Что мы знаем друг о друге

Издано с разрешения автора и агентов

Hardman and Swainson при содействии The Van Lear Agency LLC

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© James Gould-Bourn, 2020

This edition is published by arrangement with Hardman and Swainson and The Van Lear Agency LLC.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2021

⁂

Глава 1

Дэнни Малули было четыре года, когда он на собственном горьком опыте узнал, что мыло с ароматом лимона на вкус совсем не как лимон, а очень даже как мыло. В двенадцать лет Дэнни, спасая кошку, которую, возможно, и не нужно было спасать, на собственном горьком опыте узнал: нельзя упасть с сикомора красиво и безболезненно. В семнадцать он все на том же горьком опыте узнал: для того чтобы стать отцом, достаточно трехлитровой бутылки дешевого сидра, девушки, не отказавшейся с ним выпить, неуклюжей возни в парке Хакни-Даунс и банального пренебрежения к законам природы. А в двадцать восемь – на горьком, горьком опыте – он узнал: для того чтобы погасить звезды, остановить стрелки часов и заставить землю, содрогнувшись, прекратить свое вращение, достаточно одной незаметной полосы льда на проселочной дороге.

Его разбудил скрежет тормозов, а может, вопль – Дэнни и сам толком не знал. Он сел в кровати и окинул взглядом комнату, пытаясь понять, откуда донесся звук. Потом проснулся разум и объяснил, что это был всего лишь кошмар. Дэнни откинулся на влажную от пота подушку и посмотрел на часы на прикроватном столике: 6:59. Он выключил будильник прежде, чем поменяются цифры, ярко светившиеся в предутреннем сумраке, и нежно погладил пустующую соседнюю подушку. Затем отбросил в сторону тяжелое одеяло, выполз из постели и, даже не посмотрев на свое отражение в зеркале на дверце гардероба, натянул вчерашнюю одежду.

Дверь в спальню Уилла была распахнута; направляясь на кухню, Дэнни закрыл ее. Он поставил чайник, закинул сухой, но еще не заплесневевший хлеб в тостер и включил радио – скорее по привычке, нежели из интереса к происходящему в мире. Под бормотание диктора он разглядывал открыточный вид за окном («открыточный» вовсе не из-за красоты, а из-за размеров рамы). Голубое, как линия «Виктория» на карте лондонского метро, небо и яркое солнце не делали пейзаж веселее. Дэнни не раз приходило в голову, что на свету его дом, пожалуй, выглядел хуже всего: больше можно было разглядеть. Плохое освещение может придать шарм фотографиям в Tinder, а захудалый ресторанчик превратить в милое старомодное заведение – так и свинцовое небо могло хоть немного затушевать угрюмый вид жилища. Глядя на бетонную стену жилого здания напротив, к счастью, закрывавшую другие, еще более бетонные строения, Дэнни в очередной раз пообещал себе переехать – точно так же, как обещал вчера и пообещает завтра.

Он позавтракал за обеденным столом, уставившись на стену. Дэнни так часто смотрел на нее последние четырнадцать месяцев, что под тяжестью его взгляда уже стали сворачиваться обои, но он этого не замечал. Как и темное пятно на ковре в коридоре, где каждый день сбрасывал рабочие ботинки, даже не стряхнув с них грязь; или въевшуюся пелену на окнах, способную дать первое представление о том, чего ждать от катаракты; или труп филодендрона в горшке на подоконнике – некогда здоровое растение теперь напоминало скорее кучу облученных радиацией картофельных очисток. Дэнни и почту не замечал бы, если бы ее не приносили прямо во время завтрака: он всякий раз вздрагивал от стука крышки почтового ящика, после которого на коврик падали письма.

В коридоре лежали два белых конверта. В первом содержалось пассивно-агрессивное напоминание, что он уже два месяца не платит за воду. Во втором – просроченные счета за электричество и последнее предупреждение о необходимости погасить их, частично написанное красным; особенно выделялись слова «суд», «пристав», «взыскание» и почему-то «спасибо», больше похожее на угрозу, чем на выражение благодарности.

