000
ОтложитьЧитал
Кипение жизни
Январское утро морозное и пасмурное на снежном изобилии белого чуда. С небесного раздолья отворился мир ещё для одной чувственной плоти, вошедшей на жизненный путь предложенного греха и святости. Грех – это форма производимых дел рождённого человека. Святость – это незавидное страдание, но, однако, позволяющее развивать слово творческих успехов постоянно на всём отрезке времени, в которое введена сущность человеческого образа.
Родился Генка январским днём, когда нещадно билась о землю холодящая жажда разветвлённого дыхания несущегося ветра, и сразу же получил несомненное право, подающее ему век земного странствия на условиях от Бога, а не от собственных намерений, как многие думают. Дал Бог душу, тело и сказал:
– Живи же с добром и наполняйся светом на пульсе воинственной тьмы. Собирай знания века сего неспешно, но разумно, дабы тебе утвердиться на личном объёме чувственных условий, с которыми предстанет только твоя вечность.
И свет и тьма не объединились, но помогали формироваться Генке на условиях многогранного слова, которое себя проявило на данном моменте только для этого человека. Он и обрёл имя своего возрастного периода. И теперь славное имя поведёт его на исторической зависимости только вперёд, а не назад.
Вот и стал Генка душою живою и бессмертною вопреки какому-то осмысленному желанию, и омылась душа кровью и запечатлела своё достоинство, как дыхание света на доле мрака весьма ярко и небезосновательно, потому что теперь надобно собрать собственность на праве и долге своего творческого имени, которое обрёл для чего-то особенного и важного, а сама особенность и важность будет принятá и пóзнана им гораздо позднее.
Хочешь, не хочешь, жаждешь или нет, но приходится жить и утверждаться в идеях мира сего, мира представшего для твоего познания естественных и вполне доступных субъективных моментов на просторе своего ума, но ума, который всегда принадлежит Создавшему тебя так оригинально или убого. Хотя убожество – это есть лишь тягота производимого труда, которым стяжаются определённые условия и моменты, а божество – творческая независимость.
И оттого творение нельзя назвать простым убожеством, оно оформляется относительно слову настроения, которое себя реализует событиями, предоставленными от Неба, где и зародилась стройка великих фактов, познавательная воля которых откроет себя не сегодня и не завтра, а по смерти тела, когда оно истлеет от скорбей и болезней.
Именно на них, на скорбях, болезнях и трудах изнурительных человек реализует своё и только своё право вечного совладения чувств Бога, чрез Которого и стала душа желать и пробуждаться на условиях возрастного недомогания!
Как-то весьма странно и таинственно рождается воля человеческого достоинства, но ведь рождается зачем-то, а, родившись и взрослея, думает, а почему именно мне, мне удалось восчувствовать век этой земли, где тревожно и радостно бьётся плоть ума?
Почему внутри меня бьётся и колышется чувственная радость тела, но тела принадлежавшего полностью впечатлению души?! Почему? Кто ответит? Время! Остаётся время сие засвидетельствовать событиями, иначе не прозреть!
Два гигантских объёма засвидетельствовали историю ещё одного человека, пришедшего из небытия в бытие, чтобы получить дыхание вечного Творца! Земля стала для него домом на узаконенных началах, но земля не могла стать истинным восполнением того события, ради которого человек получил образ бессмертия, но на смертном теле.
Мир его встретил отчуждённостью, а сам мальчик по имени Геннадий принял мир криком, могущим подарить ему все блага, на которые он имел полное право своего якобы чувства. Ведь долю равенства человек получает от своего Создателя, а не через мать, утроба которой отверзлась для восприятия всего Божественного и непознанного.
Так проистекла на него воля небесного смысла. Далее полилось произволение роста обусловленных лет, в кои введена смелость и вольность любых ощущений. Именно такие качества будут напитывать мальчика на протяжении дней и ночей, напитывать в каждые мгновения до последнего вздоха и вида.
