«Собеседник любителей российского слова»

Из этого коротенького обзора журналов, предшествовавших «Собеседнику», и из нескольких слов об отношении его к «С.-Петербургскому вестнику» видно уже, что в этом журнале смело можно искать отражения современной жизни общества. Успех этого искания представится нам еще более несомненным, когда мы вспомним о том, кто были его издатели. Это были княгиня Дашкова и сама императрица Екатерина II. Здесь не могли, следовательно, иметь места никакие опасения, никакая малодушная робость пред сильными мира сего. Литературное слово обличения и наставления нисходило с высоты престола, оно было со властию, было сильно, свободно и открыто, не щадило порока и низости на самых высших ступенях общественных, не было стесняемо никакими посторонними обстоятельствами, которые в других случаях так часто накладывают печать молчания на уста писателя. С другой стороны, это не было издание официальное, которое бы по необходимости должно было ограничиться узкой программой отчетов, мертвых цифр и других, хотя красноречивых, но тем не менее нисколько не характеристических данных. Это было издание собственно литературное, полное жизни, пользовавшееся полным простором в выборе предметов и в способе их изображения. К этому нужно присоединить и то, что вся литературная деятельность Екатерины II имеет вид высокой правды и бескорыстия, которое не могло не действовать и на других писателей, действовавших в то время. Правда, по духу того времени императрица не могла не терпеть разных, слишком восторженных, гиперболических дифирамбов; поэт прекрасно сказал от ее имени:

 
Не запрещу я стихотворцам
Писать и чепуху и лесть^{10}.
 

И в то время, может быть, даже более, чем во всякое другое, встречаем мы торжественных, льстивых од. Но это была дань своему веку, и, обеспечив себя подобным творением, каждый из писателей тем безбоязненнее и прямее мог изображать современное общество и подсмеиваться над его недостатками. Таков именно и есть характер «Собеседника», как покажет подробный разбор его.

Мы не будем здесь много распространяться об основании «Собеседника» Екатериною II: оно довольно общеизвестно, и известие о нем помещается даже в курсах литературы обыкновенно пред разбором «Фелицы» Державина (6). Трогательная история появления этой оды-сатиры, в самом деле, тесно связана с началом «Собеседника»: ода красуется на первых его страницах. В сущности, впрочем, это обстоятельство довольно маловажно для нашего дела, и потому, не останавливаясь на нем, ограничимся только необходимыми историческими данными.

«Собеседник любителей российского слова, содержащий разные сочинения в стихах и прозе некоторых российских писателей» начался в 1783 году «по желанию Академии наук директора, ее сиятельства Е. Р. Дашковой», как сказано в предуведомлении к нему. Об участии императрицы Екатерины II ничего тогда не было сказано, и оно некоторое время оставалось тайною для многих, что доказывается смелыми вопросами Фонвизина, помещенными в третьей книжке^{11}, и не совсем благосклонными критиками «Любословов»^{12}, помещавшимися в самом же «Собеседнике» (7). Начался этот журнал с началом 1783 года: первая книжка его вышла мая 20-го, как видно из объявления «С.-Петербургских ведомостей» 1783 года, № 40. В этот первый год вышло девять книжек журнала; остальные семь вышли в следующем году. С шестнадцатою книжкою издание, по неизвестным нам причинам, прекратилось в сентябре 1784 года (8).

