000
ОтложитьЧитал
Глава II
Ветер гулял по городскому кладбищу, еле продувл лесопосадку – воронью ночлежку. В жидкий туман рядами тянулись проржавевшие блеклые изгороди, маячили за ними памятники. Соседствовали полусъеденные землей могилки позабытых стариков и огромные мраморные глыбы молодых людей. Сколько уже лежало тут знакомых Платона.
Снег лег на мокрую землю тонким похрустывающим одеялом, укрыл подмерзшие лужи, скользкую грязь. Стоило единожды ступить, как оставался бурый след. Ступи второй раз, и на подошву налипнет земля. После десятого раза она превратилась в грязь. После сотого – под ногами все смешается в гремучую кашу, по которой разъезжаются ноги. Утопая в этой грязи шли люди… Охая, тихо матерясь, скользя, ковыляли они к свежей могиле.
Давно закончились панихида. Отгремели формальные речи начальства. Возле могилы выстроился караул при оружии, рядом по стойке смирно выпятили животы начальники из областного и городского Управлений. А за этим всем высилась гора искусственных венков и букетов. Возле горы опирались на лопаты двое кладбищенских сторожей. Казалось бы, такого человека хоронят, при таком апломбе, а нанять нормальных могильщиков не удосужились. Люди бросали мокрую похожую на глину землю, отходили в сторону, а кто-то и вовсе скрывался в тумане. Ушли сторонние: знакомые, дальние родственники, многочисленные друзья. Остались свои: от начальников районных отделений до рядовых «ппсников». Толпились кучкой федералы в штатском. Расползлись по кладбищу дети Игоря Аркадьевича – кто кучками, кто поодиночке. Безутешные вдовы и дамы всех возрастов, причислявшие себя к безутешным, уехали готовить поминки.
Платон с женой отошли от почти наполненной землей могилы, давая место новоприбывшим, и задумчиво смотрели на эту картину. Света ежилась от ветерка, переминаясь с ноги на ногу. Все бормотала под нос ругательства, что надела только легкую куртку поверх черного облегающего платья да полусапожки. Платон снял форменную куртку, накинул ей на плечи, а сам остался в плотном кителе. Вроде согрелась. Шагах в десяти стояли высокий Артем с низенькой аккуратной Таней и агрессивно шушукались. Точнее сказать, Таня агрессивно шушукалась, а Артем только изредка кивал в ответ. Почему-то все высокие мужики, которых знал Платон, выбирали себе миниатюрных и хрупких спутниц. Тут же в толпе стояли и капитан Сухоруков с мало-Литейного района, и его начальник, и прочие следаки и опера из районных отделов. Стоял неподалеку парни из городского УгРо, в том числе и следак Саша Крахмалов, с которым Платон давно собирался поговорить.
Все время до похорон майор Сенцов сдавал дела коллегам, попутно бегая и по новому заданию. Одним из первых он посетил судмедэкспертов, от работы которых ничего толком не осталось. В расследовании опергруппы работал самый матерый спец – Максим Давидович Штофф, крупный мужик за сорок, обладающий поразительной подвижностью. На любом месте преступления умудрялся с грацией кошки пролезть в самый дальний угол, взять необходимую ему вещь и ничего не задеть, не смахнуть, не наступить.
Когда Платон явился на пороге экспертной лаборатории с делом Додукаева подмышкой, Максим Давидович смерил его оценивающим взглядом. Потом цыкнул, покопался в шкафах с делами и молча отдал копию заключения судмедэкспертов. В додукаевском ОРД не было и двадцатой части всего этого заключения. Отпечатки пальцев, анализы крови, анализы внутренних органов, опись всего имущества, подробный план квартиры – все это бесследно пропало. Штофф не поленился даже пыль на кухне проверить на наличие каких-либо сторонних отпечатков.
– Еще что добавишь? – спросил Платон, пробежавшись взглядом по параграфам.
– Там все есть, читай.
– Я про личные замечания. Может что-то странным показалось, или несостыковки какие.
– Да я о таких вещах Додукаеву рассказывал. Он разве не вносил в дело?
– Не, не думаю. Он часто подобные рассуждения держал при себе.
– Ну… – Штофф задумался.
