От автора
В книге «1888» вы можете столкнуться с расовыми, этническими, гендерными и религиозными предрассудками, распространенными во времена Викторианской эпохи, а также с пренебрежительным отношением к меньшинствам.
Автор произведения не принимает иного мировоззрения или образа жизни, но согласен предоставить другим право жить в соответствии с собственной системой взглядов, оценок и образных представлений о мире.
Автор также считает, что нужно обязательно освещать жизненные трудности людей минувших эпох, чтобы не повторять ошибок прошлого.
Глава 1
«Лондон. 1888 год.
Уважаемый мистер Брандт!
Несколько дней назад мне посчастливилось заметить вас в необычном свете: отрабатывая скопившиеся долги, вы помогали мяснику складывать нарезки перед открытием рынка, при этом ваше лицо было обезображено невероятно смертельной тоской, которая никак не относилась ни к мертвым тушам, ни к озлобленному торговцу.
До сих пор вас тревожит мерзкий мальчишка Виктор из агентства «Прималь», построенного на деньги, которые должны были получить вы.
Я помню те несколько недель, когда грязные сироты, продававшие газеты по всему городу, выкрикивали злосчастное имя лорда Абберлайна, сообщая о нем как о новом, перспективном, молодом и амбициозном детективе. Я помню, как вы искали подработки, не связанные с раскрытием преступлений, потому что ваши потенциальные клиенты, заманенные широкой лживой рекламой, шли в недавно открывшуюся, нашумевшую контору, платя невероятные суммы лишь за консультацию.
Ваше положение еще не совсем трудное, но уверенно движется к этому состоянию, а у меня есть то, что сможет покрыть все ваши многочисленные долги.
Предлагаю сделку – вы ловите меня, а взамен утираете нос лорду Абберлайну и возвращаете былую славу, ибо уверяю – скоро весь город затаит дыхание и замрет в страхе».
Я хмыкнул над письмом, поинтересовался у прислуги моего доброго друга по поводу обратного адреса, которого не оказалось, и убрал послание обратно в конверт, не придав ему особого значения.
Такая корреспонденция приходила мне каждый день, ведь все бандиты, как один, пытались быть большим, чем обычными злодеями, старались обрасти таинственностью и бросить мне вызов, а через несколько дней их пьяными ловили патрульные у местных пабов в трущобах.
Однако незнакомец был прав. В силу обстоятельств мое внимание в данный промежуток жалкого существования было приковано к поиску денег, хотя бы для оплаты съемного жилья и погашения кредита. Я даже начал продавать мебель из собственного, арестованного дома, и иногда был вынужден отрабатывать долги на главном рынке Лондона.
Сегодня удалось избавиться от дубового лакированного стола, отдав его почти за бесценок, а заодно проведать старого хорошего друга, у которого я прямо сейчас ужинал.
– Эдмунд, почему верхняя одежда вашей хозяйки до сих пор висит в прихожей, а не убрана в шкаф? – спросил Бенедикт своего дворецкого, проходя в столовую.
– Разве? Мне передали, что прихожая убрана, – отозвался мажордом, направляясь проверить слова хозяина. – Хм, действительно… Одежда все еще на вешалке.
– Скоро привезут старинный фарфор. Останьтесь у главного входа и проверьте дверь, выходящую на задний двор!
Бенедикт никогда не скупился на мебель и антикварные вещи. В его двухэтажном доме перемешались между собой индийские стили, рококо и готика, а весь интерьер состоял из предметов, обязательно хранивших в себе кусочки прошлого. Выглядело все вульгарно и очень безвкусно.
– Вы, Итан, прямо захворали. Как самочувствие? – обратился ко мне мистер Мур. – До сих пор получаете угрозы по почте?
– Угрозы для меня как утренние анекдоты за чашкой чая. Кашель замучил. Все время какое-то першение в горле.
