«Чарующим мерцаньем звёзд
Подарен людям яркий свет,
Как поздравленье в мире грёз
С любовью, что даёт ответ».
Переговоры с финнами затянулись. Секретарь, в который раз подавая чай, с укоризной заглядывала мне в глаза, намекая на позднее время, что её ждут дома муж, дети, личные и семейные дела. Но обсуждение контракта не прекращалось. Возникали новые нескончаемые вопросы.
Поняв, что переговоры ещё долго не завершатся, я нажал на телефоне кнопку громкой связи с приёмной.
– Слушаю Вас, Леон Жильевич, – отозвалась секретарь напряжённым голосом.
– Света, скажите водителю, чтобы он отправил Вас домой и что он после этого может быть тоже свободен до завтра.
– Спасибо, Леон Жильевич. Вам точно ничего на сегодня от меня не нужно?
– Да, до свидания, спасибо за работу, извините, что задержал.
– До свидания, Леон Жильевич.
Так звучат мои имя и отчество. Отец француз. Его зовут Жилем Касс до Маршалем. Он учился в университете Дружбы народов. Слава Богу, что у меня его фамилия, а не мамы, которая познакомилась с ним в свои студенческие годы на совместной с различными вузами вечеринке. Получилось бы Леон Жильевич Лейкин, но меня записали Маршалом, чуть изменив отцовскую фамилию на русский манер.
Французский папа окончил университет, и был отправлен трудиться куда-то в Африку в бывшую колонию своей родины. На этом след его и простыл. Мама осталась со мной на руках, как говорится, у разбитого корыта. Её учёба была прервана академическим отпуском, и она осталась с неоконченным высшим образованием, так и не вернувшись в свой институт из-за необходимости зарабатывать на нашу с ней жизнь.
Где-то у лазурного берега живут мои заграничные бабушка и дедушка, но от них мы никогда не получали никаких вестей. Видимо, их не интересовало наше существование. Мама рассчитывала на помощь лишь своих родителей из Йошкар-Олы, которые старались порадовать нас различными посылками и денежными переводами.
Слава Богу, мы были обеспечены жильём. От дяди после его продолжительной болезни нам досталась двухкомнатная квартира на улице Ватутина рядом с Можайским шоссе.
Кстати, Йошкар-Олинские бабушка и дедушка живут в собственном доме на маленькой одноимённой улице, то есть, тоже Ватутина, в Марийской столице. Я навсегда запомнил, как в детстве, приезжая к ним с мамой, бегал с соседскими ребятами на луга к реке Кокшаге. Там она неширокая, но чтобы понырять и поплавать вполне подходящая. На берегу мы устраивали костёр, поджаривали хлеб, а иногда сосиски, пекли картофелины и были абсолютно счастливы.
Дедушка и бабушка давали мне вволю собирать в их саду малину, клубнику, вишню и яблоки, крыжовник и смородину.
Почему-то моё московское детство мне не оставило стольких впечатлений, как в спокойной Йошкар-Оле. Иногда меня устраивали в детский лагерь, то «Кооператор» на озере Шап, то имени Гагарина на Устье-Кундыше или «Лесная сказка» в Куяре.
В Марий Эл, как теперь называется этот край, я узнал вкус черники, земляники, брусники, клюквы, голубики, облепихи, научился различать грибы. Меня очень удивляло, что вполне съедобные в Москве, например, свинухи, в марийской республике называют поганками. Видимо, изобилие элитных сортов, таких как белый гриб, дают местным жителям возможность не обращать внимания на то, что радует москвичей. Скорее всего, что это Бог наградил марийцев за терпение, которое здесь необходимо при том неимоверном количестве комаров, коими кишит этот лесной край.
С ребятами мы часто бегали в кинотеатр «Рекорд», где за десять копеек могли посмотреть мультфильмы, а в буфете продавались вкусные пирожки и лимонад, которыми мы с удовольствием лакомились. Нынешние напитки и выпечка никак не могут сравниться с прежними. Это не совсем потому, что в детстве всё кажется в розовом цвете. Спросите любого, кто застал советские времена, чтобы удостовериться в моём мнении. Все скучают по газировке с сиропом и без него, помнят ситро, считая, что именно то было настоящим самым вкусным и экологически чистым в их жизни. И не только вышеуказанное, а многое. Были и разочарования, но, что было хорошим, то бесспорно.
