Посвящается переменам в жизни, которые не позволили нам остаться прежними
От автора
Чтобы рассказать эту историю от начала и до самого конца, мне пришлось пожертвовать частью собственной души. Она выплеснулась на листы бумаги багровыми пятнами, но затем обрела очертания знакомых всем букв. Слова складывались в предложения. Предложения становились главами, а вместе они превратились в полноценную историю, случившуюся много лет тому назад в далеком городе, затерянном где-то на карте Европы. Для простоты и удобства мы назовем город N и больше никогда не будем возвращаться к этому вопросу.
А теперь скажи мне, дорогой читатель, что ты сейчас видишь? И я говорю совсем не о том, что окружает тебя. Я говорю о том, как ты воспринимаешь происходящие вокруг тебя события. Пожалуй, я отвечу за тебя. Ты видишь то, что тебе хочется видеть.
Не осознавая подлинного положения вещей, каждый человек на этом свете так или иначе хоть раз вводил себя в заблуждение. Ему казалось, будто реальность представляет собой именно то, что видят его глаза, слышат уши. Он верил своему сердцу и доверял разуму.
Но рано или поздно любым иллюзиям приходит конец. И как бы нам ни хотелось сохранить мир, созданный воображением, он постепенно рушится, оставляя нас наедине с реальной жизнью. Нельзя сказать наверняка, когда это произойдет. Может быть, завтра или через много лет, а возможно, этот миг уже настал.
Это история о том, что скрывается за пеленой нашего восприятия.
Часть 1
Там, где начинается история
Холодное лето тысяча девятьсот тридцать девятого года. Я помню его, словно оно было только вчера. Стоит закрыть глаза, и я почувствую то, что чувствовал тогда, увижу перед собой давно забытые образы прошлого. Такое ощущение, будто то лето – это не время, ушедшее давным-давно, а место, куда можно вернуться в любой момент, если по-настоящему захотеть. Мы еще не знали, что менее чем через три месяца в мире разразится война, которой суждено унести десятки миллионов жизней и оставить после себя бесконечные руины. Годы войны я провел вдалеке от родимых мест, то и дело вспоминая события накануне безжалостной эпохи.
Тогда я был всего лишь мальчишкой десяти лет от роду. Лето я проводил в загородном доме своей тети Ребекки. Это был большой двухэтажный дом с десятью, а может, и двенадцатью комнатами. Тут память меня немного подводит.
В то время мой дядя Джейкоб Купер уехал во Францию, чтобы помочь своему брату наладить дело по производству мебели. Так как он всю свою жизнь посвятил плотническому искусству, то разбирался в нем лучше всех людей на свете. По крайней мере, мне так казалось.
Помню, как частенько сидел у окна и любовался тяжелыми дождевыми каплями, падавшими с неба. С кухни доносился божественный аромат пирожков с мясом. Моя тетя обожала готовить, и в особенности ей удавались пирожки: с мясом, капустой, сыром, вареньем и даже с рыбой. Это был настоящий праздник на любой вкус!
Единственное, что огорчало, – это невозможность уговорить тетю Ребекку отпустить меня на улицу во время дождя, правда, теперь я ее прекрасно понимаю. Иногда, когда дождь шел по ночам, я тайком вылезал через окно своей комнаты и бежал сломя голову по огромному полю, раскинувшемуся перед домом. Мне нравилось ощущение капель дождя на лице и руках. Я бежал и бежал, пока не утыкался в лес, а затем, не сбавляя скорости, возвращался назад. Пусть сейчас это кажется глупым, но в те моменты я был по-настоящему счастлив.
И вот как-то раз во время очередного дождя я, сидя на своем привычном посту возле окна, увидел промокшую до нитки собаку. Она медленно шла в сторону нашего дома, тяжело волоча заднюю лапу.
«Тетя Ребекка! Тетя Ребекка!» – закричал я тогда во весь голос.
Тетя выбежала с кухни перепачканная с ног до головы мукой и с огромными от ужаса глазами: «Что случилось? Что ты так кричишь?»