– Давай же, Максим Давидыч, рожай измышления.
– Ну, было кое-что, – спец повернулся к оперу на своем круговом стуле, постучал пальцами по столу. – Так, эээ… я там в отчете указал, что следов взлома замков не было. И окна целы, даже заклеены бумагой, форточки все закрыты, балконная дверь на щеколде. Следов борьбы тоже нет. Все очень аккуратно, на своих местах. Так вот… Понимаешь, к чему я?
– Впустил убийцу?
– Ну, допустим. Дальше домыслы. Такие, как этот… как его… Шпагов, да, такие гостей радушно принимают, с водочкой, огурцами, пельменями. Вот… допустим, он впустил кого-то знакомого. И первым делом пошел бы накрывать стол – на двоих, естественно. Так?
– Ну?
– Баранки гну. Не было на столе ничего. Чашки-тарелки, но все грязные, немытые месяц. И для одного человека.
– Хмм… – теперь Платон задумался. – Что ж выходит, он впустил незнакомца.
– Нууу… видимо, впустил, закрыл за ним дверь, прошел в зал и стал ждать, когда ему башку раскроят. Либо, убийца просто помыл за собой посуду.
– Или зарубил где-то в другом месте, а тело потом приволок в квартиру.
– Или открыл замок магией.
– Шутки твои дурацкие.
– Ты меня сам спросил. Вот тебе пища для размышлений.
Платон задумался.
– Слушай, а почему опера и следаки из опергруппы таких мелочей не заметили?
Штофф пожал плечами:
– Наверное, заметили, дааа… не придали значения. Может, убийца правда за собой посуду помыл, бывало и такое. Да и кроме того хватало символов, чтобы не думать о подобных мелочах. Все эти каменные сердца, кишки, органы и прочее. Видимо, на том и погорели.
– В каком смысле?
– Да… я толком не знаю. Как заключение сдал, так меня и не привлекали особо.
Задав еще несколько не относящихся к делу вопросов, Платон тогда ушел. И с тех пор не давала ему покоя одна назойливая мысль: почему провалилась собранная из опытных оперов и следаков группа. Их созвали со всей страны, наделили абсолютными полномочиями. Как так случилось, что месяц упорной работы ничего не дал? И такой провал как-то очень быстро замяли, замолчали, негласно запретив вспоминать.
Опер взглядом нашел в толпе Сашу Крахмалова и, не отводя глаз, наклонился к жене.
– Свет, иди к Артему с Таней, я скоро подойду.
Поцеловал в щеку, и проводил взглядом.
Следак встретил его усмешкой.
– Здорово. А я ждал, когда подойдешь. А то все пялился-пялился, как на бабу в сквере.
– Здоров. Потолковать надо.
Они отошли к одной из покосившихся оградок. Следак оперся на нее, достал пачку сигарет, протянул Платону.
– Не, не буду.
– Странный ты мужик, – пробурчал Крахмалов, закуривая сигарету. – С кем надо куришь, с кем не надо – нет. Мне бы такую силу воли.
– А я и не курю.
– Ага, балуешься. Знаю. Ты по додукаевскому делу?
– Да.
Следак затянулся и выпустил дым через нос.
– Чего хотел?
– Ты работал в опергруппе, верно?
– Да какой там работал. На побегушках у Аркадича скакал. Там кроме меня народу до матери было. И все звездные, прям куда.
– Но дело ведь все равно знаешь.
– Теоретически знаю. Но по факту – хер это дело знает.
– Значит, пока допустим, что ты – хер. Скажи вот что, почему опергруппа слилась?
Саша затянулся и стряхнул пепел.
– Ну, я считаю, что след просрали. Эти крутые следаки и федералы из столицы накинулись на психологию убийцы, как дети малые на игрушки. Начали таскать фотографии и описания жертвы по психологам, психиатрам, составлять психологический портрет. Решили, что начало серии. И завязли по уши. Все эти символы типа камней в руке, кишок в спирали, оказались пустышками. Они имели смысл по отдельности, но ни черта не значили в целом. В итоге опергруппа месяц расшифровывала все это дерьмо, плюнув на розыскную деятельность.
– А было что искать? Игорь Аркадьевич несколько раз упоминал, что следов никаких.
