Кто-то плачет всю ночь за стеною

Все события и герои вымышлены.

Любые совпадения с реальными личностями случайны.

Совещание

…Потом слово опять взяла директриса, Ольга Николаевна.

– Последний вопрос. Что у нас по двоечникам?

По аудитории пошли недовольные шепотки. Сколько уже можно сидеть?

Директриса постучала по столу ключом, чтобы убавить звук.

– Коллеги! Давайте не будем разводить демократию, хорошо?

Учителя нехотя притихли.

– Демагогию, – поправил кто-то лениво, но директриса не услышала.

Совещание длилось уже третий час. Это было невыносимо.

Особенно тяжело было новому учителю математики, Константину Федоровичу, который в старой школе не привык к таким издевательствам над педагогами. У него заурчало в животе. Он посмотрел на часы: вторая смена начнется через пятнадцать минут. В столовую он не успеет.

Сначала Ольга Николаевна зачем-то при всех подключилась к конференции для директоров, на которой обсуждали результаты диагностических тестирований, новые образовательные стандарты и т. д. Константин Федорович не совсем понял, для чего нужно было собирать учителей, если директриса могла подключиться одна, а потом до всех донести информацию. И сидеть бы здесь тогда не нужно было лишний час. А то и два.

Это, впрочем, был не главный вопрос, который занимал Константина Федоровича. Больше всего его интересовало: кто впустил сюда школьного психолога и позволил ему выступить? Тамара Михайловна – женщина средних лет с нарисованными бровями и в очках, которые каким-то чудом держались на кончике носа, – производила впечатление вдумчивого и мудрого человека. Но это впечатление тут же рассеивалось, когда из нее вылетали слова. Никто даже не пытался вникнуть, о чем она говорит. Все лишь наблюдали. Она размахивала руками, ходила туда-сюда; покраснела, вспотела. Челка прилипла ко лбу. Под мышками образовались два черных пятна. Без звука ее выступление можно было бы принять за патриотическое напутствие.

– Коллеги! – повысила голос директриса. – Я понимаю, что все устали. Но у нас еще остался один вопрос. Давайте скорее закончим.

– Ольга Николаевна, может, завтра соберемся? Сил уже нет… – Это от учителя географии, Полины Владимировны.

– Еще вторая смена у нас! – Кто-то из физруков.

– Тем более…

– Никаких тем более! – крикнула Ольга Николаевна. – Вы думаете, вы устали? Вы сами сегодня видели и слышали, что приходится каждый день выслушивать на совещаниях для директоров. И это было еще терпимо. А приходится, знаете ли, порой отдуваться. За вас всех! За всех и за каждого! Вы в курсе, что позавчера я сидела и краснела на весь город, потому что на 72-ую школу вновь жалобу написали! Одна мамаша пожаловалась, что учителя несвоевременно заполняют электронный журнал. Я сидела, обтекала! Извинялась, клялась, что больше не повторится! А вы тут плачете, что я вас заставила одну только конференцию прослушать, бедные вы мои. Я их защищаю, как могу, а они только ноют. Спасибо за такое отношение. Очень приятно.

Наступило неприятное молчание. В этой тишине кто-то из учителей трусливо пукнул.

– Коллеги! Ольга Николаевна! – подскочила Ольга Павловна. – Мы же совсем забыли про цирк!

– Какой цирк? – удивилась Ольга Николаевна.

– Нам на школу выделили двадцать билетов в цирк! Со скидкой – десять процентов. Там еще…

– Точно! – радостно воскликнула директриса. – Коллеги! Послушайте меня! В Кемерово приезжает цирк. Через два месяца, в мае. Нам дали двадцать билетов. Коллеги! Тишина! Двадцать билетов. Для бюджетников специально выделили со скидкой. Необходимо эти билеты купить. Отказаться и вернуть обратно мы их не можем. Так что – подходите к Ольге Павловне, приобретайте. Сразу на всю семью берите. Там будут жирафы! Когда вы еще в нашей Сибири на них посмотрите!

За спиной Константина Федоровича возник шепот:

– То в театр, то в цирк. Всех же сейчас замучает, пока билеты не раскупят.

– Не говори. Слышала, кстати, в прошлый раз на филологов наехали, что от них никто не купил. Так они сбросились, купили общий билет. Коллективно выбросили его. Зато школа отчиталась департаменту, что все билеты выкупили, какие мы молодцы.

