Фрунзенск-19

Часть 2. Прорыв

Кирилл

Лето во Фрунзенске всегда было скучным, этот урок он запомнил еще во времена своего бурного детства, в то время город был молчалив и безлюден. И больше всего отсутствие людей бросалось в глаза в дневные часы рабочего времени – когда всякий и каждый порядочный гражданин, не покладая рук, трудился на вверенном ему производственном участке, работая на благо страны и общества. Летом и без того немногочисленные и мало оживленные улицы города целиком и полностью принадлежали подросткам, получившим свободу от школьного равноправия и проводившим лето по собственному усмотрению.

Друзья и соседские мальчишки Кирилла с утра и до вечера проводили время в заброшенном карьере, обедая и ужиная зелеными яблоками, добытыми собственноручно с плодовых деревьев, произраставших поблизости. И сам карьер, и яблоневые деревья остались нетронутыми после сноса двухэтажных бараков, где некогда обитали люди, сумевшие выстроить Фрунзенский завод химической промышленности и атомную электростанцию, питавшую город.

Кирилл помнил, как будучи ребенком он поедал яблоки, растущие возле карьера, чувствуя, как с каждым куском сочной кислятины, он обретает знание и опыт, оставленные в наследство первыми поселенцами – настоящими коренными жителями современного Фрунзенска. Так, наверное, думал каждый мальчишка, жующий яблоки приносящие знания, но дети всегда остаются детьми, и при встрече с группой соседских подростков всегда происходило одно и тоже – кровавый и шумный яблочный бой.

Иногда бои были легкими, оканчивающимися уже после двух десятков огрызков и яблок, летящих в стороны враждующих группировок, но бывали и настоявшие грозовые баталии, когда после яблок и ругани в ход пускали мелкий щебень и камни. Последствия от таких сражений были всегда тяжелы и печальны, ибо основательная порка от уставших родителей была всяко хуже боевых ссадин и синяков, полученных во время сражения.

Но случались войны и похуже, когда многочисленные воинствующие группировки летних, одичавших мальчишек встречались между собой по несколько раз за неделю, тогда в ход пускались кулаки и подручные средства в виде палок и веток, подобранных здесь же. После таких, по-настоящему кровавых сражений, наступало временное и непродолжительное затишье, необходимое для восстановления уцелевших зубов и сломанных пальцев, без которых было сложно затевать подобные войны. Естественным следствием подобных конфликтов было то, что друзья и сверстники избегали ходить в карьер по одному и по двое, ибо велика была вероятность встретить в одиночку недавних противников.

Такие баталии продолжались с началом июня и длились чуть больше месяца, после чего войны и сражения сами собой утихали и забывались, над пустырем, покрытым яблоневыми деревьями и глубоким карьером, заросшим сорняком и акацией, снова нависала тишина и безмятежность. Ребят во дворах с каждым днем становилось все меньше. Футбольные команды, набиравшие от силы по три – четыре унылых мальчишки, вяло перекидывали мяч от одного до другого забора, пока, наконец, с гордым видом не уезжали последние пацаны и пыльные, неуютные уличные дворики окончательно затихали в ожидании августа.

Тогда и случалось такое явление, когда оставшиеся бесхозные пацаны, боясь и украдкой прокрадывались на территорию молчаливого пустыря в поисках яблок и развлечений. Пацанята залазили на деревья, с тоской и опаской косясь на ровесников, пришедших сюда из соседних враждебных дворов, так начиналась новая стадия лета, провожаемая глазами последних уцелевших подростков унылого и опустевшего Фрунзенска.

В одно из таких одинаковых июльских затиший Кирилл подружился с Максимом Черных – малолетним хулиганом, шпаной и соседским заводилой, прозванным в округе – Черный Макс. Ребята делились яблоками и домашними бутербродами, вместе убегали от бродячих собак, бывало, что и дрались вместе с хулиганами-старшеклассниками, защищая в бою соседскую спину. Кирилл знал, что до конца лета Черный Макс его друг и товарищ, но с приходом сентября к нему во двор лучше не приходить и первым, кто кинет в него камень, будет именно Черный Макс.