Когда она увидела причину моих истошных воплей, то тотчас взяла зонт из подставки и исчезла за входной дверью. Сердце замерло. Я подлетел обратно к окну и приник лицом к холодному стеклу. Я увидел, как тетя Ребекка не спеша подошла к собаке. Та ее вначале испугалась и прижала уши, но затем, обнюхав протянутую тетину ладонь, поняла, что ей не причинят никакого вреда, и последовала за доброй женщиной в дом.
Скрипнула дверь, и вот уже тетя стояла на пороге, пропуская вперед несчастное животное. Пес улегся на пол и начал вылизывать больную лапу. Она оказалась сломана, причем перелом был открытый, и кровь никак не останавливалась. Тетя присела на корточки и погладила собаку по голове.
– Послушай, Саймон, – тетя Ребекка взглянула на меня своими большими карими глазами, блестевшими от слез. – Я никак не могу ей помочь. Боюсь, что сделаю только хуже. Возьми зонт и беги к мистеру Торесу. Он должен быть сейчас дома. Скажи, чтобы бросал все свои дела и срочно шел к нам.
Конечно же, я не послушал ее насчет зонта и выбежал на улицу в домашней одежде. Тетя что-то кричала мне вслед, но я не мог или даже не хотел ее слышать. Так быстро, наверное, я прежде никогда не бегал. Ноги вгрызались в размытую глиняную дорогу, и во все стороны летели брызги и комья грязи. Но меня это совершенно не волновало. Я не мог думать ни о чем другом, кроме раненой собаки. Казалось, что, если я сейчас хоть немного сбавлю темп, она умрет.
Старый дом ветеринара Альберто Тореса находился на окраине деревни. Он напоминал съежившуюся на солнце изюминку – настолько сильно его потрепало время. Сам Торес был высоким смуглым мужчиной с густыми волосами, вечно торчавшими в разные стороны. Почти всю свою жизнь он прожил в полном одиночестве в старом доме, занимаясь лечением животных. Соседи ценили и уважали его за доброту, но никто не мог с ним подружиться, так как Альберто Торес был довольно странным человеком со своими причудами.
Я подлетел к его дому, едва не навернувшись на крыльце, и со всей силы начал барабанить в дверь.
– Мистер Торес, откройте, пожалуйста! Мистер Торес! – кричал я сквозь звук дождя, заглушавший мои слова.
Дверь отворилась настолько неожиданно, что я буквально ввалился внутрь дома, вскрикнув от удивления. Торес поднял меня с пола и оглядел с ног до головы мою перепачканную натуру.
– Саймон, привет. Что случилось? – Он наклонился, чтобы оказаться на уровне моего роста.
– Там! Помощь! Очень нужна! Помощь! Ваша! – Вместо осмысленной фразы удавались лишь отдельные слова.
– Спокойно. – Торес положил руку мне на плечо. – Скажи, что ты хочешь.
– У нас… – я прикусил губу, подбирая слова. – У нас в доме собака, у нее сломана лапа, и она истекает кровью!
– Пройди в дом, – ветеринар кивнул в сторону гостиной. – Там на кресле лежит полотенце, можешь хоть немного стереть с себя грязь. И жди меня, я быстро оденусь.
Не успел я оглянуться, как Альберто Торес, перепрыгивая через ступени, помчался вверх по лестнице и исчез на втором этаже. Оказавшись один, я последовал его совету и прошел в гостиную, где нашел то самое полотенце. Только тогда я осознал, что весь покрыт слоем грязи. Обернувшись назад, я увидел мокрые глиняные следы, тянувшиеся за мной от самого входа. Стоило бы постыдиться, что я испачкал пол, но дело в том, что вся гостиная была завалена разным хламом. Чего здесь только не было. В глаза бросался чемоданчик с инструментами мистера Тореса – он аккуратно стоял на столе и казался чем-то чужеродным на этой странной свалке. Я постарался припомнить хоть один случай, когда видел ветеринара без чемоданчика, но не смог. В моей голове они были единым целым.
