Русалочка должна умереть

ЧАСТЬ 1.

Тогда

Бой после боя

Ральф возвращался домой пешком.

Он проиграл по технике. Унижение текло по венам, густое и горькое. Казалось, прохожие усмехались, глядя ему в лицо. Даже луна, висевшая над землей, смеялась голосом Джесс:

– Лу-у-у-узер!

Джессика зябко поежилась, когда он вошел; резко обернулась и дернулась. Ральф сразу понял: она пила. Тетушки дома не было и можно было придраться, но что-то в нем воспротивилось. Он ей не муж, в конце концов. И не брат. Он просто лузер, который живет за их счет.

И Джесс права, когда его задирает.

– Где Ви?

– Она своей комнате, – пробулькала Джессика.

Пониже натянув рукава, она склонила голову над лежавшей на бедре книгой.

– Ви? – крикнул Ральф. – Пойдем прогуляемся, Цукерпу?

Он продолжал называть ее детским прозвищем, хотя Верене давно не пять. Хотя она уже выросла. Хотя у нее уже проклевывается грудь. Довольно рано, ей всего девять, но Джессика говорила, это у них в роду.

– Мои выросли в двенадцать, – сказала она, застукав его за статьей «Половое развитие девочек». – А в твоем возрасте, пора бы уже найти себе нормальную бабу!..

– Я стану священником, – буркнул он и… тут же вспомнил про Фредерика.

– Ха-ха, – раздельно сказала Джессика и скрестила руки на животе. – Прикалываешься, да?

Ральф покосился на ее грудь. Он постоянно туда косился: грудь у нее была ого-го. Косился и вспоминал Гамбург, где мял эти груди в обмен на кокс… Мысль, что такие сиськи скоро созреют у его Ви, была как удар под дых. Ральф не был ее отцом, но ощутил себя им, представив, как кто-то пускает слюни на его Куколку.

– Что ж, если так хочешь, то жди ее. Тебе повезло, – взгляд Джессики стал горьким и мрачным, – ты не ее отец. Ты сможешь спать с ней.

И Ральф содрогнулся от отвращения.

Ви он любил ребенком. В ее смешных туфельках, жвачном запахе духов из розового флакона… вот прикол-то был выяснить, что это Moschino Pink, за шестьдесят евро. Она уже сменила духи и не носила платьев, а Ральф скучал по тем, розовым. По теплой тяжести ее тела, когда Ви засыпала у него на руках. По той потешной серьезности, с которой она наносила свой блеск для губ.

Тетя жужжала ему на ухо, чтобы не увлекался. Твердила: «Она отвергнет тебя, едва подрастет и поймет, кто мы с тобой и кто они с Джесси». Ральф сам это знал и потому, ценил каждый миг.

– Верена! – позвал он вновь.

– Она заперлась, – пробулькала Джессика. – Оставь ее.

Ральф весь напрягся. Ощетинился, словно волк и Джессика снова натянула рукав пониже. Ральф бросил сумку. Тяжело шагая на пятку, приблизился, наклонился к ней и крепко ухватив за руку, быстро задрал рукав.

Джесс вскрикнула.

– Что это?! – спросил Ральф, недоуменно уставившись на круглый след, состоящий из красных черточек.

– Она меня укусила, – рявкнула Джессика. – Доволен?!

Желтый свет торшера на миг померк.

– Что ты с ней сделала?

– Ничего!

– Так не кусают за «ничего»!

Он с силой тряхнул ее за спутанные волосы. Книга упала на пол. Отбросив ее ногой, Ральф вихрем взлетел по лестнице. Забарабанил ладонью в дверь…

– Верена? Ви? Ты слышишь? Открой, Верена!..

Послышался шорох, потом шаги. Потом дверь открылась.

– Что она сделала?

– Ничего!

Ее силуэт лишь слабо угадывался в свете проникающей сквозь окно луны. Ральф молча протянул руку и включил лампу. Верена сжалась. То, как она стояла, вся ее поза… Ральф ощутил такую ярость на Джесс!

– Она избила тебя? – спросил он, понимая, что сделает то же самое, даже если сядет в тюрьму.

– Нет. Я просто устала.

– Дай я взгляну…

Она рванулась, Ральф удержал ее.

