000
ОтложитьЧитал
Тридцать девять с небольшим
Книга первая
Глава 1
У Большого Дуба
Эта правдивая история приключилась одновременно в наши дни и на пятый вторник от того памятного понедельника. В ней тридцать один и четыре десятых процента вымысла, но это, опять же, не точно, да и какой рассказчик не любит приукрасить и добавить от себя что-то для сюжета…но это совсем другой случай, мой дорогой читатель. В нашей истории факты и только факты!
События этой повести начались в стране, которой нет на обычных картах; возможно, вы в ней бывали в детстве, когда мы верим в чудо, и наша фантазия может переносить нас куда угодно, и поезд в другие миры отходит почти каждую ночь от нашей детской кроватки, но об этом спустя время, взрослея, мы, к сожалению, забываем. И волшебный поезд, мигая огнями, мчится к другим маленьким пассажирам.
В Городе у Большого дуба наступал вечер, по-летнему тёплый, ещё наполненный сочными зелёными красками. Хотя художница-осень в берете из желтеющих листьев, плаще из тумана, с палитрой в правой руке и кистью в левой, так как она левша – иначе не объяснить рисуемые ею необычные пейзажи, – поминутно отходя, шмыгая носом, щуря левый глаз и любуясь каждым мазком, уже начала неторопливо рисовать свои загадочные картины.
Большие полосатые пчёлы-труженицы, устало жужжа о том, что в этом году мало пыльцы и этот вопрос нужно поднять на собрании пчелиного профсоюза, летели в улей.
Старый сверчок настраивал свою скрипку, готовясь, как всегда, к небывало особенному каждодневному вечернему концерту. И, я вам скажу по секрету, мой дорогой читатель, неспроста, оооох неспроста: сегодня он решительно поменял местами две ноты в своем двухчасовом концерте! Наш старый сверчок был бунтарем с молодости – ооо, как застенчиво закатывали глаза божьи коровки, как трепетали крылышки у бабочек- капустниц, когда он с упоением извлекал мелодию из своего инструмента! И, представьте себе, даже строгий жук-усач, не очень щедрый на похвалу, поглаживая левый ус, что говорило неизвестно о чём и в тот же момент о чем-то важном, говаривал: «Жжж может, ой можжжет!» И только жена сверчка выказывала ворчанием своё неодобрение его занятием, но при этом изо дня в день, из года в год собирала мужа каждый вечер, так как сам он был настолько увлечён своими музыкальными фантазиями, что скорее всего отправился бы на выступление в пижаме, одном носке и с лохматыми усиками. Поворчав на прощание, по сложившейся традиции, проводив супруга, она с нетерпением и волнением ждала его с каждого концерта. «Это она от музыкальной неграмотности», – сам перед собой оправдывал супругу сверчок, ведь он её любил и на самом деле посвящал все свои прекрасные произведения ей одной.
На городской площади, по вечернему обыкновению, собралась группа горожан, дабы обсудить происшествия дня, а если таковых не было, то те, которые могли бы произойти, но по странному стечению обстоятельств не произошли. Сегодня им было о чём поговорить, да что там, – это была новость месяца! «Это может быть знАком!» – многозначительно подняв пухлый палец кверху, говорил завсегдатай вечернего сбора пекарь. «Да-да, ооочень странное происшествие», – вторила ему загадочным шёпотом жена кузнеца. А она-то, по всеобщему мнению собрания, знала толк в сверхъестественном. «Так я и говорю», – получая неимоверное удовольствие от того, что на него обращены все взоры, продолжал рассказывать писарь. Вид он имел тщедушный, роста был низкого, носил шляпу с широкими полями, сапоги с большими, хлюпающими при ходьбе, голенищами, втайне грезил приключениями, но, за неимением оных, жил тихой, спокойной, неинтересной жизнью. Только раз на него обратил внимание весь город: это было в тот день, когда он в дымящейся шляпе геройски выносил книги из горящей городской библиотеки. Правда, этот пожар он собственно и устроил, разжигая лампу, и по врождённой слаборукости (горожане называли это немного другим словом) разлив масло, но с того дня много времени прошло, а душа требовала приключений. «Так я и говорю, – сбиваясь и волнуясь рассказывал писарь, – ни с того ни с сего, упала!!!» Толпа заворожённо вздохнула, кольцо вокруг рассказчика сузилось. «Ведь когда такое бывало! Чтоб средь бела дня, ни с того ни с сего, – захлебываясь продолжал писарь, – упал бидон с молоком у молочника Грега?!» «Никогда», – снова заворожённо вздохнули горожане, ещё плотнее обступив рассказчика. «То-то же, – подытожил писарь, – это знак!!!»