Альберто Торес спустился через несколько минут одетый в коричневый костюм с несколькими заплатками и легким, уверенным движением извлек зонт из-под одной из куч хлама. От удивления я открыл рот. Это было так странно. Торес схватил со стола чемоданчик и, даже не поворачиваясь в мою сторону, направился к выходу.
– Пойдем скорее, нам нужно спешить, – бросил он мне на ходу.
Когда мы пришли в дом тети Ребекки, она все так же сидела рядом с собакой и гладила ее по голове, а та, тяжело дыша, лежала с закрытыми глазами. Альберто коротко попросил тетю отойти в сторону. Она неукоснительно повиновалась приказу ветеринара.
Я не знаю, как правильно передать на бумаге то, что я тогда увидел. Боже мой! Как нежно и трепетно Торес обращался с псом. Каждое его движение было уверенным, но в то же время очень аккуратным. Пес доверился незнакомому человеку, будто чувствовал: он не причинит ему вреда, он хочет помочь. Трудно сказать, сколько времени прошло с того момента, как Торес принялся за дело. Может быть, час, два, а может, и пятнадцать минут. Когда все было закончено, мы укутали пса в одеяло и положили поближе к камину, чтобы он мог наконец согреться.
Альберто Торес сел на табуретку, тяжело вздохнул и достал из кармана пачку папирос. Тяжелый табачный дым заполнил собой помещение. Пес не сводил благодарного взгляда с ветеринара. Альберто улыбнулся ему в ответ и сказал: «Так-то лучше, дружок. Теперь все будет хорошо».
Я на всю жизнь запомнил то далекое мгновение. До сих пор прекрасно помню все вплоть до самых мелочей: пса, укутанного в красно-черное одеяло, мистера Тореса, поправляющего длинную челку, сбившуюся на лоб, тетю Ребекку, нервно покусывающую ногти, и, конечно, самого себя.
Тогда что-то изменилось во мне, и я осознал, что хочу стать врачом, чтобы помогать другим людям. Альберто Торес был настоящим героем. А как же иначе? На мой взгляд, человек, спасший жизнь беззащитной собаке, не может быть никем другим, кроме как героем.
Пса мы оставили у себя и назвали его Марти. Со временем он стал для меня самым близким другом. Никого ближе у меня до сих пор не было.
Первый снег
Ноябрь 1952 года
Что-то не так. Что-то происходит в моей голове. Вчера ночью умер отец, но мать позвонила только вечером, когда я вернулся домой. Помню, как переступил порог квартиры и почувствовал запах свежеприготовленного ужина. Моя жена Лиза стояла у обеденного стола в своем любимом белом фартуке и расставляла тарелки. Она всегда приходила домой раньше меня, чтобы успеть приготовить на ужин что-нибудь вкусное по одному из своих бесчисленных рецептов. Услышав звук закрывшейся двери, она испуганно обернулась, но уже в следующую секунду ласково улыбнулась. Я только и успел, что улыбнуться в ответ, как висящий на стене телефон настырно зазвонил.
– Наконец-то ты дома, – тихо произнесла Лиза. – Я уже начала думать, что ты остался жить на работе.
– Нет, конечно. Всё эти проклятые дежурства, – стягивая с ноги ботинок, ответил я. – Они кого угодно сведут в могилу.
Телефон продолжал надрываться. В то мгновение я еще не понимал, что это не обычный звонок, а событие, которое изменит всю мою жизнь. Плюнув на второй ботинок, я сделал два шага вперед, чтобы дотянуться до телефонной трубки.
– Алло. Добрый вечер, – сказал я, прижав трубку к уху.
Но в ответ была лишь тишина, сквозь которую прорывались еле слышные всхлипы. Сердце в ужасе замерло в моей груди, и я ощутил пустоту. Можно ли назвать это интуицией или предчувствием? Не знаю, но так оно и было.
– Прости, – наконец услышал я голос своей матери. – Я так надеялась, что смогу быть сильной. Но услышав тебя…
– Что случилось? – Голос оборвался на втором слове и стал в несколько раз выше.