– Может, и правда не было. Двери и окна целы, закрыты изнутри, взлома нет, драки тоже. В квартире все на местах, не считая трупа и ключей от двери, да и те в кустах потом нашли. Соседи ничего не слышали, ничего не видели, в округе никаких следов. «Пепсы» и «овошники» неделю таскались по округе, но ничего кроме дохлой собаки не нарыли.
– Что за дохлая собака?
– Собака как собака. Порвали ее недалеко от дома, или что-то вроде. Парни из постовой говорили, машина раздавила, ну и ладно.
– А что Додукаев? Тоже носился по психологам и психиатрам?
– Носился, еще как. Я ему таскал всякие заключения из дурки, с подписями, в папочках. А дело посмотреть так и не дал. Он еще стремнее себя вел, чем обычно. Тебе-то тоже ничего не рассказывал?
– Нет, почти молчал, только общие фразы. Пару раз видел при нем дело, но не больше.
– Да уж, такой он был, Игорь Аркадич.
Оба не заметили, как повернулись к процессии. Высших чинов уже не было, караул отпустили, все знакомые-близкие-родственники давно скрылись в тумане. Потянулась совсем иная колонна. Шли те, кого Додукаев всю жизнь ловил, прессовал, бил, крыл, кого сажал за решетку: блатные, матерые зэки, бандиты со стажем. Отдельной процессией двигались воры в законе: Гена Самосвал, Азик Бриллиант, Антоша Статский и молодой Юра Калган. Они быстро бросали землю на уже наполненную могилу и спешили убраться от красных волков, прячась за воротниками дорогих плащей и спинами «быков». Эти люди не хотели выказать дань уважения, просто показывали друг дружке, что не боятся прийти на похороны даже такого именитого мента. Смерть Додукаева для них значила перераспределение власти, новые связи, перестановку пешек. Для них было загадкой, кого поставят на место грозы всея бандитов города. Они храбрились друг перед другом, ведь, наконец, и мусор пархатый склеил ласты, но в тайне боялись, что теперь потеряют равновесие и упадут с кроваво-белого олимпа.
– Погань, – пробурчал Платон, смотря на все это, и сплюнул.
Саша выкинул истлевший окурок, поднял воротник куртки, сунул руки в карманы.
– Не пойму я, Платон, почему Аркадич вас с Артемом выбрал. Я таких оперов видал, которые бы и ссать с вами, птенцами, в одном поле не встали. А он вас выбрал. И теперь вы в отделе лучшие. Не пойму, чем вы так хороши.
– Завидуешь?
– Было б чему. Мотаетесь по «земле», шпану прессуете. Районщики вас постоянно на себя тянут. – Помолчал. – Нахрена тебе это дело, Платон?
– Не мое, Саш, а наше. Если я его раскручу, тебе на составление отдам.
– Принесешь, так составлю. Но на хрена ты его взял?
– Взял и взял, значит, надо. Не тебе по «земле» болтаться, вот и не думай об этом.
– Странный ты, еще и хам. Ладно, поехали в город.
Крахмалов поплелся к воротам, куда медленно стекались и все остальные полицейские. Пошел и Сенцов.
«Почему Аркадич вас с Артемом выбрал?..». Хороший вопрос. Было время, и Платон им задавался. Еще во время работы в районном отделе он видел мастеров сыска, строящих логические цепочки не хуже выдуманного Шерлока Холмса. А пригрел Додукаев двоих, ничем тогда не выделявшихся юнцов. Это было загадкой для любого, кто фактически не занимался сыском. А ответ прост – чутье. И Платон, и Артем, и почти все парни из их отдела, да и вообще множество оперов города обладали этим странным явлением – чутьем…
Они со Светой ехали по шоссе в город, влившись в небольшую колонну траурных машин. Туман рассеялся, впереди начали маячить темные силуэты. Вдоль дороги летели лесопосадки, прерываемые разморенными просеками, а меж деревьев мелькали белые дачные домики. Платон вел машину почти на автопилоте, следя за задом артеминой «тойоты». Сидевшая рядом Света уперла локоть в дверцу, и устало положила голову на ладонь.