– Вы курили в неделю столько, сколько у меня не выходило за месяц. Вам бы заняться своим здоровьем, снова жениться, завести нормальную семью и избавиться от авантюризма, ведущего в бездну. Посмотрите на себя: тридцать лет, разведенный, безработный, маетесь чепухой оттого, что не можете найти себе место. Живете в склепе да общаетесь с мышами. Что за существование такое? Эгоистическое.
– Мое счастье в моем эгоизме, мистер Мур.
Работы нет и в ближайшее время точно не будет. Всех клиентов себе забирал Виктор Абберлайн, обретший оглушительную популярность после раскрытия дела об ограблении банка Англии, которое полтора года назад должен был завершить я.
Этот мерзавец пробрался ко мне в дом, забрал все записи с уликами и именами предполагаемых преступников, найденных мной, затем в тот же вечер взял их под стражу. Долго ждать не пришлось, на полученные деньги он сразу же открыл в самом центре Вестминстера свое змеиное гнездо с такими же слизняками, как и он сам.
Люди стали более охотно идти к тому, кто был на слуху в каждой подворотне города и чье имя занимало первые строчки газетных колонок. Прекрасные немолодые одинокие леди с запудренными мозгами целыми днями обсуждали на улицах невероятный ум и исключительную интеллигентность этого мелкого сыщика, подогревая интерес других несчастных дам.
Не понимаю, почему Виктор до сих пор не воздвиг себе выдающийся памятник на Трафальгарской площади? Наверно, правительство еще не в полной мере оценило его вклад в безопасность Лондона.
– Как думаете, что это такое? – спросил Бенедикт, доставая из бара неизвестную бутылку без наклеек. – Живительная вода!
– Коньяк?
– Лучше! Виски! Налить?
Мистер Мур являлся доброжелательным человеком и другом. Мужчина, правда, имел постоянные перепады настроения, не терпел мнения других людей, но был очень милосерден к знакомым и при малейшей беде всегда выделял место либо в своей гостинице, либо у себя дома.
Наше знакомство произошло очень давно благодаря его безответственному отношению к собственному бизнесу, ибо моего друга постоянно грабили и обманывали, а расследование преступлений возлагалось на мои плечи.
Ко всем прелестям его необычайно широкой души добавлялась любовь поучить всех правильной жизни. О-о, это были замечательные речи, от которых у некоторых людей округлялись глаза, и они старались как можно скорее уклониться от разговоров зануды с тремя детьми.
– Уже нашли Шарлотту? – спросил мистер Мур, с аппетитом закусывая чеддером. – Не слышал о ней с тех пор, как вы уехали из города.
– Нет. Я тоже не знаю, где она. Да и нужно ли ее искать? Спустя столько лет беспокойного замужества моя бывшая жена заслуживает отдыха и нормального супруга с обычной профессией.
– И похода к парикмахеру.
– А мне нравился ее небрежный пучок…
Бенедикт взял гребень из кармана брюк и стал расчесывать свои кудрявые, полуседые, редкие волосы. Его нервировали торчащие по сторонам локоны, и причесывался он по сотне раз в день, иногда заставляя делать это и своих домочадцев. Не приведи бог, если хотя бы один волос выпадал у миссис Мур из косы, он сам начинал поправлять ее прическу, поэтому женщина большую часть времени ходила с прилизанным, туго убранным пучком.
Несмотря на стереотип о том, что богатые люди страдают от лишнего веса и в принципе склонны к полноте, мистер Мур имел крепкое телосложение в сочетании с высоким ростом. Густая борода и усы, которые он вечно поправлял, делали его широкое лицо еще больше. Вздернутый нос и раскосые карие хитрые глаза с густыми ресницами, как у женщин, ярче всего выделялись в его своеобразной, удивительной внешности, чего не скажешь о его жене.
Где бы Бенедикт ни появлялся, взор мгновенно падал на него, не замечая находившуюся рядом с ним серую, невзрачную жену со стеклянным, уставшим взглядом. И хотя многие из зажиточных людей помнили Кэтрин как статную и властную женщину, источавшую неимоверную силу характера вкупе с внутренней энергией, сейчас она превратилась в обессиленную, жалкую, молчаливую старуху с вечно прищуренными веками и обидой на весь мир.