– Твой отец умер, – словно собрав всю волю в кулак, резко выпалила она.
– Господи… – одними губами сказал я.
Мир вокруг завертелся, и стало очень душно. Если бы не подхватившая меня вовремя Лиза, я непременно бы рухнул на пол. Не знаю, как она умудрилась так быстро преодолеть это расстояние, но я ей очень благодарен.
Когда я все-таки смог взять себя в руки, то проговорил с матерью еще порядка десяти–пятнадцати минут. Наш разговор то и дело прерывался на ее слезы и мои попытки совладать с голосом. В конечном итоге я узнал все, что хотел.
Мой отец умер во сне. Как врач, я прекрасно понимаю, что он не почувствовал никакой боли, а просто ушел. Тихо и спокойно.
На душе холод и смрад. С другой стороны, что я мог почувствовать кроме этого? Каждое мгновение я не перестаю винить себя в том, что не был рядом с ним, хотя, если как следует подумать, моей вины здесь нет.
Весь вечер Лиза поддерживала меня, убеждала, что боль пройдет и тогда обязательно станет легче, но почему-то у меня сохранялось стойкое ощущение, что это совсем не так. Оно и сейчас не покидает меня, а все началось с голоса матери в телефонной трубке.
Лиза… Как же я люблю ее. Я лежу в кровати, а она тихонько спит у меня на плече: такая добрая, красивая и родная. В голове крутятся фрагменты давно минувших дней. Я невольно вспоминаю все, что навеки связало нас: как мы познакомились, сыграли свадьбу, как переехали в собственную квартиру и многое-многое другое. Я мог бы перечислять до бесконечности. А ведь если бы не отец, мы бы с ней не были вместе. Я бы не знал, как ее зовут, да и она бы не знала моего имени, а со временем мы забыли бы о существовании друг друга.
В памяти жив тот день, когда мы познакомились. Грозный шумный поезд, испуская клубы дыма из закопченной трубы, прибыл на станцию, чтобы высадить меня и еще нескольких пассажиров. Спустившись по ступенькам, я почувствовал под ногами платформу знакомого города, где мне посчастливилось провести свое детство. Охваченный воспоминаниями прошлого, я решил добраться до родительского дома пешком, чтобы повидать места, с которыми меня что-либо связывало. Помню, что погода стояла превосходная – июнь расцвел в полную силу и наполнил воздух запахами цветов. Возможно, это звучит излишне романтично, но в действительности все так и было. Я приехал в город, чтобы повидать родителей, по которым порядком соскучился.
Я шел по городу и улыбался как последний дурак, махал людям, успел попинать мяч с местной детворой и купить для матери букет цветов. Дорога сама привела к дому, и я оказался на стареньком, потертом временем крыльце. Опустив взгляд, я увидел на одной из досок свое имя, вырезанное ножом, что стащил из отцовских инструментов. Меня поразил тот факт, что крыльцо с тех пор уже неоднократно перекрашивалось, но кисть отца раз за разом обходила место моего, не побоюсь этого слова, шкодничества.
Пока я стоял, уставившись в пол, мать увидела меня через окно. В следующее мгновение дверь открылась, и я потонул в крепких объятиях женщины, которая навсегда останется для меня молодой и самой родной на свете.
Мы прошли в дом, где я отдал ей цветы, а сам направился в гостиную, откуда раздавался голос отца. Не имея ни малейшего представления, с кем он разговаривает, я подумал, что к нему зашел кто-то из его друзей, но, переступив порог комнаты, понял, как сильно ошибся. Прямо перед отцом стояла хрупкая девушка с длинными светлыми волосами и большими зелеными глазами. Она посмотрела на меня, и мы оба замерли. Пусть многие люди считают, что любовь с первого взгляда – это чушь и бредни поэтов и писателей, только со своей стороны хотел бы заметить: они не правы. В тот самый миг я влюбился в таинственную незнакомку, а она, как я узнал позже, влюбилась в меня.
