Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках

С течением времени казенные обозы оказывались во все менее благоприятных условиях конкуренции с такими ловкими контрабандистами. Одной из проблем можно назвать потворство контрабандистам со стороны продажных чиновников, занимавшихся отправкой официальных обозов, а также сговор с таможенниками. Все они очень быстро сориентировались и осознали огромную личную выгоду от торговли пушниной в обход закона и взяток от контрабандистов, переправлявших свои товары официальными обозами, а также купцов, отправлявшихся в путь в одиночку. Некоторую часть таких чиновников арестовали; самым высокопоставленным среди них числится сибирский губернатор с 1710 по 1719 год князь Матвей Петрович Гагарин, и весь праведный гнев императора обрушился на него, в назидание другим. Он сам, его родственники и друзья сказочно обогатились на незаконном участии в торговле с китайцами. За что его в конечном счете отозвали в столицу, обвинили в воровстве, кумовстве, нерадивости, пытали и отправили на виселицу. Но огромное удаление от Санкт-Петербурга и изъяны в сибирской административной системе толкали тогдашних чиновников на продолжение попыток уклониться от добросовестного исполнения законов. В те времена и даже позже поступали постоянные жалобы на то, например, что целовальники (оценщики товара) обозов далеко не всегда давали справедливую оценку принадлежавшим государству пушным товарам. Зачастую они значительно завышали их цены по сравнению с ценами на пушнину, принадлежащую купцам-единоличникам.

Еще больше поражает то, что многие сибирские и российские купцы вообще не посещали Пекин, а везли свои товары всего лишь до крупнейших маньчжурских и монгольских городов, таких как Наун и Утра, откуда уже китайские купцы доставляли их в северные китайские города. Купцы-единоличники могли, в конце-то концов, закупать шкуры на самых удобных для себя базарах и ярмарках Сибири. Потом за каких-нибудь 10–12 дней доставлять их в Утру, сбывать всю свою пушнину за два или три дня торгов и возвратиться домой. Таким манером у них получалось несколько деловых поездок за год. Обозы, с другой стороны, обычно задерживались в Пекине на время от трех до шести месяцев по причине замедленного процесса торгов. К тому же требовалось выполнять затяжные обряды радушного приема гостей хозяевами. Скандинав Лоренц Ланг, состоявший на восточной службе у Петра Великого, в 1721 году подсчитал, что объем одной только торговли с Утрой за год в четыре-пять раз превышал объем торговли, которая велась посредством государственных обозов. К тому же всем понятно, что издержки на доставку товара в Пекин, особенно расходы на приобретение продовольствия и фуража, в несколько раз больше, чем на доставку его до Угры или Науна. Л. Ланг обратил внимание на то, что до налаживания торговли с посредниками в Угре китайские купцы, имевшие дело с русскими обозами, весьма разбогатели, но потом «торговали себе в убыток, и в настоящее время многие из них находятся на грани банкротства… С учетом всех этих обстоятельств не составит труда понять, что после закрытия счетов обоза прибыль в этот момент не может значительно превышать понесенных издержек».

Принятие решений властями Санкт-Петербурга, ответственными за торговлю с китайцами, осложнялось соображениями далекого от коммерции свойства. Если государственное вмешательство в обозную торговлю непосредственно до Пекина требовало ужесточения, а русских купцов-единоличников следовало осаживать и тщательно за ними следить, то для таких мер созревали все предпосылки. У сибирских административных и таможенных работников следовало воспитывать честность, чувство ответственности за порученное дело и добросовестное отношение к нему. Тех же самых качеств не хватало работникам, сопровождавшим обозы. Ради пресечения контрабанды не обойтись было без обозначения между русскими и китайскими владениями в Забайкальском крае границы, которую требовалось тщательно охранять, чтобы перехватывать (или обещать перехватить) контрабандные поставки. Всем было очень выгодно изгнание из Маньчжурии и Монголии купцов-единоличников. Практически уравнялись бы условия функционирования купцов-единоличников и государственных обозов.