Теперь Максим Сергеевич бизнесмен, содержащий несколько продуктовых магазинов, как раз в этот момент самокат Кирилла поравнялся с одним из них. До открытия магазина было еще не менее часа, однако за стеклянной витриной уже кипела бурная жизнь. Несколько здоровых мужиков, одетых в пыльные фартуки поверх одинаково-синих вареных джинсов, носили ящики и таскали коробки, под неспешным руководством представительного мужчины, одетого в брюки и синий пиджак.

Засмотревшись на них, Кирилл едва не вылетел из своего самоката, наткнувшись колесом на пешеходный бордюр, – «интересно, этот стройный брюнет, в дорогом костюме, в детстве был Черным Максом или это кто-то еще?», – впрочем, в любом случае Кириллу с ним говорить было не о чем.

Машин на дорогах значительно поубавилось, но все равно проезжать следовало в основном тротуарами – для того, чтобы получить незабываемые впечатления от полета, за рулем вполне хватило бы и одного дурака. На проспекте Мира молодой человек остановился, в нерешительности крутя головой из стороны в сторону. Дорога направо уводила в обход тротуарами, но шоссе Карла Маркса напрямик упиралось в одноименный НИИ.

Посмотрев на часы Кирилл отметил, что до начала рабочего времени ему оставалось чуть более получаса и решил ехать напрямик по шоссе Карла Маркса, последний разговор с начальником смежного отдела – Левитацом более ему не хотелось повторять, кому захочется начинать понедельник с разговора на повышенных тонах?

Машины на дороге все-таки попадались, объезжая одинокий самокат по широкой дуге и обдавая Кирилла выхлопными газами. Несколько раз он видел, как вылетает гравий из-под колес обогнавших его машин. Услужливый разум Неклюева-младшего живо нарисовал в голове кровавую картину из детских воспоминаний, и молодой человек свернул на обочину. Тут пришлось сбавить скорость, зато камней, вылетавших из-под колес проезжающих автомобилей, можно было особенно не опасаться.

Малочисленная группа из нескольких мужчин, Кирилл насчитал их человек семь, или восемь, монотонно и тщательно собирала ветки, валявшиеся между шоссейной дорогой и начинающимся редколесьем. Будучи по природе своей человеком вдумчивым и осторожным, Неклюев остановился, рассматривая их с безопасного расстояния. Он не сразу понял кто эти люди, и лишь заметив ближе к лесу двух вооруженных солдат с автоматами, молодой человек догадался, что перед ним заключенные, сидящие во Фрунзенской исправительной колонии, выделенные в распоряжение города для уборки мусора.

Курящие солдаты обращали мало внимания на своих подопечных, если вообще обращали на них внимание. Не выспавшиеся, скучающие взгляды молодых, сонных гвардейцев смотрели куда угодно, только не в сторону проезжей части, где лениво и на совесть работали зэки. Впрочем, ни первые, ни вторые агрессивности не выказывали, все действия происходили монотонно и буднично, и Кирилл решил возобновить свое продвижение.

На него лениво покосился один из автоматчиков, но видя, что молодой человек на Самокате старательно объезжает работающих заключенных, дальнейшего интереса не проявил. Объезжая очередную мелкую вмятину, Кирилл не обратил внимания на толстую ветку, и только стукнувшись о нее передним колесом понял, что это препятствие было бы лучше объехать стороной.

Переднее колесо самоката, стукнувшись, поднялось в воздух, обтянутые резиной рукояти руля опасливо закачались, потеряв опору. Скорость была невысокая, но даже на такой скорости падения было не избежать. Вцепившись побелевшими пальцами в руль самоката, Кирилл, пытаясь в воздухе сохранить равновесие, примерялся с землей – куда удобнее падать, и в этот момент его левую руку схватили чья-то чужая, железная ладонь.