Отец представил нас друг другу, а мы сами не смогли проронить ни слова. Чтобы прервать неловкое молчание, отец взял все в свои руки.
– Лиза, ты, кажется, говорила, что тебе нужно убегать к подруге? – спросил у нее отец.
– Да, – опомнилась девушка, – совсем позабыла. Простите меня. Я еще зайду к вам на этой неделе.
– Конечно, не переживай. Твой вопрос мы решим, и больше никаких проблем не будет.
– Спасибо, – сказала Лиза отцу и затем перевела взгляд на меня. – Была рада с вами познакомиться.
Что же ответил я? Ничего. Только кивнул. Она прошла мимо, а я продолжал смотреть прямо перед собой, не понимая, что же сейчас произошло. Отец, смеясь, похлопал меня по плечу и понимающе покачал головой.
Через несколько дней под вечер, когда звезды рассыпались по небосклону, я сидел на крыльце и всматривался в небо. Сзади подошел отец и аккуратно кашлянул в кулак, чтобы привлечь мое внимание.
– Не потревожу? – спросил он.
– Нет, конечно. Садись! – закинув голову назад, чтобы видеть его, ответил я.
До этого момента я никогда не замечал, что отец стареет. Взявшись за перила, он медленно присел рядом со мной. На его лице я успел заметить легкую тень боли, которую он тщательно скрывал ото всех.
– Знаешь, чего в жизни нельзя вернуть? – с ехидной улыбкой поинтересовался отец. – Только не вдавайся в глубину вопроса. Самое простое и очевидное.
– Прошлого?
– Не совсем. Мгновений. Крохотных песчинок нашей жизни, из которых и складывается сама жизнь. Одно упустил, и все другие изменились. Ты никогда не вернешь прекрасного мгновения, что потерял по собственной глупости.
– Прости, ты это к чему? – удивился я.
– Майкл, ты и сам знаешь. Чего ты боишься? Между прочим, я почти уверен, что ты ей тоже нравишься.
– А если не получится?
– Не получится что? Поужинать с красивой девушкой и проводить ее до дома?
– Нет. Что, если ничего из этого не выйдет и это просто ошибка?
– Ты опять глубоко копаешь. Цени мгновения. Любое из них может стать твоей судьбой, а если нет, то прими его с благодарностью и иди дальше своим путем.
Да, я помню выражение лица своего отца, когда он говорил это. Помню каждую морщинку на его лице. Помню прядь седых волос справа над ухом. И конечно, помню, что то самое мгновение, которое мне удалось поймать, действительно изменило жизнь в лучшую сторону.
На следующий день я пришел к дому Лизы с букетом цветов. Ноги у меня дрожали. Пожалуй, язык не повернется назвать человека, которым я был тогда, храбрым или решительным, только, к счастью, мне все же хватило смелости, одолженной у отца, чтобы подойти к двери и несколько раз постучать.
Прошло полгода, и мы с Лизой уверенно ответили «да» на коронный вопрос священника в церкви, тем самым ознаменовав для самих себя начало новой и неизведанной эпохи.
Если бы отец тогда ничего не сказал, я наверняка покинул бы родительский дом, так и не поговорив с Лизой. И долгие годы не мог бы простить себе этого. Вот что значит оказать поддержку в нужное время и в нужном месте. Многие люди любили моего отца именно за это – он словно знал, что нужно каждому конкретному человеку, мог найти свой особенный подход. Но теперь отца не стало…
Сон все-таки одолел меня, и я погрузился в черную пучину. Тишина. Такое ощущение, что больше не существует ничего, кроме нее. Я чувствую ее. Я слышу ее. Не знаю, как можно слышать тишину, но клянусь – я слышу ее. Постепенно из ниоткуда возникло множество голосов. Они кружили вокруг, подобно пчелиному рою. Гул то нарастал, то становился тише. Кем были хозяева этих голосов? Невозможно ответить. Если они и существовали, то были скрыты во тьме.