Большинство этих соображений следовало воплотить в жизнь, согласовав с властями обеих держав. Односторонние усилия можно было прилагать аккуратно и постепенно. И подавляющее большинство из них требовали привлечения обеими империями третьей, наиболее влиятельной в Восточной Азии силы – возрождающихся джунгар. Со смертью хана Галдана-Бошогту в 1697 году джунгары лишь на время, образно говоря, сложили крылья. Вооруженная борьба возобновилась в 1712 году, когда преемник Галдана по имени Цэван-Рабдан со своим войском осадил город Хами. Маньчжурские армии вернули этот город и закрепились в нем; хан Цэван-Рабдан направил свои происки в других направлениях, прежде всего в сторону Тибета. Император Канси высокомерно вызвал его, чтобы восстановить все права на земли, отобранные им у прочих князей джунгар, и с этой целью он распорядился созвать совещание, на которое отправлялся представитель Пекина. Согласиться на такие требования означало признание себя вассалом. Цэван-Рабдан их отверг, и схватка получила продолжение.

В России сохраняли видимость нейтралитета в схватке между маньчжурами и джунгарами, но в первой четверти XVIII века вмешательство русских в дела Джунгарии оказались гораздо более значительными. В 1698 году, например, русские власти предоставили выгодные торговые привилегии бухаретинцам, монгольскому племени, известному деловыми навыками и предприимчивостью, которые выступали в некотором смысле коммерческими посредниками джунгар.

У тех из них, кто приехал в Сибирь торговать, потребовали платить в виде сбора только одну двадцатую часть вместо обычной десятины, а тех, кто прибыл по поручению Цэван-Рабдана, освобождали от всех податей полностью. Тем не менее русские чиновники избегали заключения открытого союза с джунгарами, как это наглядно видно на примере происшествия с торгутами на Волге.

В начале XVII столетия часть торгутов переселилась в область междуречья Волги и Дона. Несмотря на огромное расстояние, им удалось сохранить тесные связи со своими монгольскими братьями в Джунгарии. Главным связующим звеном служили смешанные браки между представителями правящих кланов торгутов и джунгар. Такая связь поддерживала одновременно среди русских и среди маньчжуров предчувствие того, что торгуты могут вернуться на родину и тем самым содействовать процессу развития ситуации в Средней Азии. Власти в Пекине к 1712 году отыскали предлог для отправки к торгутам своего посольства, истинная цель которого состояла в том, чтобы усилить свое влияние на этих своих потенциальных союзников (или врагов). Руководство Лифаньюаня^[1] потребовало прохода через Сибирь для этого посольства, везущего вождю торгутов хану Аюки письмо, касающееся его племянника, который из-за состояния войны в Джунгарии не мог вернуться с Тибета, куда отправился паломником, и попросил пристанища в Пекине. Сибирский губернатор князь М.П. Гагарин высказал предостережение в том смысле, что следует сорвать такую попытку, грозящую подвигнуть торгутов на наступательные действия против джунгар, избежать участия в которых русские войска не смогут. В русском Правительствующем сенате решили это посольство пропустить, но обязали губернатора Казани разузнать его истинные намерения и, в случае необходимости, предостеречь хана Аюки от опрометчивых поступков. Автор повести о Тулишене, в которой содержится единственное дошедшее до нас изложение бесед между маньчжурами и торгутами, сообщает о том, что речь шла исключительно о положении сбившегося с пути племянника Аюки.

Отношения между Россией, Маньчжурией и Джунгарией еще больше осложнились в начале второго десятилетия XVIII века, когда в бассейне реки Тарим разразилась дикая золотая лихорадка. Ничем не обоснованные слухи о сказочных золотых приисках подвигли губернатора М.П. Гагарина в 1713 году посылать в Синин и Тапа тобольских бояр с поручением прояснить слухи о местных сокровищах. Первые результаты оказались обескураживающими. Но в скором времени туда отправили гораздо более крупную экспедицию в составе полутора тысяч человек. Руководил ею подполковник Иван Дмитриевич Бухгольц, о заслугах которого нам еще предстоит узнать. В 1717 году отряд прибыл в Яркенд, где старатели провели разведку залежей золота. Явную и непосредственную угрозу безопасности русских первопроходцев представляли воины Цэван-Рабдана, и М.П. Гагарин обещал этому монгольскому князю заметную помощь, если тот оградит его экспедицию от вмешательства в ее дела со стороны недоброжелателей. Но один из подданных Цэван-Рабдана осадил русский форт, заставил его гарнизон разрушить свой острог, построенный у поселка Ямышево, и вернуться в нижнее течение Иртыша. Уцелевшие незадачливые участники экспедиции в декабре 1716 года возвратились в Тобольск, а И.Д. Бухгольц отправился в Санкт-Петербург докладывать о причинах провала порученного ему предприятия.

