000
ОтложитьЧитал
Рисунки Ирины Глузман
Глава нулевая. Людишки
Живут на свете маленькие люди – людишки. Уже много написано книг про разных крошечных человечков: гномов, лилипутов, коротышек… Но только о происхождении всех этих существ мало что известно. А вот насчет людишек наукой точно установлено: они, как и обыкновенные люди, произошли от обезьян. Только близкие родственники людишек – не огромные гориллы и орангутанги, а совсем маленькие обезьянки, которые, если встанут на задние лапки, будут ростом со спелый банан. Обезьянки ростом с банан существуют, и их можно увидеть практически в любом зоопарке. Они очень юркие и умеют быстро бегать по веткам деревьев, цепляясь за них пальцами рук и ног. Многим, наверно, трудно представить, что от столь мелких, да еще и хвостатых обезьян могли произойти разумные существа, но вот произошли. А хвост у них отпал в процессе эволюции.
Людишки сами себя называют малянцами и малянками. И эти малянки и малянцы очень похожи на обыкновенных людей. Они разумные, живут в городах и ездят на автомобилях. И внешне людишку было бы не отличить от человека, если бы не его маленький рост – примерно с банан. Но у людишек есть еще одна особенность. Они единственные в мире существа, которые никогда не взрослеют. Человек взрослеет, бегемоты взрослеют, жирафы, рыбы, там, всякие, черепахи – взрослеют, а людишки – нет. Так навсегда и остаются детьми. И поэтому малянцы и малянки скорее похожи не на взрослых людей, а на детей – мальчиков и девочек, которым лет десять-одиннадцать, не больше. Но в остальном людишки – совсем как люди.
Глава первая. Никтошка
Жил-был малянец-людишка по имени Никтошка. Жил он в одном из городов людишек – в Цветограде, в общем доме на Незабудковой улице. Для человека эти цветы такие маленькие, что он их редко замечает и вряд ли в их честь назовет улицу. А людишкам незабудки по пояс или даже по грудь. Для людишек, вообще, цветы – как человеку деревья. На гладиолус, например, не каждый людишка залезет – больно высоко.
Так вот, Никтошка жил на Незабудковой улице, в доме номер пятнадцать, и надо сказать, что этот Никтошка был никому не известным малянцем. Хотя в одном доме с ним жили такие знаменитые людишки, как музыкант Рояль, доктор Шприц и даже Пустомеля. Обитатели этого дома и раньше-то были довольно известными в Цветограде личностями, с которыми постоянно происходят разные истории да приключения. Вот, например, однажды они построили подводную лодку и поплыли на ней путешествовать. Но после того как один цветоградский писатель написал про их жизнь целую книгу и эта книга стала бестселлером… В общем, в городе не осталось ни одного малянца или малянки, которые бы не посетили этот знаменитый дом. Теперь на Незабудковой улице даже в нескольких местах прикреплены стрелки с надписью: «ТОТ САМЫЙ ДОМ» – чтобы туристы из других городов не заблудились.
Судя по книге знаменитого писателя, в «том самом» доме жило шестнадцать малянцев. Все они были очень дружные и вместе совершили несколько удивительных путешествий, которые и описал в своей книге знаменитый писатель. Но на самом-то деле малянцев в этом доме жило не шестнадцать, а семнадцать. И этим последним, семнадцатым, был Никтошка. Он был такой незаметный, что его никто не замечал. Когда писатель пришел к ним, чтобы собрать материал для своей книги, Никтошку не заметили и не посчитали. А может, его-то и дома тогда не было, а никто не вспомнил, что его нет. Поэтому Никтошка не попал в Знаменитую книгу и никто о нем не узнал. Хотя он тоже жил на Незабудковой улице, в том же самом доме.
