Разговор по душе
История мало вероятная, но вполне возможная
На одном берегу реки – реки Времени, милостивые государи и государыни, – стояла в величественной позе Добродетель, а по другому – нервно расхаживал Порок.
Добродетель, точно статуя из самого твёрдого мрамора, была холодна и солидна, а Порок – так низок и настолько пропитан ядом всяческой гнусности, что мухи, укусив его, тотчас же умирали, отравленные.
Добродетель стояла и погружалась в кисель самоуслаждения, а Порок ходил взад и вперёд по берегу и размышлял о лучших способах учинения поступков, кои бы поддержали его реноме.
И в общем всё обстояло благополучно.
Перед ними протекала река Времени, и в мутных волнах её барахтались и дрыгались объекты, на которые направлялись деятельность Порока и взоры Добродетели. На поверхности волн бесчинствовали поклонники Порока, под ними захлёбывались любители Добродетели, а между ними иногда мелькали объекты, ещё не успевшие приобрести себе каких-либо взглядов и убеждений и только широко таращившие глаза и разевавшие рты, оглушённые шумом и полные желания скорее к чему-нибудь приспособиться.
Порок действовал, а Добродетель созерцала и, вслух сочувствуя погибавшим в когтях Порока, втихомолку искренно и безжалостно презирала их:
«Ах, как они пошлы! Фу, как они слабы!.. Не могут противиться Пороку! Пороку, – фи!»
И она незаметно делала презрительную гримасу.
А Порок расхаживал и распевал:
Жизнь – мгновение…
Ощущение —
Суть и смысл жизни всей.
Всего менее
Преступление
Порицать нужно в ней!
К чёрту проповедь любви!
Разве нам она понятна?..
Жизнь – минута – и живи
Тем, что просто и приятно!..
Только начал жить, ан глядь —
Уж Плутон вблизи затопал…
Торопись цветы срывать!..
Кашку слопал – чашку об пол!
Право, проще сей морали
Ничего нельзя сказать;
Чтоб другие не орали!
Без сомнения,
Поучения
Можно слушать, друзья,
Тем не менее,
Ощущение —
Суть и цель бытия!..
Он пел, и его слушали. Добродетель негодовала и разражалась сразу двумя тысячами стихотворений всех размеров и родов, в коих воспевалась близость её торжества и угрожалось Пороку окончательным поражением. Были стихи иронические, безграмотные, саркастические, этические, лирические, звучные, длинные, короткие… Но Порок хоть бы поперхнулся и мало того, что в свободное от непосредственных и специальных занятий время с удовольствием читал все эти стихи, но ещё сам критику на них писал, в коей сообразно с настроением изрыгал хулу или расползался в похвалах и неизменно замечал, что чистой эстетики побольше бы надо подпускать, тогда бы, дескать, сильнее вышло.
Видя, что стихи не берут, Добродетель пускала в дело прозу и в толстущих книжищах снова доказывала, как дважды два четыре, несокрушимо верно близость и необходимость своей победы над ним, гнусным Пороком.
А он – ничего, и книги читал; конечно, те, которые менее скучно были написаны, и, читая, очень одобрял.
– Ничего, – говорит, – написано веско и убедительно, кое-что можно и мне к сведению принять! – И принимал, чёрт его возьми! Книга-то вся – все восемь тысяч страниц – против него написана, а он – глядь! – из неё новый план действий извлёк и таким образом ещё пополнил инвентарь ухищрений, направляемых им на пагубу человеческих душ.