000
ОтложитьЧитал
опустился на лавку, снимая кирзовые сапоги, рядом бросил портянки, старшая дочка уже рассказала отцу все. Николай взглянул на жену, улыбнувшись,
– Кого?
– Дочку, – опустив голову, сказала Капиталина.
– Эх, ты! – засмеялся Николай. Подошел к люльке:
– Спит, кормила?
Капа кивнула. Марфа поставила таз на стул, зачерпнула ковшом теплой воды, Николай подставил руки. Марфа протянула кусок хозяйственного мыла. В таз с рук текла черная вода. Николай опять намыливал, Марфа с удовольствием сливала ему на руки, дочка терпеливо стояла с рушником.
– Теща была? – спросил Николай.
– Была-была, все были, недавно ушли к себе.
Марфа подавала на стол ужин.
– Устал, – сказал Николай, тяжело опускаясь на стул.
– Ешь и ложись, я уже постелила, сказала Марфа.
– Я пошла, те еще не ужинали.
Она поспешила на большак к сыну и невестке. Побежала через огород, колхозное поле конопли, луг в холодной серебристой росе. Кричала иволга:
«Что ты все кричишь?» – засмеялась Марфа. Возле конного двора кто-то распрягал подводу, слышались голоса конюхов:
– Сейчас табун на луг погонят, – Марфа свернула на большак.
Вечер опустился на деревню, в окнах зажгли огни в керосиновых лампах. На оконных занавесках двигались тени. Теплый вечер лета, настоянный на аромате цветов, сенокоса, поспевших яблок, молока и запаха вечерних щей нравился Марфе.
– Ужинают, управилась ли там Ленка? – Марфа устала, но на душе была радость. Марфа работала с удовольствием, все у нее спорилось в руках. Сколько пережито, оглянуться страшно.
– Теперь-то жизнь налаживается, все будет теперь хорошо, – думала Марфа, – все в наших руках.
Но судьба вела по своему, не отступая ни на шаг. Михаил – старший сын Елены и Василия, слушал, молча новости, Елена рассказывала, возясь у печки. Михаил снял стекло с керосиновой лампы, поправил фитиль, поставил на место стекло. Достал из-за зеркала, повешенного на перегородку, тетрадь и химическим карандашом поставил трудодень. Михаил ровесник Николая, Елена любила сына и очень страдала, сын инвалидом стал. Те недалекие страшные события всплывали в памяти Елены, тот ужас охватывал опять и опять. Михаилу теперь было уже двадцать восемь лет, он стеснялся своего увечья. Елена стала задумываться: «Его надо женить. Да, задача и ее надо решать». А местные ни одна не подходила. Елена в который раз рассматривала и примеряла одиноких на роль невестки, но вздохнув, думала и думала.
Василий накинул седло на Воронка, ночь опустилась, стемнело. Роса упала на траву.
– Пора. – Василий легко вскочил в седло. Воронок шёл шагом. Туман уже поднялся над рекой, роса серебрилась на высокой траве. Аромат многотравья и цветущей кашки нравился Василию, да и Воронок нетерпеливо пофыркивал. Табун силуэтами уходил в ночное. До утра будет опять теплиться костер, запах печеной картошки, запах самокрутки, фырканье и топот стреноженных лошадей. Василий прикуривал самокрутку от костра. И опять неторопливый разговор со своим товарищем. О жизни, разорванной на «до» и «после». О том, что он счастливый человек, у него теперь три любимые внучки. Василий батогом поправлял упавшую головешку. Искры фейерверком озаряли ночь, лица двух мужчин не с простой судьбой. Лошади поднимали головы и, поглядев на взметнувшийся искрами костер, и на конюхов, опять принимались щипать такую
сочную и ароматную траву. Сколько их этих ночных? Василий любил сидеть у костра, печь картошку, разворачивал газетный сверток с хлебом и салом да парой соленых огурцов,
– Лучшей еды и нет на свете, – любил повторять он.
Народ-победитель – это особый народ. Их глаза, они светились добротой, любовью, достоинством. Чувствовалась надежность с этим человеком. Послевоенное время – это особенное время.
