Мышеловка для полковника

Even the wise cannot see all ends.

(И самым мудрым не дано предвидеть исход всего.)

Д. Р. Р. Толкиен

1

Уши заложило, Джин ощутила легкое покалывание – самолет начал снижаться. Спустя несколько минут в иллюминаторе промелькнули верхушки гор, окутанные голубым туманом. Слегка вздрогнув, самолет коснулся посадочной полосы и покатил вдоль укрытых маскировочной сеткой ангаров. Сухой пыльный ветер пахнул Джин в лицо, едва она ступила на трап. Даже глаза защипало с непривычки.

– Мэм, капитан Джон Робинс, мне поручено встретить вас.

К ней подошел высокий чернокожий офицер с эмблемой медицинского корпуса на рыжей пятнистой форме. Отдал честь.

– Как долетели, мэм?

– Благодарю, кэп, прекрасно. У вас здесь солнечно, как на пляже.

– Сегодня да, а так три дня бушевала пыльная буря. Да и температуры были минусовые. Это по вашему заказу, мэм, – пошутил он.

Капитан указал на джип, ожидающий у кромки поля:

– Прошу сюда, мэм.

Затем представил водителя, прохаживающегося рядом:

– Сержант Билл Саммерс.

Тот вытянулся, отдал честь.

– Садитесь, не будем терять времени.

Робинс обошел джип, распахнул заднюю дверцу.

– Прошу, мэм.

– Благодарю.

Джин села в машину. Робинс занял место рядом с водителем. Когда выезжали с аэродрома, Джин заметила несколько куланов, пасущихся за оградой, и невольно улыбнулась.

– Вы старший в госпитале? – спросила, наклонившись к Робинсу.

– Нет, что вы, мэм, – ответил тот. – Надо мной полковник Харрис. Но он сам не смог приехать, срочная операция.

– Я понимаю.

– Тут здорово стреляли на днях, – сообщил Робинс. – Восемнадцать часов непрекращающейся пальбы, в самом центре города. Уничтожили около тридцати боевиков. В основном афганцы действовали сами, но пришлось помочь кое-где. Много раненых. Тяжелые. Среди них мирные жители, конечно. У двоих ранения головы. У одного, торговца с рынка, проникающее, этот полегче. А вот второй, полицейский, очень тяжелый. Сквозное ранение, большая кровопотеря, мы думали, он не дотянет до вашего приезда.

– И как?

– Положение стабильно тяжелое, пока держится.

– Госпиталь далеко?

– Тридцать километров, мэм.

– Как только приедем, сразу займемся этим полицейским. Его карточка готова? Описание, что и как делали, как помощь оказывалась?

– Конечно, мэм.

– Это хорошо.

И вновь привычная обстановка. Стерильная операционная, полная аппаратуры, привезенной из Штатов, военные врачи, опытные, понимающие с полуслова коллеги, с которыми легко.

– Этот парень – везунчик, – заключила Джин, рассматривая снимок повреждений у пострадавшего. – Если бы пуля вошла на сантиметр левее, правее, выше или ниже, у него не было бы даже малейшего шанса выжить. Скорее всего, он бы скончался на месте, в тот же миг. Захочешь – не сделаешь так точно и аккуратно, чтобы не задеть важнейших органов, а здесь это произошло само собой, по счастливой случайности.

– Наверное, его мать и родственники крепко просили за него Аллаха, – предположил полковник Харрис. – Мне это напоминает тот случай, в Лас-Вегасе, когда, помните, один наигравшийся в казино любитель развлечься ехал поздно ночью домой на автомобиле, заснул за рулем, врезался в забор, и ему в голову воткнулась металлическая балка. Причем воткнулась так, что не задела ни одного важного участка, просто как по волшебству. Этот счастливчик не только оставался в сознании, он еще пытался звонить жене по мобильному телефону, с балкой-то в голове. И командовал спасателям, как его лучше вытаскивать. В больницу его везли в сидячем положении, а когда трубу извлекли, это оказался кусок железа сантиметров пятнадцати.

– Да, я помню эту историю, – согласилась Джин. – Его оперировал Джей Коутс. До этого он спас жизнь дрессировщику, растерзанному тигром прямо на арене.

