000
ОтложитьЧитал
– Как я могла знать об этом?
– Могла, черт побери! Очень даже могла. Как я уже сказал, тебе просто наплевать. Вот в чем твоя проблема. А теперь, елки-палки, и моя тоже. – Он глянул на часы и поднялся. – Тебе придется признать вину. И все, лапки кверху. – Для убедительности он помахал в воздухе указательным пальцем. – Не трать время и силы на бредовую идею, что тебя, мол, подставили. И не привлекай к себе внимания. Я все сделаю, чтобы поддержать тебя, но чтобы таких идиотских выходок, как сегодняшняя, больше не было. Поняла?
Глава 4
Ева въехала на площадку рядом с домом на Хейзел-авеню, где она жила, сразу за Оксбридж-роуд. Заглушила мотор, взяла вещи и торопливо пошла к подъезду.
Она снимала квартиру в четырехэтажном здании – одном из многих в ряду практически одинаковых домов позднего викторианского стиля. Не так давно в доме был ремонт, и в подъезде стоял сильный запах краски, но даже он не мог перебить ноты сырости, долетавшие с улицы. Ее ящик был переполнен. Она подобрала с пола пару писем, а остальные положила на полочку над батареей. Жила она на последнем этаже. Подниматься пешком ей было нетрудно, да и квартиру под крышей она выбрала осознанно: никто не топал у нее над головой, докучал только голубь, поселившийся на чердаке, – ворковал с такой силой, что глухой услышит. Зато жилец из квартиры под ней часто отсутствовал, и это было дополнительным удобством, приятным бонусом к ее стремлению отгородиться от всех.
Поднявшись на свою лестничную площадку, Ева нагнулась и проверила маленькую полоску прозрачной пленки, которую она, уходя, наклеивала на низ двери и косяк. Пленка была на месте. Она проделывала так уже много лет, на автомате. Часто она говорила себе, что ее страхи иррациональны, что ей не о чем больше тревожиться, но в глубине души по-прежнему считала, что однажды эта маленькая хитрость спасет ей жизнь.
Уверившись, что с пленкой все в порядке, Ева отлепила ее, открыла дверь и вошла. Квартира была светлая, в ней было много воздуха. Сразу за прихожей располагалась гостиная, совмещенная с компактной кухней, дальше двери вели в спальню и ванную комнату. Из окон виднелся скучный бетонный двор с вкраплениями лоскутков грязноватых садиков, но она редко раздвигала шторы, предпочитая отделять себя от жизни других людей. Квартира предназначалась под сдачу и была обставлена в безликом функциональном стиле. На полу лежали ненавязчивой расцветки ковры, в целом преобладали нейтральные тона. Мебель была самой стандартной… Кое-где она сама добавила несколько акцентов: жесткий, с острыми углами диван смягчила шелковыми подушками оливкового цвета, на середину круглого обеденного стола поставила большую стеклянную вазу для цветов, а взамен старой сломанной кофеварки купила дорогущую кофейную машину. В обстановке ее квартиры не было ничего характерного или запоминающегося или хотя бы приятного глазу, но ее это совершенно не беспокоило.
Квартира была удобной, все что нужно – под рукой, но даже спустя десять месяцев ей все еще казалось, что она по-прежнему в процессе переезда. На самом деле она нигде не чувствовала себя дома. По-настоящему важно ей было постоянно ощущать одиночество и предсказуемость самостоятельной жизни. Мысль о том, чтобы разделять существование с кем-то еще, пусть на короткое время, внушала отвращение. Ей не нужно было, чтобы кто-то волновался о том, что с ней происходит, задавал вопросы, как прошел ее день, или просто наполнял пространство своим присутствием. Ей было хорошо и без этого.