– Бежали на работу узахват, – вспоминала Капа, – И веселье было, от души гуляли. А бедность какая была, голодали, все было. Но она улыбается, какой красивый народ был, веселый, выжили, потом колхоз быстро подняли, стали хлеб есть.
Светает, рассвет заглядывает в окна, заиграло радио, мощно зазвучал Гимн Советского Союза, Капа уже хлопочет у печи, тепло пошло по хате. Николай собирается на работу, в газету заворачивает обед, нарезал сала, краюху свежего хлеба, яйца вареные, огурцов, налил во фляжку воды, снял фуражку с гвоздя.
– Ну, я пошел, – кивнув жене.
И вот идет по деревенской улице крепкой, уверенной походкой. Он будет допоздна бороздить на своем комбайне бескрайнее поле. Урожай хороший. Жизнь налаживается, и он все делает, чтобы в семье был достаток. Жизнь протянется, всему достанется. Человек предполагает, а Бог располагает.
В начале пятидесятых страна была уже на подъеме. Это была уже ядерная Держава, разрушенные войной города и села заново отстроены. Работали заводы и фабрики, колхозы выполняли госплан. Колхоз «Путь к Коммунизму» восстановился быстро. Вместо единоличных наделов, опять стали колхозные поля. В социалистическом обществе – коллективное хозяйство. Михаил плакал по своему Воронку, молодой жеребец прибился во время наступления немцев, под городом Карачевом. Осенью в 1941 году шли ожесточенные бои, там билась с фашистами и конная дивизия. Видимо сильный породистый жеребец тогда осиротел. Он раненый вышел из боя. Уж как его Михаил выхаживал и холил. Воронок прижился и к новому имени, и к новой семье. Теперь Воронок тоже тосковал в колхозной конюшне, Михаил старался брать разнарядку работать с Воронком. Они и пахали и возили навоз на поля. Посевные площади распахивали по дороге. Много копали первый год в ручную, норма десять соток, труд тяжелый. Навоз носили на себе в мешках. Хороший председатель был Балакин Иван Тихонович, хороший был хозяин, он вернулся с семьей после войны из партизанского отряда. Его и назначили сразу председателем. Он и здесь все хорошо организовывал, работу контролировал. Люди работали наперегонки. Колхоз быстро разбогател, люди отстроили дома на большаке. Новую школу начальную, а учителя какие! Учителя, о таких говорят:
«Они от Бога». Уроки вели, заслушаешься. Варвара Кузьминична была такой…
Клуб тоже появился, как же без клуба? А танцы? Как без них? Гармошки лихо зазывали народ.
Комунну немцы не тронули, не сожгли как большак, они по ней отступали, разобрав сараи, сделали мост через речку Снежеть. А Большак весь сожгли и все поля с поспевшим хлебом. Уходили фашисты через Юрасово. С колокольни Юрасовской церкви немцы корректировали огонь. Много наших полегло, они на открытой местности, как на ладони. Елена после боев с подругами пошли хоронить. Наши погибшие на колхозном поле позади школы. Они остались в тех окопах с автоматами в обнимку.
– Какая рожь выросла на этом поле,– вспоминала Капиталина. – Какую страсть пережили. Вода в Снежке текла красная от крови. На полях остались сгоревшие танки.
Победа доставалась дорогой ценой. Прошло десять лет, страна поднялась из руин. Природа уже убрала страшные следы войны. Народ– победитель гордился своей Отчизной.
Семьи были большие, вместе жили несколько поколений. Жили дружно, не было пьяниц. По утрам люди спешили на разнарядку, Елена всегда заседала в правлении колхоза. Там решались первоочередные задачи, что сегодня надо сделать и люди работали. Жили уже уверенно в завтрашнем дне. А вечером шли в клуб.
Елена с подругой не пропускала ни один вечер. Елена знала, что Марфа все переделает по хозяйству, и поэтому с Панюшкой сидела до окончания танцев, и ей было весело.
– Как молодайка Ленка,– завидовали ей женщины, ни забот, ни хлопот.