Впрочем, Никтошка редко появлялся в этом доме, а большую часть времени проводил где-нибудь. Возвращался домой он обыкновенно очень поздно, иногда даже совсем ночью, когда входная дверь бывала уже заперта. Малянцы спали крепко, достучаться до них было непросто. Только у Угрюма иногда случалась бессонница, но ему всегда лень было вылезать из постели. И вот наконец, когда Угрюм или кто-нибудь другой спускался со второго этажа, где находилась спальня малянцев, и спрашивал: «Кто там?», Никтошка отвечал: «Никто». За это его и прозвали Никтошкой.
Почему он так отвечал, Никтошка и сам не знал.
– Ну что ты все бродишь по ночам? – ворчал Угрюм. – И так бессонница, да и ты еще тут вечно по ночам стучишь.
«Все равно же он не спит», – думал Никтошка, но спорить с Угрюмом не хотел – он вообще не любил спорить. Странно, что остальные малянцы никогда не помнили, что Никтошка еще не вернулся. И каждый раз запирали дверь на засов, так что он не мог ее открыть своим ключом и приходилось стучать. Если иногда ученый Всезнайка засидится за книгой и впустит Никтошку, то он каждый раз и говорит: «Надо завтра не забыть, что ты еще гуляешь, и не задвигать засов». Но почему-то «завтра» об этом всегда забывали. А запирались малянцы потому, что некоторые из них, такие как Пустомеля и повар Кастрюля, боялись Бабу-Ягу.
– Да нет же никакой Бабы-Яги! – возмущался Всезнайка, – поверьте, я много книг прочел и знаю, что наука это уже давно доказала!
– Да я знаю, что нет, – отвечал Кастрюля, – а все-таки страшно: вдруг она придет!
А Пустомеля потом Кастрюле и другим людишкам говорил:
– Подумаешь, наука доказала. А как она это доказала, интересно?
И вечером обязательно Пустомеля, или Кастрюля, или шофер Быстролётик, или еще кто-нибудь из малянцев брал – да и запирал дверь на засов.
А Никтошка не боялся Бабы-Яги, потому что знал, что она есть и что она почти всегда бывает добрая. Никтошка, как и ученый Всезнайка, прочел много книг, и в них было написано, что Баба-Яга есть, а книгам Никтошка верил. Больше всего на свете Никтошка любил читать книги. Но не такие, как Всезнайка, не научные. И поэтому не разбирался ни в подводных лодках, ни в воздушных шарах. Никтошка любил читать сказки, разные интересные истории и приключения. Иногда он так зачитывался какой-нибудь книжкой, что забывал, что находится в реальном мире. Идет он вечером по улице, темно уже, вдруг из подворотни кот выскакивает. Никтошка скорее пальцами уши затыкает. Потому что ему кажется, что это Кот Баюн, который его сейчас сказками заговорит, а потом съест. А коты ведь, по сравнению с людишками, огромные, словно тигры. Только в Цветограде они все добрые.
Никтошка читал с утра до вечера, а потом и ночью. Если попадалась ему интересная книга, то весь мир вокруг переставал для него существовать, пока он не дочитывал эту книгу до конца. Он всё тогда делал, смотря в книгу. Например, утром положит ее возле раковины, накроет прозрачной пленкой, чтобы не промокала, а сам зубы чистит и читает. Почистит зубы, поднимет пленку, перевернет страницу, опять пленкой накроет – начнет щеки умывать. Потом с книгой в руке идет на кухню и что-нибудь там себе вслепую найдет – и съест. Один раз съел бумажный колпак повара Кастрюли, в котором тот пирожные готовил. Колпак весь сладкими взбитыми сливками пропитался, пока Кастрюля их взбивал. А другой раз он нечаянно проглотил вещество, приготовленное ученым Всезнайкой для химического опыта и поставленное остывать в холодильник. На банку Всезнайка приклеил бумажку с черепом и косточками – что яд. Но Никтошка смотрел в книгу и бумажку не заметил. Потом три дня светился голубоватым светом. Хорошо, что это вещество оказалось безвредным.
Везде он был самым последним. Вставал позже всех, и когда спускался в столовую, еды там уже не оставалось. Повар Кастрюля всегда посылал Растяпу в спальню – проверить, не проспал ли кто завтрак. Растяпа быстро оглядывал кровати, но не замечал Никтошку. Да и немудрено: тот был самый маленький из всех людишек. И закутается, бывало, в одеяло с головой – кажется, одно скомканное одеяло лежит.