Как ты уже понял, мой дорогой читатель, Город у Большого Дуба жил бурной, насыщенной событиями жизнью, периодически вздрагивая и волнуясь, как цельный живой организм, правда, в основном вечером на площади.
День неумолимо клонило к вечеру, приглушая дневные звуки, удлиняя тени, наполняя чуть прохладный воздух вечерними звуками и запахами. Вот и вы, остановясь на перекрёстке Цветочной и Медовой улиц, блаженно закрыв глаза и глубоко втянув носом воздух, почувствуете сочный аромат готовой выпечки, чуть уловимый душистый запах меда, пьянящий запах опавших яблок и сливы, и всё это приправлено вечерними запахами разнотравья, доносящихся с луга. Какой прекрасный вечер!..
А тем временем, пока вы, мой дорогой читатель, стоите, с блаженством закрыв глаза и громко сопя носом, в Городе у Большого Дуба начинают случаться, на первый неопытный взгляд, случайные случайности…
Глава 2
Рабр
В небольшой уютной хижине под соломенной крышей, как говаривал сам хозяин, с очаровательным видом из окон на живописный луг и к тому же находящейся в спальном районе города, а попросту на отшибе, жил волшебник по прозвищу Рабр. Настоящее имя его было настолько сложно и витиевато, я бы даже сказал, местами до неприличия, что, как известно из достоверных источников, находящихся по вечерам на городской площади, было верно произнесено только один раз родителями волшебника при его наречении. Череда ярких событий привела к появлению прозвища Храбр, со временем упрощённое до Рабр, но это уже другая история, которую мы узнаем чуть позже.
Сидя на пеньке возле своей холостяцкой хижины, Рабр находился в философском настроении. Он думал о добре и зле, о том, что в окружающем мире добро для одних – это зло для других, о вселенском равновесии, которое не в первый раз пытался восстановить… У него была теория о всеобщем добре, он даже как-то раз попытался рассказать её горожанам, но добрые люди смущённо улыбались, кивали и потихоньку стаскивали дрова для костра. То ли жители не созрели для понимания, то ли теория сыровата, но пришлось отложить пронос света и добра в массы на неопределенный срок. Да и каждый раз по не всегда понятным причинам результат был не тот, который он ожидал.
Идя несколько дней назад мимо дома молочника, Рабр случайно услышал его причитания: «Ооо, да что я такого натворил?! Ведь все делаю по совести: жену не обижаю, – притих, подумал, почесал бороду, – ну или почти не обижаю. С горожанами обходителен, с коровами заботлив, а удои все меньше и меньше. За что мне это?!.»
Рабр не первый день знал молочника; казалось, он всегда был небольшого роста, средних лет, плотного телосложения, небольшая борода обрамляла круглое добродушное лицо. Человек он был отзывчивый, может чуточку эмоциональный, поэтому-то Рабр и решил помочь молочнику, ну и заодно продвинуть дело со вселенским равновесием. Не откладывая дело в долгий ящик, пробубнил заклинания, топая ногами и размахивая руками, увеличил удои коров и с довольным видом, с оттопыренной нижней губой, напевая себе под нос новый хит сверчка, побрёл по своим делам.
И каково же было удивление волшебника, когда через пару дней, проходя мимо двора молочника, он услышал те же самые причитания с одной небольшой поправкой: вместо жалоб на маленькие удои – жалобы на чрезмерное количество молока! «И девать его теперь некуда, и жену он не обижает, ну почти…» Рабр в сердцах решил проблему: силой заклинания опрокинул один из бидонов с молоком и, огорчённый, задумчивой походкой, останавливаясь и вздыхая, побрел домой, поглощённый философскими мыслями.
«Как мало нынче места для чуда, все спешат, бегут куда-то. Нет времени для общения, каждый живёт своей жизнью, всё на скаку, мимолетом. В былые времена – вот это было общение!», – шумно выдохнув, Рабр вспомнил рассказы деда, как он бывал в других мирах. «Там жили дружнее, сообща всё делали. Вот взять хотя бы казни по субботам: на главной площади собирается весь город, люди шумят, волнуются. Всё чинно, благородно, но по-домашнему уютно, народ занят одним делом, а не каждый пялится в записную книжку, не видя ничего вокруг.
