История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3

За присягой последовал обмен трактатов: полковник Тамара вручил царевичу Вахтангу трактат, ратифицированный императрицей, а царевич передал Тамаре трактат, подписанный Ираклием.

По возвращении из церкви царь вторично дал обед русским офицерам, и вечером весь город был иллюминован. «При дворе царском, – доносил полковник Бурнашев, – была особливая иллюминация в лавках, украшенных парчами, разными персидскими и индийскими материями. Купцы тифлисские ужинали и забавлялись музыкой и танцами; на площади, наполненной множеством народа, играла во многих местах музыка; словом, весь народ старался изъяснять свою радость, происходящую от столь благополучной с ним перемены».

Так кончились эти два дня, ознаменованные многими милостями императрицы. Супруге Ираклия, царице Дарье, пожалован орден Св. Екатерины со звездой, украшенною драгоценными камнями^[33], перстень в 5500 рублей и богатое платье, «которое как носить посылается кукла». Супруге старшего сына Ираклия царевича Георгия пожалованы бриллиантовые серьги в 3500 рублей. Так как два старших сына Ираклия царевичи Георгий и Юлой получили ордена еще до заключения трактата, третьему сыну царевичу Вахтангу был прислан тростяной набалдашник с бриллиантами. Четвертый по старшинству сын Ираклия царевич Антоний, принявший постриг всего двадцати лет от роду, призывался в Москву для посвящения в архиепископы^[34]. Самый младший брат, царевич Мириан семнадцати лет, произведен в полковники^[35] и назначен командиром Кабардинского пехотного полка. Грузинский католикос Антоний получил бриллиантовый крест на клобук^[36] в 2500 рублей, а царский генерал-адъютант князь Герсеван Чавчавадзе, принимавший деятельное участие в заключении договора, принят при петербургском дворе в качестве министра. Многие члены знатнейших грузинских фамилий также получили разные подарки, общая стоимость которых простиралась до 30 500 рублей^[37].

По окончании торжеств Ираклий выразил желание ехать в Петербург и лично поблагодарить императрицу, но Екатерина II отклонила желание царя и посоветовала прислать в столицу его сыновей. 23 мая оба сына Ираклия в сопровождении князя Герсевана Чавчавадзе выехали в Россию^[38]. Побывав в Кременчуге у князя Потемкина, они в сентябре достигли Петербурга, где и были приняты императрицей. Князю Чавчавадзе, как прибывшему в качестве министра, была назначена особая аудиенция^[39].

20 сентября по окончании церковной службы князь Чавчавадзе был введен в аудиенц-залу Зимнего дворца, где находились особы, имевшие вход во внутренние покои. Сделав три поклона, грузинский посол обратился к императрице с речью от имени Ираклия II: «Царь Карталинский и Кахетинский, удовлетворяя обязательствам своим и тому благоговению, которое он со всем его домом и со всеми народами, им обладаемыми, питает к верховной своей государыне и покровительнице церкви нашей православной, избрал меня быть свидетелем таковых чувств своих. Сугубое счастье мое, когда, быв одним из участников в постановлении торжественного договора, коим с утверждением зависимости отечества моего от империи Всероссийской утверждены навеки и наше благоденствие и безопасность, удостаиваюсь ныне в лице владетеля моего и всех сограждан наших приблизиться к священному престолу вашего императорского величества и пасть к стопам вашим».

«Ее императорскому величеству, – отвечал на это канцлер, – служит к особливой угодности жертвоприношение царя Карталинского и Кахетинского и всех обладаемых им народов, основывающееся на собственном их благоденствии. Ее величество, даровав его высочеству и подданным его свое покровительство и усынови их единожды под благословенный свой скипетр, не оставит, конечно, пещись всегда о постоянном их благосостоянии. Лицо изъяснителя пред ее престолом благоговения и усердия, питаемых царем Карталинским и его подданными, сугубо приятно ее величеству, потому что он сам был участником в постановлении торжественного договора, коим с утверждением зависимости отечества его от империи Всероссийской утверждено навеки благоденствие и безопасность его, посему он и может полагаться на особенное ее величества благоволение и милость».

Допущенный к руке императрицы, князь Чавчавадзе сделал три поклона и, не оборачиваясь, спиной вышел из залы. Этой аудиенцией закончился акт вступления Грузии под покровительство России.

