Пекинский узел

© Игнатьев О.Г., 2019

© ООО «Издательство «Вече», 2019

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019

Сайт издательства www.veche.ru

* * *

Реши вопрос неразрешимый!

Е. Боратынский

Предисловие автора

Чем глубже входишь в реку времени, тем ощутимей костоломный холод её вод, уносящих в бездну инобытия замыслы и подвиги людей, чьи жизни, судьбы, имена должны светить нам путеводными огнями. В течение многих десятилетий, неподъёмно спрессовавшихся в довольно тяжкий пласт русской и мировой истории, у нас безжалостно уничтожалась память о тех выдающихся, самобытных личностях, которые прилагали неимоверные усилия, дабы удержать Российскую державу на её святых земных путях. Под несправедливый гнёт забвения попало и замечательное имя выдающегося деятеля царской России Николая Павловича Игнатьева. В истории нашего государства есть несколько древних родов, чьи представители из поколения в поколение служили делу укрепления Отечества и являли собой живую ветвь умнейших мужей Московской Руси, цельных, прозорливых, неподкупных, твёрдо знающих, в чём крепость русского народа, где его истинная польза и благо. К их числу принадлежит и род графов Игнатьевых, одним из пращуров которых был святитель Русской православной церкви митрополит Алексий. Главный герой моего романа Николай Павлович Игнатьев родился 17 января 1832 года в Санкт-Петербурге. С отличием окончив Пажеский корпус, а затем Академию Генерального штаба, он столь успешно приступил к государственной службе, что его имя в скором времени стало известно не только в родном отечестве, но и во всём мире. Но зачем и с какой секретной миссией генерал Николай Игнатьев был направлен в Пекин в самый разгар очередной «опиумной» войны, которую навязали нашему дальневосточному соседу Англия и Франция во второй половине XIX века? Об этом читатель узнает из романа, работа над которым заняла у меня почти пять лет, поскольку история человечества трудно расстаётся со своими тайнами, а история военной дипломатии делает это ещё неохотней. Тем не менее хочется думать, что творческое воображение позволило мне приоткрыть завесу времени, показать трагические события, происходящие в жизни героев, и выявить хитросплетения кровавой интриги, в которую они были вовлечены яростной борьбой противостоящих друг другу сторон. Выводя на авансцену давно минувших лет тот или иной вымышленный персонаж, я прежде всего стремился воссоздать завораживающую силу характеров и зримые образы реально действовавших лиц.

Часть первая. Оскал тигра

Глава I

В Рождество 1858 года двадцатишестилетний полковник Николай Игнатьев был произведен в генерал-майоры свиты его величества, награжден крестом Святой Анны II степени с короной и спустя две недели вызван к государю императору для аудиенции.

Александр II принял его стоя, похвалил за успешную дипломатическую деятельность в Хиве и Бухаре, укрепившую позиции России в Средней Азии, и сообщил о том, что особый комитет поручает ему новое ответственное дело.

– Выручай. Ты молод, энергичен, подготовлен, прекрасно знаешь языки, знаком с политикой Европы на Востоке. – Во взгляде императора было больше просьбы, нежели приказа. – Все члены комитета: великий князь Константин Николаевич, князь Горчаков, генерал Ковалевский – единогласно утверждают, что в Пекине нужен ты.

– Царь что лук, а стрелы – что посланнички, – улыбнулся Николай, польщенный новым поручением.

– Весь фокус в том, – добавил государь, – что посланник должен быть военным, генштабистом. Надо отправить китайцам оружие, передать им пятьдесят крепостных пушек и осуществлять руководство офицерами-инструкторами непосредственно в столице Поднебесной.

– Мы вооружаем Китай?

– Граф Путятин обещал маньчжурскому правительству безвозмездно десять тысяч ружей и полсотни артиллерийских стволов.

– Я не совсем здоров, – предупредил Игнатьев. – Ночами лихорадит.

– Ничего, – заверил его Александр II, – я позабочусь о твоем лечении. Надеюсь, с Божьей помощью ты восстановишь силы, отдохнешь. А там, в начале марта, и поедешь.