Золотая лихорадка не спадала. На следующий год организовали новую экспедицию, а в 1719 году царь Петр I назначил генерала, которому поручил надзор за всеми геолого-разведочными работами. Цэван-Рабдан, потерпевший поражение от маньчжуров под Хами и во всех остальных вооруженных стычках, ухватился за шанс возвращения русских воинских частей, отклонил китайское предложение стать их вассалом и отправил в Санкт-Петербург своего посланника, который в сентябре 1721 года предложил проход для русских разведчиков золотых месторождений в обмен на оборонительный союз против маньчжуров. Царь Петр поддался такому искушению. Он отправил Ивана Семеновича Унковского с предложением к князю о том, что Россия обязуется проявлять строгое отношение к Китаю и при необходимости демонстрировать военную силу. Цэван-Рабта-ну предстояло принять формальный вассалитет перед Россией и разрешить возведение дополнительных острогов в Джунгарии. Несмотря на постоянное пребывание у Цэвана, И.С. Унковскому за несколько лет так и не удалось навязать ему какого-либо обязывающего соглашения. После смерти в 1722 году императора Канси и предложения мира со стороны его преемника Юнчжэна потребность в российской поддержке у джунгар отпала. На протяжении последующих 30 лет между Россией и Джунгарией сложились дружеские отношения и велась обозная торговля.

И без того натянутые отношения, возникшие из-за неорганизованной российской торговли в самом Китае и на территории китайских данников, а также из-за запутанной ситуации в Джунгарии, осложнились по причине бегства местного населения из Средней Азии и Монголии в Сибирь. Дезертиры из маньчжурской и джунгарской армий толпами переходили на территорию Сибири и просили там для себя пристанища. Местные сибирские власти особого рвения в деле их принудительного возвращения на родину не проявляли не только из человеколюбия, но и в силу слабой заселенности Сибири, а также постоянной потребности в дополнительных источниках податей, налогов и новых рекрутов для войск. Часть таких «дезертиров», вероятно, не относилась к такой категории в прямом смысле этого слова, а представляла собой не более чем кочевых пастухов, странствующих в поисках плодородных земель и корма для скота. Маньчжуры тем не менее потребовали их возвращения, поскольку для них такие перебежчики были таким же источником податей, налогов и рекрутов. Проблема с переселенцами и кочевниками, так же как и с русскими купцами, не имела никакого решения в отсутствие соглашения об обозначенной и охраняемой границе между Монголией и Сибирью.

К 1719 году острота этих проблем в русско-китайских отношениях достигла опасного предела, и пекинский двор в июне того же года запретил въезд в столицу русского обоза под руководством Федора Степановича Истопникова. Непосредственной причиной отказа называлось то, что двор больше не хотел нести обременительные расходы по обслуживанию обозов. Всего лишь за месяц до описываемых событий царь Петр назначил посланником в Пекин капитана Преображенского полка молодого выдающегося дипломата Льва Васильевича Измайлова. Миссией Л.В. Измайлова, как и миссией Э.И. Идеса в 1690-х годах, решались прежде всего деловые проблемы. Его главная задача состояла в том, чтобы попытаться «открыть» все внутренние районы Китая для российской торговли. Ему предстояло «продавить» увеличение объема торговли и количества обозов, которым разрешен вход в Пекин. Величайшие надежды возлагались на то, что пекинский двор удастся убедить в целесообразности для него предоставления полной свободы торговли русским купцам на всей территории Китая, означающей неограниченное число торговцев, приобретающих оптом китайские материальные ценности, беспошлинный их вывоз за рубеж, а также беспошлинный сбыт российских товаров. Ради оказания данным купцам дипломатической помощи в Пекине должен появиться постоянный российский торговый посредник или консул с собственными представителями в провинциях, а также намечалось формирование торгового трибунала для урегулирования разногласий, возникающими между купцами этих двух стран. В обмен на такие уступки в Санкт-Петербурге обещали предоставить китайцам точно такие же права на торговлю в Сибири и России. Чтобы снять опасения маньчжуров относительно российской политики в Джунгарии, Л.В. Измайлову поручили заверить их в том, что русские остроги вдоль Иртыша представляют собой всего лишь опорные пункты для устрашения джунгар, а не плацдармы планируемых наступательных действий против маньчжурских войск.