Глава 2

Впечатление, которое произвело на закавказских владык поступление Грузии под покровительство России. Положение армян в Закавказье. Просьба их о защите от притеснений карабахского хана. Намерение князя Потемкина устроить будущее армян и образовать особое христианское государство по ту сторону Кавказских гор. Деятельность и участие в этом армянского архиепископа Иосифа. Переговоры с карабахским ханом

Через несколько дней после заключения договора князь Потемкин известил всех азербайджанских ханов и других соседних владык, что Грузия признала над собой верховное покровительство русской императрицы. Туземное население приняло это известие с большим волнением, еще более усилившимся, когда в Закавказье узнали, что русские исправляют дорогу в Грузию, строят мосты и даже двинули туда часть своих войск. Все соседние правители смотрели на Россию с крайним недоброжелательством и опасением. Поводом к этому были произошедшие в ближайшее время присоединение к России Крыма, Кубани и подчинение Грузии.

Опасаясь за свое будущее, ханы и владыки объяснили движение наших войск в Закавказье желанием русского правительства захватить часть владений, принадлежавших Персии и Турции. Все пограничные с Грузией правители, считавшие свое поведение небезгрешным относительно России, торопились принять меры против ее завоевательных намерений. После неоднократных взаимных совещаний одни решили с приближением русских войск защищаться до последнего, другие предпочитали оставить свои владения и спасаться у соседей. Окружающие Фетх-Али-хана Дербентского уверяли его, что с прибытием русских войск в Грузию он будет непременно свергнут – «и будешь ты, говорили они, у русских свинопасом»^[40].

Фетх-Али-хан боялся и высказывал намерение в крайнем случае бежать в Персию.

Больше других беспокоился Сулейман-паша Ахалцихский, часть владений которого входила некогда в состав Грузинского царства. Происходя из древнего рода князей Грузинских, Сулейман-паша считал себя наследственным владетелем Саатабого (Ахалциха) – древней провинции Грузии. Желая стать независимым от Порты и при тогдашней слабости турецкого правительства надеясь достичь этого, Сулейман неприязненно встретил известие о вступлении Грузии под покровительство России. При болтливости, свойственной всем азиатским народам, грузины не могли скрыть важнейших статей трактата, и Сулейман не без страха за свое будущее узнал о существовании второго параграфа секретного договора, в котором русская императрица не только ручалась за сохранение в целости нынешних владений царя Ираклия, но обещала распространить это ручательство и на все те владения, которые будут им приобретены впоследствии. Сулейман-паше так и казалось, что, включая этот параграф, русские имели в виду прежде всего овладеть Ахалцихским пашалыком и подчинить его власти грузинского царя. Естественно, что при таких настроениях Сулейман, едва получив известие о движении русских войск в Грузию, тотчас же отправил нарочного в Константинополь просить помощи Порты.

Посланный явился в резиденцию султана с донесением, что движение русских войск навело ужас на всю Анатолию и в Малой Азии убеждены, что русские намерены громить турок со стороны Грузии. Победы наших войск в Европейской и Азиатской Турции во время последних войн навели столь большой страх на жителей, что они с особым вниманием следили за всяким движением русских войск и часто придавали их перемещению преувеличенное значение. Паника охватывала население каждый раз, когда оно узнавало о появлении русских. Так, в июне 1783 года все поморские жители Трапезонда бежали в глубь страны от одного известия, что наш флот появился в виду берегов. Хотя впоследствии и оказалось, что то была стая плавающих птиц, но туземцы с трудом и неохотно возвращались в покинутые ими селения^[41]. Ожидание скорого появления русских заставило всех жителей Эрзерума и его окрестностей переходить в укрепленные места и побудило Сулейман-пашу вторично просить Порту об оказании помощи.

«Царь Ираклий, – говорил посланный Сулеймана, – есть колеблющаяся скала, падения которой нужно опасаться. Он поддерживается русскими войсками, потому что ищет нашего разрушения, и если не будет помощи, то, без сомнения, мы погибли. Помогите нам…»

«Мы с Россией в мире, – отвечала Порта посланному, – но если вы заметите какие-либо неприязненные действия с ее стороны или встретите врагов, то должны обращать их в бегство».

