталь с Виво. Они встали в разных частях комнаты и наблюдали. Берно медленно опустил руку и принялся гладить живот своей жены, в котором рос их ребенок. В этот момент именно его хотелось ему увидеть больше всего на свете. Афина была на втором месяце беременности, хотя ей с мужем казалось, что прошло уже не меньше шести – настолько не терпелось им стать родителями. Лежа в этой позе, Берно гадал в уме, сколько же ему осталось и застанет ли он рождение ребенка. Он не мог понять, что будет тяжелее для него: не застать рождение ребенка или покинуть его живым, засыпающим на руках, пьющим молоко матери, плачущим по ночам.
Прошло около четверти часа, когда Афина приоткрыла глаза и повернулась к Берно.
– Я видела сон, – прошептала Афина, прижавшись губами к его подбородку.
– Какой?
– Я видела тебя, кружащего в воздухе вокруг меня, словно бабочка, но не могла тебя поймать. На твоей голове сидела змея и шептала что-то непонятное, – Афина опустила глаза и пыталась вспомнить дальше, – словно на незнакомом языке.
– Ты поймала меня?
– Да, но перед этим змея неожиданно отлетела в сторону, словно ее отшвырнула некая невидимая рука. Ты упал на землю, но стал вдруг маленьким, таким, каким ты был, возможно, в пятилетнем возрасте. – Афина на секунду помолчала и растерянно добавила:
– И говорил со мной каким-то другим голосом.
– Поехали ужинать в ресторан, это должно отвлечь тебя от непонятного сна, – предложил Берно, поправляя волосы жены.
Фаталь и Виво взглянули друг на друга и подошли ближе к кровати. Фаталь лег рядом с Берно, а Виво лег рядом с Афиной. Минутную тишину, в ходе которой влюбленные не отрывали взглядов, прервала Афина.
– Дорогой, может, лучше завтра? К нам вечером приедет моя давняя подруга, Лулу, помнишь ее? – тихо произнесла Афина, дотронувшись до губ мужа и проведя пальцем по шраму под его левым глазом.
– Хорошо, тогда завтра.
– Я приготовлю нам поесть, а ты пока выбери вино.
– Твоя подруга застанет нас в легком опьянении! – подмигнул Берно.
– Мы не успеем, она будет здесь совсем скоро.
Берно встал с постели подал руку жене, которая, вскочив, прыгнула Берно на спину. Они вышли из комнаты и направились на кухню, в то время как Фаталь и Виво остались лежать по краям кровати и еще с минуту смотрели друг на друга.
– Виво, если бы ты был осязаем, то задавил бы нашу пару! – подшутил вдруг Фаталь, тихо захихикав.
– Фаталь, если бы ты был осязаем, вызывал болезни лишь у мышей!
– Стоит признать, они красивая пара.
– Замолчи, ты меня раздражаешь!
– Я всего лишь сказал…
– Ты всего лишь меня раздражаешь!
Виво встал на ноги и принялся расхаживать по комнате. Ухмылка на лице Фаталя нервировала и беспокоила Виво. Он кидал короткие взгляды на Фаталя и продолжал метаться по комнате, хватаясь за голову и крепко сжимая кулаки.
– Не стоит так нервничать, – однотонно произнес Фаталь.
– Скажи своему хозяину, что нам надо встретиться и обсудить ситуацию! – резко и громко произнес Виво, рассерженно глядя на Фаталя.
– Зачем? Все и так ясно?
– Зачем?! – переспросил Виво, словно не веря своим ушам. – А затем, что этого требует ситуация!
– Не смеши меня, Виво. О чем ты говоришь?
– Если ты не понимаешь или не хочешь понять, то просто будь добр сообщить своему хозяину, что мы хотим встретиться!
– Послушай, ситуация довольно ординарная, такие были всегда и повсюду. Ситуация ничем не отличается от тех, с которыми мы работали на протяжении тысячелетий.
– Да, я знаю, но если ты не забыл, мы имеем право на одну встречу в год. И я хочу воспользоваться ею.
– Так ты хочешь наложить вето?!
– Да, возможно.
– Почему я должен идти навстречу тебе?! – спросил Фаталь. – Это борьба, здесь каждый пытается выиграть схватку.