А Никтошка завтракать не любил. Если доктор Шприц утром поймает его и заставит все-таки поесть, то Никтошку потом тошнило.
– Завтрак очень важен для здоровья, – говорил доктор Шприц. – Пропускать его ни в коем случае нельзя!
Но Никтошкин желудок просыпался только к обеду и, если его пытались кормить завтраком, очень сердился. К счастью, Никтошка был такой незаметный, что даже Шприц его редко замечал, так что Никтошка почти никогда не завтракал, и всё было хорошо.
Выйдя из дому, он шел через город к Кабачковой реке. На улице прохожие его не замечали. То какая-нибудь малянка с прыгалками на него натолкнется, то автомобиль чуть не задавит.
Наверно, это потому, что Никтошка выглядел как-то незаметно. Одевался – непонятно во что. Обувь тоже какая-то… хоть и аккуратная и вполне чистая, но фасона совершенно неопределенного. Глаза у него были голубые, а волосы светло-русые. Но прическа на голове – тоже всегда какая-то невразумительная. Не поймешь, у кого стригся, да и вообще, когда это было. Любил он, чтобы волосы свободно себе развевались куда-нибудь в стороны. Поэтому не носил шапку, как другие людишки. Единственно, как его можно было узнать издалека – так это по длинному шарфу, которым он оборачивал шею в холодную погоду и который повсюду следовал за ним, словно флажок. А летом это был синий шелковый платок вместо шарфа.
– Ты б хоть свой шарф, что ли, куда-нибудь… намотал! – кричал шофер Быстролётик, проезжая мимо на автомобиле. – А то накрутится мне на ось – и придушит тебя, как цыпленка.
– А? – моргал Никтошка, и шарф его болтался на поднятом машиной ветру.
Глава вторая. Как Никтошка тоже прокатился на автомобиле
Это был красный кабриолет с откидывающимся кожаным верхом. Слесарь Напильник и монтёр Молоток построили его взамен своего первого автомобиля. Того самого, на котором когда-то без спроса прокатился Пустомеля, размазав машину по стенке и едва не убившись. Был такой случай. А новый автомобиль мог ездить вдвое быстрее, чем его предшественник, и мудрый Всезнайка придумал установить на улицах дорожные знаки, ограничивающие скорость. Еще Всезнайка сказал, что отныне вождение без прав запрещается.
– Мы не можем допустить, чтобы какой-нибудь сумасшедший переломал имущество или кого-нибудь раздавил, – сказал Всезнайка. – Ездить будут только те, у кого есть водительские права.
Да вот только чтобы получить права, нужно вначале научиться ездить, а потом сдать экзамен. А поскольку умел ездить только шофер Быстролётик, то он и учил, и экзамены принимал. Но не хотелось Быстролётику, чтобы еще кто-нибудь умел водить, кроме него. Вот никто и не мог у него экзамен сдать. Натурик с Конкретиком учились-учились, да так ни один из них экзамен и не прошел. Вот и остался Быстролётик единственным водителем в Цветограде, у кого права есть.
– Больно он быстро будет ездить, – сказал монтёру Молотку слесарь, когда тот заклепал последнюю заклёпку и машина была готова. – Надо его в гараж на замок запирать.
– Это зачем? – удивился Молоток.
– Если Пустомеля угонит – тут уж без многочисленных жертв не обойдется.
– Что ты! – возразил Молоток. – Пустомеля теперь автомобилей боится как огня.
Зато Никтошка не боялся. Как-то раз он вернулся домой слишком поздно и не смог достучаться, чтобы ему открыли дверь. Тогда Никтошка залез в автомобиль и решил выспаться на его мягком кожаном сидении. Но спать не хотелось. Стояла прекрасная теплая ночь. Совсем низко над домами людишек висел тоненький серп луны. Небо было чистым, и звезды сегодня горели особенно ярко. Под стеклом фонаря, висевшего над крыльцом, собралась куча мошкары, которая все никак не могла успокоиться, возилась и жужжала.