– Пиздец какой-то, простите мой французский.

– Ага.

– Господи, смотрю на нее и думаю: какая же она тупая…

– Мария Игоревна! – Директриса внезапно отреагировала на шепот. – Вы что-то нам хотите сказать?

– Да, – не растерялась та, – я хотела узнать по поводу ваших совещаний. Для директоров. А что-нибудь хорошее там про учителей вообще говорят?

По аудитории прокатился смех.

Директриса выдержала удар спокойно.

– Вы знаете, когда повод есть, учителей непременно похвалят. Вот, допустим, гимназию 17-ю… Ее часто хвалят. В прошлом году их средний балл на ЕГЭ был почти на пять процентов выше среднероссийского показателя. Похвалили. На весь город. У нас, увы, таких результатов нет.

Мария Игоревна не знала, что можно на это ответить, поэтому предпочла промолчать.

Но директриса, дабы выглядеть достойно и не смаковать свою маленькую победу, тут же вернулась к главному вопросу:

– Двоечники. Я жду.

– У меня столько же, как и в прошлой четверти, 7 «А». Самохина и Куцева, – прилетело от Людмилы Валентиновны, классного руководителя.

– И у меня так же, Теплухин. 7 «Г», – это уже от Вероники Вячеславовны.

Директриса делала записи в своем ежедневнике. Так продолжалось еще минут десять.

Константин Федорович с тоской подумал, что в старой школе по неуспевающим все данные собирали заранее.

В животе снова заурчало; Константин Федорович обреченно взглянул на часы.

– …Матросов, 9 «Г», – отчиталась за свой класс Мария Викторовна.

– Подождите. Минутку! Матросов? – удивилась директриса. – Он же в прошлой четверти двоечником не был. Я думала он – все, образумился.

– Ольга Николаевна, они же с Самохиной расстались. Она хоть его немного тянула, занималась с ним.

За спиной Константина Федоровича возник знакомый шепот:

– Даже знаю, чем именно она с ним занималась, – снова от Марии Игоревны.

Ее соседка усмехнулась – устало, пренебрежительно.

Директриса этого не заметила, – она до сих пор переваривала разрыв Матросова и Самохиной.

– Как же так? Почему расстались?

– Не знаю, Ольга Николаевна. Она его бросила.

– Вот не могла она до конца года потерпеть!

Снова шум по аудитории: все обсуждали разрыв.

Директриса взяла ключ и стала стучать по столу:

– Коллеги, тишина! Скоро уже вторая смена начнется, надо успеть.

За спиной Константина Федоровича:

– Не вторая смена – так и до вечера бы нас держала.

– Это же Куча, что с нее взять.

Директриса, она же, оказывается, Куча, решила наконец закрыть тему с Матросовым.

– Ладно, раз больше некому его тянуть, пусть будет двоечником…

– Кстати, – вклинилась Лидия Александровна, – а Теребенин с Кузиной тоже расстались!

– Да вы что?

– Как?

– Серьезно?

– Не может быть.

– Они же с седьмого класса вместе.

– Они дружили? – Кажется, только Тамара Геннадьевна, старая женщина, которая уже в принципе многого не замечала, была не в курсе.

– С седьмого класса! Говорю же!

Константин Федорович снова слышит голос за спиной:

– Господи, пусть на эту школу упадет метеорит.

Все были взволнованы расставанием Теребенина и Кузиной. Директриса даже ключ отложила в сторону.

Наконец звонок для второй смены прервал совещание.

– Все свободны! – объявила Ольга Николаевна.

За спиной Константина Федоровича:

– Да чтоб ты провалилась.

Директриса спохватилась, забыла что-то важное:

– Подождите, минутку, подождите! Выпускной же совсем скоро. Господи! А Ярослава Григорьевна – коллеги, подождите, – которая всегда этим занимается, на больничном. Так что… – взгляд по аудитории, – Мария Игоревна! Поручаю вам написать сценарий и заняться организацией!

– Ольга Николаевна! – возмутилась та.

– Не обсуждается. Я уверена, вы сделаете все на высшем уровне.

Выходя из аудитории, Константин Федорович последний раз поймал голос Марии Игоревны:

– Мерзкая жирная Куча.

Так и закончилось пятничное совещание в 72-й школе.

Куча

Кучу никто не любил.