Переход Грузии под покровительство России не был нарушением мирных договоров с Портой, ибо Грузия была независима от Турции. Не имея повода к открытому вмешательству в наши дела в Закавказье и сознавая свою слабость, турецкое правительство не отказывалось, однако же, от тайных действий и интриг. Официально отказав в помощи посланному ахалцихского паши, константинопольский двор втайне обнадеживал своей поддержкой не только Сулеймана, но и всех азербайджанских ханов. Эмиссары с султанскими фирманами рассыпались по Дагестану и Закавказью и приглашали всех соединиться воедино для защиты веры и на разорение Грузии. Порта советовала паше Ахалцихскому договориться с персидскими ханами и пригласить к себе лезгин, на содержание которых отправила ему пятьдесят мешков денег. Последний тотчас же послал нарочного ко властвовавшему тогда в Персии Али-Мурат-хану и разослал письма ко всем азербайджанским ханам и дагестанским правителям.

Призывая их к совместным действиям против общего врага, Сулейман просил вспомнить, что «всяк, кто в ревности своей ищет истреблять врагов, угоден Богу, а кто поразит единого из неверных, тот обрящет отпущение всех грехов, и вечный рай будет ему воздаянием»^[42].

«Со слезами молим вас, – писал паша в другом письме^[43], – помогите нам, защитите нас. Примите меры опровергнуть неверных от пределов наших».

Сулейман просил лезгин прислать к нему до 3000 человек, обещая обеспечить их продовольствием и давать такое жалованье, какое сами назначат. Большинство лезгинских владык, не желая стеснять себя никакими обязательствами, отвечали уклончиво. Они говорили, что с русскими и грузинами согласны никогда не будут и что готовы служить султану, как своему единоверному государю, но только тогда, когда получат от него фактическую помощь. Видя, что переговоры с дагестанцами не приводят к желаемым результатам, и не надеясь на поддержку лезгин, Сулейман старался привлечь на свою сторону азербайджанских ханов. Он предлагал им воссоединиться, и тогда, говорил он, мы будем сильны, чтобы рассеять бурю, собирающуюся нас сокрушить.

«Проклятые русские, – писал Сулейман Ибраим-хану Шушинскому (Карабахскому)^[44], – проложили путь через Кавказ, и дорога, ими сделанная, дозволяет везти не только нужные вещи, но и артиллерию и все, что к продовольствию потребно. Их войска вступают исподоволь в Грузию, и в исходе лета все они соберутся с тем, чтобы впасть в Персию и в пределы оттоманские и поглотить нас, как быстрый летний поток поглощает все, где протечет».

Ахалцихский паша советовал Ибраиму оглянуться на свое положение, принять меры против неожиданного бедствия и стараться потушить огонь, по словам паши, готовящийся их пожрать.

Отправляя письмо шушинскому хану, Сулейман знал, куда следует направить удар. Ибраим-хан был самым заинтересованным в этом деле из всех. Большая часть его подданных были армяне, исповедовавшие христианскую религию, ненавидевшие хана и склонявшиеся в сторону России.

Подпав под власть ханов Шушинского (Карабахского) и Карадагского, армяне находились в крайнем порабощении и помимо личных оскорблений часто лишались материального благосостояния и даже жизни. Каждый армянин вынужден был тщательно скрывать свое имущество: если хан узнавал о нем, или отбирал силой, или умерщвлял армянина, чтобы завладеть его богатством. Так, в 1781 году Ибраим лишил жизни дизахского мелика Исая и завладел его сокровищами, а через несколько месяцев поступил точно так же и с его наследником.

Устрашенные этим, остальные мелики заперлись в крепких местах и решили сопротивляться хану. Они искали защиты у Ираклия II, как союзника Ибраима и единственного сильного владыки в Закавказье. Не получив от него помощи, армяне отправили тайно своих депутатов в Россию, поручив умолять императрицу об освобождении их от несносного ига.