– Это талант, – заметил Харрис с восхищением.

– Профессионал, – сдержанно ответила Джин. – И нам сейчас тоже придется, полковник, сосредоточиться и показать лучшие профессиональные качества. Случай у нас ничуть не проще.

– Я готов, мэм, выполнять все, что вы скажете. К слову, мне сказали, что этот юноша…

Полковник Харрис наклонился к Джин:

– Какой-то родственник Масуда, из его клана.

– Какое это имеет значение? – Джин с удивлением взглянула на него. – А если бы он не был родственником? Разве от этого зависит, как мы будем его лечить? Я привыкла делать свою работу хорошо вне зависимости от того, кем является мой пациент.

– Я вовсе не это имел в виду, – Харрис смутился. – Просто как-то вспомнилось…

– Понятно. Однако мы теряем время.

Джин повернулась к анестезиологу.

– Джек, у тебя все готово?

– Давно, мэм.

– Премедикация проведена полностью?

– Так точно, мэм. Транквилизаторы, антигистаминные средства, барбитураты.

– Хорошо. Тогда подготовьте миорелаксанты, и начнем интубацию. И следите, чтобы не возникла гипоксия. – Джин наклонилась над раненым. – У него большая потеря крови, а значит, низкий гемоглобин и дефицит кислорода в клетках.

Операция закончилась, когда уже стемнело. Джин вышла из медицинского блока и остановилась на крыльце. Отсюда взору открывалась панорама гор, подернутых розоватой дымкой. Коричневые хребты, казалось, плывут между высокими пиками, полностью покрытыми снегом, и припорошенной долиной внизу. Издалека послышалось заунывное пение муллы, призывающего правоверных к молитве.

Дверь за ее спиной открылась, полковник Харрис вышел из блока и встал рядом.

– Дикие, пугающие места, – сказал он, – точно какой-то другой край жизни, изнанка мира, со всеми самыми отвратительными его явлениями, какие только можно себе вообразить. И даже хуже. Несчастные забитые женщины, закутанные в паранджу, испуганные, безграмотные дети. Иногда приходится слышать просто чудовищные истории. У меня здесь работает женщина, убирает палаты. Афганка, ее зовут Сакине, в четырнадцать лет ее семья практически продала ее замуж сорокапятилетнему мужчине за хороший выкуп. Он владелец ковроткацкой мастерской. Он использовал ее как еще одного бесплатного работника, а когда ему казалось, что она работает недостаточно быстро, бил ее ткацкими инструментами, следы этих побоев остались до сих пор. А однажды она случайно уронила и разбила какую-то посуду, и мать мужа остригла ее налысо. Женщина не выдержала таких унижений, сбежала из дома, пришла сюда, попросилась на работу. Мы ее взяли. Она немного успокоилась. Пытается получить развод, но муж ей отказывает, заявляя, что за нее заплачен выкуп, и она – его собственность. Вот такие здесь нравы. А еще одна, в том блоке, – доктор Харрис показал на противоположный дом, – после скандала с мужем облила себя соляркой и подожгла. Еле спасли ей ноги. Месяц уже лежит, но не то чтобы ходить, даже пошевелить ногами не может. Хотя даже если ноги восстановятся, это ненамного утешит ее. До этого муж публично изуродовал ее за непослушание, чтобы другим женщинам в деревне было неповадно. Картина была ужасная. Брат мужа ее держал, а муж отрезал ей уши и нос, потом ее еще и избили. Неудивительно, что от всего этого она решила покончить с собой. Эту женщину зовут Айша.

Доктор Харрис помедлил.

– Я сказал ей, что вы приедете, мэм. Вы – ее единственная надежда на новую жизнь. Ваш фонд может найти ей спонсора для пластической операции. Иначе… Иначе, даже если мы поставим ее на ноги, она снова попытается покончить с собой. Это неизбежно. Вы навестите ее?

– Да, конечно. Пойдемте прямо сейчас, я поговорю с ней. Правда, я не говорю ни на дари, ни на пушту.

– Я тоже не говорю, – полковник Харрис улыбнулся. – Но у нас есть переводчик. Сейчас я вызову его.