Не только потому, что она была начальницей (что уже для многих является поводом). Главная причина была в том, что Куча была не очень умна, но таковой она себя не считала. Более того, она даже не догадывалась, как к ней на самом деле относились в коллективе. Оставалось только гадать, что бы с ней случилось, если бы она узнала, что за спиной ее называют Кучей. Стоит отметить, однако, что она не была очагом зла и не являлась тем человеком, который хочет и может испортить кому-либо жизнь (не считая себя).

Директором она оказалась случайно. Порой так складываются обстоятельства, что в тот момент, когда принимаются важные кадровые решения, рядом не находится никого достойнее – и на высокие посты назначают таких людей, как Куча. А потом они закрепляются на своих местах (да попробуй их еще выгони), нарабатывают стаж, что придает им уверенности в своих действиях, и начинают даже верить в судьбоносность своего положения. По сути же – случайные люди.

Куча любила проводить беседы с новыми людьми, особенно с недавними студентами. Да что там – она просто обожала это. И Константин Федорович исключением не стал. Хотя у нового учителя математики опыт работы уже имелся – и Куча выяснила это еще на собеседовании. Тогда она сидела перед ним с серьезной миной и всем своим видом показывала, что, несмотря на нехватку учителей, кого попало она брать не собирается – ей нужны профессионалы. «Значит, вы к нам из Омска, да?» – «Из Томска». Куча глянула одним глазом в резюме, которое тогда лежало перед ней. «Точно, из Томска. Какими судьбами в Кемерово?» – «По семейным обстоятельствам». – «Ясно. Я прочла, что у вас уже есть опыт. Вы в прежней школе отработали год, это хорошо». – «Десять». – «Простите?» – «Я отработал там десять лет». Куча нервно уткнулась резюме. «И вправду десять. Подождите, а сколько же вам лет? Стойте, я сама найду». Искала она долго. «Так, вот она, дата рождения. Угу, значит, вам тридцать один». – «Тридцать три». – «Я округлила, – довольно быстро вышла она из положения, даже не допуская, что учитель математики перед ней может поставить под сомнение ее методы вычисления и округления. – Что же, хорошо выглядите. Как будто пришли к нам сразу после института». И все в таком роде. Казалось, что после того разговора очередная встреча не имела смысла, но все же на третий день работы Куча вызвала нового человека к себе. Теперь это был ее подчиненный, которому требовалось провести инструктаж.

Она стала рассказывать, как важна математика. Что это обязательный предмет на экзамене. Что и в дальнейшей жизни им, школьникам, без математики – никак: ни в университете, ни на работе. В общем, говорила все то, что и так было понятно.

При этом Константин Федорович с искренним любопытством изучал Кучу. В этот раз она выглядела по-другому. Она заметно сдала с последней встречи. Лицо обрюзгло. Глаза от какого-то воспаления ушли вглубь и напоминали две сверкающие монетки. Крупные поры. Редеющие волосы. Не должен человек себя так запускать, подумал Константин Федорович, продолжая рассматривать свою начальницу.

Но Куча не понимала причину его пристального взгляда, точнее – понимала неверно: она думала, что говорит слишком страстно и что каждое ее слово содержит вдохновляющую истину, поэтому и невозможно слушать ее без интереса.

Когда же эта пытка закончилась, то Куча попросила его об одолжении:

– У меня не получается скинуть фотографии с телефона на компьютер. Не могли бы вы помочь?

Константин Федорович согнулся над ее компьютером и обнаружил, что она неправильно использует устройство: вместо того чтобы подключиться через usb к процессору, она подключила телефон к сетевому фильтру, то есть просто поставила его заряжаться. Константин Федорович исправил эту оплошность. Куча же, внимательно наблюдая, лишь хмыкнула.

Затем Константин Федорович скинул необходимые фотографии на рабочий стол. Куча при нем открыла их, еще раз посмотрела. На них был запечатлен грузовик, из которого выгружали продукты. Константин Федорович узнал его. Он тоже по пути в школу видел этих парней с коробками, которые завезли продукты в магазинчик.

Но не успел он поинтересоваться, что стряслось, как Куча сама стала жаловаться:

– Загородили сегодня проход через дворы своим грузовиком. Пришлось втиснуться в щель, иначе не могу это назвать, между ним и магазином, чтобы пройти. Кто же так делает! Совсем о людях не думают. Я все пальто запачкала. Сейчас фотографии в администрацию отправлю, пусть магазин оштрафуют.

