000
ОтложитьЧитал
Они запутались в чужом белье, разбудили собак. В окне магистра горел слабый свет светодиодного фонарика. Антоний читал. В доме было прохладно ночью, но он все равно ходил в одних брюках и босым.
– Что случилось? На вас напали? У вас кровь, капитан…
– Пустяки, господин магистр. Собаки во дворах. – ответил за капитана Бруно. Сам же Ричард прижимался к косякам и стенам, в поисках удобного положения для сна.
– Капитан, кажется устал. Одну минуту, – Антоний принялся рыться на столе. Среди бумаг и кружек он быстро нашел, то, что нужно. Белый порошок, напоминавший Бруно муку. Магистр высыпал его на обрывок бумаги и сунул капитана под нос. – Вдохните. Будете, как огурчик.
Ричард послушно втянул носом все, что дал магистр. Веки поднялись, зрачки расширились. Ричард больше не искал места поспать. Он тупо глазел то на магистра, то на сержанта.
– Боже правый! Садитесь! Я совсем позабыл о вежливости.
Бруно усадил капитана и устроился сам.
– Я был в лисах и псе. Мне тяжело об этом говорить. Одно скажу, за их клевету на нашего папу, их стоит четвертовать. Бросить на растерзание собакам. Вырвать сердца.
– Боже милостивый! Что же они говорили? – магистр подпер руками подбородок и уставился на Ричарда.
– Ужасные вещи. Мой язык сгниет и отвалиться если я повторю их слова.
– Вы узнали кого-нибудь?
– Нет. Они все скрывают лица. Но я видел у них рисунки, на запястьях. Треугольники, нет, узоры…
– Кресты! – вмешался Бруно. – Такие узкие у основания и расширяются. Давайте я нарисую.
– Вы не вели съемку?
– Простите магистр. Когда я услышал их речи, меня парализовало. – Ричард раскачивался на стуле и теребил накидку пальцами, марая ее засохшей кровью. Бурно тем временем выводил крест карандашом.
– Лапчатый крест. – сказал магистр. – Такие кресты носили ордены в средние века. До священного атомного огня. До изобретения электричества. Очень давно. Кресты тамплиеров, мальтийские кресты. Все они одного типа. Возможно этот орден взял этот крест в качестве своего символа именно поэтому. Они хотят приравнять себя к доблестным предкам.
– Они выкололи их себе на запястьях.
– Что бы везде знать своих. Знак отличия. Татуировки еще не о чем не говорят. В древних культурах они носили значения оберега от темных сил. Потом говорили о принадлежности. До священного атомного огня, они были модой молодежи, потеряв всякое значение. Превратились в аксессуар, вроде заколки или серьги.
– В те дикие времена, мастеров, что делали рисунке на кожи было, наверное, много, раз это было так популярно. Сейчас все вернулось на круги своя. И они отметили себя этими знаками не спроста.
– Я об этом говорил. – Антоний, устало потер рябой лоб и извлек из бардака на своем столе книгу.
– Вот! Вот такой крест! – Бруно принялся тыкать грязным пальцем в страницы.
– Это символика различных средневековых орденов. Тамплиеры, госпитальеры, тевтонцы… Крест имеет большое значение в геральдике. И в нашем с вами деле. Мы сможем знать на кого они ровняются, чего хотят, и чего от них ожидать.
– Но ведь почти все ордены в средневековье были уничтожены. Преданы казням, за неподчинение. Нам в академии говорили. – не унимался Бруно. Его капитан в этот момент топал ногами и чесал ноздри.
Магистр отдал энциклопедию сержанту. И тот восклицал и охал, как ребенок, перелистывая страницы. Антоний в это время насыпал еще порошка на листок и пододвинулся к капитану.