Марфа, откуда у нее столько энергии? Она не давала себе покоя. Все у нее ладилось, наверное, ею двигала большая любовь, любовь к сыну, любовь к его семье. Осень и зиму она пряла и ткала, получалось у нее все красиво. Рушники самотканые висели на портретах и иконах, вышивка и кружево украшали дом.
А в основном многие деревенские не пряли и не ткали, просто не умели, а может и не хотели. У Марфы был талант. Это идет от семьи. Марфа из рода Губиных, видимо мама ее приучила ко всему. Но за детьми присматривать ей Елена запретила, Марфа работала, забывая обо всем и главное, страшные события ее не учили. Тогда Зое еще и года не было. Марфа уселась на лежанке, рядом усадила ребенка. Спицы замелькали у нее в руках, вязала кружево. А из-под лежанки высовывал морду теленок, на полу у лежанки стояла чугунная сковорода с кормом. Теленка перевела Марфа в тепло, на дворе были заморозки. Марфа вязала и думку гадала, а девочка смотрела вниз на теленка, пока не упала головой в чугунную сковороду с высоты. Марфа схватила на руки истекающею кровью девочку. Дверь открылась и вошла Елена. Марфа трясла на руках девочку. Ужас охватил ее, она не понимала, что делать? Елена выхватила из ее рук ребенка и закричала:
– Бегом за медичкой, бегом поворачивайся! Что ты натворила, змея подколодная!
Елена чувствовала, как холод пробежал по спине. Она прижимала девочку к себе. Лицо у ребенка отекло и посинело, из раны на голове текла кровь. Елена намочила рушник водой и прикладывала к ранам. Девочка заплакала, а потом закричала.
– Моя маленькая, моя любимая девочка,– шептала Елена внучке и тихонько прижимала ее к себе, – Что с тобой сделала эта балымотная сволочь? У кошки боли, у собаки боли, а у Зои не боли, – Елена плакала над изуродованным ребенком.
Девочка плакала, ночами. Елена носила ее на руках. Постепенно девочка выздоровела, А Марфа трудилась, она любила работать. Но как назло: Капа уложила спать Анечку, а сама беременная уже третьим ребенком, схватила ведра с коромыслом и побежала по воду на колодец. Марфа усадила Зою на лавку, чтоб не отвлекала, а сама возилась у печки, Выкатила на катке ухватом большой чугунок с кормом для скота. В сенцах Капа загремела ведрами, и девочка слезла с лавки, попав одной ногой в кипящий корм, затопла по колено. Капа вбежала в хату, услышав крики. Они снимали чулок вместе с кожей и мясом. Как ребенок это выдержал? Марфа убежала за Василием. Лошадь всю дорогу неслась галопом. Елена опять лежала с внучкой в Карачевской больнице. Потом она строго настрого приказала Марфе близко не подходить к ребенку. Марфа молчала. Досталось и Капиталине, Елена гневалась долго. Время прошло, Зоя подросла, она это уже не помнила, да и Марфута мало осталась в памяти, у них не было нежных отношений. Образ высокой стройной в полушубке старухи, она сидит на скамье в хате Елены и крестится, шевеля губами. Время стерло те страшные события, что произошли с ней, Зоя росла здоровой, веселой девочкой. Но Капа часто вспоминала:
– Ой, какая бабушка была! Какая она добрая, какая она труженица.
Николай с Василием уже заготовили лес, надо строиться. Трое детей, семья, нужен большой дом. Николай оказался очень трудолюбивым и ответственным, сильным и красивый человек. Зимой в теплый, погожий денек Капиталина одела детей, и они с радостью вышли на улицу. Кругом белым бело. Рядом гуляли соседские дети. Катались с горки на санках. Зоя увидела, что с их хатой рядом стоит новый красивый дом. Детвора позвала девочек посмотреть. Дверь была не заперта. Они с опаской зашли в сенцы. В углу чулан, а дальше черный ход на двор. Большая лестница приставлена к стене. На потолок навалено сено. Дети открыли дверь в дом. Большое светлое пространство, залитое солнцем, пахло лесом. На не крашеном полу валялись обрезки досок. Большая русская печь уже побелена, к ней пристроены большие красивые приступки. Дети сообщили Зое, что это ее дом.