– Я буду занят несколько недель, – проговорил Платон.
– Что-то серьезное? – Света даже головы не подняла.
– Нет, наверное, ничего. Пустышка.
– Ты взял то дело дяди Игоря?
– Эээ… ну, да, – он глянул на жену, а она на него. – Артем рассказал?
– Платош, просто я тебя знаю. Зачем оно тебе? План же срежется.
– Не срежется. Папа с «куста» не снял, так что еще и по левакам тянуть буду.
– По ночам?
– Да, скорее всего.
По салону прокатился судорожный женский вздох:
– Только давай ты не будешь лезть на рожон, хорошо?
Темные силуэты, все время маячившие впереди, начали выливаться в очертания машин.
– Да некуда там лезть. Мне кажется, что нихрена это дело не отработаю. Почитал отчеты, поговорил с народом, и там полный мрак…
Они почти доехали до колонны тяжелых машин и оба замолчали. Впереди тянулись грузовики цвета хаки с крытыми брезентом кузовами. Показались выглядывающие из их темных проемов хмурые солдаты. Проехали первый «Урал». За ним пролетел второй, третий, четвертый. БТР новой модели. В проеме между машинами мелькнул офицер.
– Платош, что это?
– Не знаю.
А мимо все неслись и неслись новые машины, БТРы. Вот на мгновение показался «Урал» со стационарной зениткой. А за ним танк. Армейская колонна замкнулась головным джипом.
– Неужели их введут в город… – прошептала Света через некоторое время.
– Нет, что ты. Это ж наши десантники, с областной части. На учения выгнали, наверное.
– С чего ты взял, что это десантники? Я эмблем не заметила.
– Да просто нет у нас поблизости никого. Десантники да суворовцы. Сколько раз я такие колонны видел. Стоят в боевой готовности на обочине пару суток, а потом отбой тревоги. Их постоянно так дергают. Ничего особенного.
Света кивнула и уставилась в окно, не желая продолжать тему. Платону оставалось только вести машину дальше. Жену он, конечно же, не успокоил, да и сам начал испытывать легкое чувство неуверенности. Учения армии в любой момент могут стать боевой операцией.
Траурная процессия въезжала в пределы города, огибая первые многоэтажки. Посыпал мелкий снег, а на душе заскребли кошки. Этот вечер обещал быть дрянным, но спокойным. Платон глубоко вдохнул и выдохнул – пережить и забыть, кого бы сегодня ни хоронили…
***
Ему снилась белая мгла, стылый ветер, несущий куда-то жесткий и колючий снег. Сквозь вьюгу пробирались люди, укутанные в шкуры. Медленно, постоянно проваливаясь по колено в снег. Их было девять. Первый двигался с огромным шестом в руках, все время прощупывал сугробы впереди. Бывало, что кто-то из идущих проваливался по пояс и его начинали вытаскивать. Вот вожак с шестом остановился и огляделся. Он услышал что-то в окружавшей его белой пустоте. За ним насторожились остальные.
Вожак дал сигнал, и его спутники быстро достали из-за пазух мечи и топоры, сбились в кучу. Они вглядывались во мглу дня, дрожа от холода и страха, но ничего не видели. Однако вожак знал, что там, за завесой снега таилось нечто. И это нечто быстро приближалось. Мгновение, и размытый силуэт мелькнул где-то в отдалении. Еще мгновение – силуэт уже с другой стороны, ближе. Сквозь пелену сна пронесся крик восьми напуганных глоток. Силуэтов тем временем стало уже три. Они окружили людей, готовые наброситься. Тогда вожак сунул руку за пазуху…
Силуэты разом рванули…
Вожак вытащил сверток…
***
Из-за плотных туч выглянуло солнце, засеребрив мчавшую на ветру снежную крошку. Платон шел по разбитой дороге к многоэтажному дому, все еще вглядываясь в каждый встречный куст. Полтора часа блуждания по пустырю за домом ни к чему не привели, разве что он замерз и промочил ботинки. Опер вот уже третий день мотался по городу, пытаясь собрать информацию об убитом. Общался с родней, коллегами, договаривался с областными врачами. Даже в Областную Психиатрическую Больницу имени Снежневского съездил, попросить копию психологического анализа убийцы, с которым так носились звездные следаки из опергруппы. Поначалу ему казалось, что вот-вот и всплывет нюанс, деталь которая выведет на подсказку. И это чувство не покидало до сих пор, даже когда третий день оставил больше вопросов, чем ответов.