– Цуки, дай мне взглянуть…

Ви разрыдалась, прижавшись к его плечу; наклонив голову, Ральф осторожно задрал розовый халат. Ее бедра уже начинали формироваться, детский жирок исчез и вид багровых полос, вызвал прилив… да и ярости, но не только ярости.

Он никогда ее прежде не раздевал. Сейчас, когда она почти взрослая, уж точно не собирался. Но стоило только увидеть следы ремня, у Ральфа помутился рассудок. Он осторожно приспустил шелковые трусики. Ничего недозволенного, лишь бок, но… от увиденного его качнуло. Ровные багровые полосы на белой жемчужной коже. И безупречная линия ягодиц.

Если тебе так хочется, жди ее…

Ральф, как безумный оттолкнул девочку. Не зная, куда деваться от своей мерзости, скатился кубарем вниз.

Ухватив Джессику за волосы, он поволок ее через коридор, в подвал. Распахнул двери. В лицо дохнуло сыростью и тюремными казематами. И Ральф, сквозь ярость почувствовал, что член и не думает опадать. Толкнув Джесс внутрь, он выдернул ремень и захлопнул двери. Джессика молча, неподвижно ждала.

Она была в его власти и понимала это и, труся, Ральф с силой нанес удар. Джесс сильно дрогнула, громко выдохнула, но не проронила ни звука. И продолжала молчать, извиваясь, пока он лупил ее по чем зря.

Член стоял с такой силой, что еще миг и он разорвал бы джинсы.

– Еще раз тронешь ее, убью, – прошептал Ральф хрипло.

Джессика что-то пробормотала в ответ. Ее маленькая рука легла на его ширинку. Ральф попытался по инерции, оттолкнуть ее. Это было неправильно. Это было совсем не то, чего он хотел. Но… у него стоял, а Джесс была женщиной. Одной из самых красивых, что ему приходилось знать.

– Вот ты – мужчина, – разобрал Ральф. – Настоящий мужчина, не то, что Фил.

Джессика расстегнула его ширинку. Вырвавшись на свободу, член Ральфа тут же угодил в ее влажный горячий рот. Слова стали не нужны.

Лучше Филиппа!

Джесс буквально насаживала рот на его пульсирующий член. Ральф застонал, не в силах противиться подступающему оргазму. Ослабил хватку на ее волосах, но Джесс сама схватила его за руку и сжала крепче, чтоб не отпускал. Ральф стиснул пальцы и сильно, грубо подал вперед бедра, чтоб еще глубже войти в ее мягкий рот. Он ожидал, что она подавится, задохнется, но Джесс лишь сделала встречное движение головой и… его член угодил прямо в ее горло.

Ральф громко кончил и, наконец, оттолкнул ее.

Какое-то время они молчали; Ральф медленно приходил в себя. Ничего подобного он еще не испытывал. Отец Филиппа водил их обоих в пуф и ему там нравилось, но такого удовольствия Ральф не помнил.

– Фред так… с тобой? – он понятия не имел, что сказать ей. – Тебе это нравится?..

Забылась Виви, забылась церковь, забылось все. Джессика – недоступная и прекрасная, сидела у его ног.

– Нет, – она даже рассмеялась. – Но мне это нравится… Иди сюда.

– Что?

Джессика стянула пуловер и придвинулась вновь, расстегивая на ходу блузку. Ее соски были бледными и розовыми. Грудь упругой и полной. Она легла ему в руку, чиркнув по ладони острием соска.

– То!.. Хочешь меня? По-настоящему? Хочешь?..

Как бы мог он не захотеть? Пальцы сжались, плоть Джесс проступила сквозь них, как тесто. Она застонала, откинув голову и его тело, молодое и сильное, мгновенно вспыхнуло вновь. Стянув с нее джинсы, Ральф развернул Джессику, велев ей опуститься на четвереньки.

А потом… потом чуть слышно скрипнула дверь и тонкая девичья фигурка, загородила собою свет.

Сейчас.

Тонкая девичья фигурка загородила собою свет.

Ральф еле успел подтянуть штаны и сунуть под подушку салфетки, как сине-белая молния брызнула на кровать. Стоявшая на пороге «вспыхнула» и опять погасла.

