000
ОтложитьЧитал
– Вы что творите? – Кричит Вера, срываясь с места, но разъяренная женщина её даже не замечает, продолжая трясти меня. Моя сестра наваливается на нее сверху, пытается оттащить, но мама Евы легко стряхивает её со спины, по пути отшвыривая меня в сторону. Я задеваю вешалку, пока лечу прямиком к зеркалу, висящему на стене, и оно с жутким звоном разбивается, столкнувшись с моим плечом. Становится трудно различить, где болит сильнее. Я чувствую, как тело дрожит и горит, все вокруг пачкается в моей крови, а изо рта не вырывается ничего толкового, только хрипы и невнятные мольбы. Конечно же, моя мама тоже прибегает на шум. В прихожей теперь полный бардак, вещи разбросаны, всюду осколки и кровь, я валяюсь на полу почти в отключке, а Вера из последних сил пытается остановить женщину, работающую в режиме берсерка.
Слышу, как моя мама кричит что-то про «ментов», а ей в ответ прилетает куча нецензурщины. Происходит что-то еще, какая-то возня и глухие удары, но я сосредотачиваю всё свое внимание на попытке поднять себя на ноги. Вдруг хлопает дверь, и ко мне тянутся руки.
– Ты как, Мар? Вставай, нужно обработать раны! Может, скорую вызовем? – это Вера.
– До них хрен дозвонишься, дай я сама посмотрю! – а это уже мама.
Меня тащат к дивану и заботливо кладут сверху на плед. Его потом не отстирают уже, наверное. Я молча лежу, пялясь в потолок, пока две пары заботливых рук стирают кровь с моего лица и пытаются выявить у меня серьезные повреждения.
– Вроде только синяки да царапины, ничего такого, – констатирует мама.
– Ты как себя чувствуешь? – спрашивает Вера.
– Нормально. Жить буду, – отвечаю я.
– Принести тебе водички?
– Нет, спасибо… Я просто полежу немного здесь, ладно?
– Конечно-конечно!
И я правда ничего не делаю. Просто пытаюсь успокоить колотящееся сердце и найти в себе силы дожить до завтрашнего утра. «Нужно просто смыть с себя всю эту грязь и станет легче,» —думаю я, с тяжелым вздохом поднимаясь с дивана. Я иду в ванную, раздеваюсь на ходу, сразу же залезаю под душ и включаю прохладную воду. Очень освежает. Маленькие ранки от осколков щиплет, но мне уже как-то всё равно на такие мелочи. Хочется просто лечь спать, пока не придет время уезжать, а потом больше не вспоминать никогда-никогда этот гребанный июль. Я закрываю глаза, подставляя лицо под струи воды, задерживаю дыхание.
После душа я просто валяюсь в постели оставшуюся часть дня. Слышу, как Вера уходит гулять, смотрю в потолок и, похоже, засыпаю на какое-то время, потому что будит меня хлопок входной двери. Это Вера уже вернулась с прогулки.
Я беру в руки телефон и смотрю время. Потрясающе, уже почти двенадцать! Вдруг он жужжит.
«Привет. Нам нужно поговорить. Спустишься?»
Пишет Икар.
На дворе уже темно и горят фонари. Мне совсем не хочется никуда спускаться и ни о чем разговаривать, но следом приходит еще одно сообщение.
«Мне жаль, что так вышло. У меня для тебя кое-что есть в качестве извинения, думаю, оно поднимает тебе настроение. Пожалуйста, Мар»
Я тяжело вздыхаю и отвечаю:
«Ладно».
Я выхожу из комнаты. Вижу, как в гостиной перед телеком сидит Вера.
– Эй, ты куда это?– спрашивает она, оборачиваясь.
– Прогуляться, – отвечаю я. Она пожимает плечами.
Я выхожу наружу, хлопнув дверью. Икар уже ждет меня внизу, оперевшись на капот своей машины.