Дэнни нахмурился, почесывая обкусанными ногтями четырехдневную щетину. Он взглянул на висевшую на стене белую доску, к которой двумя сувенирными магнитами из Австралии крепилась толстая пачка счетов. Сверху крупными черными буквами было нацарапано «не оплачено». Рядом висели два листка – «оплаченная» часть. Дэнни добавил новые письма к большей пачке, но магниты не выдержали, и счета рассыпались по полу. Вздохнув, Дэнни собрал их. Затем взял еще один магнит в форме Сиднейского оперного театра, снова прикрепил счета к доске и рядом подписал: «Купить еще магнитов!»

– Уилл! – крикнул он с порога кухни. – Ты встал?

Мальчик услышал отца, но ничего не ответил: он рассматривал синяк у себя на руке. Казалось, между худым плечом и тем, что следовало бы назвать бицепсом, разыгрался шторм: по молочно-белой коже расползлось иссиня-черное облако. Не подозревая, насколько чувствительно пораженное место, Уилл потрогал синяк – и от легкого прикосновения все предплечье пронзила тупая ноющая боль.

– Спускайся, пора завтракать! – Голос Дэнни уже звучал устало.

Уилл взял висевшую на двери мятую школьную рубашку и поморщился, осторожно натягивая рукав.

– Доброе утро, соня, – улыбнулся Дэнни, когда сын, шаркая, проследовал через кухню и плюхнулся за стол в гостиной. Через несколько минут к нему присоединился Дэнни с кружкой в одной руке и тарелкой тостов в другой. Поставив все это перед Уиллом, он сел напротив.

Мальчик смотрел на тарелку сквозь песочного цвета челку, скрывавшую двухдюймовый шрам на лбу. Из-за тостов с арахисовым маслом на него глядел Томас, а его друг, красный паровозик Джеймс^[1], улыбался (хотя, скорее, скалился) с кружки.

– Ешь скорее, а то опоздаешь. – Дэнни сделал глоток холодного чая и поморщился.

Уилл развернул кружку так, чтобы не видеть паровозик. Откусив кусочек тоста, он положил его Томасу на лицо.

– Помнишь, что сегодня у мамы день рождения? – спросил Дэнни.

Сын перестал жевать и уставился на свою тарелку. Повисшую между ними тишину нарушало лишь бормотание радио.

– Уилл?

Мальчик коротко кивнул, не поднимая головы.

Раздался звонок, и Дэнни направился к двери. Через глазок он увидел в открытом коридоре Мохаммеда, круглощекого мальчика в очках с толстыми линзами и слуховыми аппаратами в обоих ушах. Из-за его плеча выглядывал Лондон.

– Здравствуйте, мистер Малули, – выпалил Мо, как только открылась дверь. – А вы знали, что пузыри газа, которые выпускает синий кит, когда пукает, настолько огромны, что в них может поместиться целая лошадь?

– Нет, Мо. Честно говоря, не знал.

– Видел вчера на канале Animal Planet, – пояснил Мо: он смотрел документальные фильмы о дикой природе с таким же упоением, с каким большинство одиннадцатилетних – ролики с калечащимися людьми на YouTube.

– Звучит немного жестоко, – заметил Дэнни. – Как они вообще засунули туда лошадь?

– Не знаю, – пожал плечами Мо, – в программе этого не показывали.

– Ясно. – Дэнни нахмурился, прикидывая, как провернуть такой эксперимент.

– Уилл уже готов?

– Дай ему пару минут, он как раз ест…

Не дав Дэнни договорить, Уилл протиснулся мимо него в коридор.

– До свидания, мистер Малули, – обернулся Мо; Уилл уже тащил его к лестнице.

– Пока, Мо. Увидимся после школы, Уилл?