Бежали восторги, утекали впечатления, наслаивались настроения, истаивали жажды, пробуждались взлёты, уплотнялись падения. Всё даль и дальше строился некий мирок. Генке уже 4 годика. Он полностью оформил своё продвижение возвышенных порогов домашнего уюта. А был ли это уют? Был, но особенной почётностью любви его никогда не баловали. Рос сам по себе. Подчас и голодным засыпал от дневной усталости на закате гаснувшего вечера.
И не потому, что в семье царила необъективность недостатка или нужды, а просто никому дела не было до того, что требовал мальчик, чего действительно ему нужно от родителей или от самóй жизни, подающей разнообразие всякому желанию или утеснению. Но эти непроизвольные, хотя весьма настойчивые жажды производят образы вполне мудрых идей, на них воспитывается форма духовного намерения и существенного смысла, подчас непознанного и нереализованного даже целою жизнью. Да, не всякий осилит и выдюжит сюжет жизнелюбия, в коем предстоит.
Генка рос. Росла и его чувственная воля и нравы. Они вели навстречу главному впечатлению, которое раскроется не теперь, а потом, когда наступит неизбежный конец. Утром убегал на улицу. Мать занималась делами, отец работал. Бабка не проявляла заинтересованности по воспитанию внука. Всё текло само по себе, неспешно, но правильно, не случайно, а закономерно, по точно предписанным законам и порядкам.
В первый миг могло показаться, что жизнь пуста и бессмысленна, но она именно на таких началах даёт своё утверждение в ней! И форма традиций ведёт человека всегда к Богу, как бы он себя не отодвигал Его на беспечном произволении мнимой свободы. Хотя Бог в том плане, в каком представляется Он человеку на восприимчивости, не отражает правильности восприятия.
Попробуй, ухвати-ка этакую пустоту! Она не имеет – ни вида, ни образа, ни вкуса, ни реальности, ни зависимости, ни прочей номинации, но именно из неё выводится объективная сила всему виду, образу, вкусу, реальности и прочего.
Бога нельзя возвести в меру некого определённого критерия, ибо Он необъятен во всех направлениях и возможностях, и увидеть Его на возможности того существа, коим мы стягиваем меру вдохновенного ожидания по Нём, практически невозможно, ибо Вездесущий Бог – Это и есть Всё и Ничего!
А у нас тут живёт маленький парнишка… Живёт и ищет свой смысл посреди океана тайн… Ребёнок предоставлен самому себе, но над его головой всегда присутствовал Благодетель, чья воля усиленно ниспадала на чело Генки. Ведь Он и строил ориентиры жизни по Своему усмотрению, а не по воле человека. Отсюда и проистекали нервные срывы, а порою и вообще возникали страшные решения.
Бога носить в себе очень непросто. Когда понимаешь, Кто внутри тебя воюет, тогда шагаешь уверенно, а когда знания ещё на распутье, тогда требования не соответствуют стремлению. Поэтому и бедствия, и болезни проистекают на жизненном чувстве всегда тревожно и порою ненавистно и отвратительно.
Сил не доставало справляться с теми трудностями, которые возникали у Генки. Мал он ещё для сих возрастающих основ, чтобы осознать правильность накапливаемых трудов и неудач. Жил и жил, как все. Прибегал домой. Закрыто. Никого. Постучит и крикнет:
– Ма…
Нет её.
– Па…
Нет его.
– Ба…
И та к соседке ушла.
Вот ведь незадача. Кто разрешит оную?
А есть-то охота, ой, как охота. Телу нужно питание, необходима забота земного уровня, вот и стремится напитать его, а тут тётка Нина мимо идёт и спрашивает. – Ген, не пускают? – И смеётся. Её полное тело немного покачивается от движений, но она добрая, приласкает чужого ребёнка. Некрасива, да это вовсе не портит душу женщины. Своих детей Бог не дал. Но мальчик любил тётку. В доме у неё всегда чисто и комфортно. Есть игрушки даже. Под окном стои́т большой телевизор! И можно посмотреть мультики.