Он вынул мобильный телефон, набрал номер и отошел на полшага.

– Лейтенант Дустум? Вы мне нужны, – он сбросил вызов. – Сейчас он придет.

Полковник продолжил рассказ:

– Да, таких случаев много, очень много. Особенно в провинции Герат. Там вообще свирепствует реакция. Недавно подожгли школу для девочек, убили нескольких активисток женского фонда. Это здесь, в Кабуле, женщины уже почувствовали себя настолько свободно, что даже приходят на службу в полицию. А в деревнях – там патриархальный уклад. Женщины неграмотные, забитые. Для них выйти из дома и куда-то пойти в одиночку, без сопровождения мужчины, – невероятный поступок…

Он вдруг спохватился:

– Кстати, мне звонили от генерала Аллена на ваш счет, простите, забыл. Они хотят, чтобы вы завтра провели занятия в женской медицинской школе. Знаете, при талибах совсем не стало женщин-врачей. А нравы тут таковы, что лечить женщину может только женщина. Как и обыскивать в полиции. Вот сейчас срочно готовим персонал. С какими трудностями мы сталкиваемся! Приходится даже объяснять, что быть самостоятельной вовсе не страшно, это намного безопаснее, чем несамостоятельной. Убеждаем, уговариваем. Ведь из-за отсутствия качественной медицинской помощи многие женщины остаются калеками, а то и вовсе не доживают до сорока лет. Вам сообщили об этих занятиях?

– Пока нет, но я, конечно, готова, – подтвердила Джин.

– Особенно трудно разговаривать с папочками и старшими братьями, – признался Харрис. – Им легче продать дочку или сестру в возрасте девяти месяцев в рабство талибам, чем растить ее, кормить, а потом еще и учить.

– Сэр, лейтенант Дустум…

К ним подошел афганец в форме Афганской национальной армии.

– Я вижу, – нетерпеливо прервал его Харрис и рекомендовал молодого человека Джин. – Отличный английский, учился в Великобритании. Помогает нам в общении с местным населением.

– Рада познакомиться. Джин Роджерс, – она протянула лейтенанту руку.

– Полковник медицинского корпуса. Наше светило, – добавил Харрис.

– Для меня честь, мэм, – лейтенант смущенно пожал ее пальцы.

– Для меня, похоже, тоже, – догадалась Джин. – Генерал Абдул-Рашид Дустум – это ваш родственник?

– Да, дядя, – признался лейтенант.

– Это прекрасная рекомендация, – кивнула Джин. – Что ж, идемте к пострадавшей. Не будем терять время.

– Меня выдали замуж, чтобы две семьи примирились.

Джин присела на край постели больной. В белесом свете лампы, висевшей над кроватью, на бледном, бескровном лице девушки выделялись горящие как угли черные глаза. Вместо носа и рта – две дыры с рваными, плохо зажившими краями. Девушка не говорила, она шептала, и переводчику пришлось наклониться, чтобы разобрать ее слова.

– Когда-то мой дед убил мальчика в их семье, это был кровный долг, и меня отдали, чтобы вражда утихла. В той семье меня ненавидели, они били меня, и я убежала. Но меня поймали и посадили в тюрьму. Там в камере было восемь женщин, все они курили опиум, и я едва не пристрастилась к этому. Хорошо, отец забрал меня через два месяца. Но оставить дома он меня не мог и снова вернул мужу. Все началось сначала.

Девушка всхлипнула.

– Успокойтесь, – Джин ласково взяла Айшу за руку. – Теперь все уже позади.

– За непослушание меня наказали. Отрезали мне все, вы видите.

Она прикоснулась пальцами к лицу, глаза заблестели от слез.

– Как они делали это, я не помню, я потеряла сознание. Когда я открыла глаза, то ничего не могла видеть, все лицо было залито кровью, а там, где был нос, ощутила холод. Они бросили меня умирать в горах. Но я собрала все силы и дошла до отцовского дома. Но отец опять не оставил меня – ведь тогда пострадали бы все остальные члены семьи, а у меня еще семеро младших братьев и сестер. За кровный долг их бы всех убили. Он добился от мужа согласия, что меня подлечат, и я вернусь. И мне снова пришлось переступить порог их дома.