– Чего тебе? – устало спрашиваю я. Свет фонаря падает мне на лицо, видимо, четко освещая всю ту красоту, что мне налепили кулаками и пощечинами, потому что глаза его в ужасе расширяются.
– Господи, Мар, что с тобой? Ева тебе вроде только нос разбила.– он тянется к моему лицу рукой, но я уворачиваюсь.
– Упал, ничего такого. Что ты хотел?
– Поговорить. Сядешь в машину?
– А здесь мы не можем поговорить?
– Нет.
Я вздыхаю. Хочется просто отказаться и уйти в дом, но Икар выглядит таким несчастным и виноватым, что я быстро сдаюсь и залезаю в машину.
– Ну?
Икар садится на водительское сидение и поворачивается ко мне.
– Давай прокатимся?
– Мне всё равно.
Икар кивает, и машина осторожно трогается.
Сначала я молчу и угрюмо смотрю в окно, но там, снаружи, деревья и звезды, такие красивые, что складка меж моих бровей мгновенно разглаживается. Когда Икар решает заговорить, я уже совсем не злюсь.
– Слушай, – начинает он,– Мне жаль, что между вами с Евой так вышло. Сейчас мне нужно принять чью-то сторону, но я совсем не хочу. Поэтому подумал, что нам нужно поговорить.
– О чём? – я поворачиваюсь к нему лицом и скрещиваю руки на груди, снова напуская на себя обиженный вид.
– Обо всём.
– Например? Может, о том, что ты обещал защитить меня, если Ева полезет драться, но вместо этого спрятался? Или о том, что Ева поливала меня грязью при всех, там, на похоронах, а ты что сделал?
– Вот видишь, о чём я говорю? Все хотят, чтобы я выбрал сторону, но я не могу! Ева моя подруга, а ты… ты просто крышу мне сносишь, ясно? Я уже не знаю, что и делать, всё время о тебе думаю. Как я могу просто выбросить тебя из своей жизни?
– Допустим, я притворюсь, что ты не вел себя как ссыкло на кладбище, но что это меняет? Ты не сможешь усидеть на двух стульях одновременно, Икар. Я ненавижу ультиматумы ставить больше, чем кто-либо в мире, но сейчас иначе просто никак. Либо Ева, либо я.
Икар нахмурился и закусил губу.
–Нет, Мар, так не пойдет. Я не собираюсь сейчас об этом разговаривать, у меня был другой план.
– Какой еще план?
– Скоро узнаешь. Мы почти приехали.
–Приехали куда?
– Просто заткнись и доверься мне.
Вскоре мы и правда затормозили где-то среди деревьев. Было ужасно темно и даже свет фар не помогал разглядеть дорогу. Когда мы вышли из машины, Икар взял мою руку и потащил вглубь леса. Здесь пахло ночной свежестью и листьями, поэтому я вдохнул поглубже и на секунду закрыл глаза, чувствуя, как все обиды и переживания уходят вместе с облегченным выдохом. Потом Икар сел на землю, потянув меня за собой, и я легко поддался. Мы разлеглись на холодной траве, его губы растянулись в загадочной улыбке, а я так и не мог понять, что мы здесь делаем и зачем.
– Икар? – позвал я. —Зачем это всё?
– Как это – зачем? Просто подними глаза и посмотри на небо.
Я послушно поднял взгляд.
– Ну, здесь много звезд. И они очень яркие. В большом городе такого нет, там их совсем не видно.
– Вот.
– И что?
– Просто хотел, чтобы ты посмотрел. Звездное небо – это очень красиво. Меня всегда это успокаивает, когда я просто смотрю вверх и среди темноты вижу их. Как маленькие жемчужинки.
– Значит, кто-то называет эти плевочки жемчужиной? – улыбнувшись, сказал я, но Икар не понял моей отсылки.