Убитый, этот Шпагов, оказался заурядным гражданином, неинтересным даже уличной собаке. По словам немногочисленной родни, которую удалось найти, – бывшая жена, тетка да брат, – Шпагов был спокойным, мирным, недалеким мужчиной, который сорок с лишним лет своей жизни провел тихо и бесполезно. Был прост, непритязателен в быту, что некогда нравилось его жене. Не участвовал в общественной жизни и, можно сказать, не имел личной. Пахал рабочим в литейном цеху, но даже там ничем не выделился, кроме пьянства, что совсем не редкость среди заводского люда. Другие рабочие и мастера никогда не слышали от Шпагова недовольства или разговоров на повышенных тонах. Он вообще редко заговаривал в курилках, предпочитая слушать, о чем судачат мужики. Шпагов даже не бил планы, будучи примерным исполнителем.
А вот по словам соседей, Шпагов периодически уходил в запой, стабильно шатаясь за водкой. И этого не знали ни родные, ни на заводе. Любознательная бабка, жившая над Шпаговым, объясняла это поразительным умением казаться трезвым, будучи пьяным в стельку. Но, как и другие соседи ничего не слышала, ничего не видела, ничего не подозревала, в том числе и во время убийства. Умелый алкоголик умер в полной тишине. Местные мальчишки рассказали, что раз видели, как он брел по пустырю домой, но не со стороны дач, а оттуда, где ничего никогда не было. Обычный пустырь, тянувшийся на километры до кромки леса. Вот и Платон пошел посмотреть, что да как.
Ничего и никак. Границу города условно обозначали панельные дома, в одном из которых жил и убитый. За домами – расхлябаная объездная дорога и огромный серовато-бурый пустырь. Где-то левее, за мелкой лесопосадкой торчали кости заброшенных дач. Еще дальше гремело столичное шоссе. За пустырем виднелась верхушка леса. Густого, широкого. Чтобы дойти до него и вернуться, нужно часов шесть-семь. И вот где-то между этим лесом, дачами и пограничными домами болтался накануне смерти Шпагов. Пацанва не сказала когда именно его видела, и если похождения убитого выпадали на выходные, то он мог добраться и до леса.
Протопав примерно два километра по сплошной грязи, Платон наткнулся только на гниющие останки рыжего кота. Побродив кругом, поглазев на широкую русскую душу в образе пустыря, леса, величественного неба, он похлюпал назад. Столько времени ни на что.
У торца дома завибрировал телефон. Это звонил Никита Курамшин – лейтенантик, второй год работавший в отделе. Парень толковый, имел нюх, быстро учился.
– Платон, привет. Не занят? – прозвучал в трубке его хрипловатый голос.
– Здорово, Никит. Считай, что нет.
– Отлично. Нам тут Папа намекнул, что ты на особом деле сидишь, но что в случае чего можно дернуть. Это так?
– Если Папа сказал, то так, – вздохнул Платон.
– А ты сейчас случаем не на мало-Литейном?
Так, видать Папа не только намекнул.
– Допустим.
– Вообще отлично. Платон, выручи, меня тут районщики запрягли. У них какая-то операция, кого-то жмут. Некогда, в общем. Нужно на адрес скататься, там синяки помордовались. Да мне одному стремно как-то.
– А постовых тебе не дали?
– Дали двоих, но…
– А я на хер тогда нужен?
– Да я в Малом не работал никогда толком… – смутился Никита. – Ездил всего на пару кражонок. А ты на Большом Литейном работал, на Малом. Ты там как рыба в воде…
Платон остановился в проулке между домами.
– Ох, блядь, и хитрожопые вы все. Кто тебе про такое напел, что я на Малом работал? Папа, или старшие?
В ответ Никита что-то замямлил, но Платон оборвал:
– Ладно, бубни куда ехать?
– Кольцо Металлургов, 12. Четвертый подъезд.
– Ах ты ж… Ладно, на месте встретимся.