– Я не спорю, но эти вопросы не в твоей компетенции – решение принимает твой хозяин!
– Мы и так терпим поражение, наши усилия не приносят должного результата!
– Прошу, не жалуйся. Возможно, когда-нибудь вы и одержите окончательную победу, но пока наша работа успешно сдерживает ваши порывы! – гордо произнес Виво.
– Ваша работа привела к браку, вы сами не можете контролировать этот процесс, а мы лишь исправляем ваши ошибки.
– Не будем вдаваться в детали, – отрезал Виво. – Звони хозяину!
Фаталь, с трудом сдерживая недовольство, достал из кармана телефон, на котором была лишь одна кнопка. Нажав ее, он приложил трубку к уху.
– Привет. Виво желает встретиться, – выдавливая из себя слова, произнес Фаталь. Выслушав собеседника, он добавил: – Да, он хочет воспользоваться правилом одной встречи!
Фаталь окинул злым взглядом Виво, поманил его рукой и оба они провалились сквозь землю.
Спустя мгновение оба стояли в огромном округлом кабинете, цилиндром уходящем вверх метров на пять. На другом конце кабинета стоял длинный овальный стол, за которым сидел Мор. Стены кабинета были богато отделаны фресками с изображениями всевозможных мифических созданий, а многие детали из лепнины объемно врывались в помещение. По всему периметру кабинета на полу стояли предметы из темно-красного дуба и керамики: декоративные лампы, корзины с фруктами, горшки с цветами, горящие свечи и напольные лампы. Все смотрелось довольно эклектично и бессистемно. В центре на полу была яма, огороженная тонкими коринфскими колонами до самого потолка. Внутри горел огонь, а сверху через определенные промежутки времени на пламя падало несколько капель некоей жидкости, отчего огонь огрызался и шипел, разрастаясь и снова утихая до размеров небольшого костра. По правую сторону располагались высокие стеллажи с внушительной библиотекой, с книгами, распределенными по отделам и темам. Каждый отдел имел свои границы и названия, написанные на кусках бумаги, торчащих по краю полок. Энциклопедии, медицинские справочники и научные работы были гордостью Мора и занимали внушительный процент всей коллекции. А еще куча архивных данных и исследований, большая часть которой находилась в отдельном помещении, где Мор любил прятаться от коллег. Для Виво было обычным делом ходить к своему компаньону, но их давняя вражда каждый раз заставляла и того, и другого содрогаться при нахождении в чужом кабинете.
– Что тебе нужно? – холодно спросил Мор.
– Надо организовать встречу и провести переговоры!
– Так значит ты хочешь встречи, – словно резюмируя, проговорил Мор, громко добавив: – Виво, присаживайся, чувствуй себя как дома. Я всегда гостеприимен и рад тебя видеть. Чего не скажешь о тебе.
– У меня в кабинете ты никогда не нуждался в приглашении присесть и отдохнуть! – промолвил Виво, сделав несколько шагов вперед.
– Да, я не церемонюсь, но мне было бы приятно получить от тебя хоть раз знаки внимания и гостеприимства!
– Не вижу смысла в этом! – отрезал Виво. – Зачем фальшивить?!
Мор улыбнулся и встал с кресла, открыв вышитый золотистой нитью на его спинке герб с разложившимся человеческим лицом внутри. Он обошел стол и, поправив длинные волосы и застегнув пиджак, остановился в трех шагах от Виво.
– Год только начался, впереди еще много работы, – проговорил Мор. – Тебе больше не удастся попросить о встрече.
– Я знаю. Я уверен, что этого будет достаточно. Наши прогнозы говорят о том, что этот год выдастся крайне тяжелым для вас.
– Интересно, – покачал головой Мор, сделав несколько шагов по направлению к огню, который зашипел чуть громче прежнего. – Это мы всегда первыми просили о встрече, а вы тянули до последнего, чтобы воспользоваться вашим правом только после нас! Что же произошло?
– Думай, как хочешь. Мне захотелось сделать исключение!
– Хозяин, я силен и бескомпромиссен! Не волнуйся, назначай встречу! – неожиданно похвастался Фаталь.
– Хорошо, ты знаешь, где! – бросил Мор и быстрым шагом направился к столу.