Красная строка

С красной строки

(предисловие)

Литературное объединение «Точки» при Совете по прозе Союза писателей России под руководством Андрея Венедиктовича Воронцова (А.В. Воронцов – известный писатель, публицист, педагог, секретарь Союза писателей России) завершил ещё один учебный год. А это значит – ещё один новый выпуск, восьмой по счёту, сборник рассказов «Точки»: «Точки узнавания». По сложившейся традиции сборники выходят под разными названиями, отражая неповторимость каждого и превращая по существу периодическое издание (раз в год) в тематическое. Тщательный отбор и предисловие составителя, главного редактора А.В. Воронцова, обеспечивает хороший литературный уровень сборников, разнообразие тем, сюжетов. Не каждый автор, в том числе участник ЛИТО «Точки», может стать участником сборника. Чтобы помочь авторам повысить уровень профессионального мастерства, Нина Кромина и Елена Яблонская («старейшие» «точкинцы», члены редколлегии) в ноябре 2019 г. начали работу с авторами в группе, условно названной «Литературной лабораторией "Точки-2"». Разбор и анализ прозаических текстов для сборников, медленное, аналитическое чтение произведений классиков, привлечение новых опытных авторов, работа с новичками – так видели они свою задачу. Однако жизнь показала, что этого недостаточно.

В Лабораторию пришли интересные авторы, среди них выпускники Литературного института – Евгений Кубасов, Владимир Жуков; выпускники ВЛК – тувинская писательница и журналист Зоя Донгак, поэты и прозаики Антонина Спиридонова, Юлия Великанова, Алёна Кубарева, Наталия Ясницкая, Жанна Варнавская; выпускники курсов Литературного мастерства А.В. Воронцова – Олег Васильев, Галина Стеценко и другие, а также яркая, талантливая молодёжь – Дарья Татарчук, Ольга Сушкова. С первых же дней работы Лаборатории активистами, на которых всегда можно положиться, стали писатель Нина Шамарина, связист Александр Королёв, математик Николай Жуков, журналист Нина Куренная, инженер и актёр Евгений Касаткин, косметолог Татьяна Творожкова и многие другие.

Разброс писательских предпочтений многообразен. Кому-то интересна малая форма, кому-то любопытна научная фантастика, фэнтези, сказки, детективы. Предстояло создать литературную среду единомышленников, в которой было бы комфортно и которой так часто не хватает для общения. Еженедельные встречи в Лаборатории с участием выпускников Литературного института имени А.М. Горького, Высших литературных курсов (ВЛК) при Литинституте и Курсов литературного мастерства А.В. Воронцова проходят в свойственной Литинституту традиции: обсуждение художественных текстов, обмен впечатлениями, советы по улучшению представленных работ.

К началу второго полугодия стало ясно, что круг вопросов, интересующих участников лаборатории, гораздо шире. Многие писатели, заинтересовавшиеся работой лаборатории, согласились показать своё творчество в полном объёме, осветить какие-то отдельные его грани. Вечера творчества Наталии Ячеистовой, Елены Яблонской, Максима Шикалёва, Татьяны Медиевской, Юрия Егорова, Ольги Сурковой прошли «на ура». Силами «лаборантов» Нины Куренной, Юлии Великановой, Татьяны Творожковой, Александра Королёва и Нины Кроминой при поддержке артиста театра «Голос» Евгения Касаткина (в главной роли) была проведена читка пьесы Татьяны Медиевской «Газовая атака». Писатель Виктор Славянин провёл несколько обучающих встреч под названием «Почему надо писать так, а не иначе». Поскольку среди участников ЛИТО и Лаборатории много выпускников Высших литературных курсов при Литературном институте им. А.М. Горького, то естественно, что поэты, в своё время обучавшиеся вместе с прозаиками, но в разных творческих семинарах, заинтересовались работой Лаборатории. Был задуман поэтический вечер, приуроченный ко Дню поэзии.

К сожалению, пандемия коронавируса прервала еженедельные встречи участников за круглым столом, и этот вечер так же, как и последующие, пришлось проводить в режиме онлайн. Но оказалось, что в таких встречах есть свои преимущества: к нам присоединилась Татария, Крым, Кыргызстан. В нашем вечере приняли участие Ольга Кузьмичёва-Дробышевская, Оразбек Сарсенби, Антонина Спиридонова, Юлия Великанова, крымчанка Марина Шамсутдинова (тоже выпускница Литературного института), Галина Стеценко, Максим Федосов, Николай Жуков, Дарья Татарчук. Так к нам пришли поэты, и стало понятно, что их участие привнесло в жизнь Лаборатории яркий накал и душевный подъём.