Платон сбросил звонок прежде, не дождавшись ответа. Поправил шапку, воротник да как-то случайно бросил взгляд на ближайший дом. И застыл.
Это был символ, нарисованный ярко-синей краской поверх размалеванной торцевой стены дома: грязный, неровный, со множеством подтеков, но большой и четкий. Огромная спираль диаметром в три метра. Ближе к центру она раздваивалась и напоминала раскрытую пасть. В самом центре зависла наскоро намалеванная девятиконечная звезда. Казалось, будто пасть не может сомкнуться именно потому, что не дают лучи. Перед глазами моментально всплыли образы кишок и выложенной из органов фигуры. Платон с трудом оторвал взгляд от символа и внимательно огляделся – может пятна остались, следы, еще какие рисунки. Но нет, все та же грязь, все те же граффити. Розыскник достал смартфон и сфотографировал спираль с нескольких ракурсов, после чего пошел во двор, узнать у кого-нибудь подробности.
Выловив двух стойких бабулек, что не обращали внимания на снежную сыпь и мерно прохаживались по периметру двора, начал расспрашивать у них о спирали. И узнал только, что нарисовали ее недавно, недели две-три назад. Платон послушал, покивал и ушел подальше, пока бабушки не пустились в пересказ недавних криминальных новостей квартала. По пути к машине он остановил несколько местных ребят лет четырнадцати, которые подтвердили слова старушек. Да, спираль появилась не так давно, меньше месяца, и один из ребят вспомнил, что где-то видел такую же штуку. Где именно, вспомнить не смог. Что ж, значит эта спираль, или спирали, как минимум не случайны. Конечно, могут статься творчеством не совсем вменяемых художников, но столь четкий знак недалеко от места преступления – так себе совпадение.
О совпадении он думал и на пути к Кольцу Металлургов. Хотя какое оно кольцо – прямая, как линейка, улица. Звалась она так из-за невысокого палисада ровно посередине дороги, за которым густо разрослась акация. Долго ходила среди местного люда байка, связанная с этим зеленым островком. В тридцатых годах, когда прокладывали дорогу через пустыри, посередь нее внезапно появился круговой забор. Зачем – черт его знает. Рабочих отогнали бойцы местного НКВД, державшие караул у закрытых ворот. Позже рассказывали, что через несколько суток ночью в кольцо заехал бульдозер. Еще через сутки понаехали грузовики накрытые брезентом. Долго работал бульдозер, что-то закапывал. Через неделю забор убрали и всем прорабам строго запретили проводить на том месте какие-либо раскопки. Так и решили устроить посреди улицы небольшой палисадник сначала с клумбой, потом с акацией. И улица тогда звалась «Второй Литейный переулок». А уже в конце шестидесятых прошел слух, что палисад этот – братская могила инженеров-металлургов, разработавших тогда некий сплав, за что их и закопали. Слух пролез в горком, откуда спустилось решение: быстро организовать символическую панихиду и улицу назвать «Кольцом Металлургов».
Двенадцатый дом стоял с южной стороны от островка. Девятиэтажный панельный в окружении сталинских общаг он выглядел как попугай. Его торец, обращенный к улице, недавно выкрасили в ярко-лиловый цвет, готовясь к приезду какого-то гостя. Гость не приехал, а дом остался блистать торцом.
Платон припарковался у обочины, не рискнув мучить подвеску въездной дорогой, и осмотрел двор. Останки детской площадки, давно спиленной на металлолом, огромные деревья, остовы лавочек, деревянных столов и ни души вокруг. Только два мутных силуэта мялись возле полицейского бобика. Розыскник достал из-за пазухи ПМ, проверил обойму, предохранитель, засунул обратно. Достал из бардачка стальной кастет и положил в карман куртки, пощупал выкидной ножик в чехле на поясе. Повертел в руках папку, решил, что брать не стоит, засунул ее в тайник под сидение и уже потом вышел. Лицо облизала грубая снежная пыль. Поморщившись, он двинулся во двор.
У патрульного уазика мерзли, подняв вороты бушлатов, два «пэпса» – сержант и рядовой с автоматом. Курили.
– Здорово, мужики! – издали крикнул Платон.