Ну или, к примеру, дракон налетит, сожжёт полдеревни, съест нерасторопных. И что вы думаете: все как один бегают с вилами туда-сюда, кричат чего-то, пыль столбом! Толку, конечно, немного, но опять же все заняты одним делом и вроде как для здоровья полезно! Как пыль осядет, народ поуспокоится, снаряжают богатыря, по обычаю сообща, всем миром…»
А из рассказов дедушки Рабр знал, что с богатырями драконы стараются не связываться. Как-то ранней весною дед гостил у одного из них. В сырой пещере, сидя в шерстяных носочках у горящего очага за кружкой травяного чая с полезнейшим малиновым вареньем, дракон жаловался ему, громко шмыгая носом:
– Припрутся рано утром, шумят, выражаются нецензурно, в общем, ведут себя некультурно, – рассказывала вторая голова.
– Утверждают, что в жизни всегда есть место для подвига, а сапоги пыльные и горчат, видите ли почистить некогда им, героическими делами заняты, и от кольчуги изжога на весь день, – вторила ей первая голова.
– И не согласные мы с ними по политическим соображениям, от этого несварение желудка бывает, – огорчённо подвела итог третья, громко чихнув.
Даа, не те нынче времена, не те. Скучно живём, нет места для чуда в каждодневной рутине.
Глава 3
Булочки с пикантной начинкой
Сегодня в большом зале собраний, уютно расположенном у подножия Большого дуба, за овальным столом заседали самые уважаемые люди города, с которыми мы ближе познакомимся по ходу рассказа. На повестке дня были события чрезвычайной важности: пожухли и скукожились листья, зачервивели и опали жёлуди, чего никто из присутствующих не видел за всю свою жизнь, и, как гласит древнее пророчество из Книги предков, это к череде страшных бед. Да ещё перелетные птицы, летевшие с севера на юг, отдыхая на Большом Дубе, рассказывали о чёрном лесе, в котором никто не живёт, о пустых городах, смотрящих тёмными глазницами окон на пустынные улицы, о заросших чёрными сорняками пашнях и серых пожухлых деревьях в заброшенных садах. Что-то неизвестное и жуткое подбиралось всё ближе и ближе к безмятежным жителям города, перешёптываясь в безлюдных закоулках улиц. Всё чаще долгими ночами страх играл свои заунывные симфонии на органе печных труб, аккомпанируя скрипками неприкрытых ставен и громче обычного барабаня каплями дождя по листьям, и не давал уснуть, смотря в спину из самого тёмного угла комнаты и холодя мурашками спину…
Собравшимся предстояло принять очень важное решение: нужно было сообща выбрать из жителей города двоих и отправить их в опаснейшее путешествие. Естественно, во избежание паники всё должно пройти без лишней суеты и в строжайшей секретности. Уважаемые люди шумели и спорили, часто уходя от темы собрания к хранению репы зимой, заготовке сена и зерна, даже уделили большой отрезок времени для обсуждения новых булочек пекаря: «С пикантнейшей начинкой», – как заявил всем розовощёкий пухлый казначей. В жизни-то оно как бывает – каждый делает то, что лучше всего получается; работать всякий дурак умеет, а вы попробуйте с умным лицом просидеть весь день! То-то же, нелегко это, особенно перед обедом.