Как привидение, – мрачно подумал он.

Штрассенбергские бабы всегда, как призраки. Белые и прозрачные. Тщедушные, – как говорит граф. Одна только Ви хоть и белая, все у нее как надо. И волосы, и ноги, и грудь. Неудивительно, что Филипп не устоял. Он сам как раз собирался о ней подумать.

– Я, что, нарушила покой вечерних молитв?

– Какого черта ты здесь забыла?!

– Я так надеялась, ты расскажешь, – сказала Ви и трогательно, как в детстве, прошепелявила. – Какова сефта я вдесь забыва, Вальф?

– С чего бы начать? – он сел и принялся загибать пальцы. – Ты избила мать – и она в больнице. Ты спала с отчимом – его могли посадить в тюрьму. Твой дядя, который уже поседел от счастья считаться твоим отцом, позвонил мне. И попросил об услуге.

– И ты немедля бросился помогать.

– Я твой опекун.

– Ну, вот. Теперь ты знаешь, зачем я здесь. Двигайся.

Кровать тихо скрипнула. Приятный запах наполнил ноздри, и Ральф втянул его в себя, словно жеребец. Как здорово было ощущать чистый запах молодой женщины… Брезгливое отвращение к Стелле достигло пика. Как он докатился до этой пьющей свиньи?

– Ты слышал что-нибудь о моем отце? – спросила Верена, забираясь под одеяло.

Ральф не ответил.

Ему было стыдно вспоминать Фреда. Отец фон Штрассенберг столько для него сделал. Практически, от дерьма отмыл, а Ральф… Ральф начал спать с его девушкой! А позже – и передергивать на его любимую дочь. Благо, та всех своих подписчиков обеспечила материалом.

За окном постукивал мягкий дождь. Далекий гром напоминал собачье рычание. Ральф вспомнил, как они встретились. Темной ночью, в лесу. Как он нашел ее… В ночной сорочке до пят и розовых потешных сапожках.

Ты видей моего Папоську?

Та встреча изменила всю его жизнь.

Тогда, в шестнадцать, Ральф продавал наркотики. Его красивое лицо украшало папки полицейских досье. Не за наркотики, правда, – за драки, – но украшало. Сейчас, в двадцать восемь, он продавал недвижимость. Его фотографии недавно напечатали в «Форбс».

И только Ви, по-прежнему искала своего папочку!

– Забудь уже! – буркнул Ральф, ревниво. – Для мужчины дети лишь тогда дети, пока он любит их мать.

– Вот оно как… А ты любишь Джессику?

Ральф не ответил.

– Если да, плачь: ты потерял ребенка.

– Ты напилась? – буркнул он. – Какого ребенка?!

– Ты, что, не знал, что она беременна?

– Нет! Я больше года ее не видел… – голос сорвался: дошло. – Стоп! Погоди! От кого беременна?

– Х-ха! – с ненавистью шепнула Верена. – Так и знала, что это он!.. Больше некому… А я-то была уверена, что ребенок твой!

Ральф ничего не понял, но уточнять не стал. Ему нужна была разрядка, немедленно! А на кровати сидела Ви и явно не собиралась с нее сниматься.

– Почему ты не в своей комнате?

– Моя кровать меня убивает, – сказала Верена томно. – Пока ты не купишь новую, я буду спать с тобой.

– С ума сошла?!

– Раньше ты позволял мне.

– Раньше ты была маленькой!

– О-о! То есть, если со мной спит Фил, я – маленькая. Но если я хочу спать с тобой, я сразу, резко, большая?

Не отыскав ответа, Ральф молча выдохнул и откинул для нее одеяло. Верена легла; чуть-чуть поворочалась, прижалась к нему и спросила:

– Чем займемся?

– Я дал обет, не иметь детей! – сказал Ральф сквозь зубы.

– А, да, прости! Ты-то принял сан…

Она закинула руку за спину.

Ральф замер; все его тело напряглось от макушки до кончиков пальцев. Он ждал касания ее пальцев там, но… Верена аккуратно высвободила косу и положила на подушку перед собой.

– Спокойной ночи, пресвятой отче! Благочестивых снов…

Ожерелье Агаты

Агата Дитрих давно уже не являлась горничной.