Очень важно, что среди нас есть прекрасные критики. Тонко, не навязчиво проводят разбор текстов Елена Яблонская, Алёна Кубарева, Нина Шамарина, Евгений Мокрушин (профессиональный филолог), Юрий Егоров, Евгений Касаткин. Так, прослушав лекцию писателя Бориса Евсеева об эссе как жанре и откликнувшись на призыв Нины Кроминой писать и размещать в группе Facebook Лаборатории эссе о любимых писателях и поэтах, родившихся в мае, мы создали целый цикл эссе: Александр Королев написал о Викторе Астафьеве, Булате Окуджаве и Юлии Друниной, Елена Яблонская – о Татьяне Толстой, Николае Заболоцком, Михаиле Шолохове и Константине Паустовском, Алёна Кубарева – о друге Пушкина Иване Пущине, Нина Шамарина – о Гекторе Мало. Кроме того, Елена Яблонская, вспомнив о своем давнем (2010 г.) эссе «Детство, которого не было», посвященном роману Юрия Олеши «Ни дня без строчки» и приуроченного не ко дню рождения, но ко дню памяти (Ю.К. Олеша умер 10 мая 1960 г.), подняла вопрос о переименовании Лаборатории. Подходит ли нам название «Ни дня без строчки»? Может быть придумать что-то своё, оригинальное? Она предложила нам называться «Литературная лаборатория "Овал"» – не вслед, но вопреки строкам Павла Когана «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал…», или «Эллипс» (простейшая форма овала). Елена полагает, что времена изменились, и теперь следует не заострять, а наоборот, сглаживать углы, обсуждая литературу за дружеским, круглым или овальным столом. Евгений Кубасов тоже нашёл, что название «Ни дня без строчки» звучит для нас слишком пафосно. Издатель и редактор Максим Федосов также выступил против: «Мне кажется название «Ни дня без строчки» говорит исключительно о «тиражах и сроках», но никак о качестве прозы и поэзии. Можно воспользоваться уже существующими проектами, и их названиями которые «бродят» рядом – есть литературная мастерская «Новое Слово», есть альманах «Линии», можно подумать о том, чтобы как-то объединить наши усилия в организации творческого процесса». Кроме того, кажется, уже имеются ЛИТО с таким названием, а мы претендуем на оригинальность и неповторимость. Евгений Касаткин предложил название «Красная строка»: «Во-первых, любое произведение начинается с красной строки, во-вторых, «красная» имеет ещё значение «красивая», т.е. то, к чему мы все должны стремиться». Аргументы Евгения показались самыми убедительными, и мы решили остановиться на названии «Красная строка», в чём нас поддержали практически все участники и друзья Лаборатории.

А друзей у нас много, их ряды все время ширятся, и они быстро становятся полноправными участниками Лаборатории «Красная строка». Так, недавно по скайпу прошло очень интересное и доброжелательное обсуждение рассказов о детях нашей гостьи Татьяны Мороз. Приятно отметить, что в нашу группу вошла Галина Талалаева. Она имеет за плечами большой опыт литературной работы и нашла, что встречи в Лаборатории проходят в живой, интересной манере, дают много полезного.

Мы не только «отмечаем» дни рождения известных писателей, но и поздравляем друг друга. Так, 14 мая мы праздновали день рождения поэта и прозаика Татьяны Матягиной, собравшись за нашим овальным столом почти «вживую», по скайпу. Елена Яблонская посвятила подруге эссе «Таня, с днём рождения!», а Евгений Касаткин инициировал широкую дискуссию об эссе как жанре, подверг серьезной, но конструктивной критике эссе Алёны Кубаревой и Елены Яблонской. Лучшим же эссе этого сезона единодушно было признано эссе Нины Шамариной о Г. Мало. День рождения Елены Яблонской (16 мая) был отмечен публикацией в Facebook предисловия к её первой книге «С родного на родной» (2009 г.), написанного известным поэтом Полиной Рожновой. Евгений Касаткин в ответ на дружеские упрёки Е. Яблонской («Критикуешь наши эссе, а сам не пишешь…») опубликовал целое соцветие великолепных эссе: «Оправдание мастера» (ко дню рождения М. Булгакова 15 мая), об Иосифе Бродском (ко дню рождения 24 мая) и других, оспорив таким образом «первое место» Нины Шамариной в жанре эссеистики, чему мы все, особенно Нина, чрезвычайно порадовались.