Молодой генерал преклонился перед царской волей, составил по приказу государя план будущих действий России в Средней Азии и поехал в Министерство иностранных дел.

Глава ведомства князь Горчаков принял его в своем просторном кабинете и, усадив в кресло напротив себя, сразу предупредил, что «лично он отправку оружия в Китай не одобряет».

– Это может быть расценено как наше прямое вмешательство во внутренние дела Поднебесной империи и демонстрация противоборства с Англией и Францией на Дальнем Востоке.

– Но ведь у нас с Китаем давние добрососедские отношения, – не столько утверждая, сколько вопрошая, заговорил Игнатьев. – И кто нас упрекнет за нашу действенную помощь? Я не понимаю, ваша светлость.

Министр не дал ему договорить.

– Видите ли, Николай Павлович, хороший дипломат, отвечая на политические запросы времени, должен ещё и предугадывать то, чего не видят другие, предупреждать и предостерегать. – Он строго посмотрел сквозь очки в тонкой золотой оправе и продолжил: – Помните: стихию самой безумной конфронтации и непримиримой вражды можно укротить здравым смыслом взаимных уступок. Надеюсь, что, приступая к руководству возложенной на вас миссии, вы сделаете все от вас зависящее, чтобы ни директор Азиатского департамента Егор Петрович Ковалевский, ни Министерство иностранных дел не разочаровались в своих ожиданиях на ваш счет.

Николай несколько смутился и озадаченно потер лоб.

– В силу своей неопытности я в самом деле боюсь наломать дров, хотя, признаюсь, мне не хотелось бы попасть в ряд тех политиков, которые не видят опасностей, угрожающих России.

– Мы снабдим вас соответствующими инструкциями, дадим хороших переводчиков, обеспечим с вами переписку, но, – сказал Горчаков, – не в этом закавыка. Там, где европейская дипломатия прибегает к громогласным заявлениям и ажиотации публики, мы стараемся действовать сосредоточенно и… как бы это правильней сказать, без лишних аффектаций. Из груды сваленных в кучу вещей мы выбираем только те, что нам принадлежат по праву. – Убедившись в том, что его слушают самым внимательным образом, светлейший князь продолжил свою мысль: – В условиях деспотического правления, которое имеет место в Китае, действенность дипломата определяется не его политическими убеждениями, а способностью игнорировать чуждые ему постулаты. – Он помолчал и неожиданно спросил: – Я, наверное, кажусь вам циником?

– Нисколько.

– Ну что ж, – самодовольно улыбнулся князь и встал из-за стола. – Будем думать, что вы меня поняли. Не забывайте: требовать своё – задача не из легких. Это не каждому дано. Искусство дипломатии является средоточием евангельских слов: «Иди и веруй». Каковы будут наши границы с Китаем сегодня, таковы будут завтрашние условия добрососедства между двумя великими народами. Помните о пользе Отечества, – напутствовал он. – Как говорили древние, не все выгодное полезно, но все полезное выгодно.

Егор Петрович Ковалевский, директор Азиатского департамента, крепкий жилистый старик с гладко выбритым подбородком и пышными усами-бакенбардами, был не столь многословен, как князь Горчаков, и в нескольких фразах заключил то, что считал необходимым сказать.

– В Китае идет самая настоящая опиумная война. Англичане и французы захватывают все порты и внутренние рынки. Несмотря на сопротивление маньчжурского правительства и строжайший запрет богдыхана торговать пагубным зельем на территории Поднебесной империи, объединенные силы европейцев готовы предпринять поход на Пекин и, угрожая свержением правящей династии Цинов, принудить маньчжуров к рабской покорности. Англия колонизировала Индию, прибрала к рукам Гонконг и теперь ставит на колени Китай. Торговля опиумом приносит баснословные доходы.

– Что потребуется от меня? – спросил Игнатьев.

– В сущности, одно: пока не начались активные боевые действия, успеть добраться до Пекина и представить в Трибунал внешних сношений ратифицированный нами Тяньцзиньский договор, подписанный в прошлом году графом Путятиным. Заодно обговорите вероятность утверждения китайской стороной Айгунского трактата, учрежденного генерал-губернатором Восточной Сибири графом Муравьевым и командующим Хилу-Индзянским пограничным округом генералом И Шанем.