Звонкой трелью недовольного соловья выделялся из общего гама голос мисс Клю: «Он безответственный, – перекрикивала она шум, – ему нельзя доверить серьезное дело! Ему бы только фокусами людей дурить и не соблюдать технику пожарной безопасности. Рабр не подходит!» – подвела она черту и, грозно стукнув маленьким кулачком по столу и воинственно вздернув маленький носик, грациозно чмякнулась на стул. Эмоциональная речь мисс Клю по какой-то, пока ещё не известной нам, причине вызвало лишь сдержанные улыбки у присутствующих на собрании граждан. Обычно к её мнению в городе прислушивались, а некоторые даже немного побаивались, ведь она была, как бы это правильно сказать, полиция нравов, неусыпно следящая днём и немного ночью, чтоб граждане Города У Большого Дуба морально не разлагались. Чего только стоит случай, когда столяр Вжиу-Младший, видно, заскучав от семейной жизни, загрустив от сдобы и грибного супа, от чудеснейших щавелевых пирогов – ммм, просто закачаешься… и вот он, – вы только подумайте! – захотел развестись со своей женой, достопочтенной миссис Вжиу Тильдой. По мнению горожан и тем более мисс Клю, миссис Вжиу Тильда являла собой эталон примерной жены, ведь, как мы знаем с вами, мой дорогой читатель, окружающим всегда виднее, как нам жить и с кем. Ой, что тут началось!.. Под неусыпным руководством мисс Клю, у которой был план и, как показало время, она его строго придерживалась, начался прессинг бедного столяра по всем флангам; мисс Клю позаботилась о том, чтобы даже во сне его мучали кошмары. В итоге удачно задуманной и ювелирно проведенной кампании сидит сейчас мистер Вжиу-Младший, седой от счастья, пережевывает чудесный щавелевый пирог не менее тридцати раз, как заботливо советует ему достопочтенная миссис Вжиу Тильда, запивая вкуснейшим и полезнейшим клюквенным компотом. Его голову покинули непристойные мысли, судя по выражению лица прихватив с собой за компанию и обычных немного.
– Да, по мнению уважаемой мисс Клю, Рабр не идеально подходит для этой миссии, – сказал мэр города, явно тщательно подбирая слова, – но мы можем дать ему в придачу писаря. Он начитан, образован и собственно мистер Пиу в древних книгах и обнаружил первые знаки приближающейся беды.
В зале воцарилась тишина, лишь мисс Клю ёрзала на стуле и искала глазами поддержки. Но собравшиеся либо перешёптывались, либо отводили глаза.
Голосование было быстрым, каждый из присутствующих понимал, что если не выбрать предложенных кандидатов, следующим в списке возможно окажется кто-то из них, к тому же подходило время вечернего чаепития, да ещё с новыми пикантными булочками, пропустить которое для присутствующих в зале было само по себе трагедией. Так что, несмотря на молнии, которые метала из глаз мисс Клю, проголосовали большинством за Рабра и Пиу.
Решили сообщить им тотчас и вручить рекомендательное письмо с гербовой печатью для хранителя горы с просьбой оказать всяческое содействие двум избранным. Выход назначили на завтра, так что, хотели или нет, Рабр и Пиу добровольно-принудительно стали героями, о которых будут слагать легенды, воспевать в песнях и, если сильно повезет, назовут их именем какой-нибудь салат или торт.
Глава 4
Сборы
У Рабра сборы заняли немного времени. Нахлобучив поглубже соломенную шляпу, придирчивым взглядом модельера оценив длинное рубище на предмет больших дырок, топнув ботами, чтоб стряхнуть пыль, взяв корягу-посох, подперев дверь бревном и загадочно взглянув на закат, двинулся бы в путь какой-нибудь волшебник в других мирах. А наш с вами общий знакомый подошёл к шкафу, постучал в него и позвал:
– Никифор Иванович!
Шкаф ответил нахмуренной тишиной. Рабр, откашлявшись, позвал ещё раз:
– Никифор Иванович!..
Из-за резной дверцы раздался недовольный голос:
– Чего надобно?
– Два костюма: парадно-выходной и походный, несколько комплектов нижнего белья, носков пять пар и три носовых платка!
– Ходят тут, ходят, переодеваются несколько раз на дню, – проворчал голос из шкафа.
Но спустя минуту приоткрылась дверца, и то, что просил Рабр, уложенное аккуратной стопкой, легло ему в руки.
– Спасибо, Никифор Иванович, – сказал волшебник.
– Всегда пожалуйста, – ответил голос из шкафа.