В Геральтсхофен, она приехала госпожой. Дальней родственницей богатой вдовицы, опекуншей троих детей. Теперь, десять лет спустя, Агата была почтенная пожилая дама. Глава церковного комитета, тетя любимого общиной священника.

Теперь она не просто казалась Хозяйкой, она такой и была. Всегда прекрасно одетая, – ключи от новенькой ауди в сумочке «живанши», – Агата уверенно смотрела на мир вокруг, пока…

Пока ей не пришлось вернуть на место фамильный жемчуг!

Смешно, но стоило снять колье, как тетя Агата мысленно превратилась в горничную, стащившую украшения у хозяйки. Не помогали ни наряды, ни сумочки, ни даже бриллианты.

Без жемчуга Броммеров, она ощущала себя никем и виновата была Верена.

– Ты съездишь в Нюрнберг? – спросил Ральф два дня назад.

Агата кивнула. Поездки были обычным делом. Служба и бизнес отнимали так много времени, что без помощника Ральфу было не обойтись, а посторонних тетушка не желала.

Никаких помощниц, никаких постоянных горничных. Твое хозяйство – это я, дорогой.

– Опять пакет от Хадиба? – спросила Агата, гладя рукой колье. Жемчуг ласкал ее холеные пальцы.

– Нет, – сказал Ральф. – От Маркуса…

Какое-то время Агата по инерции улыбалась. Так солдат, сраженный на бегу пулей, делает несколько шагов. Потом улыбка увяла и пеплом осыпалась ей на грудь.

– От Маркуса? Того Маркуса?

Ральф чуть поморщился:

– Да. Верену.

– Верену? – спросила Агата, ухватившись за жемчуг. – Но почему? Верена знать тебя не желала все эти годы. С чего ты должен о ней заботиться?!

– Я так хочу, – ровным тоном ответил Ральф.

Под его взглядом, – таким похожим на взгляд отца, – Агата вновь стала горничной.

– Но почему?! – повторила она в отчаянии.

– Потому что я не хочу, чтобы с ней спал Филипп!..

Агата беспомощно коснулась рукой колье.

Три нитки превосходных жемчужин; серебряная застежка в виде крошечного герба, —фамильное украшение баронесс фон Броммер. И еще, одной богатой еврейки, чей муж купил у Симона фон Броммера его титул, герб и колье.

Та женщина сняла его в 41-ом. О ней Агата старалась не вспоминать…

Гром и стулья

…Агату разбудил гром. За ставнями шел дождь и небо потряхивало, но грохот был прямо в доме. Это Наследница семейных реликвий, вышла из своей комнаты, свалив по дороге стул.

Куда она шла? Да прямиком к Ральфу!

Открылась и тихо закрылась дверь.

Агата резко села в своей постели. Она не одобряла таких вещей! Она была старой девой всем своим существом. Нечаянный, постыдный ее роман, почти что забылся и ничего в ней не изменил. Агата яростно осуждала блуд. В другое время она бы встала, чтоб отчитать племянника и за ухо вернула бы Верену на место. В ее собственную комнату. В зефирно-розовое пристанище Цукерпу, – большую-кровать-привезут-во-вторник.

Сейчас ей было не до морали. Агата слышала, что случилось с Джесс, которая помешала Ви «разлагаться» с мужем. Но еще громче она слышала, – пока лишь в воображении, – голоса подруг.

– А ты заметила, на ней больше нет колье?

– Еще бы! Колье принадлежит девчонке!

– По ней было сразу видно: кто она…

– Вот-вот! А строила-то из себя, строила!..

– Типично для нуворишей!

Итак, когда упал стул, Агата лишь закрыла глаза и крепко-крепко зажала уши.

Стул? Нет, конечно же! Это гром!

Если я им позволю, Ви одолжит колье?

– Верена взрослая, – сказала она себе. —Элизабет в ее возрасте уже учила детей ходить, а Джесс сама ходила беременной. От священника! Чем мой мальчик хуже?.. Жила же Виви с Филиппом… Филипп на полгода старше, чем Ральф.

– И на двенадцать старше самой Верены! – вопила Совесть. – Невинная девочка, бедное дитя!.. Что ты творишь, Агата? Ты хуже Симона фон Броммера!