В заключении необходимо заметить, что успех развития литературного сообщества состоит, на наш взгляд, именно в таком содружестве авторов без разделения на возраст, звания, жанры и литературные интересы. Мы уверены, что деятельность лаборатории продолжится так же активно, как и на протяжении всего времени со дня открытия.

Двери нашей «Литературной лаборатории "Красная строка"» всегда открыты для новых единомышленников. Следующий учебный год начнется в октябре 2020 г. Начинаем «с красной строки»!

P.S. Хотя мы поскромничали и решили, что название «Ни дня без строчки» звучит для нас «слишком пафосно», оказалось, что большинство из нас действительно живёт по этому принципу. В группе «Литературная лаборатория «Красная строка» накопилось множество интересных материалов, прошло много плодотворных дискуссий… Поэтому мы приняли решение оформить наши труды в дни самоизоляции в виде электронного сборника «Красная строка». Наш адрес в Facebook https://www.facebook.com/groups/415267516050138

Нина Куренная

Нина Кромина

Елена Яблонская

Длиною в жизнь. Рассказы

Нина Шамарина

Нина Шамарина более 45 лет живёт в Москве. Начала писать небольшие рассказики очень давно, но публиковаться стала только с 2017 года.

Автор книги «Двадцать семнадцать» (2019 г), соавтор коллективных Альманахов Культурного центра «Фелисион», «Новое слово», «Точки», член литобъединений «Красная строка», «Литеразум».

Победитель конкурса «Классики и современники» («Литературная газета») 2019–2020 г, дипломант конкурса «Независимое искусство-2019». Член МГО Союза Писателей России (2019 г) ne3321@yandex.ru

Мы тронулись!

Мы тронулись! Наконец-то мы тронулись. После того как четыре часа ждали «Газель», которая поехала сначала не на тот адрес, хотя, конечно, я говорила в трубку настойчиво: «Дубнинская улица, не перепутайте с Дубининской», а диспетчер уверяла, что на их фирме водители прекрасно знают Москву, и у каждого – навигатор. После того как лопнул чемодан, и всё содержимое выпало на асфальт, и непонятно было, что теперь с этим делать: собирать блузки и брюки обратно и тащить чемодан под мышкой или бросить одежду, считая это знаком того, что не нужно ничего брать из прежней жизни. После того как мама говорила: «Подумай, Ася», «Насколько хорошо ты его знаешь?» и «Ничего хорошего не получится из начатого в високосный год», а я снова и снова, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заорать, уверяла маму, что он – хороший, и что с ним я буду бесконечно счастлива.

Мы тронулись. Наконец-то мы тронулись. Прочь сомнения, прочь мысли, прочь тревожные предчувствия, опасения и плохие приметы. Прочь.

Мы тронулись. После того как я зачем-то научилась открывать шампанское (зачем, если сегодня мы тронулись?) и высадила его, выражаясь на языке моего неинтеллигентного папы, «в одно лицо», плача мелкими колкими слезами – от счастья ли, от страха ли, от шампанского? После того как я захлопнула дверь квартиры, оставив в ней ключи, и пришлось вызывать слесаря-взломщика лишь для того, чтобы убедиться, что ключи со мной. После бессонной ночи, после кофе, сигарет и телефонного марафона длиною в два часа с подругой Милкой, в котором по кругу обсуждалось одно и то же: правильно ли я делаю?

Это потом станет известно, что в пути разбился аквариум, и акара бирюзовая, которая исполняла мои желания не хуже золотой рыбки, какое-то время билась на сухом полу, пока грузчик не засунул её в бутылку с водой (хорошо, что вода была тёплая и почти без газа). Но желания акара после этого выполнять перестала, то ли оттого, что чуть не погибла, то ли потому, что выполнила самое большое моё желание: мы решили жить вместе, и мы тронулись! Наконец-то мы тронулись!