– Не прикасайтесь к верхней одежде мистера Брандта! – вдруг воскликнул мистер Мур, едва поднеся тамблер ко рту. – Повесьте ее обратно на вешалку и поставьте подальше. Вы вообще видели, в каком состоянии его пальто? Цилиндр? Сапоги? Мы с вами не знаем, какую заразу он принес к нам в дом на этом старье.
Бенедикт терпеть не мог неухоженных людей, и его замашки часто были обращены в мою сторону. При каждой встрече он повторял: «Итан, ваш внешний вид портят ужасная щетина, растрепанные волосы и несколько суровый вид. Вы стали выглядеть на пару лет старше!». Следом за этими словами шло предложение постричься у ближайшего цирюльника, от которого я категорически отказывался, потому как не считал, что меня как-то портит небольшая неухоженность. Года мне прибавляли темные круги под глазами, тусклый цвет кожи и появившиеся морщины на лбу.
– Главную заразу вы привели в дом лет двадцать назад, – ответил я, залпом опрокинув стакан с виски.
Мужчина захохотал, долив себе еще немного «живительной воды». Он одобрительно относился к моим колким шуткам насчет брака и миссис Мур, но никогда не смеялся, если они касались его самого.
Через некоторое время, когда к столу подали десерт, я, изрядно устав от историй Бенедикта о заносчивых аристократах, неторопливо мешал ложечкой таявшее мороженое. Особенно не слушая то, о чем говорил мужчина, я тем не менее понимал, что знаю о его махинациях с высшим обществом гораздо больше, чем он мог бы себе представить.
Скуку развеял раздавшийся со стороны лестницы знакомый мотив незамысловатой детской песни, исполненный приятным низким женским голосом.
– А-а-а, забыл сообщить, – тепло протянул Бенедикт и улыбнулся так, будто ему только что преподнесли древнюю вазу в его дорогую коллекцию. – Несколько недель назад ко мне приехала Анна Гамильтон. Моя племянница. Вам стоит с ней познакомиться. Между вами много общего.
Послышались маленькие, но громкие шажки, приближающиеся к столовой, в которой мы безмятежно проводили время, с подступившем унынием от однообразия.
– Дядя, а когда к нам… – сказала женщина, но вдруг остановилась в дверях и затаила дыхание, а после воскликнула: – Ах, он уже здесь!
Она была хрупкой, не отличалась изысканной красотой, хотя и уродливой назвать ее было сложно. На плечи незнакомки спускались черные волосы, заплетенные в две толстые косы, которые она беспокойно трогала, будто считая, что они некрасиво лежат. Покрасневшее лицо, затронутое местными условиями, пропитавшими наших дам, выдавало озорство и легкую глупость, а в карих глазах было столько жизни, что, казалось, ее хватит еще на кого-то.
При первом взгляде на женщину не замечалось ничего необычного и цепляющего, но присмотревшись, можно было все-таки отыскать в ней что-то загадочное.
– Анна, знакомься – это старый друг моей семьи Итан Брандт, – всполошился Бенедикт, вставая из-за стола. – Я упоминал о нем в письмах.
– Очарован, – сказал я женщине и почтительно поклонился. – Присядете с нами?
Миссис Гамильтон коротко кивнула и туго улыбнулась, сложив на животе руки, покрытые следами от старых мозолей, затем чуть приподняла подбородок, выражая легкое высокомерие, и присела на стул, который я для нее отодвинул.
Вблизи ее лицо показалось мне знакомым, словно мы уже где-то мимолетно встречались, но я так и не смог вспомнить, где именно мог видеть племянницу Бенедикта, поэтому поинтересовался, откуда она родом.
– Из Санкт-Петербурга, – с достоинством ответила Анна, будто бы испытывая гордость за свой город. – Вы должны были догадаться о моем происхождении, мистер Брандт. Только русские люди имеют особый, грустный взгляд.
– Неужто только они? – с усмешкой в голосе спросил Бенедикт.