Джейсона удивляло отсутствие в ее квартире каких-то личных безделушек. Ему хотелось больше узнать о ней, и он как-то сказал, что в комнатах ничего не говорит о ней, как если бы это был номер отеля. Сама она не видела в этом ничего плохого. Услышав фразу, что «здесь не хватает уюта», она подумала, что он имел в виду отсутствие ярких тонов, беспорядка и вороха ненужных вещей. Она пыталась объяснить ему, что не любит яркие тона и все эти вещички, которые для нее ровным счетом ничего не значат. Она не хотела видеть вокруг себя ничего связанного с прошлым. И намеренно избавлялась от вещей, которые цепляли бы струны ее души всякий раз, когда на них натыкается взгляд. Джейсон этого не понимал, как и многого другого.
Ева включила свет и принялась расшнуровывать грязные ботинки. Поставив их в раковину на кухне, чтобы позже помыть, сняла промокшую одежду и осталась в одном белье. Мокрые вещи она повесила сушиться на стулья рядом с батареей в гостиной.
В какой-то момент она вдруг ощутила присутствие Джейсона. Еще каких-то десять дней назад он был здесь. Расположился на диване в гостиной, согревая в ладонях бокал красного вина, и обсуждал с ней детали дела, которое они вели. Работа – единственное, что их связывало, хотя, возможно, утверждать так было бы не совсем справедливо. То, что началось как простое развлечение, каким-то образом переросло в нечто большее, во всяком случае, с его стороны. За то короткое время, что они встречались, Ева изо всех сил старалась не сближаться с Джейсоном, держать его на расстоянии, и все-таки какая-то крошечная его часть, видимо, нашла лазейку в ее душу.
Смерть играет в хитрые игры с сознанием. Ева не любила Джейсона, и тем не менее тяжесть потери – такой внезапной, такой жестокой – пробудила в ней самые разные воспоминания, от которых было не по себе. Без всякой причины она вдруг начинала слышать его голос, в памяти всплывали обрывки разговоров, в голове прокручивались яркие картинки. Она жалела, что его больше нет.
Не так давно он подарил ей свою фотографию в рамке, и теперь его глаза следили за ней со стеллажа, куда он поставил рамку. Все, что так привлекало ее в Джейсоне – его молодость, теплота, энергия, его беззаботная улыбка, – отразилось в этом снимке. Теперь, глядя на фото, она чувствовала боль.
Джейсону очень хотелось сделать совместное фото, но она упорно отказывалась. Он тогда разозлился: «До чего же ты скрытная, Ева. Я хочу все знать о тебе. Все! – Он притянул ее к себе и сильно встряхнул. – Тебе не нужны фотографии людей, которые тебе близки?»
Он попал в точку – не нужны. Ей хотелось сказать: «Они у меня в голове, в сердце, они всегда со мной», но она промолчала.
Еще до похорон Ева избавилась от тех немногих вещей, которые Джейсон оставил у нее. Сложила в пакет и отнесла на помойку пару форменных рубашек, свитер, зубную щетку и бритвенный прибор. Она также стерла в телефоне все их контакты. Так было проще – меньше всего ей хотелось налететь случайно на их переписку, а потом испытывать сожаление.
Ева подошла к стеллажу и взяла фотографию. Долго смотрела на нее и наконец положила в нижний ящик стола.
Для кофе было уже поздновато, хотя в любом случае вряд ли удастся заснуть. Заварила себе крепкий чай, добавила молока и подошла к окну, держа чашку в руке. Раздвинула шторы и устремила взгляд на темнеющую полоску неба, на крыши с трубами, на фонари внизу. Вдали, на окутанном дымкой горизонте, виднелось белое свечение стадиона Уэмбли. Ощущение покоя, которое обычно охватывало ее, когда она созерцала эту картину, не появилось. То, что случилось на Парк-гроув, все перевернуло. Теперь ее главная цель – разгадать, откуда Джейсон узнал о том, что Лайем Беттс якобы находится в этом доме. Это было ошибочное предположение? Или кто-то подсунул ему ложную информацию? Перед тем как перейти в группу по расследованию убийств, он несколько лет входил в состав подразделения по борьбе с организованной преступностью. Вполне вероятно, здесь есть какая-то связь. Она пыталась нащупать ее, но пока безуспешно.