– Трактат я получу на руки?

– Да. Получите и ознакомитесь. Полагаю, – после видимого замешательства сказал Ковалевский, – ваша миссия займет немного времени: от силы три-четыре месяца, не больше. Вряд ли в сложившейся обстановке Китай захочет ссориться с Россией. Оружие, я думаю, маньчжуры заберут, тем более что за него платить не надо: это наша помощь. Безвозмездная. – Он позвонил в колокольчик и велел вызвать драгомана Татаринова. – Александр Алексеевич по образованию врач, опытнейший переводчик, знает почти все наречия Китая, – не без гордости за своего сотрудника сказал глава Азиатского департамента, и вскоре Николай познакомился со своим будущим помощником.

Это был милый, хорошо воспитанный человек с ясным проницательным взглядом. Говорил он вдумчиво, несколько нараспев и не преминул заметить, что Тяньцзиньский договор был подписан и утвержден всего за три дня благодаря крайней скромности русского правительства. Одновременно с Тяньцзиньским торговым договором граф Муравьев и комиссар И Шань заключили соглашение о новой русско-китайской границе по Амуру.

– Не имея торгового флота, – сказал Татаринов, – Россия практически не может воспользоваться выгодой из тех прав и преимуществ, которые дает Тяньцзиньский договор, в отличие от Англии и Франции. Даже американцы в большем выигрыше.

– А кто подготовил Айгунский трактат? – спросил Игнатьев. – Для чего он нужен?

– Вышло так, что, заключая договор в Тяньцзине, граф Путятин выпустил из виду нечеткое разграничение сухопутной территории между Россией и Китаем на огромном протяжении. Автором дополнительного договора стал генерал-губернатор Восточной Сибири граф Муравьев, помогал ему кяхтинский градоначальник Деспот-Зенович. Вы с ним познакомитесь, когда мы приедем в Кяхту.

– Это южнее Верхнеудинска?

– Да, на границе с Монголией, – пояснил драгоман. – Тщательно изучив Тяньцзиньский договор, Муравьев пришел к выводу, что прежде, чем утверждать его, к нему стоило бы прибавить несколько дополнительных статей, которые закрепили бы за Россией права сухопутной торговли по новой границе.

– Думаю, – воодушевился Николай, – это чрезвычайно важно для развития Сибири.

– Ещё бы! – воскликнул Татаринов. – Мы могли бы освоить Дальний Восток, открыть порты и выйти в Тихий океан. Между тем добрейший Евфимий Васильевич удовлетворился результатом переговоров и вознамерился укрепить китайскую армию русским оружием, чтобы иметь влияние в Пекине.

– И как отнеслись китайцы к его заявлению?

– Они поблагодарили его за проявленную заботу и выразили согласие принять русское оружие.

– Ну что же, будем собираться в путь.

Перед отъездом он знакомился с бумагами. Читал и перечитывал Айгунский трактат, запоминал его статьи и положения, вникал в суть недомолвок и представлял себе все трудности возложенной на него миссии. Необходимо утвердить два договора: Тяньцзиньский и Айгунский, обменяться с китайским правительством ратификационными грамотами. Николай понимал, что на одном дыхании такого дела не осилить. Это вам не гриб на вилку наколоть, как говорит его камердинер Дмитрий Скачков.

Текст Айгунского трактата гласил, что Амурская область и Уссурийский край с такого-то числа и такого-то года становятся неотъемлемой частью России, естественной и как бы данной Богом.

Свернув лощеную бумагу в трубку, Игнатьев аккуратно, дабы не помять, втолкнул её в футляр, обтянутый малиновым бархатом и, покачав его в ладонях на весу – приятнейшая тяжесть! – упрятал ценный груз в сундук такого же, как и футляр, малинового жара. Пространство, закрепленное за Россией в тексте трактата, вместившегося в небольшой, словно подарочный, футляр, равнялось территории Германии и Франции, взятых в совокупности. Не шутка.

Николай щелкнул потайным замком и передал сундук секретарю Вульфу: «Под вашу личную ответственность».