– Дядя, разве вы не знаете, что на русских крест такой – тяжело жить? Оттого и взгляд печальный, – задумчиво ответила миссис Гамильтон. – Мистер Брандт, через месяц в Лондоне будут показывать оперный спектакль, в котором мне отведена одна из ведущих ролей. Не желаете посетить?
Я недовольно взглянул на Бенедикта, который наслаждался своим десертом, ведь теперь мне стало понятно, к чему были его слова про много общего с моей новой знакомой.
– Вынужден отказать. Не посещаю театры уже много лет. Тем более, у вас не слишком профессиональные навыки вокального искусства. Потенциал есть, но над ним следует долго работать.
– Как вам не стыдно говорить такое? – оскорбленно фыркнула женщина. – Откуда вы можете знать, отточено мое мастерство или нет?
– Анна, лучше прислушайся, – осадил свою племянницу Бенедикт. – Итан грубый и слишком прямолинейный человек, но многое знает о твоей специальности.
– Вы оперный певец? – обратилась ко мне миссис Гамильтон, значительно подняв брови и пристально посмотрев в мою сторону.
– Частный детектив, – ответил я.
Женщина задумалась, сопоставляя слова своего дяди и мои, пытаясь понять, чему сыщик, обитающий в местах скопления жутких убийц, мертвых тел и темных переулков, может научить человека из прекрасного, светлого мира театрального искусства?
Но, видимо, не найдя ответа на свой вопрос, она решила сменить тему беседы, пододвинулась ко мне чуть ближе и кокетливо спросила:
– Не хотите прогуляться по вечерним улицам Лондона? Посмотрим на ночной город. Это так интересно.
Я гадливо отстранился от нее, подлив себе еще виски, как вдруг на втором этаже неожиданно раздалась ругань, сопровождаемая грохотом от падения чего-то тяжелого на пол.
– Даже земля-мать не хочет держать твоего мужа в себе! – хрипловатым голосом кричала Кэтрин. – Гроб с телом украли, могильную плиту разбили!
– Мама, перестань так говорить! – восклицала в ответ ее старшая дочь. – Почему тебе так нравится делать мне больно, постоянно вспоминая о Роберте?
Бенедикт сконфуженно откашлялся в кулак, а после, причмокивая и цокая, произнес:
– Кажется, освежиться все-таки не помешает. Не нужно слушать женские вопли, от них только голова болеть начинает.
– Поэтому вы лечите свои мигрени в опиумных курильнях и борделях? – поинтересовался я, потянувшись за бутылкой виски, чтобы взять ее с собой в дорогу. – Китайцы в Лаймхаусе уже делают вам скидку как постоянному клиенту?
В ответ старый друг хмуро покачал головой, наградив меня осуждающим молчанием.
Глава 2
– Анна, как поживает твой старый урод Филипп? – спросил мистер Мур. – Надеюсь, ты обрадуешь меня новостью о том, что его тело кормит собой червей под землей?
– Дядя! – недовольно прикрикнула Анна, поморщив нос. – К вашему несчастью, он жив и здоров.
Я косо посмотрел на них, и женщина вдруг решила, что мне требуются пояснения:
– Филипп иностранец и намного старше меня, чем Бенедикт сильно взбешен, – заговорила она. – Мой муж юрист. Он прошел практику в Германии и смог открыть свою контору в Санкт-Петербурге, представляете?
– Угу, – холодно пробурчал я, отхлебнув виски из горла бутылки. – Несказанно рад за вашего супруга.
– Анна, не обращай внимания на равнодушие и незаинтересованность этого молодого человека, – нагло влез в разговор Бенедикт. – Он дружит только с дотошными, правильными, ответственными людьми, с которыми имеет схожесть в профессиональных интересах. Тяжелые времена сделали его еще более нелюбезным, чем обычно.
– Ваши дружеские отношения с мистером Брандтом построены исключительно на взаимовыгодных условиях?