– В общем, я хотел, чтобы мы поговорили здесь. В тишине, под звездами. Поговорили о том, что я не могу выбрать между тобой и Евой, хотя, наверное, стоило бы выбрать её, мы ведь через столько прошли. А ты только приехал, я едва тебя знаю, но у меня чувство, как будто ты пришел в мою жизнь, чтобы меня спасти, понимаешь? Я как будто вязну в болоте, Ева держит мою руку, но вязнет со мной, и тут появляешься ты. Весь такой разноцветный, со своими голубыми волосами и ямочками, смотришь из-под ресниц и улыбаешься. У тебя как будто нимб над головой, я не хочу, чтобы ты когда-либо уходил из моей жизни.
Икар замолчал и посмотрел на меня, ожидая ответа, но я не знал, что ему сказать. Мне сделалось так невыносимо грустно от осознания, что этот человек видит во мне чуть ли не Иисуса, а я всего лишь напуганный дурачок, который безмерно устал от всего этого дерьма. К тому же, я скоро уеду. Буквально через несколько часов, и больше не увижу его. Его и Еву, слава тебе, Господи.
– Икар, я не какой-то супергерой. Я не могу спасти тебя.
– Нет, ты не понимаешь, как я живу. В постоянном страхе и напряжении, мне даже довериться некому, не с кем поговорить. У меня нет ничего и никого, но теперь есть ты. Знаешь, что я смотрел, когда ты ворвался ко мне в комнату? Туториалы по макияжу. Я обожаю всё это дерьмо: помады, хайлайтеры, тени, карандаши. Я просто мечтаю, что однажды смогу все это попробовать. Просто увидеть себя таким… прекрасным? Как все эти люди в видео. Думаешь, здесь такое возможно? Отец меня убьет, Мар, по-настоящему убьет. Ты знаешь, как это у нас воспринимают? В их глазах я буду уродом, ошибкой природы. От меня просто откажутся как от члена семьи.
– Но я-то тебе чем могу помочь? Да, это очень грустно, обидно и глупо, но что ты хочешь от меня?
– Разве ты не должен понимать, что я чувствую? Разве ты не знаешь, каково это?
– Знаю. Слишком хорошо знаю, Икар, и поэтому говорю тебе: никто не может тебя спасти. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Возьми себя в эти руки и прекрати быть тряпкой.
Я встал с земли и молча пошел к машине. Икар поднялся следом.
– Но, Мар, что мне делать?
– Я-то откуда знаю?
– Но…
– Боже, хватит уже, Икар! Я не могу решить свои собственные проблемы, а ты просишь меня взвалить себе на плечи еще и твои. Что ты хочешь? Купи билет и поехали со мной отсюда. Давай, собери вещи, уйди из дома, пошли своего отца на хер. Я разрешу пожить у меня какое-то время, пока ты не найдешь работу и новое жилье. Этого ты хочешь? Начни уже делать хоть что-то, Икар.
Его лицо исказила гримаса боли, как будто мои слова сломали ему как минимум пару ребер. Я почувствовал укол вины и хотел уже было сорваться с места и обнять его, но он коротко кивнул и торопливо забрался в салон машины. Я тяжело вздохнул, уже миллионный раз за эту ночь, и залез следом. Пространство стремительно заполнялось напряженной тишиной, мы оба сидели, уставившись впереди себя, и дышали так тихо, как только было возможно.
– Когда ты уезжаешь? – шепотом спросил Икар.
Я потянулся к его руке, несильно сжав запястье, и придвинул поближе к себе, всматриваясь в наручные часы.
– Через четыре часа. – ответил я.
Икар нахмурился, мгновенно погружаясь в состояние глубокой задумчивости, а потом завел машину. Её колеса мягко зашуршали, двигая реальность за стенкой стекла, и с каждым километром мы набирали скорость. Выехав с неровности лесных тропинок на гладкий асфальт, Икар втопил педаль газа, сжимая руль, как будто он был его последней надеждой на спасение. Я же открыл окно, резко зажмурившись, когда сильный порыв воздуха ударил меня в лицо, и глубоко задышал. Не знаю, был ли толк от этой поездки для Икара, добился ли он того, чего хотел, но в любом случае, я кое-что для себя понял.