Не в силах справиться с ней, Агата беззвучно села.

В ее прикроватной тумбочке всегда лежал зопиклон. Она приняла таблетку и вскоре избавилась от душевных мук.

А ты мне кто, тогда?..

– Тетя? – вновь позвал женский голос; рука Верены деликатно потрясла за плечо. – Ты спишь, или в коме?

– А-а? Что? Сколько времени?..

– Девять тридцать. И твой будильник звонит уже третий раз.

Агата с трудом разлепила веки.

– Я приготовила завтрак, – сказала девочка и первая пошла вниз.

Агата мало разбиралась в половых радостях, но что-то подсказывало ей: Ви их не испытала. Она была заплаканной и прятала лицо.

– А Ральф где? – упавшим голосом спросила Агата.

– Уехал.

– Уехал? Когда?

– В ночи!

За завтраком Агата внимательно рассматривала девочку.

Молодую женщину, – если верить глазам.

От смешливой ласковой Цукерпу остались только белые волосы. Она была осветленной копией Джесс, а Джессику Агата всегда побаивалась. Джесс не была с ней груба или как-то по-другому высокомерна. Нет, абсолютно, нет. Все ее презрительные выпады посвящались Ральфу. Возможно, так Джесс заигрывала, – ей-то откуда знать. Но внутренняя Горничная в Агате всегда робела, когда они с Джессикой оставались наедине.

Виви была другая. Виви любила всех… пока Реальная Жизнь и эти маленькие дряни из школы не разрушили ее маленький добрый мир.

Агата редко позволяла себе злорадствовать, но она благодарила господа на коленях, когда одна из тех девочек сломала ногу, упав в ручей. И никогда не спрашивала у Ральфа, как это произошло.

Не спрашивать Ральфа, Агата научилась давно. С Вереной у нее таких проблем не было.

– Виви, что-то случилось? – спросила она. – Я знаю, ты была с Ральфом и вижу, что ты едва сдерживаешь слезки… Он… он сделал тебе больно?

– Нет! – покачала головой девочка и залилась слезами. – Он ничего не сделал! Вообще, ничего!

Опешив от этой внезапной искренности, а еще больше, когда Верена шагнула вперед и опустилась перед ней на колени, Агата заставила себя обнять девочку, и та доверчиво положила голову на ее бедро.

– Я некрасивая? – рыдала она. – Скажи, тетя! Ты долго меня не видела. Скажи мне, я изрослась?

– Да ты с ума сошла?! – возмутилась Агата. – Ты? Некрасивая?!

– А что тогда? Ральф все еще любит Джесс? Или, он так зол из-за Фила?

Агата вздохнула.

Если ребята соревновались честно, как пацаны, то девчонки бились насмерть, как женщины. Джессика спала с Ральфом, чтоб причинить боль дочери. И видит бог, она причинила. Застав их с Джессикой, Верена сразу же поняла: все кончено. Принц полюбил Принцессу. Русалочка должна была умереть.

А Ральф, дурак бесчувственный, так и не догадался. Совсем, как его отец!

– Ах, Виви, – закуковала Агата. – Ну, как ты можешь такое спрашивать? Будь здесь Элизабет, она бы стукнула тебя по губам! Ты даже красивее своей матери! Элегантная, как сама графиня!

– Себастьян говорит, она вызывает только одно желание: сунуть в печь. Чтобы она хоть немножечко изнутри прогрелась.

– Себастьян – идиот, как и все мужчины, – сказала Агата, подавив непрошеный злой смешок. – А шестерых детей от Мариты, он в горохе нашел.

Верена фыркнула, послушно высморкалась в протянутую салфетку.

– Моя ж ты маленькая глупышка, – нежно сказала Агата и взъерошила копну ее белых густых волос. – Ладно, давай-ка убирать со стола, а то опоздаем в церковь.

– В церковь? Я не пойду!

Агата застыла.

Если Ви не придет на мессу, Ральф просто ее убьет. А потом и себя, – Агата в этом не сомневалась. Она еще помнила, как Ральф завопил от радости, когда Верена прислала ту СМС.

«Ральф, я глазам не поверила, увидев тебя в новом «Форбсе». Очень за тебя рада! Пи.Эс: говорила же, что ты – Принц!»