Издание это многие до сих пор относили к основанию Российской академии^{13} (Греч, Полевой и др.) (9). Но оно началось гораздо раньше, потому что указ об учреждении Российской академии состоялся только 30 октября 1783 года, а до этого времени издано уже было пять книжек «Собеседника»^[3]. Вместе с этой ошибкой курсы нашей литературы повторяют другую, именно, будто бы в «Собеседнике» напечатана была речь, говоренная при учреждении Академии княгинею Дашковою: в «Собеседнике» этой речи нет (10)^{14}. Впрочем, не совпадая хронологически, «Собеседник» и учреждение Российской академии совпадают по мысли, произведшей их. В объявлении о «Собеседнике», которое вошло и в предуведомление к нему, сказано, что княгиня Дашкова «почитает нужным не только пещись, по долгу звания своего (как директор Академии наук), о приведении наук в России в цветущее состояние, но и стараться о доставлении публике хороших российских сочинений, чтобы тем подавать по мере сил своих способы сочинителям трудиться в стихотворстве и в прочих, до словесных наук и нравоучения касающихся, сочинениях. Польза, от сего происходящая, ощутительна, как в рассуждении российского слова, так и вообще в рассуждении просвещения». В конце первой книжки напечатано уведомление издателей, чтобы все, кому угодно, присылали в редакцию критики на статьи «Собеседника»: «ибо желание княгини Дашковой есть, чтобы российское слово вычищалось, процветало и сколько возможно служило к удовольствию и пользе всей публики, а критика, без сомнения, есть одно из наилучших средств к достижению сей цели»^[4]. В речи при учреждении Российской академии княгиня Дашкова также говорит: «Учреждением Российской академии предоставлено усовершить и возвеличить слово наше препрославленному веку Екатерины Вторыя… Многоразличные древности нашего отечества, обильные летописи, дражайшие памятники деяний праотцев наших представляют нам обширное поле… Звучные дела государей наших, знаменитые деяния предков наших, а наипаче славный век Екатерины II явит нам предметы к произведениям, достойным громкого нашего века. Сие, равномерно как и сочинение грамматики и словаря, да будет первым нашим упражнением». Из этих слов видно уже просвещенное стремление княгини Дашковой способствовать успехам родного слова; видно, что новый директор Академии наук с жаром и уменьем взялся за исполнение своих важных обязанностей. Назначенная директором Академии по непосредственному выбору императрицы Екатерины II, княгиня Дашкова долго отговаривалась, утверждая, что она неспособна к такой важной должности. Но императрица сказала, что люди, прежде того занимавшие эту должность, по способностям и качествам своим были ниже княгини, и настояла на своем выборе. Из собственных записок княгини (11) видно, с каким бескорыстием и чистым усердием принялась она за вверенное ей дело, с какой ревностной, напряженной деятельностью заботилась о процветании и возвышении русского просвещения и русского слова. С первого дня своего вступления в должность она хлопочет о приведении в порядок библиотеки, типографии академической, о выборе новых членов, о возобновлении журнала Академии, об увеличении экономических сумм, на которые умножает число учеников в академическом училище, прибавляет жалованья профессорам, вводит новые курсы, издает карты губерний Российской империи (12). Но и этих трудов было для нее не довольно: она хотела еще непосредственнее действовать на распространение полезных знаний и добрых мыслей в обществе и для этой цели, через три месяца после своего назначения в должность директора Академии, задумала литературный журнал. Апреля 14-го 1783 года явилось в «С.-Петербургских ведомостях» первое объявление об издании «Собеседника». Мы не имеем никаких точных сведений о том, на какие суммы предпринято было это издание и кто первый возымел мысль о нем – Екатерина ли или сама княгиня Дашкова. В «Записках» ее сказано, что этот журнал «издавала Академия»^[5], и на заглавном листе каждой книжки стоит: «Иждивением императорской Академии наук». Потому можно предполагать, что на это употреблены были именно те экономические суммы, которые умел сберечь новый директор Академии. Чрез полгода после начала этого издания княгиня Дашкова успела уже привести к совершению учреждение Российской академии как ученого общества, долженствующего «хранить и утверждать язык»; таким образом, что она имела в виду совершить частным образом, посредством своих сочинений и кружка литераторов, помещавших свои труды в ее журнале, теперь высказалось официально и возложено было на целое сословие ученых, которые должны были усовершенствование отечественного слова поставить задачею своей деятельности. Вот в каком отношении могут быть сближены «Собеседник» и Российская академия: они имели одну и ту же цель, явились вследствие одного и того же просвещенного стремления – распространять просвещение в обществе и возвысить значение отечественной литературы. Мы обращаем особенное внимание на это обстоятельство, потому что оно определяет до некоторой степени самый характер и направление журнала. Двойная цель издания вполне объясняет нам, почему в «Собеседнике» рядом со статьями о нравах встречаются определения синонимов, вместе с лучшими поэтическими произведениями того времени – филологические исследования о свойствах славянского языка или критики, в которых «ни единое е, ни единое и, нечаянно, не у места поставленные в «Собеседнике», не пропущены»^[6].