Падать не пришлось, все дальнейшее происходило как в цирке – как будто этот номер был уже много раз основательно отработан и отрепетирован. Самокат Кирилла, не потеряв своего невнимательного ездока, пролетел по воздуху лишний метр, после чего грациозно и плавно опустился на землю, продолжив движение. Кириллу вслед улыбалось участливое, открытое лицо, изучающее мир удивленными, живыми глазами.

Но неожиданная и досадливая неприятность случилась дальше, когда Неклюев проехал от места своего не случившегося падения уже более десяти метров – «Леший! Прорыв! Нападение! Где Любовь?» – пронеслись неожиданные и чужие мысли в голове у Кирилла, после чего они начисто испарились, – кто такая Любовь? – размышлял Неклюев, подъезжая к парадному входу исследовательского института.

Одинокий охранник кивнул на предъявленный документ, подтверждающий личность и право на вход, после чего равнодушно отвернулся, а молодой человек поспешил в сторону лифта. На четвертом этаже уже кипела бурная деятельность, когда Кирилл подходил к двери своей научно-исследовательской лаборатории, циферблат настенных часов показывал одну минуту девятого, – опоздал, – подумал Кирилл и в этот момент натолкнулся в дверях на выходившего Левитаца.

– Очень рад, Кирилл Григорьевич, что вы наконец-то, соизволили появиться… Есть в нашем мире незыблемые явления, которым не суждено хоть сколь-нибудь измениться, и одно из них – это вы!

– Извиняюсь, Альберт Исаакович, – приступил к объяснениям Кирилл, но начальник соседней лаборатории лишь досадливо отмахнулся, отказавшись от дальнейших нравоучений и выволочки.

Кирилл накинул рабочий халат и подошел к журналу научного руководителя, добросовестно расписываясь в отведенной графе.

– Получил нагоняй от Филина? – поинтересовался Борик, здороваясь с ним.

– Нет, на этот раз обошлось без эмоций! Что-то сегодня Альберт Исаакович не соизволил на меня пошуметь, только легкая неприязнь и ничего более.

– Ух ты! Это что-то новенькое, когда это Филин ленился кричать, особенно на тебя? Может быть ты ему в выходные полы мыл? Да шучу, шучу, не оправдывайся, – засмеялся Славка, видя, как наивное лицо Кирилла принимает серьезное выражение глаз, – тебя в выходные на работу не вызывали?

– В эти выходные? – насупился Кирилл.

– Ага, в эти!

– А что, что-то случилось? – Кирилл с удивлением посмотрел по сторонам, в лаборатории вроде бы ничего не изменилось, – а тебя вызывали? – полюбопытствовал он у Борисова.

– Меня нет, а вот Мишаню с Коммунистом вызывали, они всю субботу какие-то доклады на компьютере печатали.

Коммунистом звали Колю – молодого научного сотрудника, пришедшего в институт в числе последних. На каком-то праздновании дня рождения, чьего именно Кирилл уже вспомнить не мог, выпив лишнего, худощавый, смеющийся Николай вышел проветриться со словами, – не вернусь, считайте коммунистом, – кажется, это был день рождения Славки, впрочем, в последнем Кирилл сомневался. Коля не вернулся, а пошедшие на его поиски ребята из компании, обнаружили Николая спящим на балконном табурете, за что Борик и окрестил его – Коммунистом. Прозвище прижилось, как и другие клички, придуманные Бориком.

– А по какому поводу их вызывали?

– Да они и сами, похоже, не в курсе. Печатали внеплановые отчеты по одному из проектов, но в нем были одни зашифрованные аббревиатуры, а также цифровые показатели и диаграммы, – объект вошел в стадию жизнедеятельности, – пробасил Борик унылым голосом Короеда.