Таким образом, моя жизнь проходила в двух городах. Йошкар-Ола подарила мне воспоминания детства, а Москва образование, работу, которая превратила меня в предпринимателя в настоящее время. Но мой бизнес неотрывно связан с этими дорогими мне городами. Помимо московского центрального офиса у меня есть марийский филиал, выпускающий столярные изделия.
В Москве много зданий, в которых установлены двери, окна, паркетные полы и плинтусы моего Йошкар-Олинского производства. Налажен и экспорт в самые различные страны.
Теперь приехала очередная иностранная делегация для заключения контракта на производство европоддонов. Здесь главное не ошибиться в условиях сделки, чтобы не оказаться в глупом положении, когда поставленную продукцию забраковывают из-за какой-нибудь хитрой закорючки в договоре, дабы не расплачиваться. Так зачастую строят свой бизнес, приезжая в Россию, многие иностранцы.
Для меня финны были не в новинку. Они предлагали различные варианты сотрудничества, но я не хотел распыляться на другие виды деятельности, твёрдо считая, что лучше заниматься чем-то одним, но по-настоящему.
Секретарь Света нервничала недаром. Она всегда чувствовала подвох. Если приезжали делегации с настоящим делом, то ей было приятно работать, не взирая на время. Чем ей не угодили эти гости из Финляндии?
Из них по-русски говорил только Юха Тойтованен. Его акцент напоминал эстонский, недаром эти народы относятся к финно-угорской группе. Марийцы тоже принадлежат к этому родству, но говор совсем иной, хотя есть похожие слова.
– Леон, поймите, пожалуйста, мы не хотим Вас обмануть. Нам нужен с Вами долгосрочный фьючерс, – доказывал мне Юха, подталкивая меня к немедленному подписанию контракта.
– Но здесь условия нереальные, – упирался я.
– Это европейский стандарт, иначе не примут.
– Юха, для поддонов другие стандарты, и я их знаю по поставкам в Австрию. Что Вы меня уговариваете делать одноразовую тару с требованиями качества паркета?
– Но мы платим по цене паркета, – возмутился Юха.
– Если бы вы платили по предоплате, тогда было бы понятно.
Гости стали бурно обсуждать что-то на финском языке. Я слушал их, думая о том, как скорее завершить это обсуждение и поехать домой. Утром, приехав на фирменном поезде «Марий Эл» в Москву, я заехал сразу в офис, собираясь побыть в нём всего час, чтобы подписать платёжные поручения. В результате уже ночь, а я всё сижу здесь с этими, неведомо откуда нагрянувшими, неугомонными финнами.
– Мы готовы выставить аккредитив, – объявил Юха.
– Безотзывный?
Снова зазвучала финская речь.
Мне было скучно. Так наивно эти ребята пытались меня уговорить на свою авантюру, и я решил, что моё гостеприимство не безгранично и пора их вежливо выпроваживать.
Пока они втроём обсуждали между собой что-то, мне вспоминалась моя соседка по купе в СВ поезда. За всю совместную поездку я от неё услышал всего несколько фраз: здравствуйте, спокойной ночи, доброе утро, будьте осторожны, до свидания, берегите себя. Думаю, что осторожность никому не помешает. Беречь себя надо каждому. Но женщина говорила с какой-то особой напряжённостью в голосе, словно предупреждая об опасности. На провидицу она не похожа, хотя кто знает? В марийских селеньях всегда было и есть много ясновидящих, колдунов, просто знатоков всевозможных заговоров, порчи, исцеления.
Юха отвлёк меня от размышлений своим вопросом:
– Леон, мы согласны оплатить на фобе.
– Я предлагаю закончить обсуждение. Так сказать, утро вечера мудренее.
– Но у нас сроки!
– Извините, я не в курсе ваших сроков, мне пора в душ и спать.
Снова финны принялись совещаться.
– Хорошо, Леон. В котором часу завтра встречаемся?
– Пока не знаю, позвоните в течение дня, чтобы я определился со свободным окном.