Девушка опять всхлипнула.

– В ту же ночь он снова начал издеваться надо мной. И тогда я не выдержала. Я поняла, что отец меня не защитит и рассчитывать мне не на что. Решила покончить с собой. Лучше умереть, чем так жить. Рано утром ушла из дома, пробралась на двор к соседу, украла у него солярку, хотела забраться подальше в горы, но боялась, что меня хватятся, увидят, и я не успею ничего сделать. Потому подожгла себя прямо на дороге. А тут ваш патруль, слава Аллаху. Огонь потушили, привезли в госпиталь. Спасибо господину…

Она взглянула на Харриса, изуродованные губы тронула едва заметная улыбка.

– Он заботится обо мне, и мне намного лучше. Но как я буду жить, когда снова смогу ходить? Ведь муж потребует, чтобы я вернулась. Я с ужасом думаю об этом.

– Но ты можешь получить развод, мы поможем найти адвоката, который добьется этого, – уверенно ответила Джин. – По конституции женщины и мужчины теперь равны в правах. Женщины могут работать, получать образование, жить свободно и независимо. Конечно, нужна поддержка. Но, насколько я знаю, практически все сколько-нибудь значимые международные организации, помогающие женщинам, имеют свои представительства в Кабуле. Они для того и находятся здесь, чтобы помочь женщинам освободиться от варварских традиций и начать новый путь. Так что не надо отчаиваться. Есть много людей, которые тебе помогут, только нужно верить в себя. Сейчас главное – здоровье.

– Но как я смогу начать новую жизнь с таким лицом, кому я буду нужна, меня же будут бояться, шарахаться от меня, – в голосе Айши слышалось отчаяние.

– Это все поправимо, – Джин ласково сжала ее пальцы и улыбнулась. – В США есть много клиник, которые занимаются пластической хирургией, там работают высококлассные специалисты. Они исправят губы и сделают протез для носа. И ты снова станешь такой, как раньше. Причем все сделают так, что тот, кто не знает, что с тобой случилось, никогда не догадается. Адвокат добьется развода, и с рабством будет покончено. Ты найдешь новых друзей, встретишь любовь. Пойдешь учиться.

– Да, я хочу учиться, я так хочу учиться, – девушка поспешно приподнялась, опираясь на локоть. – Я хочу много знать. Я хочу стать как вы, как та молодая женщина-офицер, которая подобрала меня на дороге, она заходит навестить меня и рассказывает про Лос-Анджелес, город, где она родилась. Так интересно.

– Лейтенант Кейт Стролл, – пояснил Джин полковник Харрис. – Она была старшей в группе. Это благодаря ее быстрым и умелым действиям Айша осталась жива.

– Я думаю, все твои мечты сбудутся, – Джин наклонилась и поправила темные волосы девушки, выбившиеся на лоб из-под платка. – Я, Кейт Стролл, полковник Харрис – мы все тебе поможем. Сейчас главное – ноги, надо лечиться. А когда ты сможешь ходить, мы подготовим тебе место в клинике, и ты, возможно, поедешь в Лос-Анджелес, или в другой большой американский город, где тебе вернут прежнюю красоту. Я подыщу людей, которые с радостью оплатят тебе эту поездку и операцию. Уверена, их найдется немало, и со временем они тоже станут твоими друзьями.

– Я бы хотела выучиться и снова вернуться сюда, в Кабул, – неожиданно серьезно произнесла девушка, опустив голову на подушку. – Чтобы помогать другим женщинам, объяснять им, как надо жить, к чему стремиться. Все, что вы говорите сейчас, – для меня это какая-то сказка. Я выросла в нищете, одну лепешку мы делили на троих и всегда жили впроголодь. Я даже не имела права выйти из дома одна, только в окно смотрела на горы и думала – а что там, за ними, какая там жизнь? Везде ли она так грустна, как у меня? Теперь я знаю, что за горами есть вы, есть мисс Кейт, есть господин, – она взглянула на Харриса. – Есть люди, которые относятся ко мне как к равной, которых не надо бояться, им можно доверять. Это действительно чудо. Мне даже кажется, что, как в древней сказке, когда я подожгла себя, огонь прогнал с меня проклятие, и пусть он забрал мою красоту, но он открыл мне нечто большее, что даже важнее, чем красота.