Короеда звали Мишей, чей проект и вся научная деятельность были связаны с изучением влияния определенных стимуляторов на жизнедеятельность и репродуктивность кустарников и плодовых деревьев, опять-таки с легкой руки затейника Борисова.

– Наверняка, ничего серьезного. Опять, наверное, начальство затеяло внеплановый отчет о научной деятельности, – предположил Кирилл.

– Думаешь? – усомнился Борисов, – нет, брат, тут что-то серьезное, ушами чую! Ты оглянись, – понизив голос, доверительно зашептал он, – всю прошлую неделю руководители отделов спорили между собой о какой-то последовательности, мне несколько раз показалось, что дойдет до мордобоя. Обратил внимание, как у Филина кулаки сжимаются, когда он с Беляевым спорит?

Кирилл и сам не раз замечал столь несвойственное поведение начальника отдела молекулярной биологии Альберта Исааковича Левитаца. То, что когти Филина постоянно сжимали тяжелые предметы во время оживленной беседы с аспирантами, удивлений не вызывало, – на то он и Филин, – как любил повторять Славка, но столь явное и откровенное выражение гнева на его лице при беседе с другими руководителями, для Левитаца было, мягко говоря, нехарактерно. И тем не менее, Кирилл лично видел, как он на повышенных тонах пытался доказать свою правоту Беляеву и более того – непосредственно начальнику отдела лаборатории, где работал сам Кирилл, а разговаривать таким тоном с Бучневичем в институте еще никто не рисковал. Борисов был прав, – тут дело нечистое.

Следующие два дня пронеслись в тишине и спокойствии. Весь руководящий состав научно-исследовательского института, поглощённый каким-то открытием, которое ученые отцы оглашать пока не спешили, занимался своими делами, оставив лаборантов работать в неведении.

– Странно все это, – сказал Кирилл, обращаясь к Борисову, глядя, как спины четырех начальников отделов удаляются в сторону лифта, так и не посетив свои лаборатории.

– Что именно тебе кажется странным?

– Я уже неделю не получал заданий и нагоняев. Работаю на автомате, заношу данные в журнал учета, которые уже неделю никто не проверяет.

– И что тут странного? – хитро прищурился Борик, – ты ж не забывай, Кирюха, кто ты есть и с кем работаешь!

– Это ты про себя, что ли?

– Про них, – Борисов махнул рукой в сторону закрывающейся двери лифта, – помнишь ли ты, кто эти солидные джентльмены? Они доктора наук, ну, или кандидаты в доктора! – поправился Борик, указывая пальцем в потолок.

– И что из этого следует? – не понял Кирилл.

– А следует из этого вот что, – Борисов уже едва не смеялся, наблюдая, как его друг воспринимает всерьез каждое слово, – эти доктора лечат науку, а мы, следовательно, должны лечить самих докторов, так что – не бери в голову, пиши и дальше свои отчеты!

В словах Борисова была доля истины, даже Кирилл вынужден был с ней согласиться. Раз новые задания руководители не навязывают, следовательно, приходилось выполнять то, что умеешь.

Но все изменилось уже в следующий четверг. На еженедельное совещание ох опять не пригласили, чему лично Кирилл был очень благодарен. Сидеть и слушать научные доклады, длящиеся по полтора, а то и два часа без перерыва, а возможно и докладывать самому… для него было делом непостижимым, но вместе с радостью вкрадывалась и обида, все-таки каждый работник института имел право на свою долю информации.

После совещания их собрал лично начальник лаборатории биологических исследований, мягко, но решительно, попросив погулять в коридоре младших лаборантов, к явному неудовольствию последних. Прикрыв за ними дверь, Бучневич выдал оставшимся в кабинете сотрудникам именные пластиковые карты, наподобие тех, которые открывали магнитные замки лабораторий, допуск в которые был ограничен.