Наконец-то, гости засобирались. Я встал из-за стола, чтобы проводить их.
– Нэкэмин, Леон, нэкэмин, – прощались они.
– Накамин, накамин, – отвечал я, пожимая их руки.
Мне никак не удавалось правильно выговорить их «до свидания» по-фински.
Ушли, слава Богу! Пришлось долго вызывать такси. Почему-то никто не хотел ехать в наш район. Диспетчеры различных таксопарков просили извинения и клали трубку. Наконец, у меня приняли заказ, интересуясь, куда поеду.
– На улицу Ватутина по Можайке, – ответил я.
– Хорошо, в ту сторону открыли движение.
– А что случилось? Было закрыто разве?
– Террористы в Норд-Осте! Вы разве не знаете?
– О, Господи!
– Да, захватили ДК во время представления вместе с труппой и зрителями.
– Это же рядом со мной!
– Вот именно, всё движение перекрыто, но наш водитель знает, как к Вам подъехать, минут пятнадцать ждите.
– Спасибо!
– Пожалуйста, всего доброго!
Зазвучали короткие гудки.
Сегодня, проезжая от вокзала мимо Норд-Оста и видя рекламу, я подумал, что надо бы сходить на представление. Позвонил Свете и дал указание приобрести мне билет. Ей это всегда легко удавалось. Через час он уже лежал на столе моего кабинета.
Люблю бывать один на спектаклях, на концертах.
Мои планы поломали финны. Кажется, эти ребята меня спасли от участи заложника. Когда стало понятно, что мне билет уже не понадобится, я предложил секретарю подарить его кому-нибудь.
«Стоп! Кому она его подарила?» – подумал я, вздрогнув.
Набрав номер телефона Светы, услышал сразу же её голос:
– Слушаю Вас, Леон Жильевич.
– Света, ты кому билет отдала.
– Подруге. Она любит в одиночку посещать всякие там концерты, мюзиклы.
– А ты знаешь, что там происходит?
– Знаю, конечно, места себе не нахожу! – дрожащим голосом ответила Светлана.
– Ты точно знаешь, что она там?
– Связи с ней никакой нет, домой не возвращалась. Её родители уже где-то там, но никто ничего определённого не может сказать.
– Что-то надо делать!
– Я собираюсь туда ехать.
– Ко мне сейчас придёт такси, я заеду за тобой. Собирайся.
– Давно собрана.
– Скоро буду.
– Хорошо, жду возле подъезда, – грустно ответила Света.
Я включил телевизор, стоящий в кабинете. Показывали Норд-Ост. Мне было не по себе, ведь вместо меня там страдала ни в чём неповинная девушка. Я должен что-то сделать, как-то помочь ей.
В окно заглянул свет фар – это подъехало такси.
Заехав за Светланой, мы направились в сторону ДК.
– Зря едем, туда не пускают никого, – сказал водитель.
– Может, узнаем хоть что-то, – возразил я.
– Вы родственники? Там штаб развернули, списки составляют, но разговаривают только с родственниками, – пояснил он.
– Приедем, там видно будет.
– Как хотите. Вот уже и оцепление.
Нас остановили спецназовцы.
– Туда нельзя! – строго сказал один из них.
– Там у нас человек, – обратился к нему я.
– Звоните в штаб.
– Как туда позвонить?
Спецназовец молча протянул карточку, нервно махнул водителю, чтобы отъезжал.
Мы ехали в обратном направлении. Света постоянно набирала номер телефона, указанный в карточке, но линия была постоянно занята. Видимо, туда звонила половина Москвы.
Я приехал домой. Мама обрадовалась моему приезду, но, едва успел помыть руки, спросила с укоризной:
– Ты же обещал, что на часок заедешь в офис и приедешь, а сам? Я тут всего наготовила, стол накрыла, а ты только сейчас объявился!
– Извини, родная, финны нагрянули неожиданно, а тут ещё Норд-Ост.
– Что делают бандиты! Совсем страх потеряли!
– Хотят Аллаха удивить, видимо. Мало им крови солдат, надо мирных жителей покрошить.
– Чего добиваются?
– Им виднее.
– А мне, Леон, непонятно.
– Знаешь, мама, я ведь сегодня сам туда собирался, билет мне привезли, но из-за финнов отменилось. Вместо меня подруга Светы пошла.