Представители армян были приняты в Петербурге с большим сочувствием и полною готовностью протянуть руку помощи угнетенному народу. Прошлый опыт подсказывал, однако же, нашему правительству, что одной перепиской с правителями невозможно избавить армян от бесчисленных притеснений, которым они подвергались, и что для их освобождения необходимо удалить мусульманских правителей и воссоединить все христианское население Закавказья. Такое воссоединение было возможно только при единодушии, достаточной доле мужества, энергии и самопожертвовании со стороны туземного населения. Насколько то и другое имело место среди армян, в Петербурге судить было трудно, и потому князь Потемкин, отправляя на линию своего брата, П.С. Потемкина, поручил ему ближе познакомиться с армянами, с их политическими настроениями, характером и материальными средствами.

Воспользовавшись постоянными контактами, которые находившийся в России армянский архиепископ Иосиф Аргутинский-Долгорукий поддерживал со своими соотечественниками, П.С. Потемкин обратился к нему, как к человеку, лучше других знакомому с положением дел и характером народа. Задавая Иосифу ряд вопросов, командовавший войсками на Моздокской линии писал ему, что желание получить ответы вызывается не простым любопытством, а политическими соображениями относительно той земли, «которая древностью столь знаменита и которая ныне представляет жалостное позорище, напоминающее человечеству тщетность вещей»^[45].

«Земля великой Армении, – спрашивал П.С. Потемкин, – впад в руки нечистых по закону турок и персиян, чрез толико долговременную неволю сохраняет ли силу духа, нужную для свободной души? Порабощения и разные притеснения не истребили ли благородных в сердцах чувствований? Сила разума, закон и крепость веры толико ль действуют, чтобы внутреннее сердец расположение клонилось свергнуть иго, их угнетающее?»

Имея в виду, что главное занятие армян составляли торговля и промыслы, генерал-поручик Потемкин спрашивал: пожелают ли они нынешнее состояние поменять на лучшее будущее, «ибо генеральное примечание сделано, что все люди, кои обращаются в торговле, всякое другое чувствование заглушают, кроме жадности к корысти своей. Вера сильно и действует в армянском народе, и благочестие может ли быть поводом к побуждению народному? Сан патриарший в каком между ними почтении? Мелики сохраняют ли к священному чину должное благоговение, а народ к меликам повиновение и, наконец, какие средства угодить народу, присоединить верность меликов и привязать духовенство?».

Коснувшись политических особенностей армянского народа, нельзя было оставить без внимания и его соседей. «Я прошу ваше преосвященство, – писал П.С. Потемкин Иосифу, – заметить мне, как далеко простирается союз грузинского царя Ираклия с армянами и какую поверхность имеет он над теми ханами, кои прилежат к пределам его земель. Принадлежащая земля армянам ныне во владении кому принадлежит? Сколько меликов в Карабахской провинции и сколько можно полагать народу? Какие важнейшие места встретятся, если проходить через Тифлис, а равно с другой стороны, ежели бы путь взять от Дербента? Как далеко можно полагаться на услуги и обещания князей и владельцев и на народ тех мест, если бы туда идти следовало?»

Потемкин просил указать более укрепленные места, лежавшие на пути от Тифлиса к Эривани и из Дербента через Шемаху к Нахичевани. Он хотел получить сведения о характере правителей и естественных богатствах провинций, лежавших по ту сторону Кавказских гор. «Можно ли, – спрашивал П.С. Потемкин, – получить нам продовольствие для войск, хлеб, фураж и проч.? Какие есть реки судоходные, чрез кои можно бы было облегчить доставление провианта? В которой земле (провинции) более оного, в которой менее; в которых местах и какого рода хлеб, ибо сие есть основание дел: где войско сыто, там оно действительно. Горе тому начальнику, который о пропитании войск не помыслит».

Предложенные архиепископу вопросы скоро стали известны всем армянам и произвели на них самое радостное впечатление. В сборе сведений, притом весьма обширных, туземцы видели желание русского правительства восстановить древнюю Армению и навсегда избавить население от притеснений мусульман. В коллективном письме, подписанном двумя патриархами (Иоанном и Лукой), всеми меликами и другими знатнейшими лицами, армяне просили поспешить с прибытием для их избавления и обещали доставить русскому войску самое изобильное продовольствие, уверяли, что в их плодородном отечестве можно содержать в течение пяти лет до тридцати тысяч человек и более.

Князь Потемкин, принимавший живейшее участие в судьбе армянского народа, именем императрицы обнадежил армян и объявил депутатам, что в скором времени желания их будут исполнены.