Подобные карты были не редкостью, большинство научных сотрудников института, так или иначе выходящие на дежурства в выходные дни, получали подобные ключ-карты на посту охраны и гордились ими только в первые несколько месяцев своей трудовой деятельности, после чего начинали завидовать тем немногим счастливчикам, не привлекаемым к работе в выходные и праздничные дни. Однако, на тех ключах, которые выдал Федор Владимирович, серебристо-черная надпись гласила, что обладатель данной ключ-карты имел доступ до минус четвертого этажа. Видимо, это заметил не только Кирилл, шесть пар глаз удивленно уставились на начальника лаборатории, ожидая дальнейших инструкций.

– Все подробности оглашу внизу, – сказал начальник лаборатории, приглашая шестерых избранных следовать за ним.

Младшие лаборанты, нетерпеливо топтавшиеся в коридоре, проводили выходящую из лаборатории процессию удивленными и завистливыми взглядами. Кирилл помнил, как еще несколько дней назад он такими же глазами, с затаенной тоской и грустью, смотрел на то, как из кабинета для совещаний, расположенного в смежной комнате руководителя НИИ, выходят начальники отделов и научных лабораторий, и не обращая внимания на вопросительные взгляды своих лаборантов, отдельной группой направляются к лифту. Ему было несколько неудобно перед своими коллегами по работе, но Бучневич их четко и ясно предупредил, – к другим сотрудникам, которых сейчас нет среди нас, эта информация никоим образом попасть не должна, даже намеками, – последнее, как показалось Кириллу, было адресовано непосредственно Борику.

Двери лифта бесшумно закрылись, наверху лифтовой кабины сразу же загудел подаваемый воздух – датчики включения срабатывали автоматически, если в кабину лифта одновременно входило более двух человек. Начальник лаборатории нажал на кнопку с номером четыре, расположенную слева от основных кнопок управления лифтом, после чего поднес ключ-карту на уровень сканера и посмотрел на своих подчиненных – все ли поняли, что нужно делать. В архив, расположенный на минус первом этаже, спускались все присутствующие, так что вопросов не последовало.

Лифт остановился тихо и плавно. Кирилл не почувствовал момент остановки, лишь мелодичный звонок известил приехавших, что они доставлены на нужный этаж.

Коридор четвертого подземного уровня встретил вновь прибывших тусклым светом неоновых ламп, этого освещения хватало лишь для того, чтобы рассмотреть коридор на пять – шесть метров впереди себя, остальное пространство сливалось со стенами. Удобная предосторожность на тот случай, если сюда спустится сотрудник без допуска – рассмотреть и сориентироваться при таком освещении ему будет весьма затруднительно.

Отойдя на несколько шагов от кабины освещенного лифта, Бучневич остановился и вновь вынул ключ-карту, на этот раз он поднес ее к настенному датчику, напоминающему со стороны сенсорный выключатель. Через несколько секунд в датчике щелкнуло и красный светодиод превратился в зеленый.

– Правая стена, ровно три метра от кабины лифта, ориентир – красная линия, – Бучневич указал пальцем на вертикальную флуоресцентную полосу, особенно не выделяющуюся на фоне одинакового синего света, – если, не сделав этого пройдете дальше, вас немедленно остановят дежурные этажа и тогда уже будет долгое разбирательство, – пояснил Федор Владимирович, заметив, что подчиненные не прониклись всей важностью момента.

– Ее же почти не видно, если просто так мимо пройти, – высказал общую мысль Борик, постучав пальцем по красноватой линии, – если не знаешь на что смотреть, то можно запросто не заметить.

– Те, кто не знают на что смотреть, на этом этаже считаются посторонними, а посторонним в этих лабораториях делать нечего, – терпеливо пояснил Бучневич, – а те, кто знают, но не помнят… таких сотрудников именуют – балбесами, им, как и посторонним, тут тоже делать нечего, – ответил он в тон Борисову.