Дети пришли домой, мама заворачивала в одеялки Люду и громко голосила. Отец сидел на лавке и мял свою шапку в руках. Дети заплакали все втроем.
– Не пугай детей,– тихо сказал отец.
– Пошли, – и, взяв дочек за руки, вышел на крыльцо.
Мама, обутая в красивые румынки – высокие кожаные ботинки на каблуке и зашнурованы до середины икры. В новой плюшке. Она не прекращала плакать и дети за ней заплакали в голос. Около хаты бабушки Лены было много народу и в доме тоже были чужие люди.
– Умерла бабушка Марфута,– объяснил дочкам отец.
Несколько дней Марфу беспокоила острая боль в животе, но она бегала доить коров, занималась хозяйством.
– Пройдет,– махала она рукой. Апендицит и перитонит.
– Ох, и намучилась бедная,– причитала Капа.– Как она мучилась, пить не давали, губы потрескались.
Елена теперь часто брала старшую внучку к себе. Теперь Елена сама установила ткацкий станок и прялку. Челнок ловко передвигался по основе. У нее все получалось. Зоя залезла на теплую печку, она дотянулась до полки. На ней были коробки спичек с различными наклейками и пузырьки с лекарством, Зоя знала, это для сердца. Она обдирала красивые этикетки с коробков. А дедушка Вася зачастил в Вельяминово к медичке на уколы. У него очень болела голова, лицо опухало после сна.
– Это от карельских болот,– вздыхала бабушка. Он выносил с поля боя раненых, ползком по болотам. Дедушка был санитаром.
Василий входил в хату с клубами морозного воздуха в овчинном полушубке, в овчинных рукавицах, в шапке ушанке завязанной под подбородком. Ватные штаны заправлены в валенки.
– Морозяка,– он прикладывал замерзшие руки к теплой печке.
Руки он отморозил на фронте, поэтому и овчинные рукавицы не спасали теперь от жгучего мороза. И вскоре в доме опять были чужие люди, умер дедушка Вася. Елена осталась в доме вдвоем с сыном Михаилом. Михаил вместо отца стал работать на конном дворе. Он с детства любил лошадей и умел с ними заниматься. Вечером Михаил снимал стекло с керосиновой лампы и подкручивал фитиль, доставал из-за зеркала тетрадь с химическим карандашом и ставил себе трудодень. На ходиках подтягивал гири и усаживался за стол, он поглядывал, как Елена наливает в миску щи, они весь день «томились» в русской печи и аромат вкусный заполнял хату. Остатки с чугунка она выливала в ведро с кормом для поросят. Елена уходила за перегородку в зал и разбирала постель, взбивала перину и большие пуховые подушки. Клала под свою подушку фуфайку: «повыше», – говорила. Михаил тушил лампу и в темноте лез на теплую печь. Радио говорило, что бы утром не проспать, Гимн зазвучит громко, и Елена опять будет управляться по хозяйству.
Зоя проснулась от громкого чужого голоса. Окна были красиво расписаны морозам. Бабушка гремела у печки. Зоя откинула теплое одеяло, с перины перебралась на подушки, схватившись за никелированную спинку, украшенную большим Розовым атласным бантом. Она выглянула из-за перегородки. У двери стояла ряженая в вывернутый тулуп с ухватом в руках и христославила.
– Рождество твое …
Елена, взглянув на внучку, резко сказала гостье:
– Не пугай ребенка.
Входная дверь захлопнулась, в клубах мороза исчезла гостья.
Зоя сползла с высокой мягкой кровати, подошла к бабушке. Она наблюдала, как Елена, нацепив кусок сала на вилку, смазывала им горячую сковороду и выливала с половника на нее жидкое тесто. Она пекла блины. Их уже была большая стопка на тарелке. В чугунках томилась похлебка и щи. Михаил, свесив голову с печи, тоже наблюдал, как стопка блинов увеличивается. Во всем был порядок, только за столом и все вместе они будут, есть блины. У бабушки было все по-другому.