Когда машина остановилась возле моего дома, я бросил на Икара красноречивый взгляд, вкладывая в него всю свою гамму эмоций и чувств, а потом громко хлопнул дверью, не рассчитав силы. Не дожидаясь, пока я хотя бы отойду подальше, Икар сорвался с места и уехал, даже не попрощавшись. Кто знает, что он там для себя решил? Спешил он собрать вещи, чтобы уехать со мной или сбегал от этого соблазна, я не слишком хотел копаться в его кудрявой голове. Поэтому я неторопливо двинулся в сторону ворот, но не успел я даже дотронуться до замка, как из темноты раздался голос.
– Я хочу поговорить с тобой. – сказала Ева откуда-то сбоку, заставляя меня подпрыгнуть от неожиданности.
– Ева? Что ты здесь делаешь? – я стал оглядываться, прищуривая глаза, чтобы разглядеть её силуэт, но она будто слилась с окружающей действительностью.
– Я же сказала, что хочу поговорить, —ответила она с раздражением.
– О чем нам с тобой разговаривать? Я накосячил, сломал тебе жизнь, ты справедливо разозлилась на меня, подпортила мне лицо. Потом еще твоя мама добавила, но это уже не твое дело. Что тут обсуждать?
Внизу, у забора, что-то зашуршало, и в свете уличного фонаря вдруг возникла Ева. Её брови были нахмурены, а губы плотно сжаты.
– Почему ты рассказал? Я думала, что могу тебе доверять. – с горечью в голосе сказала она.
– Доверять? Почему вы все думаете, что я тот человек, на которого можно положиться? Я не железный и буквально рассыпаюсь на части, а вы хотите повесить на меня столько всего… Секреты, надежды, просьбы, как будто я познал истину и всё мне подвластно. Нет, я ни хрена не знаю, Ева! И секрет этот твой разболтал случайно, в порыве гнева, но какая уже теперь разница? Я не могу забрать слова обратно. Чего ты от меня хочешь?
– Я думала, что ты меня любишь.
– Я тебя даже не знаю толком!
– Но между нами была химия! – голос Евы сорвался на крик. Я заметил, как в её глазах заблестели слезы.
Мне ничего не оставалось, кроме как опять вздохнуть, закатить глаза и плюнуть уже на попытки всё всем объяснить и разложить по полочкам. Я подошел к ней и обнял, надеясь, что она не оттолкнет. Ева лишь прижалась покрепче, шумно выдохнув, и мы замерли на долгих три минуты, думая каждый о своем.