И на это Константин Федорович промолчал, понимая, что бесполезно говорить ей о том, что можно было обойти грузовик с другой стороны, как он и сделал, – проход там был вполне приличных размеров. Он лишь поторопился покинуть кабинет начальницы.

Однако, не ожидая от себя, он зачем-то повернулся и еще раз взглянул на Кучу. Ее образ притягивал именно потому, что был неприятным. Как большой назревающий прыщ. Она сгорбилась над клавиатурой и увлеченно стучала по ней пальцами.

Удивительно, подумал Константин Федорович, как такой человек может поучать других.

Так и ушел от нее с этой мыслью.

Куча осознавала, что не была красивой.

Много лет назад, когда Куча была маленькой (Мария Игоревна наверняка пошутила бы: когда Куча была еще Кучкой), мать дала ей совет:

– Никогда не влюбляйся в красавцев, от них одни беды. Я буду молиться, чтобы ты полюбила страшненького. Может быть, тогда ты будешь счастливой. А не как я, твоя одинокая глупая мать.

Куча выросла. Ей было сорок пять. Все эти годы она следовала материнскому совету. Но все равно она была одинока и несчастна. Она была замужем, но муж ушел от нее. Он, кстати, тоже был некрасивым. Она уже смирилась с тем, что ничего в ее жизни больше не изменится. Это ее, к слову, вполне устраивало. Но потом случилось то, что можно было назвать самой большой ошибкой в жизни.

Его звали Сергей.

Они столкнулись на лестничной площадке. Столкнулись – в буквальном смысле. Куча торопилась на работу, бежала вниз по лестнице. И внезапно на повороте ударилась в него. Так вышло, что крепкий мужчина устоял (пусть и не без труда), а вот Куча покатилась кубарем вниз.

Сергей оказался врачом, поэтому смог оказать ей первую помощь. Хотя особо она не пострадала, только губу разбила (отчего лицо было в крови), Сергей все же доставил ее больницу. По пути Куча узнала, что он приходился братом ее соседке снизу. Узнала, что он в разводе, кем работает. Еще она поняла, что если этот мужчина никогда не поцелует ее, то жизнь ее будет прожита зря.

Друзей у Кучи не было. Но это никогда ее не угнетало. Она привыкла к одиночеству. А когда совсем уж хотелось с кем-нибудь поговорить, она встречалась с матерью.

Мать была умнее и мудрее Кучи. Она до сих пор, несмотря на то что дочери шел пятый десяток, поучала ее. Но дочь, как ни странно, не злилась на нее. Она, наоборот, нуждалась в этих советах. Можно сказать, что дело было в том, что эти советы соответствовали ее представлениям о жизни и как бы подтверждали ее правоту. Или – потому что не требовали от нее каких-то кардинальных усилий. Но все было проще. Это была норма ее жизни, потому что перед матерью она не воспринимала себя как взрослого, равного ей человека. Это была зависимость. Все самые важные решения она принимала только после одобрения матери.

Вопрос по Сергею она тоже хотела решить с ее помощью.

В последнее время, правда, мать словно подменили. Конечно, сказывался возраст. Но истинная причина была в том, что она обрела новый смысл жизни. Этим смыслом стала дача.

После того как она прикупила себе небольшой участок с домиком за городом, все ее разговоры, все ее мысли, все ее сны были только о ней – о даче. Поэтому прежние разговоры с матерью по душам теперь внезапно прерывались рассуждениями о том, что бы посадить на грядке или как облагородить домик. Правда, было и хуже. Когда мать вдруг начинала злиться, что ее подруга – «Будь она проклята!» – собирается продавать квартиру и покупать себе такое же уютное местечко за городом. «Ты представляешь! – злилась мать. – А если она себе побольше участок найдет? А если дом кирпичный у нее будет! Что тогда?» Куча ничего не могла ответить. Да и не надо было, потому что мать отвечала себе сама: «Но ничего. Ничего! Я ей покажу. Я тогда в дом всю пенсию хуйну. Так и сделаю. Его так отделают! Мама не горюй будет. У меня будет самая лучшая дача!»

Куча после подобных речей стала сомневаться: стоит ли советоваться с матерью по Сергею? Норма взяла свое. Без матери, какой бы она ни была, важные решения она не принимала.