У Елены не выходило из головы, сыну Михаилу уже двадцать восемь, а он не женат, у его сверстников давно семьи, а он не сможет найти себе невесту, стесняется своей хромоты, нога не правильно срослась. Это тогда в сорок третьем поспешил, спрыгнул неудачно на ходу с полуторки
– Его надо женить, надо искать невесту для сына самой, – решила Елена.
Не раз она с Панюшкой говорили об этом, размышляла сама, но в деревне не было ни одной подходящей, ни одна не могла задеть душу Елены, да и в соседних деревнях тоже. Елена переживала, сын стал инвалидом, но для нее он ее любимый сын, он трудится, он хороший будет хозяин. Михаил теперь с радостью шёл на конный, где раньше работал его отец, Михаил так же ходил в ночное, Воронок его встречал радостным ржанием. Они работали вместе до вечера, дел в колхозе было много.
Через пятое-десятое Елена узнала, есть подходящая невеста. В Юрасово, есть сирота.
– Конечно бесприданница, гол, как сокол, сирота, – так думала Елена, – Но тут уже не до «фасону», главное ему б приглянулась. Дальше тянуть нельзя.
Сундук у Елены с приданым полный стоял на видном месте в зале. Марфа оставила много добра. Да и Елена сама готовила, то отрез ткани положит, то платок. Хата большая, новая, на дворе скот, сад посадил Василий, новый погреб выкопал. Одним словом поехали свататься в Юрасово.
Елена волновалась, понравятся ли молодые друг другу? Да и ей самой было не все равно. Антонина была уже взрослая барышня, ей было около тридцати. Но чувствовался характер и достоинство. Косы, аккуратно уложенные в корону, одежда бедновата, но аккуратная. Молодые сразу приглянулись друг другу, Елена на это обратила внимание. Подводы со свадебными и гармонистом рысью мчали по большаку. Невеста в светлом платье в балетках отбеленных зубном порошком с красиво уложенными косами в корону, гордо рядом с мужем вошла в его дом. Елена благословила молодых. И гуляли веселую свадьбу. Шура Мерсиянка – жена двух братьев Елены: первый муж вернувшись с войны сразу умер от ранений, оставив Шуру с маленьким сыном. Арина оставила невестку с внуком у себя и женила на ней младшего сына Николая, родился второй внук, но теперь без мужей Шура жила по-прежнему со свекровью и детьми.
Она била дроби с частушками раздвинула круг гостей:
– На столе каша,
Под столом каша,
Поглядите вы на Тоню
Теперь Тоня наша…
Звонкий красивый голос летел над большаком. Арина, сложив руки на груди, наблюдала за невесткой, ее младший пятилетний внук Николай пустился в пляс с матерью. В круг пошли и гости. Гармонист перешел на вальс, и закружили в танце пары. Шура увидела, что свекровь ей махнула рукой. Шура торопливо зашла в сенцы, в это время Капа выходила из хаты и оторопела, Арина наотмашь влепила невестке пощечину, потом еще и еще.
– Еще раз посмеешь, блудливая овца…
Арина увидев Капу, сказала грозно Шуре.
– Иди с глаз! Сволочь!
А Шура выйдя на улицу, опять пошла в круг и вскоре ее голос разносился над большаком.
– Дура,– плюнув, Арина ушла в дом. Потом уже Капа узнала, что Арине доложили:
– Шура терлась у Николая Капкиного на коленях.