Лаборатория, в которую они направлялись, располагалась где-то в глубине коридора, и группа молодых научных сотрудников догоняла Бучневича, идущего вперед быстрым шагом нетерпеливого руководителя. По мере того, как он продвигался вперед вдоль стен коридора, над его головой матовым светом загорались невидимые глазу потолочные светильники, их свет был настолько мягким, что тени шагающих людей казались взбитыми и объемными.

Дойдя до середины коридора, идущий последним Кирилл не выдержал и обернулся, увидев то, что и ожидал увидеть – невидимые потолочные светильники, оставшиеся позади группы людей, мягко и беззвучно гасли, коридор за их спинами снова погрузился в тишину синего полумрака. От этого зрелища молодого человека обуял первобытный сюрреалистический страх, основанный на предрассудках и подступающей клаустрофобии.

Через несколько шагов Бучневич повернул направо, а пройдя еще метров двадцать, группа людей уже поворачивала в левое боковое ответвление. Кирилл снова обернулся за спину и, как и в прошлый раз, убедился, что за спинами идущих по коридору людей потолочные светильники гаснут, уступая место полутемной неоновой подсветке, – в таких коридорах и заблудиться недалеко, – услышал Кирилл голос Борика.

Дверь нужной лаборатории выпрыгнула прямо из стены, еще секунду назад ее не было и Неклюев-младший решил, что Бучневич дает им возможность отдышаться и передохнуть. НИИ имени Фрунзе и снаружи выглядело внушительно, но плутая по темным коридорам чужого, незнакомого института, каждый из присутствующих поневоле проникся к строителям, воздвигавшим это немыслимое, грандиозное сооружение, трепетным восторгом и солидным уважением. Помимо грандиозного замысла неизвестных проектировщиков, внутри здание исследовательского института было оборудовано по последнему слову науки и техники. Кирилл не сразу понял, что задумал начальник лаборатории, и лишь минутой позже заметил, что Бучневич остановился рядом с выступающим из стены небольшим стеклянным колпаком, размером не больше, чем дисплей сотового телефона. Федор Владимирович снова воспользовался своей пластиковой картой-ключом, проведя ей из стороны в сторону у самого основания прозрачной призмы. Какое-то время ничего не происходило, но затем за стеной послышалось гудение механических приводов, после чего внутри стены что-то щелкнуло и в проеме появился красный контур, огибающий прямоугольные очертания прозрачной пластиковой двери, отделившей стоящих в коридоре людей от видимого пространства за стеной. После повторного использования ключ-карты, над стеклянной призмой засветился и ожил небольшой квадратный дисплей, на экране отобразилась информация: «Бучневич Федор Владимирович, начальник отдела физико-химической биологии и биотехнологии, заведующий лабораторией биологических исследований, доктор химических наук», надпись несколько раз мигнула и на ее месте дисплей вывел фотографию начальника отдела, после чего внутри стеклянной призмы загорелся зеленый огонек. Дверь щелкнула и с шипением открылась.

Внутри закрытой лаборатории было прохладно, но воздух казался слишком сухим, отчего через пару минут у Кирилла пересохло горло и запершило в дыхании.

– А разве нам не следовало надеть защитные костюмы? – спросил Короед, с опаской посматривая по сторонам. Продолговатая Мишкина голова, надетая поверх худой, длинной шеи, выглядела взволнованной и испуганной, чего нельзя было о нем сказать ранее, Михаил был известен своим непринужденным, молчаливым спокойствием.

– Нет, в этом помещении подобные меры предосторожности будут излишними, а вот там, – Федор Владимирович кивнул головой в сторону большой и ярко-освещенной комнаты, отделенной от основного пространства, куда только что вошли его подчиненные, толстенной пластиковой перегородкой, внушительная толщина которой угадывалась по контурам металлического желоба, окаймляющего прозрачный барьер, – туда заходить без защитных скафандров не просто глупо, но бессмысленно и преступно!

Начальник отдела встретился взглядом с каждым из присутствующих подчиненных, проверяя – все ли поняли смысл сказанной фразы.