Я вздрогнул и проснулся, тяжело дыша. Черт побери! Если верить часам, я проспал всего лишь два часа. С улицы в комнату проникал слабый свет фонаря. Наша маленькая комната дремала в полумраке осеннего города, бережно укрытая толстыми кирпичными стенами. Створка окна поскрипывала от каждого дуновения ветра, и единственным звуком, который я слышал кроме этого скрипа, было монотонное тиканье настенных часов. Понимая, что больше не удастся уснуть, я решил немного пройтись, подышать воздухом и попытаться прогнать из головы ужасные образы, навеянные сном.
Стараясь изо всех сил не потревожить Лизу, я медленно поднялся с кровати и осторожно двинулся к стулу в углу комнаты, где аккуратно сложенными лежали брюки и рубашка.
Но, несмотря на все усилия, старые половые доски запели свою заунывную песню. Услышав мои шаги, Лиза проснулась. Она всегда спала очень чутко. Эта особенность сохранилась у нее с тех пор, как она была ребенком и жила с родителями. Ее отец постоянно пил. Каждый раз после работы на заводе вместо того, чтобы идти домой, он прятался от всех в небольшой пивной, расположенной в подвале театра, и напивался до такой степени, что попросту переставал себя контролировать. Владелец пивной, чьего имени сейчас уже никто и не вспомнит, выпроваживал рассвирепевшего мужчину на улицу, и тот направлялся домой, где выплескивал свой гнев на жену и ребенка. Он избивал их только для того, чтобы облегчить свои страдания из-за неудачно сложившейся жизни. Отец Лизы ненавидел все, что было у него: дом, семью, работу. Ему казалось, будто его кто-то обманул и украл настоящую жизнь, которую он заслуживал. С тех самых далеких довоенных дней чуткий сон Лизы стал ее особенностью, ведь именно благодаря ему она, заслышав шаги отца, могла спрятаться в шкафу, где он почему-то никогда ее не искал. И вот теперь она лежала в полумраке и смотрела на меня с удивлением, не понимая, куда я собираюсь посреди ночи.
– Спи. Я скоро вернусь, – произнес я шепотом. – Мне просто нужно немного подышать воздухом.
– Хочешь, я пойду с тобой? – Она прекрасно понимала, что творилось у меня в душе.
– Нет, не надо. Тебе рано вставать, к тому же я сейчас хочу немного побыть один.
– Я люблю тебя, – со всей своей нежностью сказала она.
– Я тоже тебя люблю. – Я подошел к Лизе и поцеловал ее в щеку.
Что-то изменилось. Не знаю. Не могу объяснить, но что-то определенно было не так. Я смотрел на мою Лизу и чувствовал, как что-то пожирает меня изнутри. Вокруг была только мертвая тишина. Такое ощущение, словно весь мир замер в это странное мгновение. «Ведь так было и во сне», – подумал я.
Не прошло и минуты, как Лиза вновь заснула. Я аккуратно провел рукой по ее волосам и подошел к двери. Бросил еще один взгляд на комнату, и в голове у меня пронеслась безумная мысль: «Я больше никогда не вернусь в этот мир». Откуда мог появиться подобный бред? Глупость какая-то. Стоило встряхнуть головой, и странные мысли тут же рассеялись. Закрыв дверь в квартиру, я очутился в коридоре, где было достаточно сыро и холодно. Само собой, кроме меня, здесь никого не было. Удивительно, как все вокруг нас меняется с приходом ночи. Днем здесь всегда светло, слышны голоса людей, а сейчас пустота, и только под самым потолком горела одинокая лампочка, увитая тонкими нитями паутины.
Я укутался в шарф и застегнул на все пуговицы кожаное пальто – заболеть сейчас было бы абсолютно неуместно. Преодолев несколько дверей, ведущих в соседские квартиры, я очутился напротив лестницы на первый этаж. Ноги сами понесли меня вниз по ступенькам. Мне очень хотелось курить. Я достал из кармана трубку, подаренную на день рождения, и попытался набить ее табаком. Но руки отказались слушаться – только сейчас я осознал, как сильно они дрожат. Табак выскальзывал из пальцев и падал на пол. Неожиданно в глазах потемнело. Дышать стало немыслимо трудно. Облокотившись на стену, я сполз вниз и сел на ступеньки, чтобы попытаться прийти в себя.