Когда ехали за невестой, Арина смотрела на молодых, вспоминала, как тоже взяла сироту Шуру, веселую, работящую, женила на ней сына Василия, в 1942 году играли свадьбу. Мужа Арины Павла немцы назначили старостой, отказать было невозможно. У Павла и Арины двадцать лет назад одна власть отняла фабрику в Юзовке и добротный дом, но они смирились, чудом спаслась их семья тогда в горевшей Юзовке. Атаман Краснов с казаками жестоко подавлял восстание в 1919 году. Бежали на родину Арины, работали в колхозе, дети вступали в пионеры. Прошло двадцать лет и вот теперь немцы со своим порядком, но это враги, они пришли на нашу Землю. Надо было теперь делить колхозные поля на наделы всем, по всем вопросам народ к нему шел. И вот зимой 1942года свадебные на украшенных десяти подводах ехали молодые в Карачев венчаться в Собор Все Святые, лошади рысью неслись по заснеженному городу. Немцы выбегали из домов посмотреть это красочное зрелище. Город был еще не разбит,наши бомбили железнодорожные склады. В основном город не трогали. По обе стороны Первомайской улице мелькали красивые многоэтажные купечески особняки из красного кирпича. Богатый жил когда—то народ здесь. В доме Арины появилась веселая, работящая невестка Александра. Быстро появился внук. У Арины было еще два младших сына – Михаил и Николай. Тося – ее дочь недавно умерла от аборта, от пленного забеременела, муж воевал, четырехлетнюю девочку Анечку Тося, умирая, просила отдать сестре Елене. Девочку любили в семье Елены, Анечка очень тосковала по матери, она видела, как маму закопали. Анечка заворачивала куклу в рушник и плача приговаривала:
– Мамочка, тебе холодно, ты в одном платьице, на улице мороз.
Дети Елены уговаривали девочку, устраивали шумные игры, но Анечка горевала и очень тосковала по маме, она видела все и знала, где ее мама.
Взрослые плакали, а девочка убивалась по матери. Анечка вскоре заболела скарлатиной, несколько дней стояла высокая температура, лечить было нечем, и за три дня она сгорела. Похоронили девочку рядом с матерью. В 1942 году погиб в Крыму сын Арины Константин, офицер. В 1943 году наши освободили Брянщину от фашистов. Михаил приписал себе год ушел вместе с братом Василием на фронт. В семнадцать лет ушел воевать и Николай – будущий муж Капиталины. Мужчины рвались на фронт, но многие и отсиживались. А Павла арестовали и о нем больше ни слуху, ни духу. Хотя он не вредил людям, а наоборот хлопотал о нуждах народа, знал немецкий язык. Люди работали уже на своей земле, выращивали все, что раньше на колхозных полях. Арина получила похоронку и на Михаила, погиб в 1944 году под Кенигсбергом. Судьба ломала эту сильную женщину. Василий вернулся раненым, его сын подрос, жена красавица, но раны беспокоили, осколок так и остался в голове.
Младший брат Николай отвез его в больницу подлечиться. На другой день повез любимому брату передачу и увидел его в морге со снятым черепом. Это был удар. Арина похоронила сына, но невестку не отпустила, женила на ней младшего Николая. Вскоре они подарили Арине еще внука Николая. Красивого веселого мальчика, как мама. Арина стала замечать за сыном странности, увиденная страшная картина в больнице не выходила у Николая из головы. На деревне стали подсмеяваться над ним, а вскоре Арина вынуждена была отправить его в психбольницу. Так и остались жить вместе свекровь и невестка с двумя детьми. У Арины из десяти детей осталась Елена. Судьба подносила невыносимые испытания.
Ну а Елена, женив сына, каждый год получала внуков. И это ей очень нравилось. Тоня пошла работать на ферму. Михаил лихо подъезжал на подводе к ферме и Тоня важно садилась на душистое сено, лошадь рысью бежала по прогону. А доярки кивали друг другу:
– Вот как, вот тебе и Мишка. Ленка еще не раз почешется…
Действительно у невестки тоже был характер не простой. Михаил молчал, не вмешивался.
– Голодранка, рот разевает, – гневалась Елена, но увидев несчастный взгляд сына, смягчалась. Да и заняться было чем им обеим, трое малолетних деток, это не шутка. Это была их общая радость. А как счастлив был Михаил. Заканчивались пятидесятые, жизнь в деревне отличалась от городской жизни. Люди работали за трудодни, обрабатывали и свои двадцать пять соток, держали скот, излишки продавали на карачевском базаре. В предпраздничные дни и воскресенье прилавки на карачевском базаре ломились от свинины, резаных гусей, яиц, творога и фруктов. Народ торговал.
На большаке, рядом с домом Елены, жила учительница начальных классов Екатерина Петровна Алешенкова, она учила Анечку. Екатерину Петровну ценили, как учительницу. Ее муж Петр Егорович работал на радио узле, он объявлял все новости. В свободное время был фотографом. В доме у них жила рядом в маленькой пристройке приживалка, на ней было хозяйство. В деревне она не появлялась. В палисаднике у них цвели бордовые георгины, в саду стояли ульи пчёл. Вместо огорода старый сад. В доме у них не похоже было на деревенское жильё.