Ничего не ответив, Уилл исчез за углом.

Вернувшись в гостиную, Дэнни собрал со стола чашки и тарелки, вылил нетронутый Уиллом чай в раковину и выбросил тост в мусорку. Как и почти каждый день после аварии.

Глава 2

Дэнни в желтой каске и хлопающем на ветру светоотражающем жилете шагал через стройплощадку к Альфу, бригадиру, одетому точно так же, только с планшетом для бумаг в руках. Плотный и уже изрядно полысевший, Альф обладал внешностью боксера, вечно забывавшего о защите. Заметив Дэнни, он бросил взгляд на стоявшего неподалеку мужчину, которого из-за бледности, худобы и черного костюма можно было бы принять за саму смерть, если бы не каска. Мужчина постучал пальцем по своим наручным часам и указал на Дэнни. Бригадир вздохнул.

– Доброе утро, Альф! – поздоровался Дэнни, пытаясь перекричать шум медленно вращающихся над головой подъемных кранов, груженных поддонами, и экскаваторов, сгребающих землю своими дрожащими руками.

– Ты опоздал, Дэн.

Нахмурившись, Дэнни достал телефон.

– По моим часам – нет. – Он показал экран Альфу.

– По его, – Альф, даже не взглянув на телефон, кивнул в сторону мужчины в костюме.

– И кто это? – поинтересовался Дэнни.

– Виктор Орлов. Новый начальник проекта.

– Орлов?

– Казак, – уточнил Альф. – Нрав у него крутой. За утро уже двоих уволил. На всех наезжает.

Дэнни уставился на нового босса. Тот ответил холодным взглядом.

– В любом случае давай за дело, – велел Альф. – Ты сегодня на цементе с Иваном. И еще, Дэнни…

– Да, Альф?

– Больше не опаздывай.

Дэнни взял лопату и направился к Ивану – огромному как гора мускулистому украинцу, плохо говорившему по-английски, но при этом способному перекопать больше экскаватора марки JCB и строить быстрее чемпиона по Minecraft. Дэнни подозревал, что Иван на своем веку успел убить как минимум одного человека – и, скорее всего, голыми руками. На эту мысль наталкивала огромная коллекция тюремных наколок, украшавшая бугры его мускулов: криво набитые слова, уродливые рожи, партия в крестики-нолики возле левого локтя и разные другие каракули, о которых Дэнни боялся даже спрашивать.

Они сдружились несколько лет назад, когда Дэнни спас Ивану жизнь. Во всяком случае, так это помнил сам Дэнни и остальные на стройке, но Иван, к тому времени отработавший всего две недели, с этой версией не соглашался. В тот день сильный ветер расшатал часть строительных лесов, и стальная труба упала бы прямо Ивану на голову, если бы находившийся неподалеку Дэнни не оттолкнул великана (чуть не вывихнув себе плечо). Но пока Дэнни почивал на лаврах, украинец, утверждавший, что как-то раз попал под танк и выжил, упрямо повторял: удар тридцатикилограммовой трубой по голове его не убил бы – да он бы даже больничный не взял; и вообще все просто драматизируют, «как в мыльной опере». Вся эта история стала для Ивана и Дэнни чем-то вроде дежурной шутки, но, кажется, смешной ее считал только последний.

– Данило. – Иван плюхнул в тачку очередную порцию цемента.

– Привет, Иван. Что это за тип в костюме? – Дэнни указал пальцем через плечо.

– Значит, ты познакомился с Виктором, – заметил Иван.

– Альф говорит, утром он уже двоих выгнал.

– Его прислать из Москвы. Там говорят, что мы слишком медленно работать.

– И что, мы станем работать быстрее, если нас уволить? – ухмыльнулся Дэнни.

Иван пожал плечами.

– У нас на Украине есть слово для таких, как Виктор.

– Да ну? – фыркнул Дэнни. – И какое?

– Придурок.