– Не-а…
– Ну, пойдём ко мне. Я тебя накормлю…
– Ага…
И пока она крутится на кухне, сейчас зажарит яичницу, он уж сломлен голодом и сном. Залез под кровать и уснул… А во сне продолжает играть в войну. Стреляет, бегает… Образ войнушек не простым преодолением тревожит мальчика. И не просто так он всегда играет на её устоях.
– Ген, мать пришла за тобой…
Отсчитывали земные часы день за днём, минуту за минутой, секунду за секундой. Спешили сутки друг за другом, а спешить-то вроде некуда. Что там впереди-то? Вечность или только смерть?! Мысли лавировали не зря, но они не проявляли какого-то ясного и понятного смысла, заложенного внутри стремления. Когда настанет оный, тогда и облобызается тайною, а пока течёт история и ни о чём не надо надумывать зря. Жизнь сама покажет свои права на творческом проекте приходящих слов.
Вот и первое сентября.
Первый раз, как говорится, в первый класс. Но у него всё есть! И школьная форма, и ранец, и книги, и тетради, и ручка! Всё, как положено первокласснику! Он у школьного забора с любопытством глядит на учителей, произносящих напыщенные речи, суть которых парнишке совершенно безразлична. Но свобода ныне сомнёт свою беспечность. Учиться, учиться и учиться – это девиз знаний.
Ребят много… Торжество присутствует повсюду. Осеннее утро ласкается на покрове синей глади неба. Ни одного облачка! Душа горит радостно и охота бежать в лес за грибами или купаться на озеро. И вот Генка переступает порог школы! Интересно малоопытному уму, всё вновь! Но на уроке письма неумело пишет крючки. Старается, пыхтит. Надо.
Ученье – свет, а не ученье – тьма. О! и тут тоже образность условий по греху и святости! Во всех направлениях можно увидеть мудрые основы и не очень мудрые, но непременно они предоставлены за тем, чтобы человек познавал их предлежащие пробуждения не ради забавы или страдания. Тут и заложена их непременная сущность от Божественных свойств, определяющих возможности века земного и Века небесного. Познавай. Ищи. И откроется воля Бога простым прибытком, но могущественным!
Проект учёбы раскрывается забавно, чуднó, а и тут Генка предоставлен самому себе. Никто не насилует стремительные усердия! Уроки на его совести! Перемена. Ура! Домой! Бросил ранец на диван, схватил пышку и бегом к Серёге. Вместе идут на озеро купаться. Ещё тепло, хотя и осень. Лето не торопится уходить, оно пока дышит и разливает себя везде. С неба стекает тихий свет не меркнувшего солнца, а под ногами сверкает сиреневая вода. Манит её простор в объятия, и оба прыгают в неё со смехом, разбрызгивая вокруг ребячье озорство.
Святое озеро. Его вода смывает не только грязь с тела, она омывает душу. По преданию тут когда-то стояла деревня и церковь, а потом… Потом наказание и вода потопила мир небольшой деревушки… В определённые же дни, может в полнолуния, вода становится слишком прозрачной и слышится далёкий колокольный звон… Кто видел, тому страшно, а кто не видел, тому смешно, но тайна всегда притягивает человека, но не всегда себя проявляет правильно.
Уплывают мгновения, скачут года. И не видать пока печали, и смысл не терзает своим наветом на глубине страданий, слёз и печали. Живёшь и ладно. А что будет потом – неважно. Детство даёт преимущества – не размышлять о скорбях и неприятностях, объявляющихся на дороге идущего вперёд. Мудрость ниспускается позднее, житейская мудрость, когда уже зришь неполадки, страсти, боли, старость, тогда вдруг невольно задумываешься о смысле бытия, о личном досуге. И уже сыплется страх Оттуда…
Все эти неумеренности стекают в душу постепенно, неторопливо и ранят не сразу. Тихо и точно калечат суммирующимися грехами, а святость эти свойства позволяет засвидетельствовать внутри размышлением, а порою и недомыслием. То есть, человек или живёт отвратительно или принимает решения отвратительные. Кому, что отписано, тот то и обязательно проживёт, но чужое не возьмёт на себя, не сумеет взять, так как каждому личное и подано так же Оттуда.