Три дочки росли в семье Николая и Капиталины, родители все делали, чтобы в доме был достаток, они трудились, они были молоды, и им было все под силу. У них все получалось, они знали, что и завтра все будет хорошо.
День закончился, Капа уложила детей спать, за занавеской на деревянной кровати с матрацам из свежей соломы, Младшие уснули , Зое ей пять лет,ей не спалось, она привыкла к дому Елены:
– Мама, дай хлебушка, – попросила она у матери, которая еще возилась в столовой.
– Папа (это она хлеб так назвала) спит, боженька язычок отрежет,– кивнула она на иконы.
Девочка уснула и увидела сон, который запомнился на всю жизнь. Она увидела его цветным: «Большая лужа, на ней плавали цветные фотографии, две новые галоши с бордовой отделкой внутри. А рыжая большая красивая собака шла на встречу». Видение исчезло, она уснула. Она еще не знала, что получила сообщение из будущего. Она ещё не знала, что у людей бывают сны вещие.
Осенью семья перебралась жить в новый дом. Николай сидел на стуле посередине залы и радовался, наблюдая за женой, как она вешала на окна новую красивую тюль, он уже подвел радио, оно громко и весело зазвучало:
«Мы едем, едем, едем, в далекие края…». Красивая детская песенка заполнила дом. Весеннее солнце заглядывало в умытые окна. Солнечные зайчики бегали по бревенчатым стенам, по ещё не крашеному полу, по побеленной русской печи. Три маленькие дочери играли с куклой и резиновым зайцем на ватном детском одеяле растеленном на полу залы. Девочкам нравится веселая песенка, им нравится их новый дом, им нравилось, что родители улыбаются, а мама даже поет.
Николай посмеивался, прибивая гвоздь под большое зеркало. А жена не унималась:
–Ты машина, ты машина,
Ты иди ка не гуди,
Привези мене Залету,
С орденами на груди.
Началась радиопостановка для детей, началась сказка. Волшебная музыка ворвалась в дом. Девочки оставили игрушки и с интересом слушали сказку, родители тоже прислушивались, как Золушка уже танцует на балу и разговаривает с принцем. Артисты играли весело, талантливо.
– До чего же все хорошо, – думала Капа. Она взбила перину, повесила новые кружевные подзорники и
застелила постель пикейным одеялом, две большие пуховые подушки украсила красивой накидкой из тонкого кружева. На спинке завязала голубые атласные банты.
– Красавица, – Капа любовалась своей работой.
А девочки уже слушали другую постановку:
– Волк дернул за веревочку, дверца и открылась. Дверь заскрипела, тревожно зазвучала музыка. Девочки подняли головы и напряженно смотрели на синие радио, отец его повесил на гвоздь высоко, между двумя окнами. Девочки знали уже эту сказку, красивую книжку– раскладушку им читала мама, её привезла тетя Шура с Донбасса в подарок маленьким племянницам. Но артисты играли так хорошо, что прислушивались и взрослые. Они тоже волновались за Красную Шапочку. Родители уже повесили красивые пурпурные в белых розах сатиновые зависи, отделив спальню от большого зала. В сенях хлопнула дверь, в дом вошла Елена. Она остановилась у порога и, сложив руки на груди, улыбалась. Она не ошиблась, выбрав дочери Николая. Сколько пережито и вот теперь судьба смиловалась, сколько испытаний…
– Ну, у Вас, как в сказке, – она улыбалась, – какая благодать.
– Молодцы, – Елена развернула сверток из газеты, —
Девочкам платьица сшила, ситчик в сундуке лежал.
Капа нарядила дочек в обновки. Николаю нравилась вся эта радостная суета, но он решительно подошёл к тазу, старшая девочка зачерпнула в ведре алюминивой кружкой воды, и как учил папа – потихоньку лила воду на протянутые руки отца.
– Обедать, все к столу!