Дэнни расхохотался.

– Как твой отпуск? – спросил он, вонзая лопату во влажный цемент.

– Отпуск? – удивился Иван. – Какой отпуск? Ивана и я ездить в Одессу. Провести неделю с ее семьей. Ее мать меня ненавидит. И отец. И сестра. Даже собака.

– Заметно. – Дэнни указал на следы зубов у Ивана на руке.

– Что? – Иван проследил за движением его пальца. – А, нет. Это ее бабушка.

– Ясно.

Иван вытащил из кармана бумажный сверток и смущенно протянул его Дэнни.

– Держи.

Дэнни знал, что это, – даже не нужно было разворачивать. Через неделю после того случая с лесами Иван неожиданно пригласил всю семью Малули на ужин. С тех пор как Дэнни спас украинца (или не спас, смотря чью сторону принять) от шестифутовой трубы, эти двое едва ли обменялись на стройке парой слов. Если не считать того дня, они вообще почти не общались. Иван никак не объяснил свое приглашение, и Дэнни счел это завуалированным способом сказать спасибо. Тот вечер оказался лишь первым из многих, которые они провели все вместе за обеденным столом: ели, смеялись и налегали на горилку (Лиз, жена Дэнни, пила больше всех, а потом страдала от похмелья), пока Уилл и Юрий – сын Ивана и Иваны – играли в приставку, стесняясь излишней веселости родителей. Лиз очаровала собранная Иваной коллекция расписных деревянных яиц, стоявшая на подоконнике. С тех пор из каждой поездки на Украину Иван привозил Лиз деревянное яйцо – и не перестал этого делать даже после трагедии.

– Спасибо. – Дэнни повертел пеструю игрушку в руке. Он знал, как неловко чувствовал себя Иван в такие моменты. Наверное, он уже сто раз задавался вопросом, продолжать ли эту традицию, но не прервал ее – и Дэнни был ему за это благодарен.

– Как Уилл? – Иван явно старался поскорее сменить тему.

– Хорошо. – Дэнни положил яйцо в карман жилета. – Скорее всего. Я не знаю.

– Так и не заговорил?

– Нет. Ни словечка не сказал. Даже во сне.

Работник прикатил пустую тележку и забрал полную.

– Знаешь, – заметил Иван, – может, он и говорит.

– Со мной – нет.

– Нет, я иметь в виду, молчание тоже бывает громким, понимаешь?

– Нет, не совсем, – покачал головой Дэнни.

– Слушай. – Иван воткнул лопату в цемент и оперся на черенок. – Когда Ивана зла на меня, она кричать и называть меня ослом. Но иногда, когда она очень зла, она молчать много дней. Она вести себя тихо, как мышь, но я знаю: так она пытаться сказать мне что-то, понимаешь?

– Например? – уточнил Дэнни.

Иван пожал плечами.

– Например, что хочет засунуть мою голову в печь.

– Думаешь, Уилл именно это имеет в виду?

– Нет, но, может, он говорить, а ты его просто не слышишь.

– Ну пусть откроет рот и скажет, – вздохнул Дэнни. – Прошло уже больше года. Что бы он ни старался донести своим молчанием, вряд ли это хуже гробовой тишины.

Глава 3

Девчонки притворялись, будто не смотрят на мальчишек, болтая с подругами или играя в телефоны, а мальчишки делали вид, что не наблюдают за девчонками, хотя втайне надеялись их впечатлить, чеканя мяч или снимая на видео, как ни с того ни с сего начинают колотить ничего не подозревающих одноклассников. Все друг за другом следили, только исподволь. Это напоминало большую игру в гляделки: моргай сколько хочешь, но, если кто-нибудь заметит, как ты на него пялишься, – сморщишься, как посыпанный солью слизняк. Лишь у одного человека хватало самоуверенности, чтобы выдержать каждый взгляд на школьном дворе; в тот день, как и почти всегда, Марк не спускал глаз с Уилла.