А отчего так быстро бежит время, Генкино время? Оттого что оно уже не имеет ценности для него… Идея совершенно в другой субъективности. В какой же именно? О, этот ответ ищи не на этой странице! Вот уже и любовь посетила.
Вон та девчонка с коротенькими косичками ему нравится! Он смотрит на неё с удивлением и жадностью. Ведь и раньше видел, но сегодня почему-то она ближе, чем вчера… Что случилось? Сидели за партой, смеялись, стремились к чему-то и вдруг… Что, что вдруг произошло? Когда себя осияла госпожа, а не рабыня – любовь?!
Когда-то, когда-то… Явилась, и защемило приятностью сердце. Нет, пока ещё не по-настоящему, но приятно ведь. И сама эта приятность какая-то влажная, влекущая и желанная! Приятно кому? Телу, конечно! И что же тут такого невероятного?
Видимо, что-то имеется, коли тянется плоть за плотью, выискивая полезное и желанное, пусть само полезное и желанное непонятное, но ведь оно есть, оно нагнетает, угнетает и выводит за рамки, кои не постигнуть. А душа-то порхает где-то не здесь, а где же? Там…
Эти чёрные искры истомлённых глаз глядят весьма смело и очень откровенно. Он знает, чего им надо. И он даст, даст, даст им желанное! Напитает нрав этой симпатичной и доступной девчонки! Полюбит на всю катушку! Впервые, но страстью, на порывах крови! А от воинственной кровушки, как известно не рождается должный покой или мудрая последовательность.
Ну и пусть! тело тоже надо накормить по особенному настроению и воодушевлению, оно таким составом сложено ведь для какой-то узаконенной надобности! Душе, как говорится принимать душевное, духу – духовное, а телу – телесное!
Не человек поставил себя на путь преодолений, а Бог. Он и решает грамматику слов и идей, а человек лишь впитывает всё, как губка! Это необходимо, хотя и приносит неудобства порой и ломку в организм, но это ведёт всегда на вершину благ! А сами блага не на земле, нет, они на небесах! От земли – земное, а от неба – небесное! Всему черёд и порядок!
Первые поцелуи, первые познания. Всё это по отдельности и всё вместе даёт Генке не одухотворённость в добытом чувстве, а преизбыток некой зависимости – плоть от плоти. Но и такие, такие итоги тоже, тоже нужно преодолеть своими жаждами и личными беспокойствами.
Жизнь, её всегдашняя и неизменная условность, измеряется приобретаемой вульгарностью, постоянными выпивками с друзьями, с девчонками и даже с родителями во время не праздничных, но каждодневных обедов.
Друзья говорят:
– Это круто!
И вино разбивает затвор любой скромности, подаёт изобилие всякой вольности, а порою и какой-то дешёвой, позаимствованной от тьмы, наглости, а так же чопорной, неестественной, принуждённой вольности. Поступки уже нечеловеческие…
Девчонки говорят:
– Это весело!
И сами страдают от такого отупевшего разврата, на который толкает выпивка. А потом это непростительное веселье смывает ореол целомудрия, и они пытаются найти виновника, пытаются повесить на кого-то вину, а найти не могут…
Родители говорят:
– Для аппетита!
Ох, не надо! Не надо…
Ведь такое насилие над волей скапливаемого чувства делает человека зависимым, рабом одуревшей страсти, хотя все призывы служили мнимому добру. И если слушать всех, то вполне можно стать любителем питья и, став им, погибнуть! А на войне ничего не говорят, там пьют для смелости, чтобы кровь вскипела, и отступил страх! И тогда уже можно умереть, заалев торжеством зла…
Само исследование времени земли течёт как-то размеренно, но бесцельно, потому что нет у молодости чувств особенных раздумий, есть только чувства телесного мира! А от тела познаются лишь дикие страсти-напасти! Да и такие исследования тоже необходимо вычислить в уме своего возникающего желания. Ведь предложены зачем-то для чего-то! Предложены… Ну, так и проживай их, душа бессмертная! Участь не определяется одними замыслами по тлению.
