banner
banner
banner
Название книги:

Прелюдия к большой войне

Автор:
Александр Марков
Прелюдия к большой войне

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+
1

Он проснулся от жуткой головной боли, застонал, все еще не открывая глаз, обхватил руками голову, сдавил ее, а то создавалось впечатление, что кости черепа не выдержат внутреннего давления, треснут, рассыплются, разлетятся в разные стороны, как разорвавшаяся граната.

Перед глазами была красная пелена, а когда он попробовал приподнять веки, то пелена не исчезла, она стала просто серой.

Каждый удар сердца сопровождался пульсацией боли, которая пронизывала всю его голову, точно разряд молнии. Особенно сильно боль отдавалась в шраме, который Николай получил в Отсу, когда его ударил катаной сумасшедший самурай Цуда Сандзо, стоявший в полицейском оцеплении. Но, наверное, этот самурай еще тогда мог видеть будущее и хотел, чтобы это будущее никогда не наступило. Николай помнил его лицо, дрожащее от страха и ненависти. Рука самурая тоже дрожала, и Николай чувствовал, что какие-то неведомые силы, которые сопровождали незримо цесаревича в том путешествии по Азии, мешают самураю, держат его за руку, наваливаются на его тело, и он никак не может освободиться от них. Он потерял из-за этого несколько мгновений. Несколько мгновений, благодаря которым Николай остался жив.

Он ехал тогда в повозке джан-рикши, рассматривал пеструю толпу, которая, заполонив улицы города, приветствовала наследника русского императорского трона, и так увлекся этим зрелищем, что не почувствовал, как повозка чуть наклонилась, когда на ее подножку заскочил человек. Николай лишь отчетливо услышал шепот: «Обернись». Женский шепот. Впоследствии он был уверен, что это голос Елены. Но ведь тогда он почти не знал ее и уж точно не думал жениться на ней.

Там в Отсу, обернувшись на этот голос, он увидел легкую дымку, что растворялась в воздухе, но так и не успел понять – похожа ли она на призрак или это всего лишь туман. Потом все затмила вспышка света, блеснувшая на лезвии острого как бритва меча, который опускался на его голову.

Николай успел понять, что меч-то опускается как-то уж слишком медленно, будто время растянулась, будто все события уже записаны на кинопленку и теперь ее воспроизводят с замедленной скоростью.

Лицо молодого японца было перекошено от напряжения. Он скрипел зубами, но меч все равно едва шел, будто у японца все суставы заржавели. Николай успел отклониться. Меч врубился в край пробкового шлема, оторвал у него кусок, скользнул по голове, рассекая потом только воздух. Пока японец во второй раз не успел замахнуться, цесаревич изо всех сил пихнул его носком ботинка в коленную чашечку.

– Ай! – вскрикнул японец, теряя равновесие, да тут еще и рикша, что вез цесаревича, заверещал, точно ему ноги отдавили, дернул резко повозку, буквально выбивая у японца опору из-под ног.

Николай сидел в экипаже. Ему бы вскочить, бежать броситься, а он все со скамейки приподняться не мог, будто приклеился к ней.

Тут подоспел греческий принц Георгий, напросившийся в эту поездку по странам Азии вместе с цесаревичем. Не зря, как оказалось. Своей бамбуковой тростью он ловко с размаху стукнул японца по голове. Купил он трость несколько минут назад в какой-то лавчонке. Причем на этой покупке настоял Николай, а Георгий все отказывался и спрашивал у российского цесаревича, зачем ему эта вещь нужна.

– Пригодится, – сказал Николай, сам не зная, зачем он так настаивает на приобретении этой безделицы. Георгий-то пока что не страдал от болезни ног, ходил легко и предпочитал, чтобы Николай тратился на более полезные вещи. На осмотр египетских пирамид, охоту на слонов, посещение индокитайских борделей или на контракты со временными женами в Нагасаки.

Удар получился такой, будто по пустой тыкве бьешь. Казалось, что у самурая под черепом, кроме воздуха, и нет ничего. Принц закричал то ли от страха, то ли криком своим японца испугать хотел, опять тростью замахнулся, пока японец в себя прийти не успел.