Мужики флегматично обернулись.
– Здорово-здорово, – ответил сержант.
Платон показал удостоверение.
– А чего не в машине? Холодно же.
– Да там воняет, как у бомжа в жопе, – ответил рядовой.
– Вчера двух обосранцев в отделение везли, весь салон провоняли, скоты, – пояснил сержант.
– Понятно. Как звать?
– Леша, – протянул руку сержант.
– Влад.
– Платон, – пожал руки опер. – Ну что, сейчас дождемся еще одного гаврика и двинем. Куда, кстати? Что стряслось?
– Сто пятая квартира, – ответил сержант. – Соседи пять раз заяву кидали, сначала участковому, но тот и так в напряге, потому нашим в отделение. Наши поначалу отбивались, но потом дежурку дергать начали, наряды вызывать. Короче, надоели эти уроды из сто пятой, вот и решили прикрыть лавчонку.
– А чего нас из городского отдела дернули?
– А больше некого. Наши на операции, а участковые зашились вконец.
– Так, и что там в сто пятой за уроды?
– Мразота местная, – буркнул рядовой Влад, поправляя автомат.
Сержант осмотрел дом, будто сканируя.
– Это стеклянный дом. Тут каждый пятый по сто тридцать первой ходил, – сказал он.
– Знаю я, – пробурчал опер.
Становилось все холоднее, и полицейские не сговариваясь зашли в подъезд, поднялись на площадку между первым и вторым этажами. Подъезд казался доисторической пещерой: нз подвала тянуло тяжелой сыростью; стены покрывали сети местной наскальной живописи; потолок пошел рыжей плесенью от протечек; подъездные окна в щелях с торчащими отовсюду остатками древней ваты. Пусть и в дырах, а один черт теплее. Платон оперся на еще целые перила, уставился в треснутое окно, за которым бушевала быстро надвигающаяся зима. Через десять минут Влад ткнул пальцем в стекло.
– Это он идет?
Платон всмотрелся.
– Да.
Он сразу узнал сутулую фигуру молодого коллеги, его настырную походку. За одну эту походку уже стоило уважать Никиту: казалось, что он протаранит любую стену, только бы добраться до цели. Парень, не задумываясь, вошел в подъезд и поднимаясь на первый этаж, шумно отряхиваясь от снега. Увидел полицейских и заулыбался.
– Ну я и охренел до вас добираться. Метет – не видно ничего. Штук пять маршруток пропустил. Хоть бы заехали за мной, что ли…
– Тебе кто сказал, что я на Малом? – в лоб спросил Платон, пожимая руку.
– Дааа… никто. Сам догадался.
– Что за херня, Никит? Вы тут без меня не справитесь, что ли?
– Платон, я не был никогда так просто…
– Не мямли, говори прямо – решил скинуть ответственность на старшего товарища, да?
– Граждане начальники, может, пойдем, – оборвал его рядовой. – А отношения потом выясните.
Платон зыркнул сначала на «пэпсов», потом смерил презрительным взглядом Никиту и на этом успокоился. Отношения тут и не нужно было выяснять, лишь напомнить, кто среди них четверых тут главный.
– Должен будешь, – бросил он Никите и посмотрел наверх, в дыру между лестничными пролетами. – Кто хозяин этой сто пятой?
– Один дед загульный, устроил у себя что-то типа «малины», – ответил сержант. – У него постоянно какая-то кодла ошивается. Кто сейчас – не знаем. Но человека четыре там найдем.
– Почему раньше деда не взяли?
– Плевать было.
– Понятно. Тогда заходим, оцениваем обстановку, берем деда и пару человек с мордами пострашнее. Если кто останется – разгоняем. Потом везем к вашим, в отделение. Без приказа никого не трогать, но быть начеку. Если на меня попрут, чтоб вмиг впряглись. Ясно? – Платон обвел взглядом подчиненных. – Тогда двинули.