– Красота тоже вернется, все поправимо, – негромко добавила Джин. – Но ты права. Твоя борьба за достоинство, за лучшую жизнь принесла тебе страдание, но она же вывела тебя за грань заколдованного круга, в котором все подчинено старым, давно изжившим себя устоям, и ты не осталась одна. Сразу пришли те, кто протянул тебе руку помощи. Так утверждал один из моих любимых писателей. Стоит только сделать первый шаг, стоит только протянуть руку, чтобы оттолкнуть зло, и сразу найдется второй, третий, кто встанет рядом с тобой. На стороне добра ты никогда не останешься один. Совершенно точно.

– А что это за писатель, мисс? – спросила Айша робко.

– Это Джон Рональд Руэл Толкиен, он англичанин, – ответила Джин. – Он написал много интересных книг. Прочитать их ты пока не сможешь, но со временем, я уверена, прочтешь обязательно. А пока мы можем с тобой посмотреть фильм. Он снят по самой знаменитой его книге «Властелин колец», это самое известное повествование о борьбе добра и зла и о том, как нелегко дается победа светлым силам. Но это не значит, что к ней не надо стремиться. Мы вполне сможем посмотреть этот фильм с ноутбука сегодня вечером. Позовем Кейт и вместе будем смотреть, а лейтенант Дустум, возможно, поможет нам с переводом.

Она обратилась к молодому афганцу:

– Вы свободны сегодня, лейтенант? У вас нет никаких срочных поручений?

– Я буду рад помочь вам, мэм, – ответил тот с готовностью.

– Вот и отлично, вот и договорились, – обрадовалась Джин.

– А меня вы не приглашаете? – осведомился полковник Харрис. – Я тоже люблю смотреть про приключения Фродо и его друзей. Во всяком случае, это помогает отвлечься, а иногда даже обрести новые силы.

– Мы будем только рады, полковник, – ответила Джин с улыбкой. – Так что до просмотра, дорогая Айша.

Мертвенно-бледное лицо девушки слегка порозовело, а глаза блестели уже не слезами, а радостью.

– Встречаемся здесь через три часа. Вы пригласите Кейт, полковник? – спросила Джин у Харриса. – Я буду рада с ней познакомиться.

– Конечно, – подтвердил тот. – Я видел ее, она вернулась из рейда и сейчас отдыхает. Так что, уверен, она с удовольствием составит нам компанию.

– Отлично, договорились.

– С разными случаями приходится сталкиваться, мэм, чуть не по дюжине на дню.

Коренастая чернокожая Кейт Стролл с множеством косичек, завязанных узлом на затылке, пожала плечами.

– Я на их женщин поражаюсь, честно. Обвешаются тряпками, подойдешь – прячутся, шарахаются, как от заразы. Запуганные все, грязные, неопрятные. Без разрешения мужа даже пальцем не смеют пошевелить. Наркоманок много, ответ один – муж приучил. Сам опиум курит и меня заставил. Мы, конечно, стараемся держаться в рамках, мэм, проводим беседы, но, честно скажу, мне их не понять. Моя прапрабабка была рабыней в Миссисипи, тринадцатая в семье, хозяин продал ее соседу за четыреста семьдесят долларов, у нас в семье до сих пор бумага, подписанная им, хранится, на память, так сказать. Да что там, я слышала, что и у супруги нашего президента, госпожи Мишель Обама, тоже предки были рабы.

– Да, они работали на хлопковой плантации, – подтвердила Джин. – Это верно.

– Вот-вот. Я как узнала, сразу решила, что буду за нее голосовать. И на прошлых выборах, и вот теперь, на нынешних, в ноябре. Такие же мы безграмотные были, забитые, но смогли же пробиться. Боролись за свои права. Я вот офицерское звание получила, в выпуске третья по списку, верите, мэм? И у меня под началом люди, я несу за них ответственность, принимаю решения. Пока второй лейтенант, но через полгода уже и на первого подавать можно, если никаких существенных провалов не будет. Я во всем равна мужчинам, отдаю им приказы и ничего особенного в этом для себя не вижу. А здешние женщины, я же чувствую, из-за паранджи своей на меня смотрят, между собой перешептываются, мол, гляди, она во все мужское одета и мужчинами командует, а главное, они слушаются ее, вот невидаль.