Но к этому моменту откуда ни возьмись появились уже лейб-казаки из конвоя, японца они с ног сбили, на землю повалили лицом вниз и начали руки выкручивать.

Японец меч все не отпускал, вцепился в него мертвой хваткой, пальцы не разожмешь. Только когда ему пальцы в кровь раздавили, да переломали их каблуками сапог, он разжал рукоятку меча. Казаки его тут же в сторону отбросили. Но японец все не успокаивался, ужом извивался, кусался, из рук выскальзывал, будто маслом был густо намазан, и тянулся к своему мечу. Глаза его из орбит вылезли от напряжения. Он все не мог понять, что затея его провалилась. Скрюченные окровавленные пальцы тянулись к Николаю, а губы шептали какие-то непонятные слова.

Цесаревич услышал, как один из казаков сказал: «Вертлявая, скотина», а после отвесил японцу такую увесистую оплеуху, что у того голова едва с плеч не слетела, и он наконец-то угомонился.

– Убил? – спросил у казака цесаревич. Все происходящее было каким-то нереальным, будто и не с ним все это происходило.

– Нет, какое там! – сказал казак, приложив к губам укушенный японцем палец, из которого сочилась кровь, но тут же выпрямился стрункой, вытянув руки по швам, потому что до него дошло, с кем он разговаривает, и молодецки гаркнул: – Никак нет, не убил, ваше императорское высочество. Очухается скоро.

– Что ты так кричишь? Совсем оглушил.

– Трость-то пригодилась, – напомнил о себе принц Георгий. Пока казаки обезвреживали японца, он все стоял с поднятыми руками, замахнувшись тростью, будто это была бита для лапты. Теперь он внимательно осматривал трость, точно ее в первый раз увидел. – Ты как в воду глядел, – добавил он, но цесаревич на него внимания не обращал.

У него из раны полилась кровь. Николай инстинктивно зажал рану ладонью, но кровь все не унималась, просачивалась сквозь пальцы, залепила левый глаз, густо окрасила красным всю левую половину лица, накапала на костюм, а волосы совсем слиплись, в особенности когда она стала подсыхать. Со стороны могло показаться, что рана цесаревича гораздо опаснее, чем была на самом деле. По телу Николая прошла судорога. Его затрясло. Только сейчас он начал осознавать, что все это происходит с ним и только что он избежал смерти.

– Что? Что стряслось? – услышал Николай испуганный голос князя Барятинского, в обязанности которого входило сопровождать цесаревича в этом путешествии и оберегать его от всяких опасностей. Он ехал в другом экипаже. Все случилось так быстро, что никто и понять ничего не успел.

– Тот не царь, на кого не сделали хотя бы одного покушения, Владимир Анатольевич, – нашел в себе силы отшутиться Николай. Голос его дрожал.

– Кто посмел?! – зарычал князь. Глаза его молнии метали.

– Не кричите, князь, голова раскалывается, – тихо сказал Николай.

– Руку уберите, ваше высочество. Я посмотрю, что там, – голос князя дрожал еще сильнее, чем у Николая.

Снимая с цесаревича пробковый шлем, он боялся увидеть рассеченные мечом кости черепа. Князь был ошарашен случившимся еще больше, чем Николай. Императорская чета лично доверила Барятинскому безопасность своего сына. Как бы он им в глаза смотрел, окажись это покушение удачным? Да он готов был самурая голыми руками на куски разорвать. Только то, что он должен оказать Николаю первую помощь, помешало ему подойти к японцу, распластанному на земле, и выместить на нем весь свой гнев.

Князь внимательно осмотрел рану Николая, оторвал кусок своей рубашки и начал перематывать цесаревичу голову.

– Ну, что там? – спросил Николай.

– Повезло, ваше высочество. До свадьбы заживет, – приговаривал князь. – Рана небольшая. Кожу рассекло.

– Вот негодяй, шлем мой испортил, – сказал зачем-то Николай.