Однажды после очередного страстного монолога про «самую лучшую дачу на свете», когда Куча увидела, что мать вроде бы выговорилась и даже успокоилась, она робко заговорила о самом сокровенном.

Мать поняла ее с полуслова. Поэтому сразу спросила – хриплым суровым голосом: «Красивый?» Куча помнила правило про красавчиков и знала, что мать об этом спросит. Больше всего она боялась именно этого. Мать не станет слушать, что Сергей – мужчина ее мечты, что рядом с ним ее жизнь преобразится и наполнится смыслом. Плевать ей будет на все эти сопли, если Сергей окажется красавчиком. Но Куче нужен был совет, она не знала как себя вести, как привлечь счастье в свою жизнь. Поэтому она слегка «изуродовала» своего героя, сказав, что «нет, самый обычный». – «Не врешь? – насторожилась мать. – Что-то ты шибко краснеешь». Тогда Куча стала объяснять, что просто он отзывчивый, умный. Он врач, в конце концов. Такой вариант мать устроил. Особенно нравилась ей профессия (после этого факта она протянула одобрительное «х-м-м-м»). «Хорошо, когда в семье есть врач».

Куче было дано задание: узнать, где живет ее спаситель. Набраться наглости и отправиться его «благодарить».

«Выпить с собой возьми чего-нибудь. И сама перед этим тоже, для храбрости, так сказать. Но только – немного! Возиться с пьяной он не захочет».

Куча опешила от такого плана. Так сразу? Если не выйдет? Если спугнет его?

«У тебя уже нет времени, чтобы столько вопросов задавать, поняла? Если мужик нормальный, не больной какой-нибудь, то не прогонит». Мать подумала с полминуты, а потом добавила: «Ну а если прогонит, то ко мне вернешься. Будем вместе в навозной грядке ковыряться».

Тут она не выдержала и рассмеялась над своими словами. Громко и пугающе.

Позже она выяснила (как и велела мать), где жил Сергей, – помогла в этом та самая соседка, его сестра.

Куча долго набиралась смелости. Только после бутылки коньяка (которая, вообще-то, предназначалась для встречи) она наконец уверовала в то, что они с Сергеем были созданы друг для друга – и ничто не сможет помешать их счастливому будущему. В голове тут же возник идеальный план по завоеванию мужчины своей мечты. Куча решила накинуть пальто на голое тело, которое лишилось всех недостатков в пьяном глазу и даже выглядело эротично с этими изящными средневековыми складочками. А когда красавец Сергей откроет дверь, она признается ему в любви и кинется в его теплые объятия.

Она отправилась к нему на такси. В машине играло что-то романтичное, из восьмидесятых. Хороший знак, подумала она. Сердце ее колотилось, мысли плодились так быстро, что в голове творился хаос. Это и есть любовь, заключила она.

В подъезд она проскочила вместе с двумя мальчишками, которые, не стесняясь незнакомой тети, обсуждали чьи-то «сисяндры». Она поднялась на третий этаж и остановилась напротив заветной двери.

Куча выдохнула и медленной рукой потянулась к звонку у двери. Отдернула руку – перекрестилась; еще раз выдохнула – и наконец ткнула пальцем в черный квадратик.

Послышались шаги за дверью. Затем хозяин замер, смотрел в глазок. Затем, не спрашивая (он меня узнал, радостно подумала Куча), открыл.

– Ольга, что вы здесь…

– Подожди, Сергей. Дай мне сказать. Я понимаю. Я все понимаю. Я самая ведь обычная женщина. Не красавица даже. Но я тебя люблю, Сергей. И я на все ради тебя готова.

Она шагнула к нему.

– Ольга, вы же пьяны…

Но Ольга, которая в этот момент стала именно Ольгой, которая вырвалась из оболочки Кучи, – эта самая Ольга управляла моментом. Она приблизилась к любимому и поцеловала его. Он не сопротивлялся. Сначала он словно был обездвижен. А когда Ольга скинула пальто, то и Сергей скинул с себя всю робость. Манеры ушли. На четырех ногах они, не расцепляясь и не отлипая друг от друга, неуклюже добрались до постели.

Упали на нее.

А потом случилось то, о чем Ольга так долго мечтала. С того самого момента, как Сергей склонился над ней в тот день, в подъезде.

Она тяжело дышала. Она стонала.

Затем пришел восторг. За восторгом – счастье.