– Еретика укрывает орден наблюдателей. Их главный принцип – невмешательство. Их символ око, обрамленное треугольником. И тоже набит на запястьях членов оредна. Масонский знак. Всевидящее око, большой брат. Его по-разному называли до священного атомного огня. От простых каменщиков, они превратились в охотников до власти. Много лет прошло, но цель я полагаю, у них та же. Именно они держат в заточении угрозу всего христианского мира. Угроза всему, что построили мы за эти годы. Знаешь, что было после священного атомного огня? Ничего. Все блага что даровал нам бог исчезли. Вода, еда, кров над головой, армия. Ничего не было. Люди скитались по разрушенным городам. Умирали от болезней и голода. Как стадо без пастыря, они были обречены идти, пока не упадут замертво. Но бог направил каждого из них. Они снова собрались вместе, они молились и работали, чтобы создать то, что мы имеем сейчас. Они восстановили порядок, осветили дома, разожгли печи. Бог вознаградил их упорство и стремление жить.
– С капитаном все в порядке? – Бруно озадачено смотрел на своего господина, с неестественно выпученными красными глазами. Из ноздрей у капитана лились белые сопли с остатками порошка и прожилками крови.
– Да! – ответил магистр и вытер нос капитана какой-то тряпкой. – Но я еще раз повторю, вам нужен орден наблюдателей. Никакой другой.
– Но эти люди говорили такие ужасные вещи о папе.
– В следующий раз запишите на диктофон. Жду вас завтра.
Обычно Бруно вели домой под руки. Обычно Бруно совершенно не заботился о своем господине. На службе он мог уйти по поручению, пропасть на пол дня и вернуться совершенно пьяным. Он съедал порцию консервов капитана или обменивал их на бутылку водки. Вместо стирки мундира, он просто опрыскивал его туалетной водой, вместо чистки сапог, просто выставлял их под дождь. Но теперь он нес капитана домой. Мария не спала. Плач Альберта был слышен во дворе. Окна были открыты.
Бруно затащил Ричарда по лестнице и скромно постучался.
– Господи! Вы подрались?
– Нет, он просто пьян. – отчеканил ответ Бруно.
– Слава богу! – Мария помогла затащить мужа в доме и уложила на диван.
– Надеюсь это не будет продолжаться до самого начала похода. Следи за ним.
– Клянусь, госпожа, буду выпивать все, что нальют вашему мужу. Я могу остаться если понадобиться помощь.
– Давай. Я постелю тебе на полу.
На самом деле Бруно не хотелось идти в казарму. Там всегда плохо пахло, воровали белье, а кровать могли вовсе сдать на металл. Пока Мария расстилала возле дивана матрац и одеяла, Бруно усыпил малыша Альберта.
– Я бы тоже хотел детей. Только дочку.
– Почему дочку? – спросила Мария.
– Выдал бы ее за богача. Или в монастырь отправил, она бы мне оттуда вино и еду воровала.
Мария рассмеялась.
– Не шумите. Альберт только уснул. Почему Альберт, а не Ричард? Отец капитана, дед, прадед, всех звали Ричардами.
– Это в честь моего дедушки.
– Слышал, назвать мальчиков в честь родственников жены плохая примета.
– Рич не верит в приметы.
Утро наступило поздно. Никому не нужно было спешить к построению. Ричард храпел, лежа на диване. Его сержант на полу. Его сослуживцы, кто под лавкой, кто во дворе пивной.
Хьюго спал в лучшей комнате при дворе, ходили слухи, что сам император отдал папе свои покои, как самые лучшие в стране. А сам, вместе с женой спал на конюшне. Сон был беспокойный. Хьюго снилась война, которую он никогда не видел. А не видел он ни одной. Проснувшись он провел специально для императора, его семьи и поданных утреннюю службу. Но после вчерашнего празднования объявления похода, многие не пришли. Загуляли на радостях. Сам папа тоже рад был бы проспать до обеда, но его вытащили из кровати, умыли, натянули на голову тиару, прямо из холодильника, потому, что папа тоже болел с утра головой.
Только к шести часам он пришел в себя и начал вспоминать, что именно было не так.
– Меня не тошнило?
– Нет, ваше святейшество. – кланялся пресвитер.
– На утреннем молебне я призывал убивать женщин и детей? По Матфею?
– Да. Но этого никто не заметил, ваше святейшество. – скромно улыбался пресвитер и поправлял платье папы.
– Нет так нет. А теперь я хочу отдохнуть перед дорогой.