– Шлем? Ерунда, – отозвался князь, улыбаясь. Еще несколько секунд назад сердце его буквально из груди вырывалось от страха за судьбу наследника трона, теперь же он начал потихоньку в себя приходить. Но сердце все равно уж слишком сильно в груди колотилось. – Новый купим, а хотите – мой возьмите, ваше высочество. Или вот у Георгия… Георгий, отдашь шлем-то свой? – спросил он у принца, который истуканом стоял возле экипажа.

– Конечно, отдам. О чем разговор? – закивал тот. – Мне для цесаревича ничего не жалко.

Шлемы для всех участников путешествия все равно покупались из тех денег, что русская казна выделила на поездку цесаревича. У самого греческого принца в карманах были только дырки.

– Трость-то пригодилась, – вновь сказал принц, на этот раз надеясь, что его кто-то послушает. – Ты, Николай, как в воду глядел, когда уговаривал меня ее купить. Давай, я тебе и ее оставлю, как подарок. Она все-таки, думаю, жизнь тебе спасла.

Принц явно намекал на то, что это он спас цесаревича, точным ударом ошеломив японца. Как бы впоследствии принц не стал просить всяческих дивидендов за этот свой поступок. Кипр у британцев отнять или какие-нибудь из тех провинций, что пока османам принадлежат.

– Ты знатно приложил этого японца, – сказал Николай. – Игра в лапту явно тебе на пользу пошла. Трость я брать не буду, а вот меч, с которым японец на меня набросился, пожалуй, заберу на память.

– Ваше высочество, молчите. Вам нельзя говорить. Вам надо силы беречь! – Говоря это, князь держался за сердце рукой.

Но Николая было теперь не остановить. Осознание того, что он так легко избежал смерти, повергло его в какую-то эйфорию.

– Георгий, ты не понял, что этот японец говорил-то?

– Он говорил, что должен тебя остановить, иначе мир рухнет, – задумчиво сказал принц. – Что-то… – он задумался, пытаясь в точности воспроизвести слова японца, – «если ты не умрешь, солнце закатится». Вот.

Георгий посмотрел на цесаревича.

– Солнце? – переспросил Николай, чуть приподняв брови. – Прям конец света какой-то предвещает этот прорицатель. Скорее всего, он про Японию говорил.

– Да, да. У них ведь солнце на флаге, – закивал князь. – Но вы молчите, молчите, – потом посмотрел на бездыханного японца. – С собой зверя этого возьмем и в Санкт-Петербурге прилюдно накажем на Дворцовой площади.

 

– Нам его не отдадут, – сказал Николай. – Это будет расценено как похищение, а за него здесь смертная казнь положена.

– Это ему смертная казнь положена! – шипел князь.

Георгий тем временем принес самурайский меч, протянул его цесаревичу. Тот перехватил рукоятку, посмотрел на окровавленное лезвие. Хотел что-то сказать, но так и не нашелся.

Они точно в центре какого-то шторма находились. Беседовали спокойно, а буквально в нескольких метрах от них толпа, прознав о покушении на наследника русского трона, бесновалась, кричала, бегали полицейские, но вот никто что-то на помощь прийти не торопился.

– Давайте, я меч пока у себя подержу, ваше высочество, а то вам его и положить-то некуда, – сказал князь. – Вас надобно в больницу везти… А ну, запрягай свою повозку! – прикрикнул он на рикшу, который сидел на дороге, пребывая в состоянии какой-то медитации.

– Да какая там больница, – отмахнулся Николай.

Поддерживая его с двух сторон, Георгий и князь довели цесаревича до ближайшего дома, оказавшегося галантерейным магазином.

Там для него подготовили постель, но Николай от нее отказался и решил продолжить свое путешествие после того, как врач осмотрел его рану, вновь перевязал и стер кровь.

Он сидел на пороге магазина и курил. Рядом с ним сидел князь и принц Георгий. Местные полицейские уже увели куда-то преступника.

– Совсем у них тут плохо с безопасностью. Как они жизнь императора-то охраняют? – спрашивал князь.