В зажигании автомобиля торчал ключ, и Никтошка машинально повернул его. Автомобиль завелся, но мотор работал почти бесшумно – Молоток и Напильник усовершенствовали предыдущую модель. Никтошка, хоть ни разу до этого машиной не управлял, а все-таки очень хорошо умел это делать. И вот почему.
Всех всегда катал шофер Быстролётик. Чаще всего он возил ученого Всезнайку, у которого в городе было много дел, а также доктора Шприца по вызовам людишек – если кто заболеет. Когда Напильник и Молоток только сделали этот новый автомобиль, Никтошке ужасно захотелось на нем прокатиться – такой он был красивый и так быстро ездил. Но кататься хотели все, и как-то так получилось, что в очереди на катание он оказался самым последним. Людишек-то в их доме было семнадцать, а на автомобиле слишком долго ездить было нельзя – сцепление перегревалось. И больше одного людишки за раз Напильник не разрешал катать.
– А то будете болтать и отвлекать шофера – еще в аварию попадете, – говорил он.
Скоро Всезнайка стал использовать машину по своим научным делам, а Шприц – по вызовам, короче, до Никтошки очередь так и не дошла.
И решил тогда Никтошка прокатиться тайно. На заднее сиденье – все равно там никто никогда не сидел – Быстролётик обычно клал рогожку. Если нужно было в дороге починить автомобиль, он расстилал ее и, лежа на спине, заползал по рогожке под брюхо машины. Вот Никтошка и придумал прятаться. Улучит момент, когда Быстролётик отвернется – и ныряет под рогожку. И лежит под ней, на заднем сидении, не шелохнувшись. Хоть ему и ничего не видно, а все равно здорово было – ведь он катался на автомобиле! Так хорошо было, когда автомобиль заносило на поворотах или когда он подскакивал на кочках – прямо как на качелях! Никтошка закрывал глаза – все равно не на что под рогожкой смотреть. А сколько разных звуков слышишь, если с закрытыми глазами! И как шины по дороге шелестят, и как вода расплескивается, когда лужа, и как Быстролётик гудит зазевавшимся цветоградцам, разбегающимся из-под колес…
Шофер Быстролётик, когда водил машину, подробно описывал вслух, что он делает. Чтоб не думали, будто вождение автомобиля – это такая простая вещь.
– Поворачиваем ключ зажигания, – объяснял Быстролётик. – А теперь выжимаем сцепление и ставим в первую передачу. Левой ногой плавно отпускаем сцепление, правой – выжимаем газ…
И так далее. Никтошка лежал с закрытыми глазами и мысленно представлял себе, как он всё это делает. И Никтошка хорошо запомнил, как нужно водить. Иногда вечером он запирался в туалете и тренировался понарошку – выжимал сцепление, включал мигалку, крутил руль… Он был не такой, как Пустомеля, которого сколько ни учи – голова все равно остается пустая. Никтошка всё схватывал на лету. Жаль только, что этого никто не замечал. Вот так Никтошка и выучился водить автомобиль – так сказать, заочно.
– Эй, кто это там в туалете засел? – кричали из коридора.
Никтошка тормозил, гасил мотор и выходил из «машины».