«Шушинского (Карабахского) хана Ибраима свергнуть должно, – писал князь Таврический своему брату П.С. Потемкину^[46], – ибо после сего Карабах составит армянскую независимую, кроме России, никому область. Вы тут употребите все старание, чтобы новая сия область устроилась наивыгоднейшим образом для народа; чрез сие и прочие сильные армянские провинции последуют их примеру».

Ибраим сам не считал своего положения прочным: из-за своего двуличия он не мог рассчитывать на расположение к себе петербургского двора. Хан то прикидывался искренно преданным России, писал льстивые письма нашим пограничным начальникам и высказывал желание перейти под покровительство императрицы, то вдруг изменял свое поведение, переходил на сторону наших противников, грабил и притеснял своих подданных-христиан. Таково было поведение хана, и неудивительно, что, когда он узнал о контактах армян с нашим правительством, опасаясь наказания за свои поступки, снова прикинулся преданным России. «Давно уже, – писал Ибраим, – имел я расположение быть верным и усердным рабом всемилостивейшего Всероссийского трона и царствующей с несметными щедротами императрицы. Не имея ни знакомых, ни малейшей связи, как мог я отважиться ступить на стези, ведущие к толикому блаженству? Ожидая от Провидения Всевышнего пристойного случая к изъявлению моей ревности, скорбел внутри души моей». Ибраиму было сообщено, что скорбь его и застенчивость были напрасны, ибо до сих пор никто из искавших покровительства России еще не был отвергнут императрицей и положение всех, прибегающих под ее защиту, обеспечивалось наилучшим образом.

«Быть подвластным великой Екатерине, – говорил П.С. Потемкин карабахскому хану, – значит заимствовать сияние тех лучей, которые украшают ее священную корону. Подчинение ее скипетру не только не уменьшит, но утвердит ваше владычество, чему примером может служить Крымский Шагин-Гирей-хан, при помощи русского оружия два раза восставленный владетелем».

Потемкин советовал Ибраиму поспешить изъявлением покорности и просить принять его под покровительство России. Хан отвечал, что он искренно желает такого покровительства и даже готов платить дань. Несмотря на предыдущие поступки правителя Карабаха, враждебные России, Екатерина II готова была согласиться на его просьбу. «Что касается до Ибраим-хана, – писала она князю Таврическому^[47], – если в принятии его под российское покровительство не встретится никакого затруднения или сомнительства, кажется, можно взять за руководство то, что сделано с царем Ираклием, и в таком случае вы не оставите поручить генералу Потемкину заключить с ним договор о подчинении его российскому императорскому престолу и о признании им моей и преемников моих верховной власти над ним и его преемниками. Принятие на подобных условиях может служить доказательством кроткого здешнего обладания и побуждением для многих тамошних наших соседей подражать примеру сих двух владетелей».

Князь Потемкин, хорошо знакомый с характером Ибраим-хана, не веря в чистосердечность его намерений и готовность платить дань, поручил отвечать хану, что самая лучшая дань, которую предпочитает русская императрица, – это верность, и, если Ибраим сохранит ее и будет всегда исполнять высочайшие повеления, только тогда сможет надеяться, что будет принят в русское подданство^[48].

Сухость ответа испугала Ибраима, и он торопился укрепить город Шушу и предохранить себя от нападений. Генерал-поручик Потемкин заявил хану, что укрепления его не грозны для русских войск, но двуличие хана будет неудобно для него самого, в особенности в том случае, если он не поспешит заявить о своей покорности^[49]. Карабахский хан предпочел, однако же, не возобновлять вопроса о подданстве и впоследствии перемену своего поведения объяснял обидой, нанесенною ему царем Ираклием при заключении трактата, не включившего вместе с Грузией и Карабах. Генерал Потемкин отвечал, что дело это легко исправить, если хан пришлет доверенное лицо для заключения желательного ему договора. Ибраим доверенных не присылал, и князь Таврический, не особенно желавший его подданства, был весьма рад такому стечению обстоятельств. Светлейший намеревался при удобном случае лишить Ибраима ханского достоинства и всю его область, населенную преимущественно армянами, передать в управление одному из наиболее уважаемых армянских меликов. «Чрез то, – писал он императрице^[50], – возобновится в Азии христианское государство сходственно высочайшим вашего императорского величества обещаниям, данным чрез меня армянским меликам».