– Император – сын Бога. На его жизнь никто не может покуситься, – говорил Николай. – Что-то мне подсказывает, что все было неспроста. Этому японцу никто не мешал, а в отцепление его специально поставили.

– Да что вы говорите такое, ваше высочество?! – замахал руками князь. – За этим покушением стоял японский император?

На вопрос Николай не ответил.

– Ты-то, Владимир Анатольевич, сильнее меня перепугался, смотрю. Лицо бледное.

– Перепугаешься тут. Мне ваши матушка и батюшка поручили за вами присматривать и оберегать, а тут такое дело. Случись самое страшное – мне после этого и жизнь в тягость была бы. Сердце все никак не успокоится. Из груди прямо вырывается. Но думаю, нам пора домой возвращаться. Наездились по этим заграницам. Ничего тут дельного нет. Опять же, вам, ваше высочество, надо в церемонии закладки первого камня Транссибирской магистрали участвовать. Дело это важное, государственное и ждать не может, а то мы так дорогу и не начнем никогда строить. Поехали во Владивосток прямо отсюда? Ну, зачем нам это Токио? Насмотрелись уж всяких чудес. Как думаете, сильно микадо рассердится, узнав, что здесь произошло?

– Думаю, что он больше рассердится, когда узнает, что я к нему не поеду и визит вежливости совершать не буду.

– Да и пусть. Больно надо. Думаете, обиду затаит и припоминать будет? Азиаты, они такие коварные, обиды никогда не забывают. Но замечу, что подданный микадо нанес нашей империи смертельное оскорбление. Куда делась, кстати, эта скотина? Георгий, не знаешь?

– Полицейские его увели, пока вы в доме были, – сказал Георгий.

– Эх, жалко, – загрустил князь. – Кровь за кровь! – мстительно прошипел он. – Его надо было тут же зарубить. Нас бы никто и не упрекнул. Самооборона.

– Успокойся, Владимир Анатольевич, – похлопал его по плечу Николай. – Но Япония еще покажет себя, – задумчиво добавил он. – Мне кажется, что она не даст нам спокойно жить на Дальнем Востоке.

Казалось, что весь Отсу высыпал на улицы, и людей теперь на пути экипажа цесаревича было гораздо больше, чем еще получасом ранее. Рикша бежал легкой трусцой. На лице его была улыбка. Признаться, Николай стеснялся ехать в таком экипаже, чувствовал себя каким-то рабовладельцем и поначалу немного краснел, но для японцев такая жестокая эксплуатация одного человека другим была чем-то естественным.

Люди падали на колени, как только к ним приближалась коляска с цесаревичем, утыкали лица в землю и начинали бить поклоны, прося о прощении. Зла на этих людей Николай не держал, улыбаться им – не улыбался, а держался как-то равнодушно, будто и не стряслось ничего.

Встреча с микадо Мейдзи все же состоялась, уже в Кобе, куда японский император примчался, чтобы загладить инцидент. Испугался он, что ли, что, узнав о покушении на цесаревича, император Александр III пришлет к берегам Японии свой броненосный флот и превратит все портовые города в груду дымящихся развалин?

Микадо говорил Николаю какие-то цветастые фразы, такие же красивые и легкие, как рисунки на японских тканях, как цветение сакуры, но цесаревич вдруг понял, что микадо недоволен, что это покушение не удалось. Он точно мысли микадо уловил.

«Я читаю его мысли! – ошеломленно понял Николай. – Микадо приехал сюда не прощения просить. Он со мной знакомится. Изучает меня. Изучает, как… будущего соперника. И… он боится меня!»

– Мы сурово накажем преступника, – сказал микадо на прощание.

«Дайте его нам, и мы избавим вас от этой головной боли».

Николай вслух об этом не сказал, но микадо итак все понял по выражению на лице цесаревича. Тот ведь знал, что японцы своего подданного в чужие руки не отдадут ни за что. Это правильно. Николай тоже не отдал бы в чужие руки кого-то из своих провинившихся соотечественников. Да и перед микадо тот самурай вовсе не провинился, а напротив.