– Какой ужас! Слава Богу, что ты не попал! Я бы уже умерла от страха за тебя.
– У меня душа болит за девушку.
– Понимаю, у меня за всех болит, но у тебя особый случай.
– Мы туда ездили, однако не пустили.
– Конечно, ты ей никто. Родственников, небось, даже не пускают.
– Не по себе ото всего этого.
– Терпи, Леон, может, обойдётся всё. Душа на то и дана, чтобы переживать.
– Спасибо, успокоила, – слегка съязвил я.
– Ты с ней знаком что ли?
– Нет, всё равно не по себе.
– Кушать будешь?
– Если можно, чаю с бутербродом. Аппетита нет совсем.
– Ну вот, салат испортится.
– А у нас водка есть?
– Куда же она денется? Я ведь не пью.
– Тогда давай водочки и салатику.
– Душу водкой не зальёшь, только отравишь.
– Мама, ты ведь знаешь, что много не буду, а чуть-чуть даже надо.
– Смотри у меня, – пожурила мама, отправляясь в кухню.
Я включил телевизор. Шёл спецвыпуск. Пока ничего не происходило. Возмущённые интервью, вой сигнализации, неопределённость… Позвонил Свете на номер сотового телефона.
– Слушаю, Леон Жильевич!
– Дозвонилась в штаб?
– Нет, я поставила домашний аппарат на автодозвон, но пока бесполезно.
– Если что-то выяснится, сразу сообщи. Завтра можешь не выходить на работу, занимайся только этим вопросом.
– Хорошо. Её родители там. Не уходят. Но им тоже ничего толком не объяснили.
– Позвони нашему водителю, пусть организует обед им и всё что надо. Может, одежда тёплая нужна и прочее. Деньги есть?
– Они говорят, что ничего не надо, но я всё равно уже готовлю. Деньги есть, конечно.
– Молодец! Действуй! До связи.
– Да, конечно.
Мама принесла на подносе салат в пиалке, графинчик водочки, бутерброды, заварочный чайник. Мне ничего не хотелось.
– Спасибо, мама. Ты со мной чайку не попьёшь?
– Нет, сынок, не хочу распухнуть к утру. Не те годы. Что там в телевизоре-то?
– Пока ничего ясного.
– Когда хоть жизнь нормализуется? Сколько живу, никогда не было нетрудных времён.
– А время застоя?
– Замалчивали тогда, а всё происходило. Я даже была свидетелем самосожжения на Красной площади. Бывали и взрывы, возле ГУМа приковывались, всяко бывало.
– А, казалось, что всё спокойно.
– Может, лучше не знать. Сейчас страшно телевизор включать. Только и слышно о терроризме, преступлениях, да сплошные детективы и кровавые разборки.
– Свобода слова.
– Свобода – это когда можешь свободно гулять по улице, ходить в театр, ехать в метро, не боясь за свою жизнь.
– Тебе бы сказки писать.
– Эх, Леончик, без меня кругом сплошные сказочники.
Салат был вкусным. Рюмочка водки приподняла аппетит, поэтому на радость мамы я опустошил пиалку и переключился на чай.
– В тебе, мама, живёт отличный кулинар, – сказал я, нажимая на чай с бутербродами.
– Кушай на здоровье. Но я уже не могу сидеть с тобой, извини, хочу спать.
– Хорошо, спокойной ночи, спасибо за ужин.
– Уберёшь со стола?
– Конечно!
– Спокойной ночи, Леончик.
После моего поцелуя в щёчку, мама удовлетворённо ушла в спальную комнату.
Пересев в кресло, я ещё долго смотрел спецвыпуски, ожидая развязки трагедии в Норд-Осте с освобождением заложников. Очень хотелось счастливого конца. Видимо, под утро я заснул незаметно для себя. Проснулся лишь к одиннадцати часам, вздрогнув отчего-то. Шея затекла. Начал звонить Светлане.
– Слушаю, Леон Жильевич, доброе утро!
– Привет! Ты почему не звонишь мне?
– Ночь не спала, недавно приехала и сразу заснула, побоявшись Вас беспокоить с утра.