«Армян извольте, ваше превосходительство, ласкать, – писал вместе с тем князь Таврический своему брату П.С. Потемкину^[51], – и питать благое в них расположение к России, дабы иметь их всегда усердными и готовыми к совершению предприятий, которых обстоятельства и польза дел наших востребуют».

Обстоятельства эти клонились исключительно на пользу армянского народа и потому, естественно, возбуждали в населении всеобщее тяготение к России. Не только закавказские армяне, но и те, которые жили среди кумыков, кабардинцев и закубанских черкесов, хлопотали о воссоединении христианского населения. Они просили разрешения переселиться на линию и основать особую армянскую колонию. Князь Потемкин, соглашаясь на эту просьбу, поручил генерал-поручику Потемкину избрать и назначить место для их поселения, которое и назвать именем св. Григория Армянского, патрона светлейшего. «От стечения туда народа, – говорил он, – и от распространения сего селения будет зависеть учреждение там города».

Между тем карабахские армяне, прождав весь 1783 год и испытывая притеснения хана, решились напомнить о себе вторично. Они отправили письмо архиепископу Иосифу, прося его ходатайства о скорейшем принятии их под покровительство России^[52]. Армяне писали, что Ибраим-хан, узнав об их переписке с русским правительством, стал притеснять их еще больше, что их бедственное состояние послужило причиной, что они решились вместе с письмом отправить на Кавказскую линию к генерал-поручику Потемкину своего депутата с просьбой о защите и помощи. Армяне просили прислать им два полка, которые вкупе с двумя батальонами, находившимися в Грузии, и войсками самих армян были, по их мнению, достаточны для освобождения христиан от несносного магометанского ига, «ибо, – писали они^[53], – ныне время, свободное ко всякому предприятию, потому что львы в норах почивают, равно и лисицы в полях без пристрастия (страха) прохлаждаются».

Депутат карабахских армян Даниил Авамесов уверял П.С. Потемкина, что при первом известии о движении русских войск армянские мелики соберут не менее пяти тысяч самых храбрых воинов, как пеших, так и конных, что они приложат силы для ниспровержения Ибраим-хана, некоторые родственники которого также солидарны с армянами; что русские могут при посылке своих войск не ограничивать их числа и быть уверенными, что, сколько бы их ни было прислано, все они найдут обильное продовольствие на неопределенное время. По словам Авамесова, у жителей скрыто в погребах множество хлеба и заготовлено значительное количество рыбы для русских войск^[54]. Архиепископ Иосиф подтверждал последние слова армянского депутата и вообще выказывал необыкновенную деятельность. Он нарочно отправился из Астрахани на Кавказскую линию, чтобы лично встретиться с П.С. Потемкиным, написал несколько писем князю Г.А. Потемкину и, наконец, просил позволения отправиться на шесть месяцев в Армению для свидания с патриархом и меликами. Иосиф мечтал не только о свержении мусульманского ига, но и о восстановлении падшей короны и умолял князя Потемкина подать руку помощи армянам. «Будьте, ваша светлость, – писал он^[55], – виновником к избавлению их и запечатлению священнейшего портрета великой императрицы в самой нутри Арарата, в монумент всего света, да восклицают непрестанно все роды, что сей есть спаситель армянский, и прославят имя вашей светлости вовеки». Иосиф просил, чтобы в случае принятия Ибраим-хана Шушинского под покровительство России не подчинять ему армянских меликов. Просьба эта была, конечно, равносильна низложению Ибраима, так как большую часть населения Карабаха составляли армяне, подвластные меликам. Без подчинения их ханской власти Ибраим не согласился бы перейти под покровительство России. Армянский архиепископ знал это лучше других, но ведь он и добивался восстановления царства Великой Армении! Он рассчитывал на осуществление своих надежд тем паче, что армяне, жившие в Персии и даже Турции, стремясь к объединению и восстановлению своего отечества, искали содействия России. Так, в мае 1784 года в Тифлис прибыл депутат от ассирийских христиан, живших в Урумии. Сын мелика Саргошева Илия явился сначала к царю Ираклию, а потом к полковнику Бурнашеву с просьбой об освобождении его соотечественников от угнетения мусульман.