За несколько дней до похорон она попробовала поговорить с близким другом Джейсона, Полом Дентом. Он по-прежнему работал в этом подразделении и мог что-то знать. Однако Пол держался настороже, когда она спросила, откуда к Джейсону могла поступить эта информация. Более того, он категорически отрицал, что про Лайема Беттса Джейсону сказал кто-то из своих. Увидев Пола Дента рядом с Ташей на похоронах, Ева поняла, что пытаться что-то выяснить у него не имело смысла. Совершенно очевидно, что Пол обвиняет ее в семейных проблемах Джейсона, как и в его смерти.
Ева уже собралась задернуть шторы, как вдруг ее внимание привлек большой темный автомобиль, подъехавший к дому. Этот автомобиль в течение всего дня попадался ей на глаза. Скорее всего, пресса, хотя для репортеров типа Ника Уолша машина слишком дорогая.
Через несколько секунд задняя дверца открылась, и на тротуар вышел человек. Он посмотрел на ее окна, поднялся по ступенькам к входу и позвонил в дверь. Ева задернула шторы и отошла от окна. Она не хочет ни с кем говорить.
Снова раздался звонок, на этот раз человек давил на кнопку несколько секунд. Наверно, увидел ее с улицы и был намерен добиться своего. Нахмурившись, она прошла в прихожую и подняла трубку домофона:
– Да?
– Мисс Уэст? Я бы хотел с вами поговорить.
В домофоне его голос звучал тихо и хрипло, тем не менее она уловила сильный лондонский акцент.
– Кто это?
– Мое имя Ален Питерс. У меня для вас сообщение.
– От кого?
– Готов объяснить. Могу я подняться?
– Нет. Я занята.
– Вряд ли удобно говорить об этом через домофон.
– Тогда вам придется прийти в другой раз.
– Сегодня вы получили несколько текстовых сообщений от моего клиента…
Ева заколебалась.
– Вы хотите сказать – Джона?
– Именно. У него есть желание связаться с вами. Видите ли, он может вам помочь.
– Спасибо, но я не нуждаюсь в помощи.
– Думаю, нуждаетесь, мисс Уэст. В самом деле, лучше было бы нам поговорить лично.
Ева размышляла, что ей делать. Вас подставили… Слова зацепили ее, ведь они совпадали с ее собственными догадками. Может быть, он действительно что-то знает?
– Подождите несколько минут, – ответила она, поспешно натянула джинсы, свитер и спустилась.
Дверь приоткрыла на пару дюймов и подперла ее ногой. Руку держала наготове, чтобы в случае необходимости быстро захлопнуть щель.
На ступеньке подъезда стоял седеющий лысоватый мужчина средних лет, невысокого роста, в очках. Элегантный бежевый плащ, под ним – темный костюм и галстук.
– Вы, возможно, помните меня, мисс Уэст. Как я уже сказал, меня зовут Ален Питерс. Мы встречались с вами пару лет назад.
Он отчетливо выговаривал слова, будто хотел произвести на нее впечатление этой информацией. Потом протянул свою визитную карточку.
Она прочитала:
«Ален Питерс. Партнер. ТОО „Коммерческие партнеры"». И адрес в Сити.
Подняла на него глаза, но никак не могла вспомнить лицо.
– Кто такой Джон?
– Джон Дюран.
На губах Питерса заиграла жесткая усмешка. По-видимому, он был уверен, что она давно все поняла.
При упоминании имени Ева вздрогнула. Она очень надеялась, что никогда больше не услышит его. Приоткрыла дверь чуть пошире, чтобы получше рассмотреть Питерса. За очками в стальной оправе скрывались проницательные живые глаза, рот все еще кривился в усмешке. Возможно, его забавляло ее замешательство, и он с удовлетворением отметил, какое впечатление произвело на нее имя Дюрана.
Каждый день ей приходилось видеть кучу людей, а в этом Питерсе не было ничего особенно запоминающегося, но внезапно она вспомнила его. Неприятный, похожий на терьера человечек был адвокатом Джона Дюрана – вел его дело с момента ареста за убийство вплоть до вынесения окончательного приговора в суде.