И вот теперь была ночь, ярко светили звезды, и все спали. Кроме разных бабочек и жужелиц, копошившихся под колпаком фонаря. А машина уже завелась. Никтошка потихоньку выжал сцепление, включил скорость, дал газ. Потом плавно отжал сцепление – всё, как делал Быстролётик. Машина, шурша колесами по гравию, выехала со двора. Никтошка переключил на вторую передачу, потом на третью. Автомобиль ехал быстро и плавно, в лицо дул теплый ветер. Никтошка выехал в поле и понесся по проселочной дороге. На ней иногда встречались ухабы, но Никтошка всегда вовремя сбавлял скорость, да и машина была так хорошо сделана, что, казалось, и не замечала совсем этих ухабов. Она летела как птица. «Как же все-таки здорово, когда едешь совершенно один и никого нет, и никто не может тебя достать!» – думал Никтошка. Если бы даже он дождался своей очереди и его сейчас вез шофер Быстролётик, то невозможно было бы так спокойно смотреть на эти проносящиеся мимо спящие цветы и травы, и на ярко мерцающие звезды над головой. Вместо того чтоб наслаждаться теплым ветром и чувствовать, как все замирает внутри, когда машина проваливается в яму, пришлось бы слушать бесконечную болтовню Быстролётика. И с тех пор Никтошка стал иногда кататься по ночам, когда все спали и его никто не видел.
Глава вторая с половиной. Телепатия
У Никтошки был один-единственный друг. Скажем прямо, не совсем обычный. Никто, кроме самого Никтошки, про существование этого друга не знал, и никто его не видел. Никтошка, честно признаться, и сам его не видел, но часто разговаривал с ним. Звали Никтошкиного друга Вилка. Иногда, когда в комнате никого не было, Никтошка подходил к окну и, глядя на кусты роз, которые возвышались над их домом, заговаривал с Вилкой.
– Слышишь, Вилка! Недавно я на машине еду по полю. Темно. Тихо. Вдруг кто-то ко мне в машину – ка-ак бух! Прямо на соседнее сиденье. Я от неожиданности рулем дернул, но удержал. Тут кто-то еще один – бух! – ко мне на руль свалился. А сзади третий – на плечи. Я – по тормозам! Тот, что на плечи, мне сверху на голову ползет, этот – с руля на меня своими лапами лезет. А тут еще двое навалились. Но я не растерялся. Р-р-раз! Одного рукой обратно в поле отбросил, схватил того, что в волосы вцепился, и… так его сжал, что он крикнул и сам куда-то ускочил… Слышь, Вилка?
А Вилка отвечает:
– Слышу, да…
– У меня еще под рукой скалка была… такая, знаешь, которой повар Кастрюля блины раскатывает. Я того, что на руле, этой скалкой прямо по… в общем, всех раскидал. Вдруг слышу – сзади шебуршатся. Я оглянулся – а там… батюшки – целые полчища! Я обратно – прыг на сидение – и по газам! А они и спереди! Поехал прямо по ним. А они наматываются на колеса, пищат, хрустят. Гадость какая! Понимаешь, Вилка?
А Вилка отвечает:
– Понимаю, да…
– Но я все-таки набрал скорость – и, слава богу, уехал.
– Ну, ты даешь!
– Да вот. Представляешь, каково?
– Представляю. Ну вообще круто!
И так Никтошка этому Вилке про свои приключения рассказывал. То это были полчища кузнечиков, напавших на него ночью, в другой раз – туча мух, от которых Никтошке пришлось с обрыва в реку нырять… Вилка узнал и как Никтошка на горном орле прокатился. Упал в орлиное гнездо, когда по горам лазил – вот орел его и понес. И как он на рыбе ездил. Купался себе в реке и не заметил, что нечаянно сел верхом на сома. А сомы-то, они бывают совсем бешеные, особенно, когда идут на нерест. А они как раз туда и шли.
– Представляешь, Вилка? – спрашивал Никтошка.
– Да уж, представляю себе. Наверно, страшно на соме ехать?
– Еще бы. У него морда такая усатая и огромная, что если он ее откроет… то есть, если он рот свой откроет, туда людишка поместится легко, даже не один, а целых три.
– Ничего себе!
– Вот именно! Но я-то ему рот открыть не давал – держал его крепко за усы.
– Ну, ты даешь! И как это тебе только в голову пришло?
– Не говори, я и сам себе удивляюсь. Вообще-то я очень скромный, медлительный, неповоротливый… ты ведь меня знаешь. Но когда нужно действовать – я прямо сам себя не узнаю. Становлюсь быстрый, как молния.
– Это точно!