Это потом обнаружилось, что пианино не влезает в лифт, и придётся заплатить за его перевозку в два раза больше, чем предполагалось, хотя за всё время, что мы жили вместе, я не сыграла ни одной гаммы, ни одного этюда, да и вообще не помню, чтобы я открывала его крышку и пробегала пальцами по клавишам. Это только потом оказалось, что у него жена в другом городе и двое детей, перед которыми я испытываю неловкость, как будто это лично я их обманываю. Много позже выяснится, что его машина куплена в кредит, и все деньги, которые он зарабатывает, уходят на погашение этого кредита, и я никогда не узнаю, посылал ли он алименты. И долгие годы спустя он будет двоеженцем: не разведётся с женой и не оставит меня. И много-много позже того, как мы тронулись, я буду любить его, независимо ни от чего. И сомневаться, и страдать, и ненавидеть иногда, расставаться навсегда, и снова возвращаться.

А пока… Пока мы тронулись. Наконец-то мы тронулись.

Авертер

Падал, падал, падал снег. Ложился на землю мягко, беззвучно. Так же беззвучно падали на пол светлые Иринины пряди с лёгкими завитками. Щёлкали ножницы, как бы разрезая жизнь надвое.

В парикмахерскую на Садовом кольце Ирина пришла накануне первого курса химиотерапии. Где-то она прочла, что лучше сделать короткую стрижку: тогда волосы после «химии» не вылезут. Ложь! После пятого курса не сохранилось ни волоска: выпали все до единого, оставив голову гладкой и постоянно зябнущей. Волос было жаль, но разве дело только в них? Вспоминалась поговорка: снявши голову, по волосам не плачут. Не осталось теперь не только волос: нет ни московской квартиры, ни друзей, ни, пожалуй, самой Ирины – красивой, амбициозной, активной. Друзья (их было немного и до болезни) звонили всё реже. Кому понравится слышать раз за разом в трубке нарочито равнодушное «встретимся в другой раз»?.. Мрела в воспоминаниях счастливая пора, когда Ирина жила с мамой и папой. Даже период тоски и одиночества после гибели родителей в большой квартире на Садовой-Кудринской, казался ей нынче счастливым, по меньшей мере, многообещающим. В те дни Ирина была здорова, мечтала выйти замуж и родить ребёнка.

Былая энергия словно испарилась. Сил у Ирины доставало лишь на поход в ближайшую «Пятёрочку» за кефиром, пельменями и хлебом. Раз-два в неделю Ирина вытаскивала себя на улицу. Жила она теперь в квартире-однушке в подмосковном городке; одиночество же разбавлял подобранный пару месяцев назад пёс.

Четвероногого бродягу Ирина встретила на пустующем октябрьском пляже. Дул промозглый ветер, Ирина забрела в беседку посидеть, отдышаться. Там и увидела этого пса: длинное туловище на коротких, но мощных лапах, круглые глаза страдальца и уши до земли. На шее болтался ошейник (стало быть, недавно потерялся). Почему она отважилась тогда подойти к собаке? Почему заманила к себе домой? Ирина до сих пор этого толком не понимала. Наверное, она разглядела в собаке себя, неприкаянное одинокое существо. Идя за новой хозяйкой, собака хромала, тяжело дыша, часто останавливалась. Да и сама Ирина едва переводила дух.

И вот теперь, когда Ирина просыпалась среди ночи (снился ей однообразный кошмар: она летела в бесконечную бархатную непроглядную темень, где не было ни звуков, ни запахов), её рука непременно натыкалась на тёплую шерсть Талисмана, его влажный нос. Получивший имя пёс всегда находился рядом, на ковре возле кровати. Иногда, когда Ирина была не в силах лежать, она бродила по комнате туда-сюда, волоча за собой одеяло, а Талисман неотступно плёлся следом. Ирина задерживалась у окна, подолгу глядя на мигающий во дворе фонарь, и он замирал возле неё, чуть поскуливая и помахивая хвостом: «Я здесь, я с тобой». Правда, иногда Ирина слышала по ночам, что пёс ворочается и не спит, наверное, пугаясь своих собачьих кошмаров.

…Снег сыпал всю ночь. Ещё и утром вился хоровод зубчатых снежинок. Кружевной вязью тянулась по дорожке цепочка следов раннего прохожего.