Большинство соседей давным-давно спали, и только старая маленькая Лилит, жившая прямо напротив лестницы на первом этаже, вновь проигрывала свою любимую пластинку на громоздком патефоне. Хорошо знакомая мелодия доносилась из-за двери, долетая до меня легким эхом. Каждую ночь Лилит включала ее и танцевала до самого рассвета, считая, что в эти мгновения ее усопший муж возвращается к ней из мира мертвых. Если бы она не встретила этого бедного моряка много лет назад, то, как и хотели ее родители, вышла бы замуж за богатого владельца обувной фабрики. Сейчас она могла бы жить в большом доме, окруженная счастьем, деньгами, детьми и внуками, но судьба сложилась иначе. Мимолетные желания, детские мечты и в конце концов любовь сделали свое дело. Она стала несчастным живым существом, чье сердце продолжало биться только благодаря воспоминаниям. И самое забавное состоит в том, что, если бы у нее была возможность начать все сначала и прожить жизнь по другому сценарию, Лилит непременно бы отказалась. Ее историю знали все жители нашего маленького дома, каждый относился к ней с пониманием, и потому музыка, струившаяся из патефона посреди ночи, не вызывала никакой злости в отношении Лилит.
Стоило мне подумать, что я начинаю приходить в себя, как в голове резко загудело. Сердце, разогнавшееся до бешеной скорости, пыталось разорвать плоть и выпрыгнуть наружу. Я обхватил голову руками и прижался лбом к холодной стене. Гул не проходил, а только усиливался с каждой секундой, перерастая в боль. Даже учитывая возможную реакцию на новость о смерти отца, я не мог найти ни единого объяснения происходившему с моим телом. Депрессия, которая, кроме того, была мне не свойственна, не могла проявляться подобным образом. Это было что-то другое.
Входная дверь отворилась, и кто-то зашел в подъезд. Я попытался поднять глаза, чтобы увидеть неожиданного гостя, но адская боль в голове не позволила мне этого сделать. Я хотел попросить о помощи – слова не желали вылетать из моего рта. Незнакомец прошел мимо, не обратив внимания на страдающего человека, и направился наверх. Неожиданно боль немного отступила. С большим трудом, продолжая облокачиваться на стену, я встал на ноги и направился к выходу. Открыв дверь, я почувствовал холодный осенний воздух, ударивший в лицо. Но и это не помогло. Я сделал несколько шагов вперед и из-за подкосившихся ног рухнул на колени. Боль вернулась и принесла с собой чувство жжения по всему телу. Картинка перед глазами поплыла, и в конце концов я перестал что-либо видеть.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я очнулся. Я очутился в темноте в ледяной ванне. В маленькое помещение через открытую дверь проникал свет из комнаты. Я был в своей квартире, сомневаться в этом не приходилось. Тело все еще не слушалось приказов мозга, но я все-таки сумел вылезти из ванны и встал напротив зеркала. Но своего отражения я не увидел. Зеркало было чем-то измазано. Я провел по нему пальцами и посмотрел на них. Кровь.
Шатаясь, вышел из ванной. Представшая картина повергла меня в шок. Я увидел Лизу, лежащую на полу. Ее глаза были широко открыты, но она не дышала, а от тела к кровати вел кровавый след. Возле окна, глядя на улицу, стоял Незнакомец в шляпе, перчатках и длинном плаще.
Вновь оказавшись на улице, я глубоко вдохнул осенний воздух, впуская его в свои легкие, и почувствовал облегчение. Все было кончено. Теперь началась совсем другая история моей жизни. Я поднял голову к небу, затянутому тяжелыми тучами. Совсем скоро, с минуты на минуту он будет здесь.
На землю выпал первый снег.