– Вот я его за усы ухватил – и держу, не отпускаю. А он бесится, носит меня по реке – вдоль и поперек. Вначале вдоль понес, против течения. Со страшной скоростью. Думал, я его усы отпущу и упаду. Куда там! Я усы на руки намотал – и еду. Потом он устал, видно. Развернулся и по течению понес. Потом – поперек реки. Туда! Сюда! А я что? Мне хоть бы что. Хоть ты меня носи, хоть подбрасывай, хоть под воду на глубину уходи, хоть из воды выпрыгивай – я знай себе усы не отпускаю.
Один раз доктор Шприц заметил, как Никтошка сидит у окна и с кем-то разговаривает.
– С кем это ты тут разговариваешь? – спросил Шприц.
– Да так, ни с кем. Просто песенку насвистывал.
– А, песенку… а мне послышалось, что ты кому-то что-то говорил.
Но Никтошкин друг Вилка сразу же исчезал, если кто-нибудь вдруг приходил. Никто, кроме Никтошки, с Вилкой знаком не был.
– Нет, это тебе только послышалось, – ответил Никтошка. – Ты же видишь, тут никого, кроме меня, нет.
– Может, ты сам с собой разговаривал? – спросил Шприц.
– Как это? – удивился Никтошка.
– Ну так. Некоторые людишки – Всезнайка, например, – разговаривают сами с собой.
– А как они это делают?
– А вот так. Зайка сам себе говорит: «Куда это запропастился мой звездный атлас?», а потом сам себе отвечает: «Ты же, балда, сам его вчера астроному Звёздину отнес!»
На самом-то деле, Никтошка не с самим с собой разговаривал, как Всезнайка, а со своим другом Вилкой. Только Вилку никто никогда не видел. Он был невидимый. И разговаривать с Вилкой мог один только Никтошка. Зато Вилка был хорош тем, что если Никтошке хотелось с ним поговорить, он всегда был рядом. И всегда готов был его слушать. Чтобы поговорить с Вилкой, Никтошке даже не обязательно было открывать рот и говорить вслух. Можно было сказать про себя – Вилка все равно понимал, и Никтошка его понимал, когда Вилка говорил про себя. То есть, они могли общаться друг с другом мысленно. У них было то, что называется «телепатия». А если они разговаривали вслух, то Никтошка говорил и за себя, и за Вилку.
Но Никтошка не хотел, чтобы другие знали про Вилку, и он сказал Шприцу:
– Нет, Шприц. Я пока до этого еще не дошел, чтобы самого себя балдой обзывать.
– Ну, тогда смотри, – сказал доктор. – Если вдруг заметишь, что сам с собой разговариваешь – обращайся прямо ко мне. Я тебя вылечу. У меня, знаешь ли, такое замечательное лекарство есть. Я тебе несколько уколов пропишу, поколю недельку, ну, может, две – не больше. И всё как рукой снимет.
От предложения Шприца Никтошку передернуло. Но он постарался быть вежливым и сказал:
– Конечно, Шприц. Если только начну разговаривать сам с собой – сразу к тебе.
– Молодец! И если увидишь, что кто-нибудь другой сам с собой разговаривает, ты мне скажи. Может, людишке помощь требуется, а он этого и сам не знает.
– А что, разве Всезнайка не знает, что сам с собой разговаривает?
– Раньше не знал. Пришлось мне его на магнитофон записать, чтобы он поверил. Я ему время от времени уколы назначаю. Тогда у него это реже проявляется.
– Что?
– Ну… разговоры с самим собой.
– А…
«Странно получается, – думал иногда Никтошка. – Видно ведь, что другим со мной интересно поговорить. Почему же со мной никто не дружит?»
Но с ним никто не дружил. Разумеется, кроме Вилки. Но Вилка же был не совсем настоящий людишка. А если кто-нибудь из настоящих людишек с Никтошкой заговаривал, то Никтошка почему-то старался как можно скорее закончить разговор и куда-нибудь убежать подальше. Вот и сейчас, поговорив немного со Шприцом, Никтошка поскорее улизнул из дома и помчался в лес. А ведь Шприцу можно было рассказать про замечательную сказку, которую Никтошка недавно прочитал.