Спустя полчаса к нему прибыли офицеры военной миссии.

– Гвардии капитан конной артиллерии Баллюзек!

– Поручик Лишин!

С минутным опозданием прибыл топограф – юный прапорщик Шимкович. Тотчас получил выговор.

Уяснив свою роль и действия в порученном им деле, офицеры испросили дозволения проститься с близкими.

– Сутки на сборы, – объявил Игнатьев и встал из-за стола. Ему хватило бы и часа.

Глава II

Март выдался солнечным, и шестого числа он выехал из Петербурга. Вместе с ним отправились командированные офицеры. Через Москву, Владимир и Пермь до Томска они добрались довольно скоро, но дальнейший путь потребовал и сил, и времени, и настоящего упорства. Сибирские реки стали выходить из берегов: весна была ранней, стремительной.

Пересаживаясь с розвальней на брички, с бричек на коней, путники добрались до Иркутска. Дом губернатора они нашли легко, стоял он в центре города, недалеко от храма.

– Рад, очень рад видеть вас, – распахнул руки граф Муравьев и крепко обнял Игнатьева, – Таким я и представлял себе посланника в Китай: статным, молодым, красивым.

Через минуту они входили в просторный, освещенный многоярусными люстрами зал торжественных собраний.

– Прошу любить и жаловать, – обратился граф ко всем собравшимся, – Игнатьев Николай Павлович, надежда нашей дипломатии, самый молодой генерал России! – Тут он так лукаво восхищенно указал присутствующим на парадный мундир гостя, что все уставились на его новенькие аксельбанты и погоны.

– Браво! – выкрикнул кто-то звонким голосом.

Николаю показалось, что добрейший хозяин Восточной Сибири столь щедр на похвалу и хлебосолен оттого, что, коль случится утвердить пограничный трактат, подписанный им и маньчжуром И Шанем, войдёт граф Муравьёв в отечественную историю не только как администратор, но и как собиратель земли русской, и пожалован будет ему благозвучный титул: граф Амурский, а доведётся, так и князем нарекут. Подумать только! Князь Муравьёв-Амурский, ваша светлость. Останется вот столько до величества. Эх, только б утвердили договор!..

Живо представив себе честолюбивую картинку, Игнатьев скромно улыбнулся и поднял бокал с шампанским.

После ужина хозяин дома и его гость уединились в просторном светлом кабинете с высокими потолками и богатой библиотекой.

– Курите? – поинтересовался граф Муравьёв, предлагая дорогие сигары в полированном ящике с серебряными уголками.

– Нет, – отказался Николай. – У нас в роду никто не курит.

– Похвально, – сказал хозяин кабинета и оставил сигары открытыми. – Я сам, если по совести, курю больше для форсу. Император наш, вы знаете, любитель подымить, да и великие князья ему под стать, так невольно втянешься, привыкнешь: что-то вроде мужской солидарности, – быстро заговорил Муравьёв, не скрывая оправдывающегося тона. – Общение требует жертв.

Игнатьев сделал жест рукой: мол, что поделаешь! – и улыбнулся:

– Не самый страшный грех. Куда страшнее зависть и гордыня.

– Да ещё глупость, потакающая им, – оживился граф, найдя в предложенной для разговора теме широкий стратегический простор. – Говоря о своеобразии человеческих типов, можно признать, что русак – босяк, а китаец что заяц: петлять петляет, а новой дороги боится. Китаец сызмала уверен: раньше было лучше. Правящая династия маньчжуров придерживается политики самоизоляции и самовосхваления. Исторического целомудрия.

– Я полагаю, – со свойственной ему запальчивостью сказал Николай и порывисто захлопнул крышку сигарного ящичка, – Лондон лишит их невинности. Столь же быстро и столь же однозначно, как я, простите, закрыл эту безделицу. – Он бережно приподнял крышку и вернул её ровно в то положение, которое он столь резко нарушил. – Английский парламент циничен до мозга костей, а успех королевских войск в союзничестве с турками и французами одержавших верх над нами в Крымскую кампанию, окончательно развязал ему руки. Лондон просто распоясался, наглеет на глазах.