– Вы недолго находитесь в моей компании, миссис Гамильтон, – ответил я, рассматривая сколько еще виски находится в бутылке. – Вся моя жизнь – это выгодные сделки и предложения.
– Как точно подмечено, Итан, – с горечью усмехнулся мистер Мур. – Как точно…
Получив довольно сдержанные ответы и почувствовав, насколько нам с ее дядей неприятно обсуждать тему денег, милая леди стала задавать вполне банальные вопросы о местной погоде, удивляясь тому, что, оказывается, в Лондоне дождливых дней намного меньше, чем в других городах.
Всегда веселили ничем не обоснованные стереотипы приезжих чужеземцев. На самом деле, отодвигая в сторону литературные произведения, способствующие распространению неверной информации, и приукрашенные рассказы моих соотечественников за границей, обнаружится, что почва для слухов возникла из-за непредсказуемости погодных условий. С раннего утра могло палить жаркое солнце, а к полудню по улицам гулял шквалистый ветер, пробиравшийся во все швы одежды и выворачивавший зонты наизнанку.
На Стрэнде, где жил мой старый друг, сегодня выдался довольно славный, спокойный вечер. Кэбов, карет и прочих средств передвижения практически не наблюдалось, и я, как любитель поздних прогулок, наслаждался почти полной тишиной, возвращая в ней трезвость мыслей и восстанавливая душевное равновесие после шумной суеты большого города.
Несмотря на то, что на календаре значился второй день октября, на улицах чувствовался сырой осенний холод, заставляющий зябко вздрагивать, сильнее кутаться в потертое пальто, а иногда и лязгать зубами.
Весь долгий путь, направленный в сторону лондонского Сити, Бенедикт беседовал с Анной о семейных делах, оставив меня плестись позади наедине с самим собою, начавшим от скуки выпускать белый пар изо рта и наблюдать, как он растворяется в полуночной темноте, освещенной газовыми фонарями.
Я почти допил остатки алкоголя и собирался избавиться от бутылки, когда услышал голос, окликнувший меня с другой стороны улицы Кинг-Уильям.
Он принадлежал обросшему бездомному, сидящему на холодном тротуаре без ботинок, который просил оставить ему глоток виски, чтобы хоть как-то сохранить остатки согревающего тепла в своем промерзшем теле. Бедняк перебирал в руках, как четки, браслет, состоящий из бусин с изображением Хотея и имеющий маленький медальон из ювелирной стали.
– Спасибо, – сказал мужчина, выхватив бутылку из моих рук, как только я приблизился к нему. – Вы добрый человек.
– Это самое дорогое, что у меня было, – ответил я, сунул свободную руку в карман пальто и поежился от холода. – Если дела пойдут так же паршиво – сидеть мне рядом с вами на холодном картоне.
– А я, кажется, знаю вас. Последнее время вы часто появляетесь на главном рынке. Торговцы говорят, что вы бывший детектив.
– Да, но не бывший. Работы нет, приходится браться за все, что оплачивается.
Мужчина косо посмотрел по сторонам и тихо пробормотал:
– Тут недалеко, до вашего прихода, в истерике бегала женщина. Слов не разобрал, она была сильно напугана. Похоже, кого-то прирезали в Уайтчепеле.
Заметив, что я сильно отстал, Анна с Бенедиктом вернулись обратно, и женщина, услышав об убийстве, начала дотошнее меня расспрашивать у бедняка о преступлении. Она вдруг заявила о моей некомпетентности и трусости, когда я наотрез отказался идти исследовать место преступления, ведь настоящий детектив, по ее словам, немедля бы отправился выяснять, что произошло.
– В Уайтчепеле постоянно находят обезображенные тела, – сказал я, пожав плечами. – Туда пугаются пойти не то что вечером, туда неохотно идут в светлое время суток. Пристрелят, собирай потом по частям в мясных лавках. Пусть этим происшествием занимаются стражи порядка. Пойдемте обратно. Мне нужно будет еще полночи идти домой, если вас это, конечно, интересует.