– Серьезно, это было безумие! – тараторил Мо, пока они с Уиллом пробирались сквозь толпу, направляясь к школе. – Львов восемь, если не больше – на самом деле львиц, львы-то не охотятся, – поедали этого быка, или бизона, еще живого, а он… ну, просто стоял и щипал траву, пока они его кусали, и…

Уилл ткнул Мо локтем под ребра.

– За что? – протянул тот, потирая бок.

Уилл кивнул в сторону трех неопрятных мальчишек, шагавших им навстречу. Они были старше и выше Уилла и Мо, чем страшно гордились. В своих незаправленных рубашках и болтающихся галстуках они походили на троицу заработавшихся детективов. Хотя если Марк с прихвостнями и имели какое-то отношение к преступности, то уж точно не боролись с ней. Марк был на несколько дюймов ниже остальных членов банды, но его слава главного задиры старшей школы «Ричмонд» компенсировала недостаток роста, ума и красоты, как и отсутствие передних зубов. Чтобы впасть к нему в немилость (впрочем, милостей за ним и не водилось), даже делать ничего не требовалось. Сам факт твоего существования делал тебя участником лотереи боли Маркуса Робсона, и почему-то – Уилл никак не мог взять в толк почему – его имя выпадало как минимум в два раза чаще, чем остальные.

– Идем, – поторопил его Мо. Они ускорили шаг в надежде поскорее добраться до класса. Старшие мальчишки тоже поднажали, преследуя их в толпе, как три акулы, учуявшие в воде кровь.

– Парни, гляньте, кто у нас тут! – Марк перегородил Уиллу и Мо главный вход. – Тупой и еще тупее. Или как – «глухой и еще тупее»?

– Я же говорил, я не глухой! – возразил Мо. – У меня…

– Что? – Марк приставил к уху ладонь. – Не расслышал.

– Я сказал, я не глухой, у меня просто…

– Что?

– Говорю, я не…

– Не слышу, Мо, погромче! – не унимался Марк.

Тут Мо наконец уловил иронию и вздохнул.

– Идиот, – пробормотал он, поправляя слуховой аппарат.

– Что ты сказал?! – выпалил Марк.

– Ты же меня не слышишь, – съязвил Мо.

– Следи за языком, – рявкнул Марк и дернул Мо за галстук так сильно, что узел затянулся в крохотный шарик. – Бери пример со своего парня.

Мо пытался ослабить галстук, а Марк тем временем повернулся к Уиллу.

– На что уставился?

Уилл пожал плечами и опустил глаза.

– В чем дело? – фыркнул Марк. – Нравлюсь?

Мальчик покачал головой.

– Хочешь сказать, я урод?

Уилл снова покачал головой.

– Значит, все-таки нравлюсь? – настаивал Марк.

– Оставь его в покое, – после попытки удушения голос Мо звучал хрипло.

– Заткнись, Моби Бзик, – огрызнулся Марк.

– Моби Бзик, – повторил Тони, самый высокий из троих. – Прикольно.

– Не понял, – подал голос Гэвин, настолько прыщавый, что, казалось, гноя у него в голове было больше, чем мозгов.

– «Моби Дик», – пояснил Тони. – Ну знаешь, книжка такая. Там еще кит и одноногий Араб.

– Араб? – переспросил Гэвин. – Как Мо?

– Ахав, – поправил его Мо. – Капитан Ахав. И я не араб, я пенджабец.

– Пофиг, – бросил Гэвин.

– Teri maa ka lora, – выругался Мо.

– Как твоя рука? – поинтересовался Марк у Уилла.

Тот пожал плечами со всей напускной бравадой, на какую был способен. Но, учитывая обстоятельства, получилось не очень.

– Не против, если я тебя еще немного разукрашу?

Марк картинно замахнулся, и Уилл инстинктивно поднял руку, прикрывая плечо.