– Может, ёлку купить? – спросила Ирина у Талисманчика. Впервые за долгое время ей захотелось хоть что-то изменить, раскрасить унылое однообразие дней.

В одной из картонных коробок, привезённых со старой квартиры, ждали своего часа любимые ёлочные игрушки, сохранившиеся ещё с детства папы и мамы. В коробке обитали космонавт с красной звездой на скафандре, жёлтый лимон из раскрашенной ваты, стеклянный прожектор, шишка на прищепке и большой мухомор. Коробки набивали вещами нанятые чужие люди. Квартиру пришлось продать срочно: требовались деньги на операцию. В подобной же спешке Ирина купила эту подмосковную квартирку, куда потом вернулась после лечения. На остаток денег Ирина рассчитывала жить какое-то время, пока не выздоровеет. Впрочем, о том, когда это произойдёт, она не задумывалась.

Что в какой коробке лежит? Всё ли забрали грузчики при переезде? Где набраться сил, чтобы разобрать коробки? Нет, это потом, потом… Сейчас Ирине захотелось вдруг поставить ёлочку, пусть маленькую, но непременно живую, из леса, а чем украсить – найдётся: конфеты, мандарины, бумажные снежинки, она нарежет их из салфеток. Когда Ира была маленькой девочкой, мама непременно вешала на ёлку конфеты, а Ира тайком снимала и ела их, оставляя на ветках пустые фантики. Ёлочные конфеты были гораздо слаще тех, что лежали в таких же обёртках в вазочке…

Талисман деловито потрусил к двери, соглашаясь идти за ёлкой, да и вообще за чем угодно. Ирина засомневалась: брать собаку с собой или не брать? С одной стороны, одна рука всегда будет занята поводком, да и любопытный этот пёс не просто ходит: ему нужно то обнюхать ничем не примечательную кочку, то распугать важных голубей, то познакомиться с попавшейся навстречу собакой, будь та при хозяине или бродячей. С другой стороны, Талисман, как самый настоящий оберег, заполнял пустоту Ирининой жизни: хочешь не хочешь, а с псом нужно гулять, его приходится кормить, с ним можно разговаривать. Слушал он прекрасно: положив голову на короткие лапы и разметав по полу уши, не сводил с Ирины глаз, полных сочувствия. Хотелось порадовать его, и поход за ёлкой вполне годился для этого.

– Остаёшься за старшего, – строго промолвила Ирина, но слова её пропали втуне. Не без труда втолкнув обратно в прихожую норовившего увязаться за ней пса и закрыв дверь, она поклялась себе завтра погулять с Талисманом не меньше часа.

В зеркале лифта она посмотрела на своё отражение: большие глаза казались чёрными и глубокими, высокие скулы придавали безбровому лицу загадочные восточные черты.

«Ну, влюбиться-то я, наверное, имею право», – подумала Ирина, и эта мысль тоже была неожиданной: давненько не загадывалось «на хорошее».

До ёлочного базара шагать и шагать, однако сегодня прогулка далась Ирине удивительно легко. Оказавшись за заборчиком, она словно вошла в волшебный лес. Пахло смолой, пушистые сугробы глушили уличные звуки; густо-зелёный цвет елей, чуть сизый, голубоватый оттенок сосен, а наверху, в небе зимнем – жемчужные пухлые облака. Сказочная картина, да и только! Вот сейчас появится Иван-царевич на сером волке и увезёт Ирину в беспечальную жизнь!

Продавец, здоровяк в расстёгнутом бушлате, под которым виднелась тельняшка, вскинул голову, отчего его красный дедморозовский колпак, обшитый белой опушкой, смешно съехал на ухо.

– Что желаете, дамочка? – спросил он у Ирины. – Веточек вам собрать? Или ёлку?

– Ёлочку. Только выберите небольшую.

– Выберем, обязательно выберем! Такой красавице и ёлка нужна – красавица из красавиц! Вот такая подойдёт? – Человек в колпаке вытянул деревце из самой середины.

– Вас дожидалась!

Чудесная ёлочка росточком с Ирину расправляла веточки, распрямлялась, как человек, долго просидевший в неудобной позе. Продавец улыбался, уверяя, что краше этой ёлочки не найти на всём белом свете, и Ирина решила, что возьмёт, донесёт как-нибудь. Но ёлочка по пути кололась через варежки, тяжелела с каждым шагом. Ирина шла всё медленнее, с трудом перекладывая ёлку из руки в руку, останавливалась, кладя свою ношу на снег.