– Мистер Брандт, вспомните про свои задолженности и обязательства, – произнес Бенедикт, взяв меня за плечо. – Придите в себя, черт возьми!
Убрав с себя руку мистера Мура, я мрачно нахмурил брови и бросил в сторону мужчины возмущенный взгляд, полагая, что мое негодование подействует на него, но он в ответ лишь широко улыбнулся и помахал перед моим носом толстым блокнотом с записанными суммами, которые я ему должен.
Можно было бы, конечно, сходить разузнать, что произошло в Уайтчепеле, но мне так хотелось хорошо и крепко выспаться, что чаша весов все больше нарушала балансирование в сторону съемной квартиры.
Не имелось ни малейшего желания находиться на месте преступления вместе с Бенедиктом и Анной, ибо легко возбудимый мужчина при виде трупа стал бы суетиться и паниковать, а женщина в принципе доверия у меня не вызывала – не люблю личностей, связанных с творческой деятельностью, ведь они очень эмоциональны, отчего кажутся неискренними. Да что уж там говорить – и сами театры на дух не переношу. Тем более, я все никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах мог видеть племянницу мистера Мура?
– Врача! – отчаянно кричала какая-то женщина совсем недалеко. – Кто-нибудь, услышьте! Полиция!
Поднявшись, бездомный пожелал мне удачи и пьяной походкой отправился в темную глубину улиц, насвистывая пошлые песни.
Я попрощался с другом и новоиспеченной знакомой, отправив их домой и заверив, что все будет в порядке и они не узнают о моей кончине из новостных колонок, и что их присутствие на месте преступления не понадобится.
К этому времени незнакомка, ищущая помощи, находилась уже в конце переулка, не обращала на меня никакого внимания и все больше наводила панику, тревожа выглядывающих из окон жителей, разбуженных ее отчаянными воплями.
Подойдя и представившись, я разглядел женщину лет за сорок, хотя ей могло быть и меньше, ведь обычные рабочие, вроде нее, быстро старели в чудовищных условиях на фабриках и становились обладателями глубоких морщин с въевшейся в них угольной пылью. Немытая, в лохмотьях, с изношенной обувью, надетой на косолапые стопы, и с измученным видом – сразу можно определить, что вся жизнь женщины проходила с пустым желудком в борьбе за выживание.
Из ее обрывистого описания места преступления я выяснил, что идти было далеко – убийство произошло где-то в лабиринтах улиц столичного пролетариата и бедноты на Бакс-Роу.
О, время расцвета Британской империи! Полнейшее господство над морем и торговыми путями, распространившаяся власть от Канады до Индии, от Шотландии до Австралии – все это находилось в сильных женских руках Ее Величества. Солнце ярко светило над всей столицей, кроме одного места в самом сердце моей горячо любимой Британии – в лондонском Ист-Энде, так отличавшемся от фешенебельного Вест-Энда.
В восточной части Лондона не было ухоженных дорог, дома без фундамента находились в совсем непрезентабельном виде, а в убогих комнатушках, без какой-либо отделки, жили озверевшие от бедности люди, варившие похлебки из потрохов и часто промышлявшие занятиями маргинального характера. Местные пейзажи переносили во времена средневековья, а от ароматов сводило желудок болевыми спазмами.
Тело убитой, освещенное слабым светом от фонаря единственного полицейского, лежало на улице в окружении нескольких бесстыдно глазевших прохожих. Ближайшие уличные газовые фонари были выключены и погружали местность в кромешную тьму.
– Почему ей никто не помогает!? – возмущенно донеслось из толпы зевак. – Позовите врача!
– А зачем ей помогать? – с усмешкой в голосе отозвался полицейский, рассматривая труп. – Она же просто прилегла отдохнуть.
Я сдержанно представился констеблю и попросил его подробно рассказать об очередной трагедии, случившейся на одной из грязных и глухих улиц Уайтчепела, переполненных расизмом, крайней нищетой и высокой преступностью.