– Наглеет, – заложил ногу на ногу граф Муравьев. – Рыщет по миру, мира не зная. В ходе минувшей Крымской войны англо-французская эскадра предприняла ряд нападений на русские поселения Охотского побережья и даже на самой Камчатке. Чтобы предотвратить их вторжение в Приамурье, мне пришлось направить туда наши войска, предварительно договорившись с китайцами. – Он помолчал и добавил: – Тогда-то я и сошелся с пограничным комиссаром И Шанем, убедил, что лучше иметь в соседях Россию, чем каких-то хищников с большой дороги.

– Очень мудро, ваше сиятельство, предельно своевременно. Я сам видел английскую эскадру недалеко от Нарвы, когда английской королеве захотелось отхватить кусок нашего Севера вместе с Архангельском.

– Губа не дура.

– Да только пушки нашей береговой охраны тоже себе на уме, – засмеялся Игнатьев. – Насыпали англичанам перцу под хвост! Те и пустились наутёк, прикрывшись дымовой завесой.

– Разбойники во фраках, – жёлчно заметил Муравьев, – проходимцы. Спасибо князю Горчакову, знает, с кем имеет дело, не даёт бесчинствовать Европе. Да и Егор Петрович Ковалевский говаривал мне, что всячески противодействует Великобритании, как в Центральной Азии, так и на Дальнем Востоке.

Игнатьев улыбнулся. Если чему и противодействовал чересчур доверчивый блюститель порядка в Азиатском регионе Егор Петрович Ковалевский, так это росту своих карточных долгов. Человек честный, мужественно-стойкий, он в то же время был азартным игроком. Картам отдавал всё свое время, как личное, так зачастую и служебное, но вот удача что-то не давалась ему в руки: манить манила, а обнять его и приголубить медлила.

– Страсть к перемене мест и путешествиям – в крови у европейцев, – сказал Николай собеседнику. – Они обожают перемены, верят в их необходимость и не представляют жизни без новшеств. Я побывал в Англии, пожил в Париже, поколесил по Австро-Венгрии и поразился, как устроен европеец. Хлеба и зрелищ. Больше ничего ему не нужно. Послушать о том, что творится в мире, ему на роду написано. Самый ленивый итальянский босяк, привыкший спать в лодке, свесив ноги в воду, самый нахальный парижский гуляка, не пропускающий ни одной девицы без откровенной скабрезности, да что там говорить, даже московский прощелыга, живущий милостыней и чем Бог пошлет, – любой из них с восторгом сопереживания будет слушать вздор и чепуху о незнакомых странах. Они самозабвенно будут нести околесицу об обычаях и нравах тамошних аборигенов, обо всем, что происходит и не происходит. О последнем даже с большим интересом, но на китайцев, как указывает граф Путятин в своей отчетной докладной записке, на китайцев, – он с благодарностью принял из рук хозяина бокал с клюквенным морсом, утолил жажду, промокнул усы льняной салфеткой с фамильным вензелем и продолжил прерванную мысль, – на всех, почти без исключения, китайцев даже намёк о дальних странствиях и переменах в жизни наводит такой страх и вызывает такое отвращение, что любая идея нововведения кажется им не чем иным, как шагом к пропасти и низвержением в бездну.

– А что Путятин пишет об их вооружении? – Муравьев позвонил в колокольчик и велел прислуге «заварить китайский лист», не преминув добавить: «Как всегда, с жасмином».

– Путятин пишет, что вооружение маньчжурской армии отвратное. В техническом оснащении войск, как пехоты, так и артиллерии, Китай отстаёт от Англии и Франции наверно лет на сто. Не исключаю, что Евфимий Васильевич сгустил краски, но, судя по тому, как безцеремонно ведут себя союзники в Китайском море, в главном он не ошибся: армию Китая надо перевооружать. Учить её вести освободительные войны. – Он намеренно подчеркнул характер той войны, которую, по его мнению, будет вести Китай в ближайшие пятнадцать – двадцать лет.

– А что, если перевооруженной и заново обученной армии Цинов взбредёт в голову повести войну иную, не освободительную, как теперь, а самую что ни на есть захватническую, со всем напором и агрессией подобных войн? – озабоченно нахмурился хозяин кабинета. – Что тогда?