Учёба, товарищи, встречи, выпивки, поцелуйчики и, конечно же, грехи, грехи любви… И чем дальше, тем глубже трясина невнятного долга перед этим миром, перед самим собой затягивает и прочно. А куда тянет – тоже не очень-то понятно уму заплутавшему, а понятия стягиваются именно такими урывками, не другими.
Свалились часы в никуда… Позади 20 лет. Мало это или много? Смотря с чем сравнивать. Но сравнивать на данном этапе не стоит. Пусть эти благоухающие 20 лет – залог молодости и он останется на праве счастья, которое есть, и которого нет…
Повестка в армию…
И сразу же судьбина доля омывается слезой чужой крови, хотя сущность кровавого бурления принадлежит уже непосредственно собственному дыханию. Проводы. Опять пьянка. Разлука с домом, с родными, с друзьями. Подруги нет. Ждать не кому… Любить тоже некого, а любви так жаждет душа, но видно не время любить, не время сеять семена плодотворных чувств…
Война покоя не даст, а любовь? Любовь может принести новое страдание, но это уже другая история. Пусть, если останется живым, вернётся, вот тогда и любовь посетит! И полюбится на все сто, а то и больше! Или не полюбится. Решит миг…
Прощай, прощай волюшка! Что там будет, кто знает?! Генка не знает, но чутьё не обманывает. Он всегда говорил, что его мир сломлен болью тревожного зла! Война была на вздохе постоянно и сидела в сердце, как заноза. И тут предчувствие не подвело. А лучше бы подвело!
Афганистан…
Ох, долюшка нелёгкая… Болезнь рождается и рождается не сразу, а на минутах ли, часах, когда 20 лет – это уже очень, очень много… Военная песня огня трагична, последний её куплет – смерть. Стал солдатом – умри! Иного не дано! Слово, холодящее мозг!
А на войне всегда так! Страшно и не спрятаться за спины товарищей. Это о героях! О других тут нет речи, хотя простить можно любого… Простить и понять… Живём раз. Имеем раз. Дышим в малость лет. Всё, абсолютно всё имеет мизерный объём по бытию земному.
А кто, кто определил меру достойного числа? Почему, почему надо целовать страх на пороге величественной весны, когда дивно воскресает рассвет не меркнувшей любви, когда бескрайняя гладь неба рождает благо покоя, когда светится мир чувственно-звёздных огней?!
Весна дома… Там цветёт сирень, и заглядывает в окно черёмуха. Яблони все в белом, как невесты! Такая красота воспоминанием жжёт веру. Эй, подожди, не уходи. Постой же, постой чуть-чуть, дай насладиться блаженством рая, рая посреди земного двора…
Нет рая на земле. Нет! Или земля есть рай, тот самый и верный? А? Конечно же, земля – это не рай, но и не ад. Или ад всё-таки? Кому как. Кому рай, а кому ад. Смотря на чём воспринимать земное совладение этого неумеренного жития.
Не ждёт, ой, не ждёт, гонит мысли прочь ветер ран и крови, ветер сомнений и тревог, ветер страданий и не стихающего беспокойства. Гонит… Гонит… А куда гонит? Наверно туда, где мрак разливает болезнь веков… Или на восток, например.
А тут чужбина, злая и непримиримая…
Генка именно здесь себя по настоящему обесцветил, утеряв суть веры, которая безжалостно отравила все прежние радости и надежды, которые были и не покидали его, но которые вдруг потряслись и рассыпались посреди чужой земли, которая орёт с оскалом смерти…
Врут лицедеи, врут о блаженстве! Нет тут ничего, и не может быть! Смывается вся чувственная мудрость жизни, и вера не рождает успехов от проповедей и молитв тех, кому хочется видеть свет в этом аду! Нет света в аду! Нет! Ад и смерть – это истинность веры! А всё остальное – сущий бред и сумятица! Но хочется и в этом бреду пожить по-человечески. А с кем?