Юлий Генрих фон Клапрот утверждал, будто Л.В. Измайлов со своими соратниками произвел на власти в Пекине un heureux effet (благоприятное впечатление), но поставленную перед ним задачу провалил. Обозу под руководством Ф.С. Истопникова разрешили пройти на территорию Китая, однако на его основное предложение открыть для русских купцов Поднебесную поступил категорический отказ. Усилия посольства Л.В. Измайлова кое-как оправдывали его мелкие достижения. Удалось согласовать систему обозначения с помощью печатей официальных обозов для выявления контрабандистов. Лоренцу Лангу, сопровождавшему

Л.В. Измайлова в качестве первого секретаря, разрешили временно остаться в Пекине, но не наделили его полномочиями официально признанного консула, а только поручили заниматься делами обозов в случае каких-либо недоразумений. И впредь русским купцам, прибывающим с обозами, вменялось в обязанность лично отвечать за все понесенные затраты и взыскивать любые долги с китайских купцов, заключивших с ними деловые соглашения. Л.В. Измайлов отбыл на родину 2 марта 1721 года, оставив Л. Ланга заниматься делами их обоза. Как нам представляется, отказ китайцев от выгодного для них расширения торговли с Россией можно связать с более глубокими несогласованными различиями во взглядах, воплотившимися для них в отказе сибирских пограничных властей возвратить в Монголию приблизительно 700 местных переселенцев, покинувших родину в 1720 году. Разногласий меньше не стало, если только они вообще не размножились.

Поначалу успешному с точки зрения сбыта привезенного товара обозу Ф.С. Истопникова стали строить все более многочисленные козни в беспрепятственной торговле. Его без того неблагополучная ситуация усугубилась еще на пути в Пекин, когда у его директора возникла нехватка свободных денежных средств на приобретение «предметов первой необходимости для снабжения обозников». Он попросил через Л. Ланга, ушедшего вперед, у маньчжурского двора ссуду в размере 2 тысяч лянов (приблизительно 2600 рублей) под обещание возместить ее в скором времени после начала меновой торговли. Преодолев многочисленные препоны, Л. Лангу удалось отправить ему, когда обоз уже находился у ворот Калгана, около полутора тысяч лянов.

Русские обозники сообщили, что склады, предоставленные их купцам, находятся в удручающе неудовлетворительном состоянии, а смотритель (цзянду) русского постоялого двора (Элосы гуаня, или Русского дома) пропускает мимо ушей их просьбы отремонтировать протекающие крыши или разрешить самим обозникам заняться этим незатейливым делом. Многие товары из России пришлось оставить под открытым небом во дворе, и из-за сезонных дождей они практически пришли в негодность. А еще прибыли четыре китайских чиновника, потребовавшие полный список российских товаров, из которых они собирались выбрать самые достойные изделия для своего императора. Для русских купцов их требования выглядели прозрачным оправданием намерения прибывших китайцев, рассчитывавших приобрести для себя лично самые выгодные товары по бросовой цене (по 3 ляна за пару соболей, например, которые на самом деле стоили 20–30 рублей штука).