Лифт не работал и подниматься пришлось по лестнице аж на восьмой этаж. Дрянной это был подъезд, с поганой какой-то историей, расписанной на стенах и даже потолке. И кто только мог начать вызывать сюда полицию? Поднявшись на четвертый этаж, они услышали, как наверху хлопнула дверь, и кто-то грузный начал спускаться. Платон дал знак быть наготове. Стали двигаться медленней, прислушиваясь к торопливым шагам. На лестничном пролете между пятым этажом и площадкой им встретился неопрятного вида мужичок. Увидев незнакомцев, двое из которых еще и в полицейской форме, он смутился, но попытался проскочить мимо.
– Стоять, – рявкнул Платон.
Мужичок замер.
– Из какой квартиры?
– Из девяносто девятой, – испуганно прохрипел тот.
На полицейских дыхнуло устым перегаром.
– Деда из сто пятой знаешь?
– Д-да.
– Ну-ка пошли.
– Куда? – мужичок прижался к стене.
– Тебе че-то объяснить? – оскалился Никита. – Нет? Тогда делай, че говорят.
Алкоголик неуверенно попятился, но молодой опер отвесил крепкий подзатыльник, придав этим больше уверенности. Стали подниматься впятером. На шестом этаже в одной из квартир громко играла музыка, вырываясь из-за двери ухающим тамтамом. На пролете между седьмым и площадкой Платон чуть притормозил их случайного помощника.
– Позвонишь в дверь, скажешь, чтоб открыли. Потом вали отсюда. Если попадешься – заберем.
Вот и восьмой. Дверь сто пятой квартиры оказалась ветхой, без глазка и с рваной оттянутой дырой, заменявшей ручку. На дерматиновой обшивке, давно протертой по углам, крупно выведено мелом «109». Зачеркнуто, ниже тем же почерком – «105». На счастье, дверь открывалась внутрь.
Мужичок встал перед ней, неуверенно покосился на выстроившихся вдоль стены полицейских и нажал на кнопку звонка. Внутри раздалось чахоточное дребезжание и все затихло. Ничего не произошло. Тогда алкоголик позвонил снова. Дребезжание, тишина. Мужичок покосился на Платона, который буравил его недобрым взглядом. Но вот за дверью раздалась возня, и каркающий голос спросил:
– Кто?!
– Открывай, дядь Мить, это Федос!
– Ктооо?!
– Федос!
– Какой Федос?!
– Ты че, дед, совсем охренел?! Я тебе больше ни бутылки не принесу!
Заскрежетал замок, и дверь широко провалилась внутрь полутемного коридора. Из квартиры вырвался густой дух застойного тления. На пороге появился сухой замшелый старик в ободранной майке и спортивных штанах. Он вылупился на людей перед ним с таким горячим вожделением, будто это не гнусные ментовские морды, а первоклассные шлюхи.
– Вы кто?
– Майор Сенцов, уголовный розыск, – старший опер показал удостоверение и, не спросив, вошел внутрь.
Старик только попятился. Слова «майор» и «уголовный розыск» блеснули в его туманных глазах искренним страхом. Значит, замазан дед в чем-то. Так вальяжно вваливаться на «малину» к братве – дело безрассудное. И порезать могут, и пострелять. Но майор давно понял, что никакая это не «малина», а обычный притон, куда шастает местная кодла, чтобы не маячить перед мусарами. Платон осторожно прошел по длинному темному коридору, так сильно похожему на прочие коридоры притонных хаз: кругом завалы из бутылок, пакетов не то с мусором, не то с макулатурой, тряпьем. За ним топали остальные. Сержант завернул на кухню, рядовой взял за шкирку деда и поволок за операм. Никита проверил ванную и туалет. Коридор вел дальше, мимо широкой двери в зал, и упирался в развилку к другим комнатам. Платон остановился в дверном проеме зала и осмотрелся.
Посреди большой, но почти пустой комнаты громоздился стол, на котором башнями возвышались бутылки водки, полями стелилась посуда с нехитрой снедью. Поверх нее в беспорядке валялись ложки, вилки, стаканы. За этим столовым царством восседали двое парней, похожих словно близнецы, со страшными, неприветливыми, но до безобразия самодовольными мордами. Одетые как настоящие квартирные монархи, – в засаленные футболки и треники, – они игрались со стаканами, блаженно жевали пельмени, задумчиво пускали в потолок сигаретный дым и не обращали на нежданных гостей никакого внимания. Наверное, ожидали своего деда-герольда.