– Надо было позвонить! Я же просил.
– Там ничего нового, имею в виду хорошего. Родителей накормили и оставили им продуктов, термосы с чаем и кофе. В штабе ничего не сообщают, ясно одно, что готовятся к спецоперации по освобождению заложников. Там кошмар.
– Представляю себе! Что можно ждать хорошего?
– Их даже в туалет не пускают, вместо него оркестровая яма.
– Слов нет! Ладно, отоспись, надо будет ещё организовать обед.
– Пока всё есть, а вот ужин понадобится.
– Хорошо, действуй по обстановке.
– А как же финны?
– Света, не до них!
– Не нужны они Вам. Я немного финский язык знаю, и слышала их обсуждение в приёмной.
– Можешь не рассказывать, просто не хотелось их выгонять сразу, как-то невежливо получилось бы.
– Ну, что? Я сплю дальше?
– Да, и спасибо тебе, пока!
– До свидания!
Света работает у меня давно, почти с самого открытия моего предприятия. Переживала со мной вместе взлёты и падения, чёрные вторники и пятницы, дефолты, кризисы, бандитские и правоохранительные налёты, другие всевозможные проблемы. Наши отношения иногда заходили в тупик из-за непонимания друг друга, но со временем всё вошло в правильное русло, мы стали общаться, как партнёры, ратуя за общее дело.
– Ты проснулся? – войдя, спросила мама.
– Привет! Как видишь.
– Добрый день! Со стола так и не убрал, негодник! Я не хотела сюда заходить, чтобы не будить тебя, а ты, оказывается, уже не спишь. Ладно, сама уберу.
– Спасибо, мама.
Я отправился в ванную комнату. Мысли терзали душу. Казалось несправедливым, что у меня есть возможность находиться в домашнем уюте, пользоваться всеми благами гигиены, переодеваться, завтракать, не находясь под дулами автоматов. Тем, кто сейчас в этом злополучном Норд-Осте вряд ли что-то предоставили, кроме оркестровой ямы и скотского отношения. Господи, помоги им!
Мне всегда были непонятными действия террористов, уничтожающих мирное безоружное население. Если они не согласны с политикой государства, причём здесь невинные дети, матери и отцы. Запугивание людей? И что могут изменить испуганные жители, кроме как возненавидеть террористов? На что надеются заказчики кровавых актов, что их станут уважать? Как можно надеяться попасть в рай, убивая людей под именем хоть Бога, хоть Аллаха, которые не раздавали никаких знамён? Кто-то одурманен местью, понятно. Но неясно тогда её направление, если гибнут невиновные люди. Народ не может быть виноват. Возможно, я наивен в своих размышлениях. Знаю одно, что если ради чьей-то революции или другой, даже кажущейся благой, цели, погиб хотя бы один хороший человек, не дай Бог, ребёнок, то это не стоит и ломаного гроша. На кровожадности мир нельзя построить.
Вывод прост – деньги. Из-за них все беды. Это механизм для получения следующих вливаний. Для кого-то беда, для других бизнес. Нет террора – нет антитеррора, на который тоже требуются средства бюджета. Если нет войны, то не будет денег на вооружение, на одурманивание войск идеологией и ложными обещаниями. Испортили обстановку в стране, значит инвестиции в неё не пойдут, а направятся в нужном заказчикам направлении. И так далее… То есть, бизнес на крови. На этом строится захватническая политика всем известных некоторых государств, точнее, их главных деятелей и закулисных стратегов. Исполнители и жертвы – пушечное мясо.
Меня Бог отвёл от участи заложника, но на душе больно за девушку, воспользовавшуюся моим билетом в Норд-Остовский ад.
***
Спецоперация прошла. Много людей погибло.
Всё это время я не находил себе места. Мне хотелось скорее узнать, жива ли подруга Светы, помочь чем-то. Сведения поступали, казалось, слишком медленно. Наконец, пришла весточка от родителей, что их дочь в больнице. Ужас заточения и газ, пущенный в зал Норд-Оста, не пошли ей на пользу. Слава Богу, что выжила в этом кошмаре.
– Света, окажи ей и родителям всю необходимую помощь! – сказал я в трубку телефона.
– Обязательно, я только этим и занимаюсь, Леон Жильевич.