* * *

Алексей балагурил с покупателями, механически отсчитывал сдачу. Из головы его не выходила бледная девушка с карими глазами в надвинутой до самых глаз лиловой шапке с помпоном, так, что совсем не было видно волос. Как она ёлку дотащит, в чём только душа держится?.. Минут через сорок, отпустив очередного покупателя, Алексей огляделся: далеко впереди, на горке, там, где меж двух улиц втиснулся скверик, ему почудился лиловый помпон. Тут и хозяин ёлок кстати объявился. Крикнув тому, что скоро вернётся, Алексей рванул по утоптанному покупателями снежку наверх, к скверу. За такое хозяин мог и уволить, да что с того: работа эта сезонная, а сезон короток. Сегодня да завтра, а там и Новый год, и ёлки никому не нужны. Вообще, Алексей брался почти за любую работу, но при одном условии: работать недалеко от дома. В четыре часа ему нужно было забирать сына с продлёнки, делать с ним уроки (Егор, склонив белокурую, как у Есенина, головку, размашисто выводил в прописях букву «ы», а Алексей подрёмывал рядом), а уж потом можно опять таскать ящики в продуктовом магазине, подметать и чистить от снега школьный двор. И только уложив Егорку спать, заняться любимым делом: придумывать и рисовать сайты, чтобы утром отправить их верстальщику и программисту.

Его жена, по неясным Алексею причинам, подала на развод и переехала на съёмную квартиру в Москве два года назад, оставив Алексею пятилетнего сына. В переписке в «Телеграм» она писала, про «переполненную чашу», про то, что ей надо отдохнуть и успокоиться, а через некоторое время о том, что «встретила другого человека». Пока сын не пошёл в школу, распоряжаться временем было проще: в детском саду Егорка оставался до семи. Могла бы помочь мать Алексея, Егоркина бабушка, но она наотрез отказывалась ехать в «вашу Москву» (хотя жили отец с сыном не в Москве, а в Подмосковье), предлагала забрать Егора к себе, на что Алексей согласиться никак не мог. Вот и крутился.

Больше, чем по жене, Алексей скучал по потерявшейся собаке. Когда ещё не родился Егорка, жена купила клубного щенка. Ухаживала за ним она, однако щенок, бассет-хаунд (длинное плотное тельце, короткие лапы, уши до земли, глаза, полные страдания), как это часто бывает, назначил своим хозяином его, Алексея. Несмотря на кличку, записанную в собачьем паспорте (Роббинс Авертер^[1]), щенок откликался Алексею даже на слово «собака», радостно молотя хвостом по полу и легко вставая на задние лапы безо всякой команды. После бегства жены Алексей часто разговаривал с псом, теребя его замшевые уши.

– Вот как бывает, собака, – вздыхал Алексей, – а ещё говорят, нет ничего сильнее материнской любви! Взяла да усвистала! Ладно б, меня бросила… Ну, разлюбила, всяко бывает… Но сыночка-то как можно оставить? Ответь, собакин!

Роббинс Авертер поскуливал, соглашаясь, смотрел в глаза преданно: я, мол, никогда тебя не брошу! И вот надо же: потерялся! Однажды хмурым осенним утром, когда ещё толком не рассвело, пёс, обычно послушный и уравновешенный (даже поводка не нужно было), понёсся вдруг, разбрызгивая лужи, к реке, да так резво, что Алексей его не догнал. Долго звал, бегал, промочил ноги, но собаку не нашёл. Вечером снова ходил искать. Потом объявления на улицах расклеивал и в Интернет посылал, но пёс как сгинул. Бесследная пропажа казалась делом невероятным: ну куда могла деться в маленьком городке такая заметная собака?

* * *

Ирина едва дотащилась до сквера, где рухнула на ближайшую скамейку, кое-как приткнув ёлку рядом. Накатила знакомая слабость, руки и колени тряслись, а затея с живой ёлкой больше не представлялась столь заманчивой. Усталость была тому причиной или ещё что, но на Ирину навалился вязкий безотчётный страх смерти. Подобный страх сковывал её сознание нередко и днём, но привыкнуть к этому было невозможно. Всё тело трепетало и сжималось от ужаса, ей чудилось, что она умрёт прямо сейчас, не сходя с места. Провалится в тёмную мерзкую пустоту, неизмеримую, нескончаемую… В такие минуты Ирина как будто съёживалась до маленького человечка, который вопил, визжал и извивался, закрывая голову руками: «За что, Господи, за что??? Почему я???» Человечек кричал, а она словно наблюдала за ним откуда-то, не в силах что-либо предпринять.