Невзирая на то что данный обоз прибыл в Пекин 29 сентября 1721 года, из-за всевозможных проволочек торговлю как таковую удалось начать через два с лишним месяца, и тогда же появились китайские чиновники, назначенные надзирателями над действиями обозников. Они же установили небольшой сбор для всех китайских купцов, участвовавших в торгах. Корейских купцов просто отправили восвояси. Русским гостям к тому же стало известно, что министры уговорили императора Канси выбросить на свободный рынок шкурки соболей, хранившихся в императорской сокровищнице, под тем предлогом, что их накопилось настолько много, что они могут испортиться. Появилось объявление о том, что предлагается приобрести 20 тысяч шкурок амурского соболя по вполне доступной цене. В результате многие китайские купцы покинули русскую ярмарку. Цены на без того вялом рынке поползли вниз.

Наконец 8 мая 1722 года, когда русские купцы еще не успели сбыть весь привезенный с собой товар, Л. Ланг получил сообщение от придворных вельмож о том, что ни одного русского купца в Пекин больше не пустят до тех пор, пока не удастся найти решение проблем, возникших из-за отсутствия точной демаркации границы Монголии с Сибирью. Сюда же китайцы присовокупили требование вернуть монгольских переселенцев, обосновавшихся на территории России, на их родину. Русские власти своей политикой нарушали «невозмутимое спокойствие» императора Канси. Совсем скоро (17 июля) обоз Ф.С. Истопникова отбыл в обратный путь, а Л. Ланг отправился сопровождать влиятельного министра Тулишена (Тулисена) в путешествии на границу, где тому предстояло познакомиться с ситуацией, в которой находились переселенцы. Впервые с момента заключения Нерчинского договора Пекин закрывался для русских купцов. Если в Санкт-Петербурге хотели продолжать торговлю с Китаем, следующий ход был за ними. И если верить тогдашнему французскому посланнику в российской столице, прекращение торговли с китайцами должно было проявиться самым пагубным образом, так как на протяжении нескольких лет многие офицеры армии и флота, а также чиновники в различных коллегиях получали свое содержание в форме прекрасных китайских шелков.

В конце 1710-х годов царь Петр I приступил к содействию серии «меркантилистских мер», нацеленных среди прочего на поощрение частного предпринимательства (в определенных рамках) и ослабление ограничений во внутренней и внешней торговле. В апреле 1719 года, например, его указом провозглашалась свобода торговли во внутренних районах Сибири всеми товарами, кроме дегтя, поташа, а также соболиных и других мехов. Такие меры в сфере торговли послужили отражением представления о том, что внешняя торговля представляла чрезвычайную важность в решении задачи содействия развитию скромной еще фабричной системы в России через стимулирование притока в страну золотых слитков, вывоза за рубеж сырья и отправки за границу изготовленных в России готовых товаров, хотя в вывозе готовых товаров царь Петр особого смысла не видел. Тем не менее петровская политика обеспечила ослабление неисчислимых и непреодолимых ограничений на частную внешнюю торговлю. Единственным критерием выбора между двумя упомянутыми направлениями государственной политики (или установления между ними равновесия) считалась конечная выгода государства, то есть степень, в которой та или иная политика приносила пользу укреплению промышленной базы, необходимой для поддержания военной мощи империи Петра Великого, стабильности валюты и платежеспособности казначейства. История торговли Санкт-Петербурга с Пекином во второй четверти XVIII столетия, как нам предстоит в этом убедиться, в большой степени представляет собой повествование о выборе между государственными и частными интересами, а также о споре, вызванном таким выбором.