Это как раз была сказка про одного врача, который до этого был художником. Или, вернее, про одного художника, который потом стал врачом. А врачом он стал потому, что, оказывается, у него была волшебная рука. Если кто болел – он мог нарисовать, как больной выздоровел – и тот выздоравливал. У художника было такое сильное воображение, что оно побеждало любую болезнь. Допустим, людишка заболел гриппом, а художник сразу же представлял себе, что этот людишка здоровый. На лыжах катается и мороженое ест. И рисовал такую картину. И как только картина была готова, людишка сразу же выздоравливал! Или если людишка ломал ногу – стоило художнику нарисовать его с целой ногой, как перелом тут же заживал. В этой сказке даже ученый был, который открыл, почему от картин художника все выздоравливали. Но этот ученый разговаривал такими словами, которые Никтошке были непонятны. Какие-то длинные слова, начинающиеся на психофизи… а может, на психовизи… – и что-то еще там такое, о чем Никтошка понятия не имел. Интересно было бы Шприца об этом спросить – он наверняка знает.
Но общаться с другими людишками было Никтошке тяжело. Он просто всегда ужасно стеснялся! Чувствовал себя таким неловким! После того как поговорит с кем-нибудь, он все думал: «А вдруг я ему что-нибудь не то сказал? А прилично вообще такое говорить? А вдруг он обиделся? А вдруг я его чем-то задел?»
Например, если разговариваешь с поваром Кастрюлей, все время нужно думать, как бы не сказать что-нибудь не то про толстых. Или про тех, кто много ест. А если говоришь с Пустомелей – как бы не упомянуть тех, кто ничего не читал и пишет только печатными буквами. А у художника Мальберта такой кривой нос, что Никтошка всегда боялся – вдруг Мальберт как-нибудь поймет, что Никтошке его нос не нравится. А Никтошке на самом деле не ненравился его нос, а ему очень было Мальберта из-за этого носа жалко. «Тяжело ему, наверно, такой нос на лице носить», – думал Никтошка. И он боялся – как бы Мальберт не понял, что Никтошка об этом думает. Он даже старался не думать, если рядом оказывался Мальберт. Но, как назло: мысль о носе Мальберта начинала вертеться в голове – стоило Никтошке подумать, что эта мысль нехорошая.
Часто, даже после совсем коротенького разговора с каким-нибудь людишкой, Никтошка несколько дней не мог этот разговор забыть и всё думал, думал…
– А вдруг я ему что-нибудь не то сказал? – спрашивал он Вилку.
А Вилка ему отвечал:
– Да что же «не то»? Ты ведь только спросил его, где он взял свою книжку, а он сказал, что в библиотеке и что она была там последняя.
– Да, но он сразу же предложил мне ее дать почитать…
– Ну и что же?
– А я взял да и согласился.
– А почему бы не согласиться, если предлагают?
– Так может, он просто из вежливости предложил? Может, он ее сам еще не прочитал? А я ее у него уже взял. Неудобно как-то.
– Ну, если он такой дурак, что предлагает не по-настоящему, а только из вежливости, то сам виноват. Можешь считать, что ты тоже взял только из вежливости. Раз он из вежливости предложил.
– Ты так думаешь? – обрадовался Никтошка.
Шедшие ему навстречу по улице малянки остановились и как-то странно посмотрели на него. Никтошка-то разговаривал с Вилкой мысленно, а тут вдруг сказал вслух:
– Ты так думаешь?
И снова перешел на телепатию.
– Значит, если я взял только из вежливости, ничего в этом плохого нет. Я ведь не специально у него отнял эту книжку, которую он еще не прочитал. Просто из вежливости согласился на его предложение.
– Вот именно, – сказал Вилка. – Тем более, может, он ее все-таки уже прочел и предложил вовсе не из вежливости, а совершенно искренне.
– Да, может быть, – отвечал Никтошка. – А может быть, и нет.