– Теоретически, над дверью стоит автоматика, которая просто не откроет дверь перед рассеянным ротозеем, решившим сунуться туда без защитного костюма, но на практике это лучше не проверять.

– А что там, за этим стеклом? – Борик указал рукой в сторону толстой пластиковой перегородки, где располагалась просторная комната, освещенная нестерпимо ярким, мертвенно-белым светом.

Федор Владимирович не успел ответить, с обратной стороны, расположенной справа от окна металлической двери, послышалось протяжное надрывное шипение, закончившееся громким, неприятным хлопком. Все присутствующие невольно сглотнули, после резкой тишины, наступившей сразу после хлопка, Кирилл испугался за барабанные перепонки – давление еще и не такие чудеса творить может. Но с ушами у него было все в полном порядке, об этом свидетельствовал следующий громкий хлопок, сопровождаемый шипеньем открываемой двери.

На этот раз звук хлопка был гораздо громче, а шипение прозвучало угрожающе и даже зловеще. Кирилл рассмотрел, что за металлической дверью находится узкий, короткий тамбур, другой конец которого отделяла такая же массивная металлическая дверь, и первый раз неприятные звуки вызывала именно она. Теперь же, когда с шипением отползла в сторону ближняя дверь, ведущая в тамбур, от какофонии шума закладывало уши.

– Это с непривычки, это пройдет! – с усмешкой приободрил их начальник лаборатории, видя, как его подчиненные морщатся и киснут.

В открывшемся проеме двери появились три гротескные фигуры, одетые в одинаковые желто-зеленые защитные комбинезоны, увенчанные бесформенными шлемами с забралами, скрывающими лица людей, находящихся в скафандрах, непрозрачным матовым стеклом. За спиной у каждого из вошедших виднелись объемные рюкзаки, откуда выходило множество толстых, гофрированных трубок, предназначенных, по всей видимости, для дыхательного процесса. Люди в скафандрах с трудом переставляли ноги, обутые в толстые, безразмерные сапоги, являвшие собой продолжение защитной одежды.

– Земляне приветствует вас, братья по разуму! – в наступившей тишине голос Борика прозвучал смешно и нелепо, отчего начальник лаборатории покосился на него строго и неодобрительно.

– А я с самого начала высказывался против этой идеи, – из-под ближайшего шлема показалось красное, раздраженное лицо Левитаца, по его выражению нетрудно было догадаться о том, что шутку про «братьев по разуму» злобный Филин мимо ушей не пропустил.

– Вынужден вам напомнить, Альберт Исаакович, что Игорь Станиславович одобрил привлечение к проекту «Зенит» научных сотрудников из числа аспирантов и доверенных лаборантов!

Игорь Станиславович Перельман, помимо своих звучный ученых степеней, являлся на протяжении долгого времени начальником научно-исследовательского института имени Фрунзе. Как долго, Кирилл не знал, но помнил еще со школьных времен, как его отец не раз и не два произносил эту фамилию гордо и с уважением. Игорь Станиславович вызывал образ строгого, но тактичного руководителя института, голос он повышал редко, да и то исключительно в тех случаях, когда иначе было не обойтись, его непререкаемый научный авторитет неприкасаемым ореолом окружал каждое слово, озвученное директором и для большинства работников института его фамилия или имя-отчество, оброненные в разговоре, звучали, как точка и споров не вызывали. Филин, по всей видимости, к большинству не относился…

– Игорь Станиславович может быть и одобрил, вот только я не одобряю! Вы еще попомните мои слова, уважаемый Федор Владимирович, ох попомните! Я всегда говорил, говорю и буду говорить – хочешь испортить важный опыт – поручи данные аспиранту! К тому-же, сейчас прозвучало слово «доверенные», но, что-то я таковых здесь не вижу, помимо вас, разумеется!