Генка потерял не только веру, друзей, но и свою свободу, которая смылась запахом тления. Нет, он никогда не был трусом, всегда впереди всех, как и полагается командиру. Армейская воля сравняла итоги страданий, подарила рабство и изменила лицо, осквернив завет святости. Попробуй забыть глаза Сашкиной матери, когда привозишь ей гроб с телом погибшего сына, тела дроблённого на куски…
Нет, Генка никогда не забудет… Такое не забывается… Любая минута встряхнёт память горьким привкусом злого стремления… И если забыл, то совесть обличила бы… Пожелаешь забыть, да не сможешь ни за что… Война и во сне никак не заканчивала месить боль… Вот ликовала смерть страстью чёрной крови! ликовала и господствовала! Она и теперь господствует с ликованием, минуя полёты великого вдохновения.
Эй, где Ты, Победитель, Бог богов, Великий и Праведный?! Где, где Твоя причуда завершается по страдании? И завершается ли? Насытилась ли Твоя мера, обрекшая человека на такое неравенство?! Или Ты ещё, ещё и ещё жаждешь испить крови?
На таких условиях Твоего Равнодушия и Молчания человек обречён жить по вере в добро. Оттого он и не чувствует Тебя и Твоей святости, но хорошо видит иное и в этом ином продолжает искать Тебя, искать во зле, не насытившись добром и не познав его истоки правд и истин.
Нелегко, ой, как нелегко отыскать мудрость злобных жажд, которые главенствуют везде, повсюду и во всём. Попробуй-ка, возьми это разрастающееся лидерство мрака! О! такое устремление и наградит от мрака. Награда от мрака…
Странно?
Нет.
Так за что же Ты, Благодетель Добрых Навыков, уничтожаешь Себя Самого на предложенной вере, изрывая достоинство слов?! Сам и подталкиваешь человека к порогу ада, хозяином которого стал сатана, на ком и основана вера безбожия.
Но и сатана служит Твоему делу! и работает непрестанно на Твоё Слово. И такое свидетельство лишь ещё сильнее Тебя обличает и даёт право устремляться в Никуда на отчаянии и страхе… А это и есть вера изломанного сознания, но сознания, принадлежавшего Тебе одному.
Война закалила дух Генки, но она и лишила всего лучшего…
Мысли постепенно облекались думами и алкоголем…
Позади Афган.
Снова дома…
Колышется сирень на привете доброго и ласкового мая. Теплота дня смывает гарь с души как-то невнятно. Но войны нет – это точно! Она осталась только внутри изломанного сознания и на ритме сердца, осталась на веки, никуда не подевалась…
С Серёгой весело мчатся на мотоцикле по пыльной дороге, обгоняя шальной ветерок. Не стреляют, не пахнет дымом. Не пролетит шальная пуля из-за угла, как тать. Хорошо. Можно вздохнуть… И забыться не навсегда, лишь на чуть-чуть, на краткий миг…
– Ох, что ж я маленьким не сдох…
Познакомился со Светкой и полюбил.
Вот она и явилась любовь-то нежданная… Явилась, захватила и увлекала… Опять в плену, но плен желанен и сладостен… Да токмо тяжесть с души не утекла, она застыла в кровяных пульсах, застыла болезненно и непрестанно отравляла весь настрой чувств. Свидания у реки под взором луны и звёзд продлевали впечатления на волнении, исходившим непритворно из глубины души, опалённой афганской войной.
Тихо плескалась волна молчаливой стихии о борта лодки. Рука об руку сидят влюблённые, и мечты их убегают вдаль… В глубине уснувшей реки плавает небесная светлость, плавает и не тонет. А может уже утонула? Какая скрывается мудрость там посреди водных свидетельств?
– Светк, что есть жизнь? – Генка на раздумьях…
– Жизнь – это движение…
Они говорят о многом, но главного ещё не ведают, не прозревают. Мечты их всегда при свидетелях ночи. Луна и звёзды шлют волю своих настроений, зовут куда-то в даль векóв. И эта незримая даль векóв зазывает к себе многими тайнами, а тайнам нет числа, как вон тем моргающим светилам, которые и сияют сегодня как-то по-особенному – горячо и чувственно!