– Хорошо! Денег не жалей, возьми сколько надо!
– Всё в порядке, не волнуйтесь! Её родители Вас очень благодарят.
– Не за что. Продолжай в том же духе.
– Хорошо.
– Пока. Звони, если что-то понадобится.
– Всё поняла. До свидания.
Я звонил из дома. Все эти дни я не ездил на работу, почти не отходя от телевизора. Душевный груз не давал мне заниматься бизнесом. Казалось бессмысленным сидеть в офисе. Для меня было главным здоровье этой девушки, которую я никогда в глаза-то не видел, чувствуя себя виноватым перед ней за подарочный билет на встречу со смертью.
Видимо, так устроен внутренний мир человека, жаль, что не каждого, когда совесть начинает диктовать свои условия, заставляет жить по её законам. Она сделала меня должником девушки, перед которой, по сути, я не виновен.
Так распорядилась судьба, но душа говорила о моей причастности к этому случаю. Точно так же, как однажды я почувствовал свою вину за то, что, глядя проездом на Останкинскую башню, подумал, как давно я не был на «Седьмом Небе», удивляясь её стойкости, несмотря на время эксплуатации, кризисы, ураганы. На следующий день она горела. Мне казалось, что сглазил её именно я, и существует моя вина в случившемся пожаре, приведшем к жертвам.
В одном из офисов на стене размещалась панорама с видом небоскрёбов-близнецов Нью-Йорка. Они поражали меня размахом, величием. Вскоре их не стало вовсе. Мой приятель вышел из одного из них за десять минут до самолётной атаки террористами на эти символы американского благополучия.
Понятно, конечно, что во мне работало некое предчувствие беды, но душа болела от этого не меньше.
В данном случае был задействован мой собственный билет, доставшийся другому человеку волей какого-то рока. Это меня тревожило по-особенному, как личное.
Иногда бывало в бизнесе, что после начала дел с кем-то новым, всё начинало рушиться, шли убытки, которые прекращались лишь после расторжения совместной работы с этим человеком. Словно присутствовал рок, несущий негатив в позитивное мероприятие. Таких людей, надо сказать, немало. Но когда возникла угроза жизни девушки, попавшей вместо меня в беду, я впервые ощутил себя по-настоящему виновным в данной ситуации.
Мне хотелось увидеть бедолагу, узнать о её жизни до случившегося. Я попросил Светлану организовать встречу.
– Леон Жильевич, пока не стоит её беспокоить. Она не в том состоянии.
– Так серьёзно?
– Просто не хочет пока никого из посторонних видеть, да и нервы приводит в порядок.
– Хорошо. Сообщи, когда будет возможно встретиться.
– А Вам это надо?
– Светлана, а ты как думаешь?
– Моё мнение, что это лишнее. Вы помогли ей – уже достаточно.
– А ты себя представь на моём месте.
– Одна уже побыла на Вашем месте. Спасибо.
– Ну вот, ведь понимаешь.
– Вы же не виноваты, тем более делали благое дело, а если какие-то нелюди всё испортили, то это уже к Вам никакого отношения иметь не должно.
– Действительно. Однако, на сердце что-то неспокойно.
– Вы щедро и сердечно заплатили, хотя никто не просил об этом, и пора успокоиться.
– Возможно, но душе не прикажешь. Я надеюсь, что встреча с ней даст успокоение.
– Хорошо, как скажете.
– Вот это другое дело.
– Всё?
– Да.
Светлана говорила намекающим тоном, что её мнение намного умнее моего.
– И перестань хорохориться, – сказал я ей.
– Неужели, – иронично ответила она.
– Иначе будешь иметь бледный вид и макаронную походку!
– Спасибо за комплимент, я думала, что это уже приобретено на Вашей работе, – с иронией ответила она.
– Ты хочешь подкинуть дров в огонь? – беззлобно спросил я.
– Хорошо, я вызову пожарную службу, – ехидно продолжала она.
– Лучше позови для себя хирурга по укорачиванию языка и батюшку, который объяснит тебе, что нескромность – грех, – ответил я нравоучением.
Мы иногда так шалили друг с другом. Это вносило некую разрядку в рабочие отношения.