– Так и думал, – усмехнулся Марк. Прозвенел звонок, и троица потянулась к дверям. – Увидимся за обедом, неудачники.

Мо потер шею и снова негромко выругался на панджаби. Уилл кивнул, не сомневаясь, что Мо сказал нечто плохое.

Они зашли в здание вместе с другими учениками и направились к классу. Усевшись за соседнюю парту, Мо подтолкнул приятеля, указывая на стоящего у доски мужчину с равнодушным выражением лица, жидкими волосами и жесткой, как проволочная мочалка, бородой. Судя по виду, одевался он впотьмах.

– Интересно, от кого он убегал? – шепнул Мо.

Уилл пожал плечами.

– Итак, успокаиваемся. – В усталом голосе мужчины звучали интонации человека, которого всю жизнь игнорируют. – Вам, наверное, интересно, кто я такой и что здесь делаю. Честно говоря, иногда я и сам задаю себе эти вопросы – как задаст каждый из вас однажды, когда поймет, что жизнь – всего лишь череда разочарований. Но для справки: меня зовут мистер Коулман, я буду заменять вашего учителя.

Он написал свою фамилию на доске и подчеркнул.

– Не мистер Каллман. Не мистер Коллман. Не мистер Клевый, хотя так, пожалуй, можете звать меня, если захотите. Во всех остальных случаях – мистер Коулман. Ясно?

В ответ раздалось бормотание.

– Допустим, это «да». И предупреждаю: считать меня легкой мишенью будет серьезной ошибкой. Хоть здесь я и новенький, но слышал и видел практически все, что может случиться в классной комнате. Не знаю, чем вы так напугали сбежавшего от вас мистера Хейла, но со мной этот номер не пройдет. Понятно?

Мистер Коулман обвел глазами класс, и там, куда падал его взгляд, с лиц сходили улыбки.

– Чудесно. Пожалуй, начнем с переклички. Это очень просто. Я называю имя, а вы отвечаете «здесь».

Учитель открыл классный журнал и быстро пролистал.

– Аткинс? – начал он, держа ручку над страницей.

– Здесь, – ответила сидевшая перед Уиллом девочка с брекетами.

– Хорошо, Сандра. Вы явно уже так делали. – Мистер Коулман поставил галочку напротив ее имени. – Картрайт?

– Туточки, – брякнул мальчик в сбившемся набок галстуке, сидевший на последней парте.

– …В отличие от Картрайта, – протянул мистер Коулман. Все, кроме Картрайта, засмеялись. – Джиндал?

– Здесь, – ответил Джиндал.

– Учись, Картрайт, – заметил мистер Коулман.

– Здесь, – под всеобщий хохот воскликнул Картрайт.

– Нет, Картрайт, уже… Ладно. Кабига?

– Здесь.

– Малули?

Молчание.

– Малули?

Тишину в классе нарушали редкие смешки. Мистер Коулман снова осмотрелся: все парты были заняты. Уилл поднял руку.

– Да? – нахмурился учитель.

– Это он Малули, сэр, – подал голос Мо.

– Да ну? – Мистер Коулман повернулся к Уиллу. – Тогда почему ты не сказал «здесь»?

– Он не говорит, сэр, – ответил за него Мо.

– Не… говорит?

– Нет, сэр.

– А ты, стало быть, кто?.. Его представитель?

– Скорее пресс-секретарь, – сказал Мо. По классу прокатилась волна смеха.

– Ясно. – Мистер Коулман нарисовал в журнале галочку напротив фамилии Уилла. – Беру свои слова назад. Вот теперь я видел все.