Через четверть часа припадок обычно отпускал её. Однако теперь разум включаться не желал, и она ясно видела человечка: он лежал жалкой кляксой на белом снегу, испещрённом крестиками голубиных следов. Вдруг раздался озабоченный голос:

– Дамочка, что с вами? Плохо? Может, «скорую» вызвать?

Ирина помотала головой, не разжимая зубов, не раздвигая губ, почти не открывая глаз. Сквозь мутную пелену узнала расстёгнутый бушлат и полосы тельняшки, припомнила продавца ёлок. Тот потянул её со скамьи и крепко обхватил. Они постояли так немного, и Ирина, вдруг очнувшись, подняла голову, встретившись взглядом с глазами мужчины. Ирина высвободилась с неохотой: так и стояла бы, укрытая, как шатром, этими руками. К тому же и приступ отступил.

– Вот и хорошо, а то затрепетала вся, как птичка-синичка!

Здоровяк говорил и говорил, объясняя, что объятия – самая лучшая терапия от панических атак. От его ровного глуховатого голоса Ирина окончательно пришла в себя. И спохватилась: сколько уже на часах? Она ходила за ёлкой, потом плелась к скверу, затем сидела тут на скамейке… Ей давно пора домой: собака полдня взаперти!

Человек в бушлате взял ёлку. В его большой руке, укрытой варежкой, ёлка казалась игрушечной.

– Я провожу вас домой.

Однако у Ирины вырвалось разом несколько «нет».

– Ну вот что, – бросил он в ответ, – я не настаиваю. Не буду провожать, коль не хотите. Да мне и самому за сыном пора! Давайте-ка я на автобус вас посажу. И не спорьте! – Не выпуская ёлку, он зашагал к остановке.

Ирина, скрепя сердце, поплелась за ним следом. Как странно устроена человеческая натура! Ведь на самом деле расставаться с человеком, даже имени которого она не знала, ей вовсе не хотелось. Больше того, Ирина вообразила и длинные вечера, полные молчания и разговоров, и счастливые покойные ночи, и солнечные бодрые утра. И малыш с мягкими белыми кудряшками, как у маленького Есенина, привиделся ей тоже!

«Что ты придумала, дурища! – оборвала она поток собственных мыслей. – Кому ты нужна? А малышу откуда взяться? Ты ж теперь бесплодная!»

* * *

Прежде, когда Ирина возвращалась домой из магазина или аптеки, Талисман, не умеющий прыгать на коротких лапах, принимался бегать взад и вперёд по коридору.

– Ты пришла, ты вернулась! – взмётывались в восторге его уши, – как долго тебя не было! – радостно вертелся хвост.

Сегодня же он вёл себя иначе: суетливо обнюхал Ирину, а потом уткнув нос в дверную щель, шумно втягивал воздух, взлаивал и даже немного подвывал. Собачье волнение Ирина списала на ёлку: решила, что новогоднее деревце Талисман видит впервые в своей собачьей жизни.

– Что, Талисманчик, испугался? Пойдём гулять!

На улице пса охватило ещё большее беспокойство: он то бегал вокруг ног хозяйки, словно искал что-то, то, натянув поводок, напряжённо всматривался вдаль. Своим поведением он утомил Ирину настолько, что, вернувшись, она разделась и легла в постель, так и оставив ёлку в прихожей.

Запах оттаявшей хвои волнами растекался по квартире. Ирина, перед тем как заснуть, внезапно почувствовала давно забытую тихую радость и откуда-то появившуюся уверенность, что всё будет хорошо. Талисман лежал на ковре у кровати, по-человечески вздыхал. Иногда поднимая голову, он всматривался в тёмный силуэт ёлки, от которой так остро, так ощутимо – и так несбыточно пахло Хозяином. И вот что самое удивительное: дух Хозяина смешивался с родным запахом спящей женщины, которую нужно было оберегать и защищать.