За счастьем – свет. Свет залил все. Был только свет. И ничего больше.

Но свет был не вечен…

Свет погас.

А за ним была реальность.

В реальности же никакого Сергея рядом с ней не было. В реальности Куче не хватило смелости даже выйти из дома.

Она так и лежала на диване. В своем поношенном пальто на голое тело, полупьяная. Мастурбировала.

А когда закончила, то отвернулась к стене и горько заплакала.

Письмо с жалобой ушло – и Кучу снова охватило уныние. Полдня в ее жизни было какое-то занятие, какая-то цель. Теперь ее нет. Текущая школьная работа отвлечь ее не могла. Ее мысли болезненно возвращались ко вчерашнему вечеру.

Она смотрела на все произошедшее как на крах собственной судьбы. Сейчас трезвая логика подводила ее к будущему, в котором Сергея рядом с ней нет и быть не может. Может, кто-то другой. Или никого. Это для Кучи теперь было одно и то же.

Она открыла ящик и взяла два билета – в цирк, с жирафами. Покупала их с улыбкой до ушей. Представляла, что пойдет туда с Сергеем. Все в кино ходят, в кафе. А они в цирк пошли бы. Сергей обязательно отметил бы, что она необычная женщина. Не такая, как все. Так Куча воображала тогда их свидание. Она опустила билеты в урну под столом. Одна она не пойдет. Кому нужны эти жирафы.

Она сняла очки и закрыла лицо руками.

Так и сидела – еще очень, очень долго.

В тот вечер Куча впервые дошла до такого состояния, потому как до этого лишь изредка позволяла себе выпить. Как говорится, только по праздникам, в компании. Учитывая, что в компаниях Куча практически не оказывалась, точнее – ее не приглашали, а из праздников она отмечала лишь Новый год, то опыта у нее в этом деле практически не было. Однако после серьезного знакомства с алкоголем она решила пересмотреть свое отношение к нему.

Она стала употреблять. Но делала это грамотно. Только по пятницам и не в таких количествах. Она покупала себе скромную (по цене и объему) бутылочку – теперь уже не обязательно коньяка – и топала домой, где, приняв душ и развалившись на диване перед бессмысленным шоу, прилипала к ней. Отключалась она уже за полночь, замирая в одном и том же положении – свалившись на бок, скрестив на груди руки, как бы обнимая пустую бутылку.

На работе же не догадывались о новом увлечении Кучи. Принимала она аккуратно. Запаха спиртного от нее никто не замечал, тем более что от директрисы всегда пахло потом.

О Сергее она стала постепенно забывать. Она решила уйти в работу, отдавать все силы школе. Работать на износ – с понедельника по пятницу, чтобы потом смывать усталость алкоголем. Однажды она попробовала принять в среду – не то. Исключительное удовольствие, как она выяснила, заключалось именно в том, чтобы употреблять в конце тяжелой трудовой недели.

Жизнь ее окончательно потеряла смысл. Зато появился ритуал, который означал главенство порядка и покоя.

Будничное помешательство Кучи на работе сказалось (еще бы!) и на обстановке в коллективе. Стала она, обстановка, еще напряженней. Куча все чаще использовала так называемый административный ресурс. Она посещала уроки (без предупреждения), делала учителям замечания (совсем необязательные), проводила внеплановые совещания. Жизнь педагога, и без того несладкая, превращалась в кошмар.

Куча, однако, искренне верила, что все ее действия идут на благо школьной системы. Более того, – и это было главной ее ошибкой – она была уверена, что коллектив поддерживает этот курс. Вот так, учителю делают замечания, говорят, что он плохо работает, а он радуется, потому что ему есть куда расти. Такой была незамысловатая логика Кучи.

Но никто не хочет каждый день показывать свой максимум. Поэтому некоторые учителя, что было ожидаемо, попросту не выдерживали такого давления. Первой об этом заявила Мария Игоревна, учительница иностранного.

Заявила очень громко.

Мария Игоревна написала заявление. Но дело, конечно, было не только в этом.

Самое главное случилось чуть позже.

Через две недели, отработав положенный срок, она выступила на пятничном совещании с прощальным словом. Там присутствовали все учителя. Куча тоже.

«Я подготовилась – и буду читать с листа. Чтобы ничего важного не забыть. Сказать я хочу многое.