⁂

Половину обеденного перерыва Уилл просидел в подсобке. Он частенько оказывался там, но вовсе не потому, что любил подолгу сидеть в темноте или вдыхать аромат бытовой химии: Марк и его банда снова подкараулили его по пути в столовую и заперли. Это повторялось с тех пор, как они, замышляя очередную гадость, узнали, что ручка с внутренней стороны двери держится на честном слове и ее легко вынуть. Так у них появилась камера, вызволить из которой несчастных жертв можно было, лишь открыв дверь снаружи. Уиллу выпала сомнительная честь стать первым узником. Он же отсидел самый долгий срок: однажды его заперли на целых два урока, но, поскольку это были математика и физика, он не особо рвался на свободу.

Откровенно говоря, ему даже нравились тишина и уединение этого чулана. Уилл перестал сопротивляться, когда его тут запирали (и подпортил хулиганам веселье, но не настолько, чтобы те отступились). Тут над ним никто не смеялся, не унижал и не оскорблял. Никто не говорил, что он просто ищет внимания (это особенно злило Уилла: как раз внимания он изо всех сил старался избегать), и не бил – ведь били обычно те же, кто запирал дверь с другой стороны. А еще никто не притворялся, будто понимает его чувства. Никто не сравнивал его ситуацию со своей: конечно, ведь как-то раз из-за ангины он на целую неделю потерял голос. Здесь, в подсобке, Уилла просто оставляли в покое. Одна беда: мучил голод. Именно поэтому, получив от Мо СМС с вопросом «Ты где?», Уилл уже начал было писать ответ, когда услышал в коридоре голос миссис Торп.

– О, привет, Дейв.

Сью Торп, директор школы, отличалась от других своих коллег – поборников строгой дисциплины, которые редко стригли волосы в носу, но часто теряли терпение и не могли даже взглянуть на линейку без желания кого-нибудь ею хлестнуть, причем неважно, ученика или нет. У миссис Торп был легкий характер и веселый нрав. В целом ученики ее любили, хоть порой она с трудом подавляла настойчивое желание запустить в них чем-то из канцелярских принадлежностей.

– Сью! Рад тебя видеть.

Уилл не сразу, но узнал голос мистера Коулмана.

– Как прошло утро? – спросила директор.

Мистер Коулман вздохнул.

– У тебя бывало такое: ведешь урок, смотришь на учеников – а они внимательно слушают и прямо на глазах становятся умнее? И ты стоишь и думаешь: «Вот почему я стала учителем. Вот мое призвание»?

Миссис Торп помедлила с ответом.

– Вообще-то нет.

– Вот именно, – отозвался мистер Коулман. Уилл улыбнулся.

– Стало быть, все как обычно?

– Все как обычно, – повторил учитель. – Хотя нет. Вру.

– Что такое? Расскажи.

– Знаешь мальчика по фамилии Малули?

– Уилла? – уточнила директор.

– Да. Молчуна.

– Славный мальчик. Хороший ученик. А почему ты спрашиваешь?

– Он правда не может говорить? Или это просто часть обряда посвящения для новых учителей?

– Говорить он может. Просто… не хочет. Это так называемая избирательная немота, – пояснила миссис Торп.

– Ух ты! Вот бы и мои дети иногда избирательно молчали.

– С языка снял.

– Он всегда был таким? – спросил мистер Коулман.

Уилл сжался: он точно знал, что скажет дальше миссис Торп.

– Его мама погибла около года назад. Автокатастрофа. Машину развернуло на льду, и она врезалась в дерево. Бедняжка Уилл был внутри. С тех пор он не разговаривает.

Мистер Коулман что-то пробормотал – Уилл не расслышал, что именно, но, должно быть, какое-то ругательство. Во всяком случае, миссис Торп согласилась.

– Имей в виду: старшие ребята над ним иногда издеваются. Я вызывала их к себе, но ты сам знаешь, какими бывают подростки.

– К сожалению, да.

Они зашагали дальше по коридору, и скоро их голоса стихли.

Уилл посидел в подсобке еще несколько минут. Аппетит у него пропал, но теперь мальчику казалось, будто темнота вокруг стала сгущаться, и он написал Мо, чтобы тот пришел вызволить его.