Честно говоря, этот июль выдался каким-то сюрреалистично сумбурным. Как будто артхаусный фильм ускорили втрое, и зритель едва успевает переварить просмотренное. Я хотел остаться здесь на пару месяцев, провести лето в доме, где я вырос, а потом вернуться отдохнувшим и вдохновленным. Но всё вышло из-под контроля и после долгих отчаянных объятий с Евой я шел на вокзал, побитый, раздавленный и опустошенный. Как герой из какой-то глупой мелодрамы, я постоянно косился на свой телефон, ожидая звонка или сообщения от Икара. Мне всё казалось, что он воспринял моё мимолетное предложение поехать со мной всерьез, и вот-вот его черные кудряшки покажутся в толпе. Мы бы взялись за руки, запрыгнули в автобус и укатили бы подальше от этого города, выходя покурить на каждой остановке. А потом, по приезде, мы бы устроили вписку в моей квартире, напились бы и стали целоваться прямо на глазах у гостей. Но это только если он придет. Сейчас я стою в курилке без единой сигареты в кармане и невидящим взглядом смотрю на заблокированный экран своего телефона. Вокруг я замечаю их периферийным зрением, парни в спортивных куртках, которые не стреляют сижки, оправдываясь тем, что "девочкам курить нельзя". Но разве я спрашивал у них разрешения? К этим парням я не питаю ненависти, я не питаю ненависти ни к кому, если честно, кроме непутевого себя, бесконечно разочаровывающего свою семью. Я ужасно запутался. Это место сводит меня с ума. Ожидая свой автобус, я чувствую одновременно и счастье, и тоску, и сожаление, и безмерную любовь, но совсем не к окружающему меня. Когда мы с Икаром говорили на пляже, он рассказал мне много всего личного, но все, что я помню – его влажные черные глаза. Длинные мягкие ресницы и зажмуренные от страха веки, а на губах признание за признанием. Такие самопальные, как выстрелы, с запахом пороха и боли. Икар ненавидит себя чуть ли не больше, чем я ненавижу себя. Но у меня теперь есть путь для отступления, моя Бэт-пещера, где никто меня не достанет, мне всего-то надо купить билет и провести несколько часов в коробке транспорта. У него такого нет. Только этот чертов городок и папа, который уже бил людей и за меньшее. Я представляю, как могли бы быть красивы губы Икара, накрась он их матовой темной помадой, как сияло бы его лицо переливами хайлайтеров, как пахли бы его смуглые щеки пудрой. Я вижу это так ярко, что скручивает живот и режет глаза, ведь у Икара только два пути: побег или смерть. Ева сказала бы: "А ещё борьба," – но что она знает? У нас с Икаром так много общего. Мы оба в плену гендерного рабства, оба должны стараться ради жизни, которую хотим. Весь этот цирк с переодеванием в человека, которому будет безопасно здесь жить. Борьба? Разве Икар похож на борца? Если он вступит в бой, то это будет драка насмерть, до последней капли крови, а у этого парня мышц много, но решимости в них мало. Драться, зная, что не победишь? Стоит ли?
На моём билете указано время отъезда автобуса и до этого момента считанные минуты. У Икара еще есть возможность, чтобы эпично появиться, помахать мне рукой и, сжимая тяжелые сумки, запрыгнуть в отъезжающий транспорт, но я его уже не жду. Подышав чужим дымом и всё-таки не выклянчив ни у кого сигаретку, я отправляюсь к нужной платформе. Предъявляю билет. Заползаю внутрь. Сажусь на сидение. Гудит мотор и автобус трогается. Пока-пока, родной город, где никому я на хрен не сдался.
А где-то в парке уже во всю светит солнце и шумит народ. На скамейке сидят двое, взявшись за руки и пытаясь помириться. Они говорят обо мне. Изливают друг другу душу, надеясь, что воспоминания о ком-то, кто носит большую одежду и красит волосы в голубой, вот-вот исчезнут. Что следы его сотрутся с этих дорожек, что запах его дезодоранта выветрится, а вкус его губ смоется проточной водой. Но это со временем. Сейчас Ева в голос заплачет, жалуясь на разбитое сердце и разрушенную жизнь, скорбя о брате, сожалея о репутации своей семьи, проклиная меня и искренне прощая Икара. А он, притворившись сильным и безучастным, посмотрит на время в своем телефоне, отсчитав через сколько часов я буду так далеко от них, как должен. Его глаза тоже намокнут, а в груди закопошится что-то тяжелое и колючее, но он не придаст этому значения.
Когда, разминая затекшую спину, я выхожу из автобуса уже на другом вокзале, меня встречает шум большого города. Я вдыхаю его запах, в надежде, что и в этот раз он сможет стереть с моей кожи навязчивое чувство вины, хоть в глубине души я и знаю, что дело совсем не в том, где я нахожусь, а во мне самом.
В оформлении обложки использована фотография из личного архива автора.