Самого Дюрана ей не забыть никогда. Он управлял небольшим офшорным инвестиционным банком, который находился неподалеку от Флит-стрит. Банк служил легальным прикрытием для нескольких мафиозных кланов из Восточной Европы. Руководство отдела по борьбе с организованной преступностью считало, что Дюран был мозговым центром преступников, их координатором и посредником. Он управлял их делами и отмывал их деньги. За ним наблюдали лет десять, если не больше, но никаких обвинений так и не было предъявлено. А два года назад на газончике у бара «Старый бык и куст» в Хемпстед-Хит нашли тело одного из помощников Дюрана – Станко Рупеча, забитого до смерти. На месте лица была кровавая лепешка – таких жутких посмертных фото Ева еще не видела.
Стали просматривать записи с камер наблюдения. Увидели синий «мерседес» Рупеча, на полной скорости мчавшийся вдоль Хейверсток-хилл. Машину преследовал черный «ягуар», принадлежавший еще одному персонажу из окружения Дюрана. Позже брошенный «мерседес» был обнаружен чуть дальше, сразу за станцией метро «Белсайз-парк». Как оказалось, в полицию сообщали о криках и какой-то потасовке у гаражей. Но дело было в субботу, и когда наконец приехала патрульная машина, там уже никого не было.
Призывы к возможным свидетелям в конце концов дали результат: обнаружился таксист, который заявил, что видел человека, на которого напали на улице, сразу за Росслин-хилл, недалеко от бара. По удачному стечению обстоятельств такси у него было оборудовано видеорегистратором и камерой заднего вида, которые и запечатлели нападение. На записях было видно, как Станко Рупеч сначала бежит, потом обо что-то спотыкается и, падая навзничь, вскидывает руки. Хотя звука не было, ясно, что Рупеч умолял пощадить его. Удары сыпались беспрерывно. Такси, набрав скорость, быстро уехало, и записи прервались. Однако человек, наносивший удары ломом, был без труда опознан, и Джона Дюрана арестовали по обвинению в убийстве.
Ева была назначена старшим следователем по этому делу. Неясным казалось, почему Дюран пошел на такой риск и напал на Рупеча на улице, практически на виду у всех. Почему он сделал это сам, а не поручил одному из своих многочисленных подельников, также оставалось загадкой. Она несколько раз пересмотрела видеозапись: степень жестокости не укладывалась в сознании. Чтобы убить Рупеча, хватило бы нескольких ударов. То, что она видела, было похоже на приступ ярости. Однако, насколько было известно, Дюрану, их давнему подопечному, несвойственны действия под влиянием эмоций, потеря самоконтроля. Он никогда не позволял себе пачкать руки и уж тем более не опускался до убийства. Вероятно, расправа с Рупечем была чем-то сугубо личным. Но, несмотря на бесконечные допросы, вне зависимости от применяемых тактик, Дюран оставался поразительно спокойным и невозмутимым и упрямо отказывался объяснять побудительные мотивы своего поступка. Ева хорошо помнила нескончаемые часы, которые провела, сидя напротив Дюрана в душных и жарких комнатушках для допросов. Окон там не было, и на время допроса дверь запирали. Дюран обычно пользовался одеколоном «Пако Рабан», и в духоте этот запах становился невыносимым. Один из шикарных приятелей ее матери тоже предпочитал это бренд, но теперь «Рабан» неизменно ассоциировался у нее в голове с ее подследственным.
Точно так же она не могла забыть суд над ним в Олд Бейли. Все время, пока длился процесс, Дюран сидел в боксе выпрямившись и практически неподвижно, на лице – непроницаемая маска. Ему было за пятьдесят, но на смуглой коже почти не было морщин. Незадолго до убийства Станко Рупеча он побрился наголо, но к суду у него отрос ежик темных, не тронутых сединой волос. Обвиняемые на суде ведут себя по-разному. Кто-то вызывающе, на лицах других читаются потрясение, грусть, страх или просто скука. Дюран же не сводил с нее глаз, пока она представляла суду доказательства, но его лицо ни разу не дрогнуло. Он казался сторонним наблюдателем, пришедшим на процесс, который его не касается. Ева много бы дала, чтобы узнать, что же на самом деле происходит у него в голове, что он чувствует, но больше всего она хотела бы знать, что побудило Дюрана убить Станко Рупеча.