В частности, русскому двору остро требовалось принять ряд четких решений относительно торговли с китайцами, хотя до 1727 года не просматривается ни малейшего намека на его готовность принять такие решения. Варианты выбора, открытые для русского двора, можно представить себе в виде конкретного случая проблем, унаследованных от «меркантилистских мер» царя Петра. Например, вельможам двора предстояло продолжить внедрять меры по либерализации торговли, предоставлению дополнительных монополизированных товаров в сферу частной торговли, а также, поскольку речь идет о торговле с китайцами, отменить все государственные обозы на Пекин. И все это ради того, чтобы содействовать образованию частной компании или нескольких компаний для передачи им на откуп монополии на торговлю с Поднебесной. Ничего нового в таком предложении не наблюдается. Петр I еще в 1711 году выступал с инициативой по передаче права на торговлю с китайцами (в то время означавшую право на торговлю в Пекине) «толковой компании». Альтернативный вариант заключался в оживлении торговли путем казенных обозов через ужесточение ее условий. В таком случае было не обойтись без отстранения полностью или хотя бы частично купцов-единоличников от торговли с китайцами в Пекине и по большому счету в остальных городах Китая, где с недавнего времени наладилась меновая торговля. Причем между двумя этими крайними вариантами просматривалась возможность некоторого компромисса. Ни один из этих вариантов не исключался своеобразным понятием «меркантилизма», представленным в указах последних лет правления Петра Великого, если только в конкретной идеологической доктрине не упоминался тот же «меркантилизм». Сомнительный опыт пекинских обозов, стремительно растущий объем частной торговли одновременно в Пекине и в других китайских городах, постоянные трудности в общении с китайцами в Пекине, а теперь еще прекращение китайцами торговли потребовали приложения определенных усилий для вывода торговли на новый уровень или укрепления существующей.

Однако никакого решения относительно торговли с Китаем, каким бы прекрасно обоснованным для текущей экономической доктрины оно ни казалось, власти в Санкт-Петербурге принять не могли без согласования его с остальными далекими от экономики проблемами в отношениях с китайцами, которые требовалось безотлагательно обсудить и уладить к взаимному удовлетворению обеих сторон, иначе перспектив восстановления торговых отношений не просматривалось. Границу между Монголией и Сибирью требовалось обозначить и закрыть для пересечения ее без официального разрешения, чтобы ограничить нелегальное переселение народов и решить проблему миграции, чтобы покончить с джунгарским шумным скандалом и обуздать русских купцов-единоличников. Без выполнения всех перечисленных сложных задач совершенно определенно в Пекине не пошли бы на возобновление торговли русских купцов в пределах своих городских стен, да и вряд ли бы они позволили русским купцам-единоличникам по-прежнему посещать Наун и Утру. И ни одну из этих щекотливых проблем нельзя было устранить без того, чтобы через соглашение с китайцами не создать более утонченную и надежную административную структуру в Сибири. Государственная монополия с регулированием деятельности купцов-единоличников могла принести нужные плоды только за счет увеличения штата государственной администрации, расширения ее полномочий и принуждения чиновников к плодотворному труду на благо империи. Другими словами, на уровне, на котором фактически велась торговля, решения относительно ее организации принимались и должны были приниматься с учетом реальных и конкретных обстоятельств. Обстоятельств, определявшихся многочисленными факторами, далекими от экономики и финансов, а также практически всего того, что мы обычно называем экономической доктриной или идеологией.

Российская политика по отношению к Китаю и торговле с этой страной начала проясняться к середине 1722 года. Тогда как раз наметился сдвиг в сторону уклонения от враждебных проявлений по проблемам, упомянутым выше, и поощрения переговоров с китайским руководством. Из Санкт-Петербурга поступили указания по поводу того, чтобы сибирские чиновники неукоснительно выполняли положения Нерчинского договора, особенно те его положения, что касались обращения с перебежчиками – нарушителями границы. Наконец в январе 1724 года Лоренц Ланг и его коллега Иван Глазунов при поддержке полковника И.Д. Бухгольца с 2 тысячами войск под его командованием получили указание на попытку переговоров с маньчжурами. Не дожидаясь успеха данного предприятия, вместо Л. Ланга назначили еще одного дипломата-купца, пользовавшегося высокой репутацией и обладавшего выдающимися навыками работы. 11 августа 1725 года Савва Лукич Владиславич-Рагузинский получил предписание в качестве чрезвычайного и полномочного посла России в Китае. И ему поставили задачу обсудить с маньчжурами весь спектр спорных вопросов. Результаты первых встреч Л. Ланга с китайскими представителями поселили в его душе надежду на возможное разрешение разногласий мирным путем. Члены Правительствующего сената ухватились за такую надежду и отправили в Китай одного из самых опытных, искусных и изворотливых специалистов России по переговорам с иноземцами.