Кейт улыбнулась.

– Нас обязали проводить разъяснительную работу, но я и так сама частенько разговариваю, через переводчика, конечно, очень мне интересно их понять, как можно жить в такой дикости в наше время. Есть такие курсы, я их прошла, сама попросилась, чтобы отправили, там обучают, как правильно общаться с местным населением, особенно с женщинами, готовят, так сказать, как службу спасения. В основном женщин-военнослужащих привлекают для этого, потому что с мужчинами афганки вообще отказываются разговаривать. Да и нас боятся, если честно. Не доверяют. Мы для них как марсианки какие-то, особенно я, например, – засмеялась Кейт. – Они же и слыхом не слыхивали, что на свете существуют люди с другим цветом кожи, негры, например. А тут чернокожая, с такой прической, – она тряхнула косичками, – да еще при полной экипировке. Вот невидаль!

Она вдруг посерьезнела.

– А я про вас знаю, мэм. Мне о вас капитан Боб Шлихт говорил, он из морской пехоты, над саперами у нас главный. Рассказывал, что вы ему ногу спасли в Эль-Куте, по кускам собрали, когда он разминирование неудачно провел и уже на тот свет собирался. Вообще, как я слышала, если к вам попасть – ничего не страшно, вы кого хочешь вылечите, как бы его ни потрепало, никто у вас не умрет.

– Ну, это уж преувеличение, – Джин покачала головой, – врачи не всесильны, не боги, но я стараюсь, конечно.

«Вот и дожила», – подумала она.

– Так про бабушку мою говорили, – добавила вслух. – Во время Второй мировой войны, кто к ней попал с ранением, тот всегда живым останется. А теперь обо мне пошла такая слава. Но с большим авансом. Мне и до бабушки далеко, не то что до Господа Бога.

– Вы ведь и этой женщине, Айше, тоже поможете? – с надеждой спросила Кейт. – Многое приходится видеть на патрулировании, но такое в первый раз. До чего же можно довести человека, до какого отчаяния. Мало того, что морально издевались, так еще и лицо изуродовали ей. И заступиться некому. Отец не отец, отдал дочь мужу, уже никаких прав не имеешь. Да и что он может-то?

– Да, мы обязательно поможем ей, – уверенно ответила Джин. – С ожогами на ногах доктор Харрис и до моего приезда справился, состояние ее уже значительно лучше. А что касается лица – в Штатах в специальной клинике ей сделают пластическую операцию, поставят протез, она снова будет красавицей, а оплатят все из благотворительного фонда.

Кейт пристукнула пальцами по колену.

– Я так рада, мэм, правда. Вот спрашиваешь себя иногда, и для чего мы здесь, ну, понятно, что для борьбы с талибами, а им-то, местным, надо ли, чтобы мы им свою цивилизацию несли, к нашим правилам жизни приучали, может, им вот так вот, по-животному, жить-то и лучше. Не часто такие мысли приходят, – призналась она. – Но иногда насмотришься всякого, устанешь, волей-неволей задумаешься. Но после случая с Айшой у меня никаких сомнений не осталось. Мы здесь нужны, и показывать им, как жить по-человечески, нужно. Законы человеческие им прививать, а все их зверские привычки пресекать, пусть будут недовольны, зато их дети нам спасибо скажут. Как вы думаете, это правильно, мэм?

– Правильно, – подтвердила Джин. – Долг цивилизованных народов – распространять цивилизацию на отсталые закоулки мира. При этом, конечно, не ущемляя тех традиций в местных обществах, которые идут народу на благо. Но такие вещи, как людоедство, истязание женщин и детей, надо искоренять безжалостно. Позволять такое мы просто не в праве, даже если ради этого приходится нарушить суверенитет страны.

Они вышли на улицу.