– Дюран благополучно сидит за решеткой в Бельвю, – наконец произнесла она. – И надеюсь, ближайшие лет двадцать он там и останется.
– Так и есть, мистер Дюран по-прежнему в Бельвю…
– Зачем он написал мне эти сообщения?
Ее не удивило, что, находясь в тюрьме строгого режима, Дюран имеет доступ к мобильной связи. В прессе много писали о дронах, используемых, чтобы доставлять сидельцам любые запрещенные предметы, будь то наркотики, телефоны или даже оружие. В отдельных случаях их приносили прямо в камеру. Однако новые технологии не нужны, если у тебя толстый кошелек. Продажность тюремного персонала у всех на слуху. А Дюран был богат и везде имел связи.
– Ему хотелось, чтобы вы знали, он не испытывает к вам вражды. Мой доверитель следит за недавними событиями и осведомлен о вашей ситуации…
– К нему это не имеет никакого отношения.
– Мистер Дюран располагает определенной информацией, которая могла бы заинтересовать вас.
– Мне ничего от него не нужно.
– У него есть доказательства, что вы попали в ловушку. Можете делать с этой информацией, что хотите, но с вашей стороны было бы разумно выслушать его.
Ева пристально посмотрела ему в глаза:
– И какова же цена этой информации?
– Мистеру Дюрану не нужны деньги.
– Но что-то ему нужно.
– Мистер Дюран надеется, что в обмен вы, возможно, смогли бы оказать ему услугу.
– Услугу? Джону Дюрану? Вот тогда я точно распрощаюсь с моей карьерой… или с тем, что от нее осталось.
– Здесь нет ничего противозаконного. Даю вам слово.
– И уж ваше слово точно чего-то стоит, правда?
– Не казните гонца, мисс Уэст. Вам предстоит дисциплинарное слушание. Вероятнее всего, вас уволят или в лучшем случае вынудят уйти в отставку. Неужели вам не хочется по крайней мере выяснить, кто направил вашего погибшего возлюбленного к тому дому на Парк-гроув?
Его откровенность не шокировала Еву, хотя не очень-то приятно было слышать эти слова. За прошедшие дни она более или менее смирилась с тем, что ей, скорее всего, придется уйти из MPS. Что бы она ни чувствовала в отношении грядущего увольнения, она мало что могла с этим поделать. Но
если ей удастся доказать, что ее подставили, возможно, к ней проявят снисходительность. По меньшей мере нужно выяснить это ради самой себя. Выяснить и устроить так, чтобы тому, кто это сделал, пришлось заплатить за все. Кершоу говорил об украинцах в доме на Парк-гроув. Учитывая связи Дюрана с криминальным миром Восточной Европы, вполне возможно, что он действительно может знать, что произошло. Или выяснить это по своим каналам. Почему он захотел помочь ей, после того как она отправила его в тюрьму, это другой вопрос. Но в данный момент вопрос этот не имел значения. Если есть возможность, она должна ею воспользоваться.
– О какой услуге идет речь? – спросила она, вглядываясь в лицо адвоката.
Но ничего на нем не прочла.
– Об этом вам нужно поговорить непосредственно с мистером Дюраном. Он сообщит намного больше того, что могу сказать я.
– Поговорить с ним? Где, в Бельвю?
– Да. Если вы согласны, я прямо сейчас организую получение ордера на посещение. Часы посещений – с двух до четырех. Машина заберет вас завтра в середине дня, если вам это подходит.
Глава 5
На следующий день шофер Дюрана высадил Еву рядом с тюрьмой Бельвю, рядом с Ридингом, сразу после часа дня. Построенная в 1990-х годах, тюрьма представляла собой безликое современное здание, окруженное по периметру высокими стенами, и производила гнетущее впечатление в почти сельском окрестном пейзаже.