Во-первых, всем учителям спасибо за совместную работу. Особенная благодарность – иностранцам. Девчонки, вы лучшие. Марина Александровна, а с тобой я точно не прощаюсь. Ты моя лучшая подруга. Если мы не будем видеться в школе, значит, будем видеться вне школы. В общем, все будет хорошо. Не грусти. Ты моя лучшая подруга. Я это уже говорила. Просто хочу повторить.

Во-вторых, я бы хотела обратиться к вам, Ольга Николаевна. Не очень, знаете ли, приятно уходить с работы, да еще и под конец учебного года. То, что мне предложили в другой школе, – конечно, смешно. Нагрузка в два раза меньше. Но больше я не могла терпеть. Очень долго я пыталась привыкнуть к вынужденному абсурду, но у меня не получилось. Я увольняюсь из-за вас. Работать с таким директором просто невозможно. Могу предположить, что так думаю не только я. Я считаю вас человеком, у которого нет никакого таланта руководителя. Вы ничего не понимаете в своей работе. Вы даете глупые распоряжения. Когда вас аккуратно пытаются поправить, вы никого не хотите слушать. Вы делаете то, что не надо, и не делаете то, что надо. Зачем вы мучаете нас бессмысленными трехчасовыми совещаниями? Зачем заставляете участвовать в педагогических конкурсах учителей, у которых из-за сумасшедшей нагрузки не хватает времени на личную жизнь? Почему вы строжитесь над нами так, будто мы сами школьники? Почему мы постоянно должны покупать какие-то билеты? Кому нужен этот проклятый цирк? Кому нужны жирафы? В общем, Ольга Николаевна, вопросов очень много. И вряд ли вы на них можете адекватно ответить. Вы оторваны от реальности и не понимаете, что происходит вокруг вас. А если вы и приходите в чувство, что бывает крайне редко, и понимаете, что сделали глупость, то тут же неумело пытаетесь заговорить нас, полагая, что мы еще глупее. Но это не так.

Это все. Спасибо за внимание. Извините, если я заняла у вас много времени».

В аудитории повисла гробовая тишина. Все смотрели на Кучу. Ее лицо горело. Но сидела она молча. Сказать ей было нечего.

Больше на совещании ничего интересного не говорили.

Однако Куча, застигнутая врасплох, не желала мириться со своим унизительным положением. Поэтому в следующий понедельник она устроила совещание. Чтобы выступить с ответным словом. Стоит, правда, заметить, что Марии Игоревны там уже не было, она вела уроки в новой школе. Потому ответный удар приняли на себя другие учителя.

«Я не буду молчать! Нет уж, не на того напали. Глядите-ка, не понравилось, что ее сделали ответственной за выпускной! Сразу же увольняться надо, а как иначе… Да, это может быть сложно, я не спорю. Но ведь никто же не отменял выпускных! Это же не моя прихоть. В этом году – она готовит мероприятие, в следующем – кто-то другой. Как дети малые! Хорошо: не нравится – подойди, обсудим. Зачем же так сразу? Да еще и гадостей надо наговорить! Я ей, видите ли, плохая начальница. Но знает ли она, как мне приходится отстаивать интересы нашей школы на городских совещаниях? Ох, знала бы она, как я своей спиной закрываю коллектив, когда нас отчитывают за низкие показатели. Нет, конечно! Зачем ей это знать… А по поводу того, что я строжусь… Разве я прошу много? Нет, только выполнять свои обязанности. Мы все заинтересованы в том, чтобы наша школа была одной из лучших в Кемерово. Про какие-то совещания выдумала. Мы, конечно, собираемся, но только по делу! Ничего лишнего! А про билеты… О господи! Чем она недовольна? Да, попросили. Да, сказали, что школа должна купить определенное количество. Как я могу отказать? Это приказ сверху. Тем более – ведь недорого! Вас же не в командировку на север отправляют. Цирк. С жирафами. Детей сводите. Проведите время вместе. Часто вы у нас в Сибири жирафов встречаете? Вот и я так думаю. Сама, между прочим, билеты купила…»

Куча верила в каждое свое слово, верила так же, как и в несправедливость тех претензий, что ей предъявили. Но теперь она все разложила по полочкам. Она достойно ответила. Она победила. Именно так она думала, когда совещание закончилось. На лице ее играла улыбка.

Это было хорошее начало недели.

Тяжелой трудовой недели, окончание которой она непременно отпразднует с бутылкой коньяка.