И «Собеседник», сколько мы можем теперь судить, делал свое дело. При этом можно даже взять во внимание многочисленные письма, помещавшиеся в «Собеседнике» же и, прямо или косвенно, положительно или отрицательно, расхваливавшие этот журнал. Многие из них, очевидно, сочинялись в редакции, особенно те, в которых журнал хвалили под видом брани, вызванной будто бы негодованием лиц, в нем осмеянных. Но многие из этих писем, особенно при посылке разных собственных сочинений (13), без сомнения, действительно были получаемы в редакции, – и все они наполнены комплиментами; в большей части говорится о том, с какою жадностию все читают «Собеседник». Теперь нет возможности узнать, чьему перу принадлежат все эти письма, иногда очень оригинальные. В шестнадцати книжках «Собеседника» их напечатано с лишком 50. Они обозначены множеством различных местностей: есть письма из Архангельска, из Карасубазара, из Клина, из Симбирска, из Шлиссельбурга и пр. (14); но всего более писем из Москвы (15) и Звенигорода (16), и в этих-то последних можно подозревать самих издателей, равно как и в тех, под которыми подписано, что они присланы «из-за тридевяти земель, из тридесятого царства». В библиографических заметках приведено несколько выписок из них; здесь же мы ограничимся только указанием на то, как умели хвалить «Собеседник» под видом брани. Вот несколько строк из письма к сочинителю «Записок о российской истории»^[7], «Вы, мне кажется, не весьма удачным образом в свое сочинение вступили. Какое ваше, например, о происхождении россиян сухое и маловажное объяснение! Не могли вы разве славному народу, каков есть наш, чудеснее сего дать колыбели? Не так, сударь, право, не так пишут историю. Но вы, может быть, не довольно в древностях упражнялись, чтобы о том надлежащее иметь сведение; вам все кажется: чему трудно поверить, того в истории и писать не должно. Да нам-то что ж за забава читать лишь бытия простые и возможные?.. Вы больше всего, мне кажется, остерегаетесь витийства слога. Итак, я вам место в моей библиотеке подле Тацита определяю; надеюсь, что и вас так же скоро крысы почнут: им уже давно они у меня питаются. Ваши скифы и славяне мне, право, не нужны; что мне до того, что они живали; мне бы лучше про Гостомысла или про дочь его Умилу что-нибудь послушать хотелось». Подобное же письмо напечатано в 6-й книжке – о «Былях и небылицах». Последнее заставило самого автора «Былей» спросить в следующей книжке: «Ай, сударь, заподлинно ли это критика или хитро сложенный пук хвалы?»^[8]. По этому можно судить, каковы были те статьи, которые прямо расхваливали «Собеседник» (17). В последней книжке его помещена статья с следующим заглавием: «Исторические, философические, политические и критические рассуждения о причинах возвышения и упадка книги, во всех концах Российской империи славившейся и по столичным, губернским, областным и уездным городам той империи до сего дня читаемой, но не столько, как прежде, покупаемой, а именно «Собеседника любителей российского слова»^[9]. Статья эта прерывается на третьей главе и обещает «продолжение впредь, ежели читателям угодно». Но, вероятно, читателям не угодно стало раскупать эту книгу, и следующей части «Собеседника» уже не вышло. Видно, что, несмотря на общий восторг, журнал расходился не слишком бойко. Первые 12 №№ объявлены были по рублю, 13-й и 14-й – по 80 копеек, 15-й и 16-й – уже по 50, и при объявлении о 15-м № прибавлено, что по 50 же копеек можно теперь покупать и все прежде вышедшие 14 частей (18). Ясно, что книга плохо шла с рук. Как же согласить это с известиями о том, что все и везде читают «Собеседник»? Некоторое объяснение на это может дать следующая выписка из одного письма к издателям (на стр. 158 III части «Собеседника»): «Девять человек купцов и четыре священника сию книгу у моего дворецкого брали читать». Видно, что и тогда, как ныне, распространен был обычай «взять книжку почитать»; покупать же находилось мало охотников, вероятно под тем предлогом, какой ныне представляют обыкновенно подобные даровые читатели: «Зачем, дескать, на пустяки деньги тратить? Прочтешь книгу – ведь она так лежать будет…» Распространение подобного образа мыслей, конечно, не могло благоприятствовать успехам книжной торговли. Впрочем, конечно, не недостаток покупателей заставил Академию прекратить издание «Собеседника», а какие-нибудь обстоятельства другого рода^{15}. Об этом свидетельствует Академия в предисловии к своему изданию: «Новые ежемесячные сочинения», которое началось с половины 1786 года. Там сказано: «Академия наук чрез многие годы издавала в свет на российском языке разные периодические сочинения, коими наибольшая часть читателей были довольны; и не бесполезность тех сочинений, ниже неудовольствие публики, но разные перемены, которым подвержена была Академия, были причиною, что оные сочинения неоднократно останавливались, вовсе прерывались и паки снова начинаемы были, когда обстоятельства Академии то позволяли»^[10]. В числе этих изданий нужно, конечно, разуметь и «Собеседник», тем более что самые «Новые ежемесячные сочинения» могут быть названы как бы продолжением его, по своей цели, высказанной в том же предисловии: «способствовать приращению человеческих знаний и обогащению российского языка».

Главным двигателем и распорядителем этого издания была опять директор Академии, княгиня Е. Р. Дашкова (19), и оно продолжалось в течение с лишком десяти лет, прекратись только со смертию Екатерины II. Журнал этот имел более ученый характер и, конечно, не заменил «Собеседника» в отношении легкости и живости собственно литературного содержания. «Собеседник», как видно, долго не переставали читать, и в 1809 году он вышел вторым изданием; следовательно, в продолжение 25 лет он не устарел для русской публики и мог обращать на себя внимание даже после карамзинских журналов.