– Жаль, что лейб-казаки не придушили этого Цуда Сандзо там же на улице, – все ворчал князь Барятинский, которому уже доложили имя преступника. – Нет человека – нет проблемы. Да и получил бы по заслугам.

По японским законам смертной казнью каралось только убийство. Вот удайся самураю зарубить российского цесаревича, тогда его ждала бы виселица. Но поскольку покушение не удалось, то приговорить преступника могли лишь к пожизненной каторге. Русский посол в Токио намекал японским властям, что надо сделать исключение и казнить преступника, но японский суд следовал букве закона и никаких исключений не сделал.

Николай полагал, что Цудо Сандзо на каторге проведет совсем недолго. Его отпустят, а за него и под его именем – срок будет отбывать другой человек. Японцы не могли открыто помиловать человека, едва не убившего наследника русского престола.

Император Александр III, узнав о таком мягком приговоре, все возмущался, обещал японцев в бараний рог скрутить или, на худой конец, пригласить в гости команду тех несусветных толстяков, которые участвуют в традиционной японской борьбе, чтобы на арене какого-нибудь цирка российские борцы пересчитали им кости, если, конечно, найдут их под складками жира.

– Возмутительно! – гневался Александр III.

– Ты будешь у носа японского посла рубль серебряный гнуть? – спрашивал у отца Николай.

– Нет, много чести. Под зад ногой ему дам, так, чтобы он в Токио свое долетел.

– Перестань, – успокаивал его Николай. – Мы поступили бы так же. Того, кто покушался на наших врагов, надо не казнить, а делать из него героя.

Он едва в обморок не упал, когда его нога коснулась родной земли. Это было во Владивостоке, куда его привез из Японии крейсер «Память Азова». Перед глазами все поплыло, ноги стали ватными и начали подкашиваться, и не успей ухватить его под руку князь Барятинский, Николай наверняка рухнул бы на пристань, как подкошенный. Люди, собравшиеся на пристани, подумали бы еще, что наследник пьян.

Его затрясло, как в лихорадке. Из тумана выплыло испуганное лицо князя.

– Что с вами? – читалось на его губах, но Николай слов не слышал.

Секундой ранее, в тумане, что все еще стоял перед его глазами, он увидел кладбище и могильный камень, на котором было выбито имя его отца и даты его жизни. Николай отчего-то сразу поверил, что видит будущее.

– Вас укачало?.. – донесся до него откуда-то издалека голос князя.

– Разве может укачать наследника трона империи, у которой самый лучший флот в мире?

– У нас не самый лучший флот в мире?

– Будет!..

Слабость ушла. Николай смог крепко встать на ноги. Ему с трудом удавалось держать на лице улыбку. В том будущем, что он увидел, – его отец, такой сильный, крепкий как медведь, всего через три года сойдет в могилу, а вся тяжесть ответственности за огромную империю, раскинувшуюся от одного океана до другого, через половину Европы и через всю Азию, ляжет на плечи Николая. Беспечных лет у наследника трона больше не будет. Выдержит ли он? Его будто к земле прибило от одной лишь только мысли о таких перспективах.

Каждый раз, когда он начинал видеть будущее, у него сильно болела голова и пульсировал шрам. Удар самурайского меча что-то изменил в его голове. Ощущение было сравни вспышке, которая выжигает мозг. Николай уходил в себя, слышал голоса, но не знал, кому они принадлежат – живым или мертвым. Он не мог ни с кем разговаривать, а те, кто пытался его хоть как-то утешить, не могли добиться от него ни единого слова. Они видели тоску в его глазах, такую холодную, будто там поселилась смерть.

Впервые это случилось семь лет назад…

Сердце билось слишком быстро. На лбу выступила испарина. Он прикоснулся пальцами к пульсирующему болью шраму, опять застонал.

В комнату вбежала Елена, упала рядом с кроватью, схватила его руку, сжала, стала осыпать поцелуями.

– Что с тобой? – в ее голосе была тревога.

– Голова опять болит, – сказал Николай. – Ничего страшного.