Ева зарегистрировалась в приемной для посетителей, расположенной рядом со входом, заперла личные вещи в шкафчике и прошла к основному зданию, около которого уже собралась суетливая толпа. Большинство – женщины, иногда одни, иногда с детьми. Особняком среди этой пестро одетой, шумной стаи матерей, жен и детей держались адвокаты и прочие официальные визитеры в неброских деловых костюмах. Очередь шла медленно, всех методично проверяли, и прошло не меньше получаса, прежде чем Еву пустили в тесную ярко освещенную комнату. Помещение разделялось посередине невысоким барьером и прозрачной перегородкой над ним. По обе стороны барьера стояли стол и стул. Ева обрадовалась, что разговор состоится в отдельной комнате, а не в общем зале для свиданий: меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то увидел, как она беседует с Дюраном.
Только она села, как дверь за перегородкой открылась и вошел Дюран в сопровождении охранника. Его вид поразил ее. Когда она в последний раз видела Джона Дюрана в Олд-Бейли, это был высокий эффектный мужчина, теперь же она его едва узнала. Лицо изможденное, под глазами глубокие тени, кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Он сильно похудел, и рубашка свободно висела на широких плечах. Брюки едва ли не сваливались. От энергичной, пружинящей походки тоже ничего не осталось: Дюран ступал медленно и неуверенно, чуть ли не шаркая ногами, как старик. И это человек, который так заботился о своей внешности, придавая значение каждой мелочи!
Держась скованно, Дюран опустился на стул и положил перед собой руки. Их глаза встретились, и Ева почувствовала знакомый холодок.
– Рад вас видеть, Ева. Хорошо, что вы решили прийти.
Слова отчетливо раздавались в микрофоне, как будто перегородки не было вовсе. Голос Дюрана был немного хрипловатым, но звучным, он говорил размеренным тоном, ровно так, как и раньше. Он не улыбался, и выражение его лица не менялось.
– Опустим любезности, – сказала она с внезапным нетерпением, – давайте уж сразу к сути. Вы утверждаете, что меня подставили?
Дюран слегка кивнул:
– Так и есть. Могу предоставить вам доказательства. Не так уж трудно их было получить….
– Но, как я понимаю, вы хотите что-то взамен.
– Вы прямолинейны, как всегда.
Последовала пауза, во время которой Дюран беззастенчиво разглядывал ее.
– Вы прекрасно выглядите, Ева. – На губах его промелькнула улыбка, в данных обстоятельствах равносильная оскорблению.
– Не могу сказать того же о вас.
– Тюремный образ жизни мне не подходит. Но я не за этим вас попросил прийти. Вы верите в правосудие?
– И что значит этот вопрос?
– Сделайте одолжение, скажите.
– Разумеется верю.
– И тем не менее вы готовы допустить, что правосудие может совершать ошибки?
– Вы хотите сказать, что не убивали Станко Рупеча?
Дюран бросил на нее долгий взгляд. Потухшие темные глаза ничего не выражали. Затем послышался слабый усталый вздох.
– Нет. Речь не обо мне. Здесь, в Бельвю, сидит человек, сидит за преступление, которого он не совершал.
– Они все так говорят.
Дюран поднял руки, и Ева заметила, что даже ладони у него были желтого цвета.
– Не все. Я – нет, – без всяких эмоций возразил он. – Я сделал то, что сделал, и готов заплатить за это. Вот почему я не злобствую в отношении вас. Вы делали свою работу, и только. Но Шон Фаррелл не убивал. Ему просто пришили дело, а настоящий убийца гуляет на свободе.
– И какое отношение это имеет ко мне?
– Через несколько недель его дело будет пересмотрено. В этой помойке он провел десять адских лет, и теперь наконец остался последний шанс доказать, что он невиновен, или, по крайней мере, вскрыть подтасованные следствием факты. Есть люди, которые сейчас занимаются делом Шона, имея в виду защиту его интересов, но они плавают по поверхности. Им нужна помощь. Если в самое ближайшее время не выявится что-то новое, его ходатайство будет отклонено, и для Шона все будет кончено. Все надежды пойдут прахом. А это несправедливо.