Такова внешняя история этого издания. Можно уже и из нее видеть, что это было замечательное явление в русской журналистике. Но еще более убедимся в этом, когда поближе рассмотрим внутреннее его содержание, характер и направление.

Взглянем прежде всего на состав редакции и на сотрудников журнала. Один перечень их имен покажет, что сюда принадлежало все лучшее, что только действовало тогда на литературном поприще. Издатели были: княгиня Е. Р. Дашкова, которая нередко помещала здесь свои сочинения (20), и Екатерина II, наполнившая большую часть журнала своими «Записками касательно русской истории» и «Былями и небылицами» (21). Кроме того, весьма деятельным участником в издании был О. П. Козодавлев, молодой адвокат, как говорит княгиня Дашкова в своих «Записках» (22). Затем постоянным вкладчиком до конца журнала был Богданович, напечатавший здесь до двадцати стихотворений (23), большею частию подписанных полным именем. Державин, никогда не подписывавший своих стихотворений, предоставляя узнавать ex ungue leonem^[11], поместил здесь многие из лучших своих стихотворений: «Фелицу», «Оду на смерть Мещерского», «Оду к соседу», «Благодарность Фелице», «Ключ», «Оду Решемыслу», «Бог» и др. (24). Княжнин также ревностно трудился для первых книжек журнала, помещая в нем и стихи и прозу (25), впрочем, большею частию не подписывая их. Капнист, тогда еще не писавший ни своей «Ябеды», ни превосходной оды «На истребление в России звания раба» (26), но уже известный своею сатирою, тоже участвовал в журнале и даже перепечатал сюда из «Вестника» знаменитую сатиру (27). Костров также дал сюда несколько стихотворений, и стихотворения эти по крайней мере не из худших у Кострова (28). Фонвизин, еще тогда не автор «Недоросля», но уже известный «Бригадиром» (29), постоянно принимал участие в «Собеседнике», печатая в ней свой опыт «Сословника», свои «Вопросы», «Челобитную российской Минерве», «Поучение иерея Василия» (30). По многим известиям, здесь были также статьи Хераскова (31), и действительно в «Собеседнике» находим несколько прозаических и стихотворных произведений, подписанных буквами М. X.^{16}. Проза весьма сильно напоминает Хераскова; но стихи плавнее, нежели обыкновенно у него. В полном собрании сочинений Хераскова нет ни одной из этих статей (32). Кроме того, в «Собеседнике» находим мы по нескольку статей М. Муравьева (33), Д. Хвостова, Нелединского-Мелецкого, Боброва, Левшина (34), Плавильщикова (35) и других менее известных авторов (36). Здесь напечатано даже одно дотоле неизвестное стихотворение Ломоносова (37). Затем остается еще множество статей, неподписанных и принадлежащих неизвестным авторам, но часто весьма умных (38). По известиям митрополита Евгения, в «Собеседнике» помещено много статей академиков Лепехина и Румовского (39). Но мы не могли решить, какие статьи из неподписанных нужно присвоить этим ученым. Может быть, впрочем, что митрополит Евгений сам ошибся при этом, как ошибся он, сказав, что в «Собеседнике» помещена была речь княгини Дашковой, говоренная ею при учреждении Российской академии (40).

Нельзя не согласиться, что этот перечень сотрудников весьма блистателен и весьма много обещает. Правда, иногда имена эти обманывают, как и ныне случается с именами многих известных писателей. Муравьев, например, поместил в «Собеседнике» два весьма плохие стихотворения; Богданович втиснул сюда наполовину пьес очень посредственных; но вообще можно по справедливости сказать, что множество превосходных произведений выкупают количество слабых и дают журналу право на наше уважение. Одни произведения Державина, Фонвизина и Капниста могли бы спасти его от забвения; но мы увидим, что в нем есть и еще немало замечательного.

В «Собеседнике», как и во всех тогдашних журналах, не было никакого разделения на разные отделы. Это было введено только Карамзиным, поддержано Полевым и продолжалось по привычке доныне^{17}. Теперь снова возвращаются к прежнему и соединяют, например, науки со словесностию, только – увы! – к великой досаде славянофилов, совсем, кажется, не из подражания старине, а просто по примеру иностранных журналов. В «Собеседнике», таким образом, господствовало приятное разнообразие: стихи перемешаны были с прозою, серьезные статьи с шуточными, сатирические с дидактическими, которых, впрочем, надобно заметить, было очень мало.