– Она заметила! – вопил он. – Ты видишь, тетя? Она все знает!

Когда Агата спросила, что он ответит, Ральф затвердел лицом, как его отец.

– Я? – высокопарно осведомился он. – Ничего!

– Ничего?!

– Естественно! Она со мной не разговаривала шесть лет! Я слова не пророню, пока она все не объяснит и не извинится!

Агата вздохнула, покачав в ответ головой.

А еще говорят, отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитывал. К тому времени, как они познакомились, сыну было шестнадцать. И характером он весь уже был в отца: верный долгу, несчастный от всего этого, но все равно, верный.

Сейчас, Ральф наверняка носился по комнате перед кафедрой, повторяя про себя текст. Пробовал слова на язык, пробовал акустику… и волновался, как в первый раз.

Конечно, он волновался. Ведь Ви была первой женщиной, которая признала его. Метафорической Прекрасной Дамой, во имя которой Ральф совершал свои социально-финансовые подвиги. А Ви всего-то-навсего хотела его любви.

Агата опять вздохнула.

– Ви, дорогая, я не такая умная, как Элизабет. И я ни капельки не смыслю в делах, которые у вас вчера не сложились. Но я кое-что понимаю в Ральфе. Ты веришь мне?..

Верена недоверчиво посмотрела на тетю. Подумала и кивнула.

– Он очень застенчивый.

Девочка гомерически рассмеялась.

– Серьезно, – сказала тетя. – У него никогда не было отношений с девочками. Только проститутки и наша Джесс. А Джесси, прости меня, всегда была странненькой. Возможно, Ральф ждал от тебя каких-то сигналов, которых ты не дала. Возможно, решил, что ты пришла как в детстве, испугавшись грозы… Не знаю, что там случилось, но что я знаю, так это как ты ему важна. И знаю, насколько важно, чтоб ты увидела его в церкви. Увидела, чего он достиг! Если ты не придешь сегодня, он никогда тебе этого не простит.

Верена вздохнула, потом насупилась, потом поднялась.

– Хорошо, – сказала она сквозь зубы. – Я только быстренько приму душ.

Через час, так и не отыскав повода заговорить о колье, Агата надела свои рубины и сошла вниз. Верена охорашивалась у большого зеркала в холле. На ней было красивое черное платье-футляр, от которого буквально веяло Штрассенбергом.

Клан отдавал каждого второго сына в священники, и эта традиция накладывала отпечаток и на мирян. Штрассенберги-мужчины ходили в церковь в черных костюмах, белых рубашках и галстуках. Женщины – в простых черных платьях и шляпках. Верена была без шляпы, но и платья было достаточно, чтобы вспомнить все.

Агата словно провалилась в кроличью яму.

Увидела графиню фон Штрассенберг, собиравшуюся в церковь. Такую же светлокожую и светловолосую как Верена. Только миниатюрную и плоскую, словно девочка. Девочка с беременным животом. Увидела саму себя, – грудастую, широкобедрую, полную, – и… теплый, ласкающий взгляд графа.

– Не одолжишь мне «сверкашки» на шею? – озабоченно попросила Ви и Агата дернулась, очнувшись от своих мыслей. – Я не подумала взять свои. Я завтра же позвоню домой, но что-то нужно прямо сегодня.

– О! Конечно, же! Разумеется, одолжу! – БИНГО! – К слову, жемчуг Миркаллы все еще здесь.

– Жемчуг? – Виви поморщилась. – Это тетям за тридцать… Слушай, а к твоему костюму жемчуг подойдет куда лучше, чем к моему… А я бы тогда надела эти рубины. Я очень люблю рубины. На моей коже они буквально горят.

– Рубины?

Рубины были красивые, но не чета трем рядам великолепных жемчужин. Тому собранию цена тысяч семьдесят!

– Взамен на фамильный жемчуг твоей семьи? – стыдясь саму себя, спросила Агата.

Верена перестала «зумить» взглядом рубины и удивленно посмотрела на женщину.

– А ты мне кто тогда? Не семья?

Растроганная, Агата прижала ее к себе. Ральф полный кретин, раз ушел сегодня. Как может он быть верен этой… этой Свинье?

II СТЕЛЛА.