Он взял сигару, провел ею по усам, шумно втянул воздух. Было видно, что запах табака доставляет ему наслаждение, а может, просто успокаивает или отвлекает.

– Да вы курите, ваше сиятельство, – подался вперед Николай. – Право, мне весьма неловко смущать и стеснять вас в собственном доме.

– Любезность ваша столь великодушна…

– Полноте, Николай Павлович! Это я так, сомнение взяло: а вдруг?

– Китай натравят на Россию?

– Да, – не выпуская сигары, подтвердил свои опасения граф Муравьев, и в его голосе послышалась тревога.

– С Англии станется, но вряд ли в скором будущем, – откинулся на спинку кресла Игнатьев. – Она как минимум полвека будет переваривать всё то, что заглотила. Англия напоминает мне питона или удава, я не очень разбираюсь в этих гадах, но уверен: с аналогией я не ошибся. Англия сильна своим гипнозом, гипнозом своего могущества. Кто поддался этому губительному наваждению, тот обречён на скорое съедение, причем живьём, со всеми потрохами, простите за натурализм, но это так.

В это время отворилась дверь – вошла прислуга: синеокая красавица в кокошнике, с румянцем на щеках и пухлыми губами. Опуская поднос с чайным прибором на столик, она с кротким любопытством посмотрела на Игнатьева и тихо удалилась. Николай поймал себя на мысли, что сила женской красоты действительно способна вызвать бурю чувств: порой цари женились на дворовых девках, возводили их на трон.

– Хороша? – с лукавым прищуром спросил Муравьев и кивнул в сторону двери, за которой скрылась красавица.

– Мила, – согласился Игнатьев.

Муравьев взял чашку с чаем и посоветовал:

– Отведайте.

Николай сделал несколько глотков и восхищенно признался:

– Вкуснее не пробовал.

Так хорошо заваривали чай, пожалуй, только в Лондоне, в российском посольстве. То, что подавали в городских кафе и ресторанах, претенциозно именуя чаем, иначе, как бурдой и ополосками, назвать было нельзя.

После чаепития вернулись к разговору о вооружении Китая.

– Подписав Тяньцзиньский договор, – сказал Николай, – Путятин решил ступить на новый, весьма рискованный и скользкий путь сотрудничества с Китаем. Ему показалось уместным взбодрить военные силы маньчжуров за счет русского оружия. Он полагал, что после этого мы навсегда станем добросердечными соседями, а военная мощь Поднебесной империи будет направляться исключительно против Англии и Франции. Обрадованный своим замыслом, он тут же пообещал предоставить в распоряжение богдыхана русских офицеров-инструкторов и доставить в течение этого года полсотни орудий и десять тысяч ружей.

– Широк Евфимий Васильевич, – неодобрительно отозвался Муравьев. – А кораблей военных не пообещал?

– Думаю, попридержал. Ему их жалко.

– Всё же адмирал.

– Душой болеет за российский флот.

– Уже похвально. – Хозяин дома вынул из книжного шкафа объемистый справочник артиллерийских и пехотных войск, открыл главу: вооружение. Какое-то время изучал, пролистывал страницы, нервно теребил усы и, наконец, передал книгу Игнатьеву. – Неужели Петербург пошёл на это? – Он недоуменно развел руками, и ещё вчера родной и близкий город со всеми его правительственными учреждениями показался Николаю далёким, скучным и внезапно почужевшим. Он даже не нашелся что ответить.

– Князь Горчаков против инициации Путятина, но для выигрыша времени решено произвести ратификацию Айгунского трактата, произвести обмен ратификаций Тяньцзиньского трактата, а руководство офицерами-инструкторами поручили мне.

Игнатьев захлопнул справочник вооружений и сказал, что идею усовершенствования китайской армии он разделяет только при одном условии.

– При каком? – живо поинтересовался Муравьев.

– Сначала происходит утверждение договоров и обмен ратификационными грамотами, затем идет обустройство пограничных укреплений по левому берегу Амура, отправка поселенцев и служивых казаков в далекий Уссурийский край, закрепление по мере сил на новых землях, а уж затем добрососедская акция по вооружению Китая.