– А вообще трудно приходится? – спросила Джин у Кейт. – Ведь женщине все-таки тяжелее, и физически, и морально.

– Трудно не среди своих, – ответила Кейт, – среди своих что? Все привычно, и закон на моей стороне, и устав, и руководство. С местными – другое дело. И это не только меня касается, командиров-мужчин тоже. У них еще почаще моего нервы отказывают. И помощь психолога требуется. Здесь даже не то что в Ираке, там хоть какая-то цивилизация была, дома многоэтажные, инфраструктура. А тут – голая пустыня, горы, среди них деревни разбросаны. Там все старейшины решают. А им верить нельзя. Никому из местных верить нельзя – вот это сложнее всего. И непонятнее. Вот нас часто капитану Шлихту в усиление дают, а у него главная задача – разминировать СВУ, самодельные мины, так сказать. Их везде понатыкано видимо-невидимо. Сделать такую мину – раз плюнуть даже самому неграмотному. Любую банку набей селитрой и алюминиевой пудрой, добавь пластида, а можно и чего попроще, провода вообще от автомобиля можно взять. Состряпал все это, подсоединил – спрячь под кустик, вот тебе и сюрприз готов. А заметить такую штуку очень непросто. Подрываются на них и местные, и наши, конечно, тоже. Но я вот не понимаю всех этих старейшин – знают, что подозрительные люди вокруг деревни вертелись, скорее всего, мины оставили, а будут говорить, что ничего не видели и не знают, все спокойно. Мы подорвемся – им радость, но ведь и их же односельчане подрываются, дети очень часто, на куски разрывает, сколько случаев таких было, но все равно молчат, ни гу-гу. Лучше подрываться будут и людей гробить. А им что, у них женщины каждый год рожают, пока могут, и плевать, что в тридцать лет уже старухи, а в сорок с небольшим к Аллаху отправляются. Девочек уже с десяти лет начинают сексуально использовать. Так что особо им волноваться нечего. Как у всех дикарей – родился, умер, невелико событие. Старейшинам верить нельзя, – повторила Кейт. – Им даже афганские переводчики не верят, вот спросите того же Дустума. Ему с нашими парнями проще, чем со своими соотечественниками.

Она грустно улыбнулась.

– Так что, когда с базы выезжаешь, никогда не знаешь наверняка, вернешься ли назад сам или тебя доставит санитарный вертолет, вот сюда, в медицинский блок к доктору Харрису. И тебе отрежут ноги, а не исключено, и руки, такое тоже бывало, что всех четырех конечностей лишались, а дальше тебе путь в Германию, на реабилитацию, и в другую, пугающую, непонятную жизнь инвалида.

Она вздохнула.

– Но об этом стараешься не думать, конечно. Надеешься на лучшее. Я даже на богослужение не хожу, – призналась она и тут же пошутила: – Только моей маме не говорите, если ее случайно встретите, мэм. Она мне такого не спустит. А вообще, когда трудно, не могу заснуть, всякие мысли дурные в голову лезут, я звоню своему парню, он сейчас на базе в Колорадо-Спрингз служит, тоже здесь в командировке был в прошлом году; или родителям и сестрам. У меня четыре сестры, мэм. И ни одного братика. У нас только отец, единственный мужчина в семье. Так получилось. А вообще мне недавно благодарность объявили, – добавила она с гордостью. – Полковник Майкл Фостер приезжал и зачитывал приказ. Перед строем, было очень приятно…

– Майкл Фостер? – Джин вздрогнула и остановилась. – Он здесь, в Афганистане? Я не знала.

Кейт удивилась.

– Вы с ним знакомы? О, на меня он произвел большое впечатление. Он такой, – она закинула голову и прищелкнула языком, – в общем, когда на него смотришь, гордишься, что ты родился в Америке и имеешь отношение к этой армии, что ты – часть ее. И армии, и этой страны. От него сила исходит, уверенность, победа, мэм. Я не знаю, как это сказать…

– Это сказал за тебя режиссер Коппола, – мягко произнесла Джин. – Устами подполковника Билла Килгора в фильме «Апокалипсис сегодня», в том фильме, который помог Америке снова обрести себя и поверить в свои силы после неудачи во Вьетнаме. Помнишь, «люблю запах напалма по утрам. Однажды мы несколько суток кряду бомбили высоту, и когда я поднялся туда, – говорит Килгор, – там был такой запах, запах победы». Это любимый фильм Майкла, он смотрел его с юных лет, знал наизусть каждую фразу, и теперь сам стал Килгором, – она улыбнулась. – Поднялся на высоту, где витает тот самый запах, запах победы.