Он попробовал улыбнуться, но на лице получилась какая-то гримаса, будто уголки губ треснули, раздвинулись больше, чем им положено природой. Так раздвигаются губы у Щелкунчика и еще у того человека из французской книжки, которому уголки губ разрезали до самых щек. Зато он всегда мог смеяться. Николаю сейчас было совсем не до веселья не только из-за того, что голова раскалывалась. Вернее, как раз из-за этого, потому что, как только у него начинались головные боли, это было предвестником каких-то значимых событий и для него, и для всей страны.

В нос ударил противный терпкий запах. Лейб-медик Евгений Боткин протянул ему стакан со снадобьями, которые он всегда держал рядышком на тот случай, если у императора опять разболится голова. Вероятно, в комнате врача в шкафу вместо бутылок с винами и коньяками стоят бутылки с этим снадобьем.

Николай пригубил стакан, сделал сперва маленький глоток, потом запрокинул голову и, влив в рот содержимое стакана, быстро проглотил.

Когда-то он нежился в постели до двенадцати. Теперь он не мог позволить себе такой роскоши. Вставать приходилось гораздо раньше. На полдень намечалось заседание Кабинета министров, на котором он обязан был присутствовать. В повестке дня значилось обсуждение вопроса о посылке ко двору негуса Абиссинии Менелика II дипломатической миссии.

Снадобья Боткина уняли головную боль, а чашка крепкого абиссинского кофе прогнала сон.

Запасы кофе были просто неограниченными. Николай шутил, что может открыть лавку с колониальными товарами, где будет продавать кофе, и неплохо на этом заработать, поскольку негус готов был прислать в знак признательности российскому императору все, что угодно, помня ту помощь, которую Николай оказал Абиссинии в войне с Италией.

Формальным поводом для начала войны послужило заявление Италии о том, что она опасается за участь своей Эретрийской колонии, граничащей с северными провинциями Абиссинии. Итальянцы полагали, что их превосходно вооруженная армия легко справится с туземцами, но не тут-то было.

Помощь абиссинцам стала одним из первых серьезных внешнеполитических решений молодого императора.

«Мой великий друг, – писал ему благодарный абиссинский негус, – проси от меня все, что хочешь. Если тебе понадобятся мои солдаты, то я пошлю их всех до последнего тебе на помощь».

По сообщениям агентов, негусу удалось собрать под свои знамена двести тысяч пехоты. Он опасался новой войны с Италией. Россия имела в мирное время армию лишь в пять раз больше, чем сейчас было у Менелика II.

«А вот если бы послать армию негуса на Индию, – мелькнуло в голове Николая. – Ему и добираться-то до нее куда как ближе, чем нам».

Эфиопы были «братьями по крови». В той войне российское общество полностью стояло на их стороне. В прессе печатались призывы отправить в Абиссинию добровольцев, подобно тому, как это не раз случалось во время войн Сербии с османами.

Николаю не пришлось уговаривать Кабинет министров выслать в Аддис-Абебу санитарный отряд Красного Креста и организовать сбор пожертвований для раненых и больных эфиопских солдат. Но это было официальное решение, а в неофициальном – Россия поддержала негуса не только морально, но и материально, отправив в Абиссинию новейшее оружие.

Солдаты армии генерала Бартьери были крайне удивлены, когда при Адуи эфиопы обстреляли их из горных орудий Круппа. Итальянцы тогда потерпели сокрушительное поражение. Это послужило для них отрезвляющим душем. Пока они больше не помышляли о захвате Абиссинии. Правда, Николай всегда со скепсисом относился к боевым качествам итальянцев. От них больше шума, чем пользы.

 

Итальянцы попытались обмануть абиссинцев и при подписании мирного Уччиалльского договора, поступив ничем не лучше картежного шулера, который прячет карты в своем рукаве. Дело в том, что тексты договора на итальянском и на амхарском оказались неодинаковыми.

В Семнадцатой статье договора говорилось, что негус при переговорах с другими независимыми государствами может пользоваться услугами Италии. Однако в итальянском варианте этого соглашения слово «может» было заменено на слово «должен», что автоматически превращало Абиссинию в вассала Италии.