По свидетельству Илии, в Урумии находилось до тысячи семей или до пяти тысяч ассирийских христиан несторианского закона и до двадцати тысяч семей жило в турецких владениях^[56]. Все они хотели выйти из-под власти мусульман, готовы были переселиться в Грузию, но переходить в Россию согласия не изъявляли^[57].

Чтобы содействовать армянам в восстановлении их отечества, князь Потемкин предполагал отправить отряд русских войск из Кизляра и занять сначала Дербент с той целью, чтобы при начале военных действий за освобождение Армении город мог служить надежным убежищем для армян. Утвердившись в Дербенте, предполагалось действовать с двух сторон: один отряд двинуть вдоль морского берега до самого Гиляна, а другой направить со стороны Грузии. Генерал-поручику Потемкину были отпущены суммы на заготовку в Астрахани провианта на шесть тысяч человек и фуража на полторы тысячи лошадей. Доставку, как в Дербент, так и далее, предполагалось производить на судах Каспийской эскадры^[58].

Предположениям этим, однако же, не суждено было осуществиться. Начавшиеся контакты с Али-Мурат-ханом Исхафанским, владевшим в то время большей частью Персии, давали князю Потемкину надежду окончить дело армян более легким способом, поход русских войск был отменен, но подготовка к нему не сохранилась в тайне и устрашила многих.

Больше других испугался, конечно, Ибраим-хан, получивший письмо Сулейман-паши Ахалцихского с извещением о вступлении части русских войск в Грузию и о скором прибытии новых. Не считая себя достаточно сильным, чтобы противиться России, Ибраим торопился обеспечить себя союзом с соседями. Придя к согласию с ханами Хойским, Шекинским и Бакинским, он заключил с ними договор действовать совместно и единодушно при всяком покушении России, на кого бы оно ни было совершено^[59].

Союзники положили, однако, не обнаруживать своего соглашения и до времени оказывать России все внешние знаки доброжелательства. Они решили воспользоваться обстоятельствами и отправить в Тифлис своих посланных не столько с целью поздравить Ираклия с переходом под покровительство России, сколько разузнать о происходящем и заявить полковнику Бурнашеву о своей преданности императрице. Уверяя Ираклия в дружественном к нему расположении, Ибраим просил у него помощи против лезгин, разорявших его владения.

Пригласив к себе двенадцать тысяч лезгин для действий против ханов Нухинского и Дербентского и получив сведения о движении русских войск, Ибраим отложил свои завоевательные намерения и хотел распустить собранные войска, но лезгины требовали жалованья и отказывались уходить без него. Ибраиму заплатить было нечем, и лезгины, рассыпавшись по Карабаху, грабили жителей. Ираклий II не мог теперь удовлетворить просьбу своего прежнего союзника и советовал ему искать покровительства России. В январе 1784 года Ибраим отправил посланного на Кавказскую линию, прося принять его в подданство России, оставить его ханом и не вмешиваться во внутренние дела. На это князь Потемкин снова отвечал, что желательно было бы, чтобы хан в столь важном деле оставил всякое недоверие и положился на великодушие императрицы. Все еще опасаясь за свое будущее, Ибраим просил Ираклия, чтоб он поклялся ему в том, что если он перейдет в подданство России, то будет оставлен в ханстве, утвержден правителем на вечные времена и что никакая часть его владений ни под каким видом никуда не отойдет. Ибраим спрашивал, может ли он рассчитывать при этом, что его честь и достоинство не будут унижены. При посредстве полковника Бурнашева Ираклий отвечал хану, что, вступая под покровительство России, хан может ожидать только благополучия, но во всем должен положиться на щедроты и великодушие императрицы, предавая себя в ее волю безо всяких условий и ограничений^[60].

«Письмо ваше, – отвечал Ибраим Ираклию II^[61], – в коем меня извещаете о вашем благополучии и приказываете, дабы я послал моего чиновника к высочайшему двору русской государыни, мною получено.

Всему народу уже известно, что прежде весь свет погибнет и день днем не будет, нежели между нами братская любовь и дружеский союз прекратиться могут. Вы находитесь под покровительством высочайшего двора и оному верность оказываете. Я равно готов с Божиего помощью отдать свою голову в число тех, кои верны высочайшему и с небесами равному двору российской государыни и со временем человека пошлю».