– Вы так хорошо знаете полковника Фостера? – в голосе Кейт Джин услышала недоумение.

– Еще бы, это же мой собственный муж, – Джин рассмеялась. – Правда, уже бывший, фактически мы развелись. Но, кстати, формальности еще выполнены не до конца, и в официальных списках я до сих пор числюсь как Джин Фостер-Роджерс.

– О, жаль, что вы расстались, – Кейт покачала головой, – мне кажется, вы очень подходите друг другу. Вы оба такие, ну, на кого… на кого хочется походить во всем.

– Это хорошо выглядит со стороны, – ответила Джин. – Когда живешь рядом, излишняя яркость только мешает. Ослепляет, если можно так выразиться. К тому же у меня слишком много обязанностей. Майклу захотелось жизни попроще, поспокойнее.

– Он мне сказал, что его жена служит в медицинском корпусе, она врач, но я никак не могла подумать, что это вы, – сказала Кейт.

– Он это сказал недавно? – Джин искренне удивилась.

– Да, мы несколько минут поговорили после награждения, он расспрашивал меня о семье, о трудностях здесь. Я сказала, что у меня есть парень и что его направили в Колорадо-Спрингз. Полковник ответил, что эта база ему знакома и хорошо, когда будущих супругов объединяют не только личные, семейные, но и служебные интересы. Вот и добавил про жену, я еще подумала тогда, кто она, кому так повезло, такой красавец и такой герой ее муж. Не могла представить, что всего через пару недель познакомлюсь с вами.

– Я бы вам советовала, Кейт, – заметила Джин серьезно, – не очень-то доверять рассуждениям полковника Фостера, несмотря на все его заслуги. У него все это только теоретически, или даже практически, но для друзей, для знакомых, а не тогда, когда дело касается его самого. Для себя он как раз хотел бы противоположного. Хотя не знаю, – она пожала плечами. – Может быть, я недостаточно понимала его, ошибалась. Это тоже не исключается. Во всяком случае, в том, что мы расстались, виноват не Майкл и не его представления о семейной жизни. Виновата я, я изменила ему и не сочла возможным скрывать это. А он не счел возможным эту измену простить. Собственно, это и послужило причиной развода. Я и сама не ожидала, что мы когда-нибудь расстанемся.

– Вы изменили? – Кейт не поверила своим ушам. – Ему?

– Да, я, – подтвердила Джин. – И странно, что он до сих пор считает меня своей женой. Меня это даже несколько смущает.

– Полковник Фостер сказал мне, что он еще остается в Афганистане, – сообщила осторожно Кейт. – Что я могу обращаться к нему, если возникнут трудности.

– Вы намекаете, что я могу с ним встретиться? – догадалась Джин. – Вы правы, Кейт, я обязательно позвоню ему. Вместо вас. Он будет удивлен, я уверена. Так мы увидимся вечером? На просмотре кинофильма?

– Да, конечно, – Кейт тряхнула косичками.

– Жду вас, – Джин пожала ей руку. – Рада знакомству.

– Я тоже, мэм. Еще как!

– Пока есть время, я покажу вам, мэм, наше хозяйство.

Когда Кейт ушла, полковник Харрис снова пригласил Джин в медицинский блок.

– Здесь у нас травматологическое отделение на шесть коек, мэм. В общем, обычное американское отделение первого уровня со всей необходимой аппаратурой. Раненых сюда доставляет служба медицинской эвакуации, работаем круглосуточно. Предстоят нелегкие месяцы, грядет весна, – Харрис грустно улыбнулся. – Снег в горах тает, перевалы освобождаются, и все нехорошие парни, которые отсиживались на горных базах, будут спускаться вниз, чтобы доставлять нам неприятности. Подкладывать эти свои СВУ.