При подписании договора переводчики негуса этой подмены не заметили. Итальянцы официально объявили Абиссинию своим протекторатом, ссылаясь на тот вариант договора, который имелся у них в наличии. Русский МИД первым обнаружил подмену слов и отказался признать его полномочность. Как только Менелик II узнал об обмане итальянцев, он тут вышел из этого соглашения.

Николаю пришлось срочно встречаться с другом Вилли – императором Германии Вильгельмом II, чтобы в личной беседе объяснить ему, отчего так поступила Россия, а то министр иностранных дел Италии барон Блан разъезжал по дворам Германии и Австро-Венгрии, утверждая, что в Абиссинии Россия устроила «неприкрытую провокацию против Тройственного союза».

Николай не хотел из-за Абиссинии поссориться и с Германией, и с Австро-Венгрией, но он не мог оставить «братьев по крови» на произвол судьбы.

Благо представился повод повстречаться с кузеном Вилли – открытие Кильского канала, проложенного через основание Ютландского полуострова. Заложили его еще за год до начала царствования Вильгельма, а теперь это грандиозное сооружение сильно сокращало путь между Балтийским и Северным морями, а Германии теперь не было смысла разделять свой флот надвое.

Вильгельм пребывал в приподнятом настроении, и даже поражение в далекой Африке союзников по Тройственному союзу не могло омрачить его мысли. Но беседу с российским императором он начал, как обычно, с покровительственных ноток, журил его, словно учитель ученика.

– Дорогой Ники, ты поступил в Абиссинии не по-товарищески. Итальянцы мне все уши прожужжали, чтобы я с тобой поговорил. Ты же знаешь, что они твои действия называют «провокацией против Тройственного союза». А Германия, между прочим, основа этого Тройственного союза. Выходит, что ты устраиваешь провокации против меня? Ай-ай-ай, – он погрозил Николаю указательным пальцем.

– Дорогой Вилли, какая провокация против Тройственного союза? – развел руки в стороны Николай. – Напротив, я думал исключительно о безопасности твоих колоний.

Они разговаривали по-немецки. Николай хорошо знал этот язык. Вильгельм обещал ему начать изучать русский, но дальше нескольких слов дело так и не пошло. Он ограничился лишь приветствием.

– Ты его так никогда и не выучишь, если будешь лениться! – смеялся над Вильгельмом Николай. – Давай, я буду говорить по-немецки, а ты по-русски?

– Потом. Что ты говорил насчет безопасности моих колоний?

– Все очень просто. Ты ведь знаешь о британской мечте построить железную дорогу от Каира до Капштада, которая будет проходить исключительно по британским владениям? И как ты думаешь, через что эта дорога пройдет? Правильно, через твою Танганьику. Сперва британцы расправятся с махдистами в Судане, потом они попробуют соединиться со своими частями, размещенными в Уганде, а уж следом за этим они все вместе возьмутся за твою Танганьику. Но соединиться им мешает Абиссиния. Как ты думаешь, кого тебе лучше иметь в союзниках, когда британцы продолжат осуществлять свои планы? Свободную Абиссинию, которую поддерживает Российская империя, или Эфиопию как вассала Италии? Италия и так обязана помогать тебе в случае конфликта с третьими странами. Независимая Эфиопия ограничивает свободу действий Британии в Северо-восточной Африке. Независимая Эфиопия нужна не только мне, она в большей степени нужна тебе.

– Ай-ай, хитрец! – продолжал журить Николая Вильгельм. Он вступил на престол на несколько лет раньше Николая и никогда не упускал случая выступить в роли старшего друга или даже учителя. – И зачем ты этих фокусников на чистую воду вывел? Соглашение подписали, всех оно устраивало – и итальянцев, и негуса, но ты все испортил и снова их поссорил.