– Улететь бы на другую планету. Земля не держит. – Светка в правде ищет свою личную волю не на земле. Она и найдёт её потом, но именно земля подарит откровение, которое ниспустится Оттуда, как заветный рай, но прежде надобно и до ада доползти знаниями, и, доползая, выбраться за берег подлинной Любви и обосноваться в ней законно и прочно.
– Полетим вместе? – Генка возбуждён.
Поврозь. У каждого своя личная история. История своя, а жизнь-то одна и она уравнивает любые возможности. А, действительно, что там есть? Инопланетные цивилизации, люди или… Хорошо бы увидеть… Увидишь, узришь, человек, только не теперь, когда твоя правда спрятана во лжи, а потом, когда правда предстанет на реальном чувстве добра. А сегодня поиск себя во всём…
– Вот поженимся, и первым у нас родится сын. – Говорит Генка. И мужественная осанка делает его немного иным. Только само блаженство не рождается верою вдохновенного кипения. Хотя кипит, бушует, безумствует над головой воля злого рока и, выкипая, творит болезнь страстей.
– Нет, первой родится дочь. – Светка уверена, как всегда. И эта уверенность внутри вещает набат печальной песни, но печаль сегодня не видна. Эта печаль роняет незримые капли и незримых страданий, которые обмажут сердце завтра.
Они спорят, но не дерутся.
Первой, действительно, родится дочь. Светка всегда хотела родить себя. Она и родила себя. Почти клон, но не клон. Похожесть во всём, хотя и разность должна соприсутствовать! По горячему желанию даётся всё! Слово проявилось убедительно и ярко! Всегда бы так! Но, к сожалению, увы, не всегда, а редко, очень редко слово свидетельствует правильно. Подчас оно произносится иначе, а отсюда и всё не так, как хотелось бы.
Почему?
Тихая боль проливается рядом.
Зачем?
Ей видней.
Вода не туманит образы. Разговор длится на затворе мечтаний. Ветер ласкается тихим приветом. Тепло. Август. Звёздный разлив в вышине отражает своё дыхание верно, а познаний нет. Но и здесь пробегает воровски тень ада…
Счастье приходит незаметно, и незаметно расставляет ловушки ненастья. Зачем являешься ты, грусть веков, и зачем тревожишь мир земли своим безобразием?! Ответы ищи не на уровне лирического движения. Ответы тебе предлагает сама жизнь.
Лирика лета и осени закончилась. Время земных часов побежало на восток. Жизнь строилась узаконенными степенями, строилась незаметно, но решительно. Наступила зима. Зима приносит с собой белый холод и новогоднюю радость. Почему радость, а не грусть? Наверно потому, что Там зимы никогда уже не будет! Весна – это прекрасно, это любовь и новизна всякому чувству, это воскресение. Но зима тоже, тоже даёт своё особенное благо и смысл на душу человеческую.
Декабрь – месяц новогодних усилий по ожиданию чудес, которые рождаются весьма редко. Истинные чудеса спрятаны в вечном дворе нового Века. И Век сей ещё ожидает своих гостей. Мы тоже гости будущего великолепия. Только как-то на нынешнем достатке и при свойствах утеснённых не хочется, ой, как не хочется привыкать к этому неизведанному великолепию.
Привыкать не хочется… А никто и спрашивает меру и объём твоих накопленных желаний… Бери и живи… Вот и хапаем, как можем, сколько можем, а жить-то не получается… Или получается? Тогда добро уже есть добро, коли получается.
Невзирая на достоинство декабря, в один из таких дней – 25 декабря и была организована Генкина свадьба. Рождественский пост и Католическое Рождество! Великое Время! Это время уготовано Книгою Судьбы, а сами знания по процессу сему разольются гораздо позднее.
Распутица зимняя и слякоть грязного снега – процесс неприятный и злополучный, но ведь любовь не испрашивает себе конкретных прав для человека, в данном случае для Генки со Светкой! Утро седое, как в том романсе, что пел Высоцкий: «…утро седое, утро туманное…»
Но тогда это пелось иначе, а тут новая проблема нахлынувшего дня отвевала историю ещё одной любви или грусти, но отвевала, несомненно. Ветер неласков, холодный, однако. Настроение – во! Свадебное, как и полагается.