Пока руководители мерились самомнением, Кирилл присоединился к группе своих коллег по работе, в числе которых он спустился на минус четвертый этаж здания. Те столпились возле пластикового окна и что-то напряженно рассматривали, находящееся с другой стороны прозрачной перегородки. За широкой спиной Борика разглядеть что-либо не представлялось возможным, да и долговязый Миша загораживал обзор. К тому же между их плечами, то и дело становясь на цыпочки, поднималась лопоухая голова Коли-Коммуниста, да и прочие лаборанты пытались заглянуть в заветное окно.

– Что там? – не выдержал Кирилл, обращаясь к своим товарищам, сгрудившимся у стекла.

Но на его вопрос неожиданно и четко ответил Филин, решивший видимо, что переспорить Бучневича ему не по силам.

– За этим стеклом, молодой человек, находится открытие века! Изобретение, созданное величайшими умами нашей галактики, а возможно и не только нашей… не побоюсь этого слова! Этот артефакт, получивший кодовое слово «Зенит», уже сейчас переворачивает все наше представление о законах Ньютона и силе гравитации, и это еще далеко не весь предел его возможностей! Вас, кстати, о строжайшей секретности этого открытия уже предупреждали?

Аспиранты и старшие лаборанты возле окна наконец перестали таращиться и построились компактней, чтобы каждому было видно то, что располагалось с другой стороны комнаты. Артефактом, как немного позже выяснил Кирилл, был обыкновенный цветок, вернее растение, произрастающее из неглубокой овальной плошки, – «это что, какая-то шутка, неужели нас из-за этого сюда пригласили?», – недоумевал Кирилл, рассматривая растение.

– Внешний вид может вас не впечатлить, но вот его свойства и содержание навряд ли смогут оставить равнодушными, даже тех людей, кои своими мыслями и деяньями далеки от всего, что называется – Наука! – Федор Владимирович, как будто прочитав мысли Кирилла, стал выражаться пространственное и отстраненно, была у начальника такая черта, а быть может он подвергся пагубному влиянию злонравного Филина.

Приглядевшись внимательней Неклюев понял, что перед ним не просто земное растение, а нечто чуждое и несвойственное этому миру, а возможно и его измерению в целом. Множество тонких стеблей и побегов, уходили вниз, образуя единое основание цветка, наверху многие побеги имели нечто, напоминающее бутон, только присмотревшись внимательно Кирилл смог заметить, что внутри бутонов что-то шевелится, подобно сокращению мышц земного головоногого, а сами стебли ритмично подрагивают, – как осьминог, торчащий из земли, – услышал он осторожный шепот Борика.

На сколько мог определить со своего места Кирилл, самый длинный побег цветка не превышал в длину сорока сантиметров, а в ширину был не толще пальца, но фиолетовый оттенок стеблей и неравномерная пульсация бутонов вызывала в нем холод и отвращение, причины которого он не мог себе объяснить, сколько бы ни старался, – как будто, на этих тонких, ползущих лианах сидят маленькие, осмысленные головки, которые вот-вот откроют глаза, – пронеслось мысленно в голове у Кирилла. В том, что в соседней комнате отсутствуют сквозняки, Кирилл Неклюев был практически уверен, – но тогда чем объяснить движение стеблей?

– Оно не отбрасывает тени! – голос Славки Борисова прервал повисшее молчание в комнате.

И действительно, если приглядеться внимательно, можно было заметить, как на идеально-белом и ровном полу лежат продолговатые тени, упавшие от стола и приборов, причудливыми сооружениями выстроившиеся рядом с неизвестным растением.

По тому, как быстро переглянулись между собой Бучневич и Левитац становилось ясно, что на отсутствие тени, неизбежно сопровождающий любой одушевленный или неодушевленный предмет, никто из них внимания не обратил. Была у Борика такая черта характера – своим рабоче-крестьянским умом выхватывать из наблюдаемого очевидные вещи, на кои ранее него, внимания не обращали. Кирилл знал об этом, но такое мог только Славка.