Этот шкаф с молью Никифором Ивановичем внутри достался волшебнику от дедушки. Моль вёл себя уверенно-надменно, рабочее место содержал в полном порядке, и только раз в году из шкафа доносился сильный шум и песни, исполняемые по принципу «от души». На утро всё стихало, жизнь входила в обычное русло, исчезало лишь несколько левых носков. По утверждению Никифора Ивановича, в этот день Праздник работников быта и он имеет полное право отдыхать культурно. В первое празднование ещё молодой и горячий Рабр хотел утихомирить разбушевавшееся насекомое. В самый разгар веселья он постучал в дверь шкафа и в довольно ультимативной форме, не лишённой витиеватой литературной пикантности, попытался высказать недовольство поведением жителя шкафа. Но то ли моль не был столь образован, чтобы понять глубину мысли, то ли Рабр слишком углубился в описание тишины и её благостное влияние на психику… У нашего ещё юного друга вдруг посыпались искры из глаз и калейдоскопом поплыли картинки, сменяя друг друга: лето, Рабр маленький, босоногий бежит по улице за улетающим воздушным змеем, пытаясь его сбить, кричит заклинания и машет волшебной палочкой, но, поскользнувшись, испепеляет шляпу на голове почтальона. Так быстро письма ещё не перемещались по Городу у Большого дуба; в этот день наш юный волшебник убедился два раза, что скорость движения информации не зависит от расстояния: первый раз на примере с почтальоном, а второй – когда дед объяснил, что Рабр поступил плохо на примере достаточно удаленной точки от головы и ремня. Калейдоскоп сделал оборот. Вот он сидит с дедушкой на лужайке, невдалеке меж деревьев голубеет озеро, тихо, вокруг лишь ветерок щекочет травку… «Ты, главное, верь в хорошее, – проговорил дед, взъерошив большой сильной рукой волосы на голове внука, – мир такой, каким ты его видишь, – и, немного подумав, добавил: – ты того, с Никифором Ивановичем не ругайся, он тебе ещё сильно поможет». Улыбнувшись своим мыслям и почесав правую скулу, дед добавил: «Левый хук у него силен». Посовещавшись, на том и порешили: Празднику работника быта быть!..
Рабр надел свой парадно-выходной костюм, а именно: твидовую нежно-коричневую тройку в крупную клетку, шляпу со средними полями, белую рубашку с расстёгнутой верхней пуговицей, лакированные чёрные туфли, небрежно обернул вокруг шеи шарф, ну и, конечно же, прихватил трость-зонт. А как вы думали, мой дорогой читатель, волшебники – они такие, могут себе позволить!
У мистера Пиу сборы происходили несколько иначе: он носился по своему дому, как вихрь, роняя всё на своём пути, в итоге его походный саквояж был наполнен книгами, картами и письменными принадлежностями. Ну а во внешнем виде изменения выражались только больше чем обычно взъерошенной шевелюрой и горящими жаждой приключений глазами.
Встреча путников ввиду полной конспирации была назначена на северной окраине города в шесть утра. Рабр, зная феноменальную пунктуальность писаря, не спешил в это утро, но не спешил он, по-видимому, очень быстро, так как на часах уже было половина седьмого, а Пиу всё не было. И когда пятое облако в виде медведя проплыло над головой волшебника, из-за поворота послышался топот, как будто там передвигался отряд конных всадников. А через короткое время появился в прямой видимости и сам источник шума: разгоняя дорожную пыль, в направлении волшебника мчался, словно скорый поезд, мистер Пиу. Рабр задумчиво смотрел на приближающееся к нему пыхтящее облако пыли и думал о том, что хорошо бы изобрести более компактный и менее шумный носитель информации. Поравнявшись с волшебником, Пиу громко скомандовал: «Вперёд, нас ждут приключения!», – и продолжил путь на той же крейсерской скорости, не сбавляя оборотов, как будто вознамерился не дать Рабру задерживать его своей нерасторопностью.
Первая точка на маршруте была в двадцати милях от города. Это был дом смотрителя горы и звали его мистер Бу. Видели его последний раз лет так десять или двадцать назад и то издалека и на бегу. Однажды шумная группа молодежи устроила пикник на горе, а, как вы знаете, мой эрудированный читатель, горы шума не любят, а мистер Бу и подавно. Так что спуск у них занял значительно меньше времени, чем подъем. Характером мистер Бу был нелюдим, как собственно и его отец, Бу старший, как вы уже догадались – тоже когда-то смотритель этой горы.
У вас, мой проницательный читатель, конечно же возник вопрос: а зачем собственно смотреть за горой? Отвечу: вопрос хороший, по существу, но ответа на него никто не знает, думаю, как и сам смотритель. Пристали тоже, должны же все быть чем-то то заняты.
А тем временем Рабр и Пиу, набрав одинаковую скорость, стремительно двигались к точке Зеро – именно так для пущей важности писарь отметил дом смотрителя на карте.