Дюран, может, и хотел вложить страсть в свои слова, но ему не хватало энергии. Насколько Еве было известно, он был чужд альтруизма, и трудно было вообразить, что его действительно интересует чья-то судьба.
– А вам-то что до него?
– Мне? – переспросил он. – Я убежден, что он невиновен. Мы долго говорили с Шоном, и я навел кое-какие справки. Я полностью уверен, что он не совершал убийства. Полиция облажалась. Спешу добавить, речь не об MPS, так что не бросайтесь защищать своих. Все происходило не в Лондоне, а за его пределами, в одном из графств. Шон попался им на глаза, и они подогнали доказательства. Следователю было лень этим заниматься, а адвокаты оказались не лучше. Состряпали дело на скорую руку, поставили галочку и забыли о случившемся. Проблема, однако, в том, что они посадили не того человека.
– В жизни всякого дерьма хватает, роз никому не обещают, – кивнула Ева. – Но давайте все-таки ближе к делу: вы-то почему в это влезаете?
Дюран переменил позу и с шумом выдохнул воздух:
– Потому что мне интересно.
– Вы хотите сказать, что система правосудия коррумпирована? Это ваша позиция?
Он наклонил голову:
– В некоторых случаях – безусловно. Но здесь я подозреваю скорее некомпетентность, чем что-либо другое. Ведь им откровенно насрать. Никто из них не под ударом. Они благополучно отправляются домой под бочок к своим женам и преспокойно спят, ни о чем не тревожась. А за их халтурную работу изо дня в день годами платят такие, как Шон.
Ева сдержала улыбку. Какая ирония – слышать, как Дюран рассуждает о высокой морали и изъянах правосудия. Уж он-то годами успешно скрывался от системы. Ну ладно, пусть. В чем-то он прав, как ни обидно это признать. Время от времени ей приходилось видеть своими глазами, как ее коллеги – офицеры полиции – упрощали себе жизнь, занимаясь расследованием. Обычно из-за лени, бывало, из-за перегруженности, а иногда, как сказал Дюран, по причине некомпетентности. Если уж такое случалось в лондонской полиции, где самый высокий процент ежегодной раскрываемости убийств, то что уж говорить о провинции, где убийства происходят намного реже. Расследование «провинциальных» случаев всегда привлекает внимание прессы, и журналистский хайп очень мешает работе. Находясь под постоянным давлением, полицейские с целью получить скорейший результат неизбежно ошибаются. Даже самые лучшие из них порой из-за напряжения не видят, что у них под носом. Так что ошибки случались, пусть этому и не было оправдания. Но Ева напомнила себе, что она здесь для того, чтобы выяснить совсем другой вопрос: что он знает о ее ситуации? И все на этом.
– Так какое отношение все это имеет ко мне?
Дюран слегка наклонил голову и в упор посмотрел на нее. В помещении было слишком душно, и Ева внезапно почувствовала, что у нее кружится голова. Его покрытый темными волосами череп блестел от пота, белки глаз отливали желтизной. Он выглядел тяжелобольным. Печень? Возможно, он испытывал боли, отсюда и его скованность. Запахи не распространялись за пределы перегородки, и Еве стало любопытно, пользуется ли он по-прежнему «Пако Рабаном», разрешают ли в тюрьме такую роскошь. Ну наверное. Если у него есть доступ к мобильному телефону, то уж одеколон точно должен быть.
– Мне нравится, как вы действуете, – спокойно произнес Дюран. – Вы обращались со мной с уважением и вежливостью, в отличие от многих ваших коллег. Я не забываю таких вещей. С вами несправедливо обошлись, Ева. Я помогу вам, и вы возьмете верх в этом деле. Но я бы хотел, чтобы взамен вы сделали кое-что для меня. До слушания еще есть время. Может быть, вы используете его, чтобы помочь Шону? Подумаете, как найти что-то новое, что проглядели другие? Это все, о чем я прошу.
Просьба застала ее врасплох. Меньше всего она ожидала такого поворота.
Ева покачала головой:
– Почему бы вам просто не нанять частного детектива?