А все и без того уже сидели за столом. В новой печи готовый обед. Вкусный запах заполнил дом. В столовой новый настольник самотканный с кружевом, Марфа наготовила много добра. В Красном угле у иконы горела лампадка. Было слышно как в русской печи потрескивали дрова. Тепло пошло в дом, запах леса стал ярче. Накрахмаленная красивая тюль на сверкающих чистотой окнах преломляла солнечные лучи, и солнечные зайчики все бегали по чистому ещё не крашеному полу, по пурпурным зависям. Девочки по ступенькам полезли на печь, родители наблюдали за ними, но они благополучно забрались и уже на просторной теплой печи, на самотканных постилках и пуховых подушках играли. Там было уютно, тепло, хорошо.
– Намаялись, пора и поспать, – засмеялась Елена.
Елена радовалась, не ошиблась она в выборе зятя, Николай оказался хорошим хозяином, он много трудился, вечером дочки сливали на руки воду, а он намыливал руки, и вода долго лилась черной от мазута. Утром отец уходил рано, дети еще спали. Девочки рассматривали Почетные грамоты, на них портреты Ленина и Сталина.
– Отца наградили за работу. Положите на место.
Капиталина выглядывала с кухни. Девочки не баловались, слушались. Они любили, когда мама читала им сказки из толстой потёртой книги. Соседи завидовали семье Николая:
– Один Босфорд живет, – любил повторять Алёха Картомышев. Деревенские без прозвищ не могли. Босфорд, это видимо осталось от отца Николая. А деревенские тут, как тут.
В воскресенье решили в новом доме устроить танцы.
– Надо обновить, – сказала Капа.
Дети смотрели, как нарядные чужие люди заполнили их дом, заиграла гармошка, и начали все танцевать.
– Вон Лиля старшая Дарьи Минаковой в красивом зеленом новом платье с юбкой годэ до середины икры, с кем-то кружится в вальсе.
– Почему она его сшила атлас с изнанки? – с разочарованием думала Зоя. Она видела отрез этой ткани, ей нравилась атласная сторона, но лицевая оказалась тоже красивая ткань. Модель ей сшили красивую – рукав красивый фонарик, тонкая талия и тяжелые волны до середины икры. Платье очень шло к ее прическе, густые темные волосы уложены были в тяжелый узел на затылке. Лиля с кем-то опять танцевала. Гармонист играл вальс «Дунайские волны». Вся зала была в танцующих парах. Дети скоро уснули, а взрослые танцевали, хотя не было застолья, а людям было хорошо в новом доме с запахом леса.
Зима пришла лютая. Бревна трещали от мороза, а на печи тепло. Мама опять читала сказки из толстой книжки, затем рисовала в альбом цветы, срисовывала с голубой в цветах занавески. Цветные карандаши мягко ложились на бумагу. Мама худенькая, ей только двадцать пять лет, как она управлялась в таком большом хозяйстве? Вот она надела валенки с галошами, фуфайку и шаль, Подхватила два ведра с кормом и ушла на двор, скот кормить. В закутке визжали поросята, она вылила им корм в корыто. Корова повернула к ней голову, вылила ведро пойла и ей. Скоро будет телиться. Куры слетели с насеста, гуси с утками
заволновались. Овцы шарахались.
– Сейчас и вам, – Капа поспешила в дом.
Затем надергала крюком душистого сена из скирды, засыпанной снегом, и бросила охапку корове. Дети играли на ватном детском одеяле расстеленным на полу, в доме тепло и уютно, окна искрились в морозной росписи.
– Я по воду, Капа взяла ведра с коромыслом, мороз клубами понёсся по полу через открытую дверь. Девочки видели в окно, как мама пробирается по снегу, намело. Дети включили патефон: «Едут новоселы по земле целинной, песня молодая далеко летит…».
В стране началось освоение целинных земель в северном Казахстане. Не смотря на лютую зиму и очень жаркое лето. И посыпались богатые урожаи твердых сортов пшеницы в закрома Родины. Под прикрытием освоение целины строился Байконур, в 1957 году был запущен первый спутник Земли. СССР стал первым в полетах в Космос.