Хозяин дома аккуратно втиснул толстый справочник на полку книжного шкафа, прикрыл массивную красного дерева дверцу. В её стеклянных проймах дрогнула и раздвоилась люстра. Посмотрев на часы, Муравьёв погрозил кому-то пальцем:

– Эко, засиделись! Ать, и спать.

Полусонный дворецкий проводил Игнатьева до выделенных ему покоев.

Губернаторский дом погрузился во тьму.

– Матери твоей чёрт! – послышался утром сдавленный окрик Дмитрия Скачкова. – П-шла, тырса! Ах ты…

Грохот и возня в передней, чертыхания камердинера, отнюдь не склонного к ругательствам, тем паче на заре нового дня в гостеприимном губернаторском доме, озадачили Николая и заставили выйти на шум.

– С кем это ты? Разбудил, – не скрывая недовольства, строгим голосом спросил он верного оруженосца и прикрыл форточку. – Ещё и сырости развёл – откуда эти пятна на паркете?

– Виноват, – далеко не извиняющимся тоном ответил Дмитрий. – Стервенция прибилась: шасть и прямиком туда, под рукомойник. – Он пнул ногой невидимую тварь и, выговаривая своё право на решительные действия, презрительно добавил: – Блохастая, верно.

– Крыса? – гадливо поморщился Игнатьев и с опаской глянул в угол туалетной комнаты. Загнанный зверь опасен.

– Кошка, – с нотками успокоения в голосе пояснил Скачков и, опережая возможный вопрос, уточнил: – Не хозяйская. Тощая и шипит. Приблуда.

– И?.. – с непонятным самому себе раздражением, словно увидел в происшествии недобрый знак, сдвинул брови Игнатьев.

– Спровадил, – махнул рукой Дмитрий, будто поймал в кулак муху. – Я её – тыц! а она – вон! коленку сгрызла, – задрал штанину камердинер, – кровь текёт, шкелета без хвоста…

Он явно ожидал сочувствия.

– Смажь йодоформом, – приказал Николай и похлопал себя по губам, давя зевоту. – У кошек под ногтями трупный яд, рана может нагноиться.

– Конешно, – дёрнул плечом Дмитрий и, нарочно кривясь, стал наливать воду в рукомойник. – И так, как на собаке… заживёт.

«Есть люди, которые делают, не думая, и есть такие, которые думают, но не делают», – быстро умылся Игнатьев и принял из рук своего камердинера ломкий от крахмала утиральник.

– Спровадил, говоришь, «стервенцию»? – в тон Скачкову спросил он вслух и глянул в зеркало: надо побриться.

– В окошко кинул.

– В окошко, значит, – неодобрительно хмыкнул Николай. – А завтра по всему Иркутску пойдет гулять новость: кидался генерал Игнатьев в граждан Российской империи дохлыми кошками, будучи пьян до полусмерти. А там, глядишь, и до Китая долетит: кидался он из окон губернаторского дома, славнейшего и хлебосольного графа Муравьева, с которым, по всей видимости, и наклюкались в зюзю. А газетчики распишут: граф и его гость швырялись кошками, гуляли…

У Дмитрия отяжелели руки, враз повисли. Большие синие глаза расширились: шуткует барин или как? Не зная, что ответить, насупился.

– Какие граждане? Там караул казачий.

– А караул, по-твоему, не люди? Сам посуди: стоишь ты на часах, а сверху кошка – хвать! – и всеми четырьмя тебе на голову – курьёз! Что ты подумаешь, что ты об этом скажешь? – Видя, что внушение подействовало, отходчиво добавил: – Или барышня какая подошла: спросить-узнать, откуда казаки конвоя? не из того ли славного полка, где и её любимый службу правит?

– По уставу нипочём, – отрезал Скачков. – Запрещено конвойному ответы отвечать. Это она, значит, по другому делу подошла.

– Это по какому же ещё другому? – доставая бритвенный прибор, покосился Игнатьев.

– Цыганить или на распутство потрафлять, – объяснил камердинер. – А коли так, ещё и мало будет кошки из окна! Ведра помойного не жаль.