Мужчина сообщил, что патрулировал в этом месте буквально двадцать минут назад, что ничего странного не видел, и что среди толпы все еще находился свидетель, обнаруживший труп, затем полицейский вновь посветил на мертвую женщину, а я присел на корточки и начал ее изучающе рассматривать.
Она была теплой, значит, убита недавно. На шее виднелся свежий разрез от уха до уха, но крови, отчасти впитавшейся в рабочую рубашку, было совсем немного, также ее не было на груди, что означало только одно – жертва умерла не стоя, а на земле. Я сделал предположение, заметив кровоподтек на ухе, что убитую изначально повалили ударом и только потом нанесли смертельную рану.
– Кто первым обнаружил тело? – поинтересовался я.
– Джейкоб Уотерс! – воскликнул полицейский, посветив на собравшихся вокруг бездельников. – Выйдите, расскажите мистеру Брандту все, что знаете, пока мы ждем еще один патруль с врачом и санитарной тележкой.
По словам свидетеля, он возвращался домой с ночной смены, когда увидел неразборчивые очертания на дороге, будто лежало несколько забытых мешков. Он также добавил, что шел не один, а со знакомым извозчиком, который изначально подумал, что женщина пьяна, но, разглядев увечье на шее и побледнев, убежал за ближайшим патрульным.
Ни проснувшиеся жители, выглядывающие украдкой из домов, ни подошедшие прохожие, ни те, кто присутствовал изначально, ничего не слышали, не видели и отмалчивались, поеживаясь от страха и перешептываясь между собой. Кто-то даже вспомнил про оставшихся детей у погибшей женщины и легкой стычке с местным кожевником, произошедшей совсем недавно около склада.
Констебль пребывал в беспокойном, в несколько взбудораженном состоянии от происходящего, то и дело подозревая каждого из тех, кто в данный момент находился рядом с ним. Я попытался успокоить его, напомнив, что буквально несколько недель назад в Уайтчепеле были найдены еще два обезображенных тела, истерзанных кем-то из синдикатов.
Эти слова были сказаны ради спокойствия мнительного стража порядка, ибо я, конечно, был не слишком силен в ранах и патологоанатомических вопросах, но, расследуя бандитские преступления около десяти лет, ясно осознавал, что для такого разреза понадобятся определенные хирургические навыки, которых местные люмпены не имеют.
Находясь в ожидании прибытия еще нескольких бобби и бодрствующего врача в позднее время суток, я отобрал у констебля фонарь и, в поисках отпечатков подошвы или чего-то более любопытного, стал осматривать небольшую часть пути, пройденную женщиной до того, как ей перерезали горло.
Найденные едва заметные отпечатки, появившиеся оттого, что преступник случайно наступил одной ногой в находившуюся неподалеку лужу из нечистот, заинтересовали меня, заставив задумчиво улыбнуться.
Четких следов было всего несколько, но у всех не пропечатался передний край ступни. Если брать отпечаток полностью, то можно было предположить, что убийцей являлся мужчина с девятым размером ноги, ростом примерно шесть футов и пять дюймов, не полностью коснувшийся сапогом помоев.
Однако, если брать во внимание длину от небольшого каблука до конца отчетливых очертаний, то, возможно, это женщина. У нее был восьмой размер ноги, и, чтобы запутать следствие, она надела мужскую обувь, а в мысок положила что-то заполняющее пустоту, поэтому он был плохо виден.
Можно было бы точно определить пол по походке, но и тут возникли вопросы, касающиеся здоровья ноги преступника, – следы характерны для хромого человека.
Через некоторое время, когда людей одолела скука наблюдать за бездыханным телом и большинство из них разошлось по домам, к нам в кэбе, вместе с санитарной тележкой, подоспели еще одни полицейские в сопровождении моего старого друга патологоанатома.
Новоприбывшие стражи порядка из Уайтчепельского участка незамедлительно начали осматривать место преступления в попытках обнаружить то, что пропустил я, и стали задавать щекотливые вопросы оставшимся свидетелям, в частности, морально подавляя затравленного мистера Уотерса и делая двусмысленные намеки на его непосредственную причастность к убийству.