Генка с другом заехал за Светкой! В деревне ожидают их гости. Естественно, ведь свадьба у жениха разовьёт волю светлого настроения! Не у невесты же пир на весь мир. Светка красивая! В белом платье! Сломаешь глаза!
Всё во благо!
Такси мчится на всех парах по неуютной дороге. Мелькают ели и сосны, роняя своё дыхание на путников, а дыхание у них – необыкновенное и свежее, как и полагается, на зимнем восторге! И сама небесная гладь немного волнуется, точно она сейчас подарит рассвет нового смысла! Может и подарит, но подарки ныне не нужны! Ведь любовь стирает все ожидания и тревоги!
Лопнуло колесо… Хорошо, что не авария…
Небо глядит с сумрачной тоской, и тоска какая-то подозрительная… А чего, собственного говоря, ему надо от Светки с Генкой? Того же, что и ото всех! Жених взволнован предстоящими событиями. Невеста успокаивает, хотя и сама немного взвинчена и встревожена, но не пьяна и не вульгарна. Разве счастье рождается иначе? Наверно рождается. Оно и на болезнях ниспускается.
– Ты на бигуди накрутился что ль? – Смеётся Светка озорно. И это озорство как-то непринуждённо обволакивает волю мужского достоинства. И само достоинство уже двигается не обречённым бурлением, пусть при том оно сегодня себя и потревожит некоторыми недомоганиями.
Да, у Генки волосы прядями спадают на низкий лоб. Глаза огромные и влюблённые, сверкают, как небесная воля летнего приволья! Он смеётся, счастье наполняет его изнутри весьма откровенно, но не признался, сказав лишь:
– Нет… У меня свои кудри…
– А почему раньше не было?
Он молчит и улыбается, нечего добавить к ситуации. И улыбка не смывает восторженного вздоха, но война не тревожит сумятицу сюжета, она спряталась ныне, чтобы потом загромыхать заново! А пока любовь. Она стирает зло.
– Кудри вьются, кудри вьются… Почему они не вьются у порядочных людей? – Пропела Лариска, подружка Светкина. Она сегодня в ударе, её чувственная основа колеблется от мнимого одиночества. Влюблена однобоко и безответно. Она ищет своих особенных знамений, а знамения отвевают одно предательство, а страсть жжёт под сердцем, нагнетает тоску и неприличность. Ох, как нехорошо ей. Жить неприятно, но можно. Любовь имеет различные пути.
– Лариск, ты чё злая такая? – Генка спрашивает.
А Лариска ему не отзывается. У неё душа во тьме сейчас.
Шутят. Летят к своему порогу. А долетят ли? Долететь-то долетят, а что потом? Потом судьбина доля. И каков оный размер угадать нельзя никому и никогда! Опоздали на четыре часа. В ЗАГС из-за грязи не смогли – ни проехать, ни пройти. Такси даже к дому не подрулила. Грязь и белая фата на ветру, белое платье…
Дурное определение.
Но это не примета. Все приметы к чёрту в такой радостный день! К чёрту, так к чёрту! Он и похозяйничает тут, он может настроить на плохое, усилия не тщетны. Фату всё-таки разорвёт! Впечатление осквернит незаметно. А остальное – так, мелочь! Гости и родители не на шутку поволновались. Молодых нет, а все уже на местах. А сестра Светкина так и заявила во всеуслышание, будто её тоже чёрт подхлестнул:
– Она может и отказаться от свадьбы и не приехать!
Уф! Свекровь даже опешила! и вспотела! Но ждут… Чёрт пробежал тихонько, старался подлить масла в огонь, чтобы кровь хорошенько зажарилась. Получилось неплохо! Но до конца не осилил испортить волю земных часов. Пока не осилил. Не унывает и не скорбит. Он же не человек! Его дух мотается по просторам и выискивает слабеньких и немудрых людишек. И находит их повсюду! А, найдя, губит.