– А тебе, дорогой Вилли, надо бы присмотреться получше к твоим союзникам. Если они, как ты говоришь, могут такие фокусы при подписании мирного соглашения выкидывать, то не выкинут ли они еще что-нибудь, когда придет время выполнять соглашения о Тройственном союзе? Ты своих дипломатов попроси сравнить варианты на немецком и итальянском. Что, если они окажутся неидентичными?

– Не пугай меня. Тексты договора проверены вплоть до запятых и пробелов между словами. Они одинаковы. Но ты все-таки хитрец. Отправить в Абиссинию германские пушки, подчеркиваю, ГЕРМАНСКИЕ – это точно не по-товарищески. Пушки Круппа стреляли в моих же союзников.

– Прости, – Николай покорно склонил голову. – Но ты же знаешь, что мои казенные заводы тесно сотрудничают с фирмой Круппа и изготавливают пушки по его чертежам. Пушки там были все-таки русские, но сделанные по германским чертежам с некоторыми усовершенствованиями. Но это лишь доказывает, что твои пушки – лучшие в мире. Чем я могу загладить свою вину?

К сожалению, Абиссиния не имела выходов к морю. Индийский океан для нее запирало итальянское Сомали, Красное море, опять же принадлежащая Италии Эретрийская колония, Аденский залив – Британское Сомали, а между ними лежала узкая полоска земли протяженностью не более сорока километров, которая принадлежала Франции. Через французскую колонию русские и проникали в Абиссинию.

Россия и прежде предпринимала попытки укрепиться на восточном побережье Красного моря. Империя нуждалась в угольной базе для бункеровки на путях, ведущих к Дальнему Востоку и к… Индии. Создание такой базы грозило осложнением отношений с Британией, но нельзя же вечно поступать так, чтобы выгоду получала лишь одна Британия. Сейчас не то время, чтобы британцы свою позицию могли поддержать высадкой десанта в Крыму, обстрелом Владивостока и отправкой военной эскадры к Санкт-Петербургу.

Однако первые попытки обосноваться на берегу Красного моря больше походили на авантюры. Но только внешне. Точно так же выглядел авантюрой и поход Ермака в Сибирь и взятие казаками Азова.

Конец русской колонии «Новая Москва» в Сагале положили пушки французского крейсера «Примангуэ». Теперь такое попросту невозможно. Французы – союзники. Они обязались во всех частях света защищать подданных Российской империи как своих собственных. То же самое в отношении французов должна делать и Россия.

Император надеялся, что нынешняя дипломатическая миссия в Абиссинию найдет-таки способ заполучить для России кусок суши для бункеровки.

В Санкт-Петербурге было холодно. Поглядывая в окно, Николай ежился. На улицу выходить не хотелось, хорошо, что все министры съезжались на заседание к нему в Зимний дворец. Он видел, как к парадному входу подъезжают коляски. Из них спешно выбегали люди, кутаясь в полы пальто, укрывая лицо шарфом и воротником. Лица из-за этого было не разглядеть, но сквозь чуть запотевшее стекло своего кабинета Николай узнавал их по фигурам, да и коляски каждого немного отличались. Слуги отворяли перед ними двери. Они взбегали по лестнице, стараясь побыстрее окунуться в тепло. Но за те несколько секунд, что они были на улице, холодный влажный ветер успевал пробраться под пальто, проморозить их чуть ли не до костей, поэтому у всех, пусть они и были превосходными ораторами, еще какое-то время стучали от холода зубы.

Для заседаний в Зимнем дворце был отведен большой зал, чтобы в нем хватило места и всему Кабинету министров и еще оставались места на тот случай, если на заседание еще будет кто-то приглашен.

Министры согревались после дороги чаем. Самовары с горячей водой и чайники с заваркой стояли в фойе перед залом заседаний. Здесь же на столах были разложены тарелки с пирожными и бутербродами. Наибольшей популярностью пользовались баранки. Их министры между собой прозвали даже «императорские». Они в шутку говорили уже домашним, что не на заседание Кабинета министров отправились, а ехали «попить чая с императорскими баранками».


Издательство:
ВЕЧЕ
Книги этой серии:
Книги этой серии:
  • Прелюдия к большой войне