– Разумеется, я могу это устроить. Все возможно, даже отсюда. Но вы сделаете эту работу намного лучше. Вы – классный профессионал, Ева. У вас есть необходимый опыт, и плюс к тому вы понимаете, как функционирует система изнутри. Если кто-то и сможет заметить изъян в этом расследовании, то только вы. Я щедро заплачу вам за ваше время…
Она почувствовала, что краснеет:
– Мне не нужны ваши деньги.
– Ах да, я и забыл уже про вашу гордость. Ни в коем случае не хочу оскорбить вас, но ваша репутация подмочена, и, если судить по тому, что я слышал, скорее всего, вы потеряете работу. Как я понимаю, это удар по вашему эго. – Фраза повисла в воздухе. – Так что, – продолжил он, – нравится вам это или нет, моя помощь вам понадобится. Я предоставлю вам доказательства того, что вам устроили ловушку. И разумеется, назову имя того, кто это сделал и почему. Такая информация поможет вам защититься и на внутренних разбирательствах, и на суде, если до этого дойдет. Во всяком случае, если вы все же не добьетесь того, чего хотите, газеты будут в восторге, если вы продадите им свою историю. А что касается Шона, вы получите моральное удовлетворение от осознания того, что помогли невиновному.
Ева какое-то время смотрела на него. Как ни хотелось верить Дюрану, звучало неубедительно.
– У вас есть какие-то религиозные убеждения или что-то в этом роде? – спросила она.
На тонких губах Дюрана появился тончайший намек на улыбку:
– У кого, у меня? Конечно нет. Я атеист и горжусь этим.
– Тогда в чем состоит ваш интерес? Это что-то личное?
Насколько она помнила, у него не было ни жены, ни детей, ни каких-либо еще членов семьи. Не было ни одного близкого человека мужского или женского пола, с кем он захотел бы жить в огромном охраняемом доме на севере Лондона, с крытым и открытым бассейнами, дорогостоящей мебелью и произведениями искусства внутри. Когда они обыскивали его дом, там все выглядело как декорации для роскошного фильма – красиво и безлико. Помнится, она надеялась, посетив его жилище, получить более полное представление о нем как о человеке, но ее ждало разочарование. Даже личные помещения – спальня, ванная, гардеробная со шкафами, отделанными ореховым шпоном, в которых висели многочисленные сшитые на заказ костюмы и брендовые вещи, – были лишены индивидуальности.
Дюран откинулся на спинку стула, расправил плечи и вздохнул:
– Вы невероятно подозрительны, Ева. Хотя, пожалуй, я не стал бы упрекать вас в этом. Впервые я встретил Шона здесь, в Бельвю. И могу дать вам честное слово, что никаких личных взаимоотношений ни с ним, ни с убитой Джейн Макнейл у меня нет. Знаете, ведь она была бы всего лишь на несколько лет старше вас, если бы кто-то не похитил ее будущее. Подумайте об этом.
– Тогда зачем вам это надо? Почему вы решили обеспокоиться чьими-то проблемами? Это на вас не похоже. Тут, знаете ли, что-то не сходится.
– Все дело в любопытстве, прелестная Ева. Ведь вы сами не можете бросить дела, не докопавшись до сути, правда? Маленькие тайны, мелкие несоответствия – они не дают вам покоя, не так ли? Ну, скажем, почему я убил Станко? Помню, как вы старались раскопать причину. Понять ее было так важно для вас. Я, знаете ли, очень хорошо вас понимаю. Я просто такой же, как вы. И, как вы, ненавижу тайны. Нам обоим нужно понять, разложить все по полочкам, получить объяснение, к полному нашему удовлетворению, чтобы мы могли спать по ночам. У вас есть проблемы со сном? Уверен, что есть…
Он оказался ближе к истине, чем сам мог представить.
– Перестаньте копаться в моей личности, – оборвала его Ева и поднялась. – Если вы не объясните мне свои мотивы, я ухожу.
Он поднял руку:
– Подождите, Ева.
Голос его прозвучал неожиданно громко и скрипуче, и охранник, сонно прислонившийся спиной к стене, встрепенулся.