Папа раскрыл окно и взглянул на хмурые сады. Деревья на отравленной земле росли хилые и скрюченные, как христарадники у вокзала. Они не выполняли своих функций, сокрытие от императорского взгляда, грязного Кельна. Берлин почти полностью был стерт с лица земли во время священного атомного огня и столицу перенесли сюда. Немцы вернулись к добыче руды и шахтам. Техники было мало, а топливо, то что католическая церковь не признала сжигалось просто так. На пути к столице, из окон поезда папа мог увидеть вагончики, в которых жили рабочие и шахтеры, увидеть грязных работяг, их детей и жен, что носят вместо обуви пластиковые бутылки, пришитые к подошвам носок. Мог увидеть ребятню, что собирает возле путей выброшенные консервы и окурки для своих родителей. Мог бы, но был занят разглядыванием каталогов с товарами железной дороги. По ним можно было приобрести игрушечную модель поезда, кружки, футболки и тапочки с надписью: «Национальная компания французских железных дорог.»
Электричество здесь тоже отключали после семи. В отдаленных районах уже топили печи и жгли всякий хлам, от чего небо затянуло серым дымом, а запах его начал проникать на императорский двор. Хьюго отхлебнул капустного рассола и запил кислым пивом. Немцы знают толк в средствах от похмелья. Желудок обволокло холодом. Мысли прояснились. И Хьюго, схватившись за голову, чуть не взвизгнул. Его бы конечно никто не услышал, но не пристало главе церкви визжать как свинье. Вообще никак не пристало визжать. Он закусил кулак и побежал к своему планшету. Экран был липкий и скользкий. Тысячи немцев целовали изображение Христа.
Папа не был уверен, что сигнал сможет поймать сигнал в Германии, но хриплые гудки пошли. Лицо вспотело от волнения и Хьюго поставил звонок на громкую связь.
– Ваше святейшество, говорите громче, руки грязные.
– У меня небольшая проблемка.
– Опять? Залей хлоргексидином и воздерживайся, до самого похода.
– Другая проблема! Я в Кельне. Поехал призывать германцев присоединиться к захвату востока. Они меня напоили. У них были весьма националистические настроения и я, совершенно случайно, сам того не подозревая, сказал, что надо освободить Ватикан. Родину христианства и всех арийцев.
– Как можно было спороть такую ересь, случайно? Какой сивухой они напоили мое святейшество?
– Хватил лишнего и меня понесло. Ты знаешь где вообще этот Ватикан? – нервно спросил Папа.
– Я доктор, а не географ! Из окна я его не вижу, значит далеко. И что ты от меня хочешь?
– От этого Ватикана, наверняка остались погребенные руины. Нехорошо будет, если, исполненные божьей силой, немцы придут брать настоящий город, а там некрополь. Я ведь богослов, а не пустослов.
– Ты остолоп! То есть, к двадцать пятому сентября, тебе нужен слегка восстановленный город с боеспособным и даже агрессивным населением?
– Ну, в общем, да.
– Не кажется ли тебе, что это чудо господне – полный бред.
– Народ враждебно настроен к орденам. Они освобождены от налогов, имеют свои привилегии. Про госпитальеров они вообще слагают небылицы, будто бы в пристанище паломников, вместо врачей и монахов обитают людоеды. Люди у вас там пропадают или лишаются рассудка. – сказал Хьюго и отодвинулся от планшета, ожидая поток ругательств в свой адрес.
– Будет тебе Ватикан. Да такой Ватикан, что твои немцы усерутся его брать!
От этого обещания на душе стало спокойно. Папа сбросил вызов и растянулся на кровати.
Глава 5. Единственное верное решение
– Возлюби ближнего своего! Так говорил господь! Хьюго седьмой врет! Иисус не отправил бы нас на смерть. Он любит нас!
– Он любит нас! – кричала в ответ толпа.
Ричард подсвистывал их возгласам и периодически зевал. Это было третье собрание. На одном собирали деньги, на другом выпотрошили курицу на грудь обнаженной молоденькой девочки, после чего начали бисексуальную оргию. Денег у Ричарда не было, жена была хороша собой и молода. Поэтому дальнейшее участие не представляла ни личного, ни государственного интереса.