Один из полицейских не справился с магниевой вспышкой и вместо того, чтобы сделать снимок трупа, случайно сфотографировал меня, сконфуженно пообещав оставить проявленный портрет у комиссара полиции.
– Ах, детектив Брандт! – восторженно вскрикнула врач, проходя мимо меня. – Вижу, вы за полгода наконец-то отдохнули и решили поработать?
– А вы, мисс Дю Пьен, до сих пор спите на соседних кушетках с мертвецами у себя в морге?
– Это было один раз и неправда, – ответила она, после чего развернулась и протянула руку в знак приветствия. – На самом деле, я очень рада, что ваша оперативность превзошла лорда Абберлайна, и что сейчас здесь вы, а не он.
Я молча пожал ей руку, наблюдая, как ее лицо, только что светившееся в лучезарной улыбке, скривилось в недовольстве, не дождавшись от меня поцелуя в ее костлявую кисть.
Клаудия раскрыла свой новый саквояж и присела рядом с трупом, медленно поворачивая голову несчастной из стороны в сторону, затем приподняла запятнанную и затасканную рубашку женщины, которая была ей не по размеру.
Старая знакомая то хмурила брови, то играла неправильными желваками, то неразборчиво нашептывала себе под нос, прежде чем повернулась и озадаченно посмотрела на меня и констебля, который страшно разнервничался. Глядя на выражение лица мисс Дю Пьен, мне показалось, что она достаточно удивлена и находится в замешательстве.
– Интересно, – после долгого молчания выдавила из себя врач, снова рассматривая рану. – Разрезы неаккуратные, но человек, совершивший убийство, определенно имел минимальные знания в анатомии. К слову, женщина умерла в течение получаса. Для полного заключения нужно отвезти ее в морг.
Клаудия мгновенно организовала погрузку тела, договорившись с мужчинами из толпы, и, пока они, осчастливленные легкой подработкой, поднимали мертвую проститутку, я приметил потрепанную кошелку, лежащую в тени неподалеку.
В ней находились личные вещи убитой: гребень, кусок зеркальца, носовой платок и карточка прачечной с надписью: «Ламбет», с указанием адреса работного дома.
– Будете? – поинтересовалась мисс Дю Пьен, протягивая наполненный до отказа портсигар. – Возьмите столько, сколько хотите.
– Благодарю, – сухо ответил я, прикуривая от сигареты Клаудии. – Что еще скажете, пока рядом нет констеблей?
– Не похоже на бесчинства местных синдикатов, мозгов не хватит так изувечить тело. Изможденно выглядите, мистер Брандт, словно приболели.
Я усмехнулся, сделав один-единственный вдох табачного дыма, и сразу же стал слегка кашлять, но не как при простуде, а как будто неприятно запершило в горле, отчего я сильно злился, ведь мое желание покурить усиливалось с каждым днем, даже когда здоровье стало откровенно изменять.
Клаудия удивленно подняла брови, став свидетелем того, как я по своей воле потушил сигарету сапогом, но почему-то никак не прокомментировала это поистине историческое событие.
– Готовьтесь, Итан, – проворчала мисс Дю Пьен, оставляя окурок в кирпичной стене дома. – Едем в Сент-Джордж Филдс.
Я мельком осмотрел ее давно не крашенный скрипучий экипаж с исхудавшей лошадью и подозрительным бедняком за поводьями вместо кучера, и усомнился в большом финансовом состоянии женщины, каким она обладала ранее. Впоследствии выяснилось, что у транспорта был плох не только внешний вид, но и имелись существенные проблемы с рессорами.
Сжимая в кулаке карточку прачечной и зонт, я сел напротив Клаудии, принявшись с увлечением следить за тем, как она, тяжело сопя, делает неразборчивые пометки в своей толстой тетради. Судя по всему, у врача здорово испортилось настроение, ведь теперь, помимо работы в Бедламе, ей придется заниматься еще и официальными документами об осмотре покойной и ее последующем посмертном состоянии.