От табака, что дал магистр от тошноты и головной боли, рот онемел. Тело обмякло, как мокрая тряпка. Злость сменилась безразличием. Желудок засосало от голода. Толпа танцевала и уверяла себя, что Иисус их любит. Ричард этого не понимал. За что их любить? За песни и пляски? Они не держали в руках меча, не убивали ради господа своего.
– А, по-моему, весело. На наших то проповедях скука. – Бруно притоптывал ногой в такт музыке.
– Господь вложил в наши руки оружие, а не микрофоны. Идем отсюда.
Бруно пинал камни и предлагал выпить каждые пять минут. Из-за густых туч, выглянуло слабое осеннее солнце. Ричарда разобрала усталость. Все собрания орденов проводились поздно. Когда город погружался во тьму, и уменьшали подачу электричества. Серьезные собирались в старых бомбоубежищах, что строили до священного атомного огня. Простаки в заброшенных зданиях.
Ричард искал без сна уже второй день. Карман брюк жег наполовину пустой спичечный коробок, данный магистром для бодрости тела.
Ричард огляделся. Прохожие смотрели себе под ноги. Бруно был увлечен телефоном – новой игрушкой, подаренной кардиналом. Сержант быстро научился с ним обращаться. Делать снимки на собраниях, писать сообщения, даже скачал каких-то старых популярных песен.
Ричард быстро вытряс коробок в рот и размазал безвкусный порошок по деснам. Бодрость была кстати. Возле городской больницы собралась толпа. И собралась явно не проведать больных друзей или родных. Городские еле сдерживали их. За слабым живым щитом из городской кавалерии, стояли солдаты и младшие офицеры. Ричард узнал среди них и своих. Алекс, Брендон, Юджин.
Из какофонии криков, можно было разобрать, что благословлённые на поход воины, распустились. Они не платили в пивных, ломали мебель, нападали на молодых девушек, отбирали деньги и воровали на рынках одежду и еду.
Командиры, держа наготове оружие защищали своих солдат смачной бранью. Мол, девицы сами провоцировали их, а хозяева пивных пытались обсчитать.
– Вот он! Он зарезал посреди улицы Пауля Грезяна! Ричард семнадцатый!
Ричарду на секунду показалось, что обе стороны умолкли и уставились на него. Горожане смотрели со злостью, сослуживцы с недоверием. На самом деле, они продолжали перепалку, зажимая кавалеристов, не обращая на капитана никакого внимания. Кто-то из-толпы бросил камень.
Но Ричард уже этого не видел. Охваченный страхом и бодростью из спичечного коробка он побежал вниз по улице.
Толпа прорвалась. Послышались выстрелы. Кавалерии разрешили применить спорное в последнее время оружие. И это пока Папа в дороге. У Ричарда все смешалось в голове. Ему стало казаться, будто стреляют по нему. Будто бы он не оплатил пиво, дебоширил на рынке и даже кого-то изнасиловал.
Ричард задыхался. К горлу подступила вода, которую он пил еще утром, но ноги продолжали нести его прочь. Пот заливал глаза, и Ричард врезался в металлический забор.
Слабость вновь охватила его чресла. В голове звенело от удара. Ричард лежал в мусоре. Обглоданные кости, остатки пищи, банки, бутылки. Вонь стояла жуткая, но Ричард ее не чувствовал он проваливался в темноту.
Когда святой атомный огонь стер карты, их нарисовали заново. Красными и черными маркерами, углем и простыми ручками по старым границам. Папские области. Священная германо-австрийско-чешская, французское и испанское королевства. Мелкие государства, что не были присоединены силой на картах не обозначались. Рано или поздно они отойдут империям или погибнут. Толстыми, неровными крестами были зачеркнуты северная и южная Америки, Китай, две Кореи. Россия, Украина. Африка заштрихована синим. Большая ее половина ушла под воду из-за вызванных священным атомным огнем. Оставшаяся часть отмечена черным пунктиром, как безжизненная и ядовитая земля, где не сможет жить ни человек, ни зверь.
До недавнего времени тем же пунктиром отмечали Турцию и Египет. Ирак, Иран, Сирия штриховались так же черным. Еще до первого священного атомного огня, грешники уничтожили эти земли. Изорвали, изрыли, выкачали и оставили иссыхать.
Новые и новые карты отпечатывались почти каждый месяц для школ. То разрушат дикие поселения атеистов на границах Хорватии, то захватят православных Болгар. Взрослые об изменениях в картах узнавали из новостей. И сами исправляли если было время.
В отравленные безжизненные земли новых карт не посылали. Ибо некому. Единственное папское учреждение в тех местах, это приют для христианских паломников и разведчиков.
Карты в Шанлыурфе были старые, не тронутые. Еще на турецком языке. Америка была оторвана за ненадобностью. Вместо крестов, красные круги, и расстояния от них, до самой жирной точки – больницы, при храме святых Петра и Павла. Храм выстоял после священного атомного огня, но был разрушен землетрясением.
Карта в Шанлыурфе была, наверное, одна. У доктора Хейфиц. На карте появилась новая красная линия и новый круг. Ватикан был в его центре. Хейфиц взяла линейку и измерила расстояние. Стряхнула крошки с мелкого шрифта, где был указан масштаб карты, посчитала на старом калькуляторе с выломанными кнопками.
– Доктор Хейфиц. У ворот двадцать восемь армянских паломников. Говорят, что хотят попасть на историческую родину – Стамбул, искать остатки цивилизации. – Савелий стоял в дверях со свечой.
– Армяне? – переспросила Хейфиц и оттянула край линейки. – В Стамбул? – она отпустила линейку, и та звонко шлепнула по столу. – Двадцать восемь? Нужно минимум сорок, чтобы восстановить цивилизацию.
– Сказать им об этом?
– Не… – Хейфиц с улыбкой отмахнулась. – Дай им еды и скажи, чтобы собирались в путь. Оружие у них есть?
– Русские автоматы и простые ножи. Я приказал все сдать на склад.
– Я уеду на ночь. Двадцать восемь. Ну надо же. – Хейфиц еле сдерживала улыбку при Савелии.
Солнце садилось, но жары это не убавляло. Хейфиц прошла через старый коридор церкви. Проходы были завалены обрушенными стенами. Приходилось на коленях проползать под плитами.
Соломон и Диана Хейфиц собирались восстановить храм. Маленький маяк христианства в сухих и опасных землях. Все, кто искали убежище в госпитале святого Петра и Павла, охотно жертвовали на восстановление храма. Предлагали физическую помощь и моральную. Соломон надеялся, что папские области расширяются в Турции, в теплом климате, где урожай и скот не погибнет от ядерной зимы, а люди смогут ходить в сандалиях и легких платьях. Диана надеялась, что вдали от папского надзора, сможет пробовать новые методы лечения, проводить вскрытия умерших, использовать рентген аппарат не только по пятницам, но и по любым другим дням. Все их мечты и планы перечеркнула одна эпидемия, оставившая от всего ордена, троих человек. Молодого студента врача Савелия, сестру Сильвию и дочь Дианы и Соломона – Марго, которой на момент эпидемии было двенадцать лет.
Соломон и Диана были людьми хозяйственными и не уничтожали даже то, что запрещала церковь. Авось, пригодится. И Марго унаследовала эту привычку.
В расчищенном от завала молебном зале стоял старый американский джип, накрытый брезентом. Трофей от искавших ночлега паломников.
Хейфиц сняла брезент. Автомобиль был еще теплый, от дневного солнца. Загрузив канистры прямо на сидение доктор Хейфиц двинулась по бездорожью, развернув карту, закрывая себе почти весь обзор.
В таких местах водить уметь даже не обязательно. Остатки дорог пусты и безжизненны. Можно встретить старые, выцветшие знаки об ограничении скорости, да высохшие кусты.
В машине была даже магнитола. Кнопки не реагировали, но можно было вставлять диски. У нее была целая коллекция рока шестидесятых, которую Хейфиц нашла у какого-то трупа в сумке. Диски подписанные маркером. Марго особенно нравилась «Сын удачи» и «Зеленая река». Когда она еще не умела ездить и едва доставала ногами до педалей, то часто пробиралась к машине и включала музыку. После болезни, убившей всех членов ордена госпитальеров и родителей Марго, можно было слушать их на полную громкость, не боясь быть отчитанной отцом или матерью.
Миновав знак Суруч, Хейфиц свернула и приглушила музыку Асфальт, изуродованный корнями, совсем исчез.
Глава 6. Посевы
– Мы возьмем Ватикан, раньше, чем французы. Провозгласим своего папу. Нам никто никогда не указывал и не будет! Двухтысячные года не в счет.
– К какому числу собирать войска, ваше высочество?
– Собирайте сейчас. Отдайте приказ о готовности. Мы выйдем на пять дней раньше, чем объявил папа. – на морщинистом подбородке Виго показалась капля слюны. Теперь советники и генералы не слушали, когда, кого и куда. Все стало интересно, как скоро она упадет за отороченный золотом воротник. Или же она упадет на дубовый стол. Или же, при очередном выкрике попадет на лицо советнику Генриху.
– Они набирают в свои войска каждого. Любого еврея, румына, турка, что за кусок хлеба поцелуют руку папе и примут христианство. Наши же войска подвергаются отбору и тренировкам. Священный атомный огонь очистил нашу нацию, для того чтобы господствовали над оставшимися землями.
– Спасибо господу за это!
Виго распустил совет. Когда все поспешно удалились он сделал круг по залу собраний, поднял один из стульев и уронил на пол. Повторил процедуру. На шум никто не реагировал.
– Налоги. Казнь. Мифология. Я ношу подгузники. – тихо произнес Виго и прижался к двери.
– Они не слушают. – потайная дверь, за стеллажом с книгами открылась и в зал вошла жена императора.
– Ты бы почувствовала. – Виго сел на свободное место, с краю от своего, супруга устроилась, напротив.
– Твоя речь была суха. – она неспешно достала колоду и принялась перебирать карты в руках.
– Я не священник, чтобы рассказывать сказки на полтора часа.
– Стоило сказать им, об источнике силы, что сделает их непобедимыми.
– Рано, Ада, рано.
Виго был стар. По всем параметрам современной шаткой цивилизации. Он страдал одышкой при ходьбе и длинных речах. Локти и колени его хрустели. Волосы, сколько не крась, проявляли седину. Щеки белели от нее, сколько не брей. Аделаида была моложе супруга. А может и нет. Волосы, как смоль черные, карие глаза, с мелкими, почти незаметными за косметикой морщинками, стройные руки. Никто не знал, сколько именно лет жене императора. Самому ему было шестьдесят.
Аделаида разложила карты.
– Путь будет легок, в начале – лишь пешки, один король, – Ты. Анна при смерти.
– Анна Великоосвященная?
– Болезнь и смерть сулят ей карты. Королева не доживёт до начала похода. Черная дама, встанет на пути твоих войск, но не королева. Ее не вижу я. Не знаком ты с ней. Она и двое мужей. Один с мечом, другой с головой. Один силен, другой хитер.
– Дальше! – повысил голос Виго. Аделаида меняла карты, перекладывала из руки в руку. – Что ты еще видишь?
– Смерть. Много смерти. Интриги. И тайна. Тайна которая откроется тебе под самый конец. Когда будет казаться, что все напрасно.
Виго с трудом перегнулся через стол и схватил жену за лицо. – Чью смерть?
– Не знаю. Это война, а значит смерть. Не твою, душа моя. Нет.
– Что за святой источник?
– Много бед несет источник. Но достойному дарует всю свою силу. На пути его опять король крестовый. Валет червей и дама пиковая.
– Папа, как пить дать, – Виго опрокинул стул и зашагал по залу, тяжело дыша, – В его руках и армия и королева. Его генералы. Кто-то из них. И дама. Не королева.
– Они лишь преграда. Силы их не сравнить с твоими.
– Я должен быть уверен. Проведи обряд.
– Я проводила в прошлую субботу. Мои силы еще не восстановились.
Виго вмиг пересек комнату, забыл о хромоте и с силой ударил по столу.
– Так постарайся!
– Прошу! Дай мне времени. – Аделаида не боялась супруга. Не моргнула и глазом, пока он махал перед ее лицом руками.
– Время нас обмануло. Наши предки жили в богатстве и изобилии. Они летали в небесах и пересекали огромные расстояния в считанные часы. Они не вспахивали землю руками. И вмиг, все это исчезло в священном огне. Время у них летело быстро. А теперь течет медленно. Слышишь стук?
Аделаида кивнула.
– Это строят виселицы. Перед походом я очищу нашу нацию от недостойных, как это делали мои предки. И ты, если не хочешь оказаться среди ущербных, проведешь обряд.
– Завтра луна начнет расти. Мне нужна будет твоя кровь и разрешение покинуть дворец без сопровождения.
– Конечно. – Виго протянул руку супруге.
Аделаида взяла одну из карт и провела острым краем по ладони, меж свежих и старых шрамов. Виго не впервые дает ей свою кровь.
– Не ешь и не пей ничего кроме воды, до завтрашнего заката. – наказывала Аделаида собирая капли крови в маленький пузырек из-под таблеток.
Горькая вонь ударила в нос капитану Ричарду. Он открыл глаза. Но это было бесполезным действием. Мутная пелена сменила черноту век. Запах тлеющих бычков раздражал нос. Ричард чихнул.
– У него кровь носом!
– Все в порядке.
Ричард наконец смог сфокусироваться на грязном лице со свалявшейся короткой бородой. Стоило Ричарду расслабить шею, и он видел лишь серое небо, смотри в него долго и того гляди утонешь. Он вновь напряг шею и увидел восемь лиц. Молодые и старые. Бородатый был ближе всех, Ричард протянул руку под бороду, к горлу, но тут же по руке ударили палкой. Оставалось только лежать и пытаться, разглядеть в серых облаках, хоть что-нибудь, что вернуло бы сил. Его больше не били, наоборот обтерли лицо от кровавых соплей и накрыли тяжелым дурно пахнущим одеялом. Шорох и голоса удалились. Ричард не мог разобрать, о чем говорят его похитители. Всякая чепуха. Будет ли дождь? Как здоровье у Филиппа, после вчерашней стычки с городской кавалерией, скоро ли ждать пополнения у Лиисов.
Ричард поднялся на локтях. Он обнаружил себя на узкой кровати с черным от грязи матрацем. Над головой был самодельный навес из автомобильной двери и четырех столбиков.
– Наш капитан проснулся! – бородатый снова возник перед лицом Ричарда. – Ты как капитан? Есть хочешь?
Есть Ричард не хотел. Его тошнило, клонило в сон и безумно хотелось найти в кармане подарок от магистра. Но не коробка, ни флакона с каплями, ни таблетки не было.
– Кто вы такие? И что хотите от меня? Я капитан армии ее величества, Ричард семнадцатый.
– Да знаю я. Евгений, – бородатый протянул Ричарду свою грязную руку.
– Кто ты такой, чтобы я жал тебе руку? – Ричард напрягся, готовясь вскочить со своего ложа.
– Евгений. Как ваш бывший император. Это Марк, Этьен, Урбан, Каталина и Фабьен. Остальные на побирательстве, будут вечером.
Ричард не ответил. Он огляделся вокруг. За горами мусора не было видно горизонта. Он на свалке. До священного атомного огня и после него, эта свалка только расширялась. Здесь хоронили технические, пищевые и даже опасные отходы. Администрация ждала момента, когда можно будет переработать целый гектар отходов в энергию или топливо. Разрешение от церкви и зеленый свет от ученых, когда те восстановят технологию вторичной переработки. Так, на кучах мусора появились поселенцы. Евгений, Марк, Этьен, Урбан, Каталина, Фабьен и другие, что побираются в городе.
– Когда я тебя увидел, по трансляции. Сразу понял, по твоему потерянному взгляду, что ты не пойдёшь в поход. Поцеловал руку и крест в обязаловку. Подумаешь. У тебя жена есть?
– Да есть.
– Давай ее сюда. Где живешь? А то замучают бедняжку. Начнут ходить к ней, выяснять за тебя. А когда войска в поход выйдут, сам бог ведает, что с ней станет.
Ричард молчал, а Евгений все говорил и говорил.
На свалке жить вольготно и свободно. Городовые не сгоняют с рассветом на утреннюю. Нет никаких налогов. Мальчиков не призывают на службу, девочек на благотворительную работу.
– Задрал языком чесать! – крикнула Евгению Каталина. Это была маленькая, но крепкая женщина, непонятного возраста. – Накорми человека!
– Не урчи. – Евгений ушел и не прошло минуты как вернулся со вскрытой банкой тушенки и кашей в пластиковом контейнере. Он отогнал мух от пищи и протянул Ричарду.
Ричард сморщился.
– Этой тушенке лет двадцать!
– Так ведь она не вскрытая! Тебе думаешь, другую выдают? Из-под конвейера? Все одно! Ешь, не помрешь! Вот с рыбой нужно осторожничать. Она в любом виде долго не дюжит. Каша тоже, если плесень снять —сгодиться!
Ричард не стал слушать дальше, выхватил банку и принялся жадно есть руками. Он не ел почти два дня, и до этого момента не подозревал, как проголодался.
Опустошив банку и так и не наевшись, Ричард впал в уныние. Его жена умудрялась разделить такую банку на три дня. Им выдавали по банке в неделю на каждого члена семьи. Изредка давали рыбу, и ту уже с душком, так как долго была в пути. Хорошо, соседи Клара и Эдмунд воровали на полях капусту и давали часть Марии, за то, что она присматривала за их детьми.
Отогнав мух, Ричард съел и кашу с кислинкой напоследок, Евгений сунул ему бутылку острого соуса. Слегка засохший, он все равно не потерял вкуса.
– С ним все сойдет! У тебя жена то нормальная? Не юродивая? Руки, ноги на месте?
– Да. – с опаской ответил Ричард.
– Жаль. Ну да ладно, тут будет работать.
Из бесконечного трепа Евгения, Ричард узнал, что они живут на свалке довольно долго. Это второе, и уже подрастает третье поколение помойных крыс. Питаются тем что найдут или выпросят на улицах. Живут в старых грузовиках. Здоровые и взрослые сортируют мусор, ищут что-то полезное, чинят, перепродают. Дети до четырнадцати лет, а так же мужчины и женщины с увечьями, вроде отсутствия ноги, руки, глаза, горбатые, частично-парализованные и прочие христарадничают у церквей, больниц и вокзалов. Разделения власти у них нет. Сначала могло показаться, что главный тут Евгений, но он просто самый болтливый. Всем найденным, отремонтированным и выпрошенным на улице они делятся в конце дня.
– До огня, все так жили. Все их машины, бытовая техника, одежда и даже еда – вторсырье. Вот как думаешь хлеб делали? Остатки засохшего размачивали, мешали с новым тестом и в печь. Мамка говорила, даже туалетную бумагу перерабатывали и отправляли на тетради и книги. Правильно ты сделал, что к нам ушел. Война – это плохо. Особенно для нас. Вы все уйдете, а кто мусорить будет? Но с другой стороны, в городе останутся сердобольные старухи. Они всегда хоть корочку или стакан воды подадут.
– А заработать не пробовали?
– А разве так ответила самаритянка у колодца, как Иисус попросил ее попить? Не те заветы вам Папа читает.
Устав слушать Евгения, Ричард отправился к остальным. Мужики разбирали заросший грязью двигатель, Каталина замачивала в горячей воде пальчиковые батарейки. Она делала это ловко, с помощью дуршлага. Вслух отсчитывала двадцать секунд, отбрасывала на тряпку и погружала следующую партию. У ее ног стоял радиоприемник. Вместо музыки он издавал шум и изредка ловил переговоры городской кавалерии.
По отрывистым словам, Ричард понял, что его солдат арестовали. Под стражу были взяты капитаны Мариас младший, Эдвард второй, Морье и многие другие.
От вариантов провести жизнь на помойке или в тюрьме, Ричарду стало тошно. Что стало с Бруно? Лишат ли Марию и Альберт пособия? Что предпримет магистр. При воспоминании о магистре во рту пересохло, желудок застонал, будто перегревшийся генератор. Но не голод морил Ричарда. Ему бы сейчас хоть пол коробка или закапаться в одну ноздрю. И он бы воспарял. Отогнал ненужные